Текст книги "Анекдоты, рассказы, повести"

Западная Германия, Гамбург-2

Наш военный ковчег, отправившийся из порта Наха на Окинаве, не очень спешил, но преодолел два океана, и подошел к стенке одного из причалов Гамбурга на рассвете в начале сентября 196… года. Саксония встречала нас теплым приветливым дождиком. Лейтенант Харш связался по рации с базой в Ильцене, и выяснил, что транспорт для переброски трех подчиненных ему рот из Гамбурга на базу заказан на девять утра следующего дня. Поэтому на утреннем построении он отдал нам весь Гамбург на разграбление до восьми утра. Мой приятель Изя Нацик так оживился, что я ему сказал: «Изя, не нервничай, завтра так завтра». Изя ответил: «Порядок, Рыбачек, завтра увидимся!».

Я пошел, наконец, на встречу с представителем центра. Встреча прошла удивительно неинтересно. Я зашел в нужное кафе в районе Репербанштрассе, заказал газету и кружку пива. Заказ мне принесла девица – немка в красивом фартучке и кокошнике на голове, она наклонилась и сказала «Завтра будет полная луна», я ответил «Орегон». Немка предложила: «Господин, не желаете ли перейти на веранду во дворе, там вам будет удобнее». У столика на веранде во дворе она объяснила, что мне достаточно надиктовать на устройство, спрятанное в пластиковом держателе для газеты, свой отчет за прошедший год. Запись включится автоматически через две минуты, длительность записи час. Ничего опасаться не стоит, ни одного клиента на веранду в течение часа не приведут. Затем я должен положить пять марок на столик, и уходить через калитку, расположенную рядом с верандой. Я выйду в переулок, поверну направо и окажусь на Репербанштрассе. Следующая связь в произвольный день сентября или октября, пароль и отзыв сохраняются. Я должен выполнить поручение связного, назвавшего пароль.

Через час я вышел в указанную калитку – работа агента Эжена была очень скучна, гораздо скучнее службы в морской пехоте рядового Рыбачка. Никакой пальбы из пистолета, погони, смертельных схваток на ножах и боевого джиу-джитсу.

От автора.

Увы, читатель, всего этого не было в жизни агента Эжена, следовательно, не будет в его правдивых монологах. Кто из вас дочитал мою повесть до этого места – должен обратиться к первой странице – там я написал свой рецепт ее написания.

Продолжение монолога Эжена.

Но в этот день и эту ночь основные события разворачивались в служебной карьере рядового Изи Нацика, и, как оказалось в моей служебной карьере. Но расскажу я об этих событиях конца шестидесятых годов несколько позднее в главе «Западная Германия, лес Зюдхайде.»

Западная Германия, Гамбург-3

Мы весьма благополучно прибыли на свою базу в Ильцен. Я ожидал, что лейтенант Харш будет вести себя так же, как вел себя на нашем первом появлении в Ильцене сержант Манила, но никакого торжественного прибытия не было – паук Слипер находился в отпуске. Вскоре нам был представлен наш командир роты лейтенант Бауман. Этот дипломированный офицер по своей комплекции был таким же, как Шпала-Слипер, но в миниатюре, пехотинцы сразу присвоили ему кличку Скелетон. Скелетон был женат, и его жена только что родила ему малыша. Этот лейтенант боялся скрипа казарменной двери, и какие пентагоновские центробежные силы забросили тихоню Скелетона в морскую пехоту, осталось для меня неразрешимой загадкой.

Капрал Битер получил звание сержанта. Он хотел по началу семидесятых годов уйти в отставку, и получение нового звания грубо нарушило его радужные планы устройства на гражданке. В этом я увидел происки агентуры Слипера, его стукачи, очевидно, доложили о мечтаниях Битера, и Слипер проявил инициативу. Получалось, что его англо-саксонские методы иногда, один раз из ста, приводили к полезным для морской пехоты результатам.

Скелетон на первом же построении со своим участием зачитал приказ командования, в котором всем не имевшим взысканий на дату начала нашей миссии в Австралии была объявлена благодарность, а всем имевшим взыскания, они были погашены. Не имевших взыскания в пятой роте практически не было, сержант Манила был в этой области большим специалистом, поэтому можно смело утверждать, что все пехотинцы пятой роты начали службу с чистого листа, в частности у меня были погашены два ареста.

Битер по случаю получения сержантских лычек устроил себе расслабуху – отодрал очередную работницу сахарного завода. При этом ему даже не пришлось ехать в порнографический кинотеатр в Ильцен. Оказалось, что наступил немецкий праздник любителей пива «октоберфест», и услуги военнослужащим с базы по субботам и воскресеньям оказывали в «торговых» палатках, стационарно установленных у дороги на повороте к нашей базе. Утром девочек с сахарного завода привозили на точку в фургончике, и два крепких саксонца подавали от аккумуляторов фургончика в их палатки свет, а вечером тем же путем девицы возвращались в свое сахарозаводское общежитие. Любовь к пиву была такая – якобы девицы торговали баночным немецким пивом, по цене 20 марок за коробку. Сначала клиент покупал эту коробку и отдавал девице двадцать марок, потом она в благодарность оказывала ему в палатке нужные услуги, а затем благодарный клиент дарил понравившейся девице только что купленную у нее коробку пива. Схема была проста и оригинальна – у немецкого криминального мира чувствовалась любовь к порядку и математической логике. Некоторые девицы-продавщицы успевали за воскресенье продать свою единственную коробку с пивом более двенадцати раз. Благоденствие с «продажей саксонского пива» продолжалось только один месяц – октябрь – и считалось старым саксонским народным промыслом. Немецкая полиция отправлению народных тысячелетних традиций не препятствовала.

Скоро истекал один год моей службы в морской пехоте, что означало:

Во-первых, я должен был получить четырехнедельный отпуск на родину, с оплатой проезда из Ильцена до места призыва – до Колумбуса, и обратно.

Во-вторых, мне имели право по выслуге лет присвоить звание капрала, что при моем букете наказаний от сержанта Манила, хотя бы и погашенных, было невозможно.

Жизнь всегда любит подшутить над своим «пациентом», и однажды в середине октября 196… -го года Изя Нацик спросил меня: «Рыбачек, братишка, что-то мы засиделись на самой низкой служебной жердочке, не добавить ли нам по лычке и не стать ли нам месяца через два-три капралами?» Мое недоумение он развеял словами: «Я, Рыбачек, для себя все решил – буду капралом и командиром отделения, а затем сержантом, не дурнее же я твоего вонючего Битера. Ты кивни мне, Рыбачек, а Изя поможет тебе немного скрасить серые будни». Я взял паузу и обещал хорошенько подумать и ответить позднее.

В конце октября я совершил одиночный вояж в свое агентурное кафе и задал вопрос: «идти ли мне по службе дальше, или не надо?». За ответом и новым заданием мне предложили приехать через месяц – в Центре не торопились. Работу со мной вела все та же немецкая официантка. О реакции Центра на мой первый звуковой отчет официантка ничего не сказала, а я ничего не спрашивал. Я догадывался, что вопросы не уместны.

В моей службе на базе ничего особо не происходило, в минуты отдыха я скучал без сержанта Фриски Хутера, но он и его рота исчезли без следа. В шестую казарму заехали другие ребята, я продолжал играть в баскетбол, но без прежней жажды и азарта.

Австралийские ветераны из моего отделения Лаки и Малыш Когё пару раз потратили свои денежки в палатках «сахарных» девок. Поляк Лаки никого этим не удивил, а поступок Малыша Когё всем показал, что люди с желтыми генами обладают теми же устремлениями по жизни, как и мы, относившие себя к условно высшей «белой расе».

В конце ноября 196… года я опять посетил агентурное кафе. Официантка сообщила мне, что Центр разрешает мне добиваться продвижения по службе. Также в Центре знают, что вскоре я должен отправиться в отпуск, поэтому они просят точкой вылета мне определить Дюссельдорф, и прежним способом сообщить точный день и рейс, которым я полечу в отпуск через океан. При этом сообщении мне будет дано особо важное боевое задание, которое я обязан выполнить во время своего отпуска в Америке.

По приезду из Гамбурга, в среду, чтобы не давать Изе лишнего повода задумываться, я сказал ему, что согласен получить от него помощь в получении звания. Изя засмеялся и признался: «Рыбачек, наши бумаги на звания ушли в сентябре, еще до моего с тобой разговора. В этом деле, Рыбачек, нельзя тормозить – поезд не ждет – он уходит». Выходило, что я напрасно чего-то испрашивал у Центра, а там напрасно месяц размышляли. Вся наша шпионская затея зависела только от доброго желания моего приятеля Изи. В течение всей агентской карьеры Эжена я непрерывно убеждался в этом – все сложные, и зачастую шулерские, расклады спецслужб ничто и кроются одной козырной картой с надписью «добрая воля человека»!

Западная Германия, Дюссельдорф-1

Случай с Изей Нациком научил меня важнейшему правилу шпионажа – опережай! И я решил не плестись в хвосте группировки моих кураторов из Центра, а опережать их. Слишком гладко у нас все шло, гладко и долго. Как пишут в шпионских романах: «агент Игрек неумолимо двигался к своему провалу», а провал в планы моей жизни не входил. В первую неделю декабря 196… года я появился в агентурном кафе в Гамбурге и сказал связному-официантке, что могу сообщить Центру дату своего вылета из Дюссельдорфа – и назвал день перед Рождеством. Она любезно проводила меня «попить пива» на веранде, и там извлекла «из рукава» маленький листочек папиросной бумаги – его нужно было прочитать и сжечь в пепельнице.

Это была тренированная девица, откуда она достала бумажку с заданием, я не понял, и не понимаю до сих пор. Основная версия – папиросную бумажку она прятала в ротовой полости, при провале такую бумажку глотают, а надпись на ней делается чернилами, разъедаемыми желчью – даже немедленное вскрытие не поможет.

Боевая операция была планировщиками разбита на несколько стадий, я должен был:

– получить в камере хранения в Дюссельдорфе чемодан из ячейки №…..,

– вылететь с этим чемоданом из Германии в Америку.

– посетить с этим чемоданом аэропорты Филадельфии, Чикаго, Сиэтла, Сан-Франциско, Хьюстона, Атланты, Вашингтона.

– доставить чемодан-путешественник в Дюссельдорф и сдать в камеру хранения,

– сообщить в агентское кафе место хранения чемодана, ячейку и ее код.

Чемодан мне разрешалось открывать только в случае крайней необходимости. Передвигаться я должен был по железной дороге, билеты брать перед отправлением, выбирать сидячие места, спальные места не брать. Отпускных денег для такого путешествия мне должно хватить. Легенда при перемещении – знакомство с родиной. Кроме бумажки с заданием я не получил от Центра ничего – ни ампулы с цианистым калием, ни ручки, стреляющей калеными зазубренными иглами, ни денег, ни напутствия. Я шпионил на свой страх и риск и за свой счет. Рассказать при провале я мог не многое, самой ценной моей информацией было знание о почтовой связи лубянских агентов через Элвиса. Скорее всего, при провале в моей голове оживал еще один кусочек кода, и я становился идиотом. Об этом не хотелось и думать. Но вернемся к теме повествования.

Я прочитал бумажку, сжег ее в пепельнице до пепла, пепел ссыпал на землю и вмял в нее каблуком ботинка. Затем я вышел через калитку на остое… шую (самое верное слово, извините!) мне Репербанштрассе, и пошел в соседний переулок. Там, в относительно недорогом стриптиз-баре, я хотел за несколько часов исправить свое поганое настроение. В зале этого «злачного заведения» я застал группу крепко поддатых французских туристов с туристками и нескольких представителей моей военной братии – моряков и пехотинцев. Две девочки под тягучую музыку крутились на хромированных шестах – такие соединяют палубы военного транспорта, чтобы моряки могли быстро занимать свои боевые позиции – и потихоньку раздевались, кидая свои чулочки и прозрачные трусики на красный пластиковый пол. Я закрыл глаза и представил себе десяток голых грудастых девиц, скользящих по блестящим и сальным от машинной смазки шестам вниз, во второе турбинное отделение через три палубы, при прохождении нами Панамского канала – вот это было бы шоу! Торопиться мне было некуда – мое опережение состояло в том, что дату официантке-связнику я назвал верную, но билет на самолет из Дюссельдорфа я не заказывал, и вылетать в Америку оттуда не планировал.

Отбытие меня в отпуск ажиотажа не вызвало, сержант Битер просил: «Куда намылился, Рыбачек?», я ответил «Хочу доехать до Фриско, посмотреть на твои родные берега», и уехал в Дюссельдорф. Когда я получал чемодан – тогда вошли в моду большие чемоданы из штампованного пластика, – он показался мне несколько необычным для хранения вещей путешествующего морского пехотинца. Свою спортивную сумку фирмы «Адидас» (с такими сумками уезжали на побывку в Америку все мои сослуживцы) я заранее положил в автоматическую ячейку на автовокзале в городе. Я зашел в мужской туалет и в кабинке взломал запоры чемодана, вытряхнул из него разный хлам, купленный, очевидно в магазине сувениров и сексшопе (цена моего «багажа» была невелика – поскупились в Центре) – и обнаружил явное утолщение за дермантиновой обклейкой на дне чемодана. Швейцарским складным ножом я взрезал толстый дермантин – и под ним нашел большой резиновый коврик цвета темного какао. Загадочный «шпионский» коврик пришлось оторвать от пластикового дна чемодана, для чего я использовал пилу и миниатюрную стамеску из моего замечательного ножа. Мне повезло – коврик можно было сложить гармошкой, – он состоял из трех продольных частей. Я подрезал угол коврика и обнаружил тонкие желтые проволочки и мелкие блестящие колечки, Наверное, это была электроника.

Позднее, я анализировал свои действия и понял, что был на четверть дюйма от гибели: коврик наверняка содержал кусочек пластида, срабатывающего по сигналу датчика несанкционированного доступа, и если бы я сделал свой поспешный надрез менее удачно и перерезал охранный проволочный контур, последствия были бы ужасны. Мне, как новичку, дико повезло! Заклеив место пореза жвачкой, я сложил коврик, засунул его под свой теплый бушлат, и вышел из здания аэропорта. Нужно было избавиться от изуродованного чемодана. Долго не думая, я кинул его в первый же подвернувшийся мусорный контейнер. Мой путь лежал в центр города – мне нужна была спортивная сумка «Адидас» с большим внешним карманом на молнии, купить ее не составило проблем. На улице, не обращая ни на кого внимания, я вытащил свернутый коврик из под бушлата и засунул в отделение сумки – коврик был «спрятан» идеально. Оставалось доехать до автовокзала Дюссельдорфа, у всех на виду в зале для пассажиров переложить вещи из одной сумки в другую (это делает каждый второй пассажир), и на автобусе поехать в Гамбург – я собирался вылетать оттуда. Свою «старую» сумку я сдал в ручную камеру хранения в аэропорте Гамбурга. Сумка была пуста, подозрения не вызывала и могла «вынести» любые полицейские проверки. Она была мне нужна по возвращению из Америки – с этой сумкой я покидал свою базу, с ней и должен был вернуться.

Америка: Филадельфия, Чикаго, Сиэтл, Сан-Франциско, Хьюстон, Атланта, Вашингтон

Мое путешествие с радиосредством советского производства по крупнейшим городам Америки было хлопотным, но относительно безопасным – ручную кладь тогда еще не проверяли металлоискателями и не просвечивали рентгеном, и не заставляли пассажира при посадке на поезд проходить через специальные высокие рамки-ворота. Я побывал на набережной Фриско и отправил сержанту Битеру оттуда письмо со своей фотографией – это было мое алиби. Путь назад я проделал в обратной последовательности. Вставал вопрос – что делать с радиоаппаратурой. Решение подсказал случай – еще раньше весной 196..года я видел объявление, что вещи можно хранить до одной недели в химчистке, в ее ячейке. Поэтому я приобрел небольшой чемоданчик с кодовым замком, переоделся в городском туалете в спортивный костюм и куртку, и в таком виде сделал закладку для работников Центра в одной из химчисток в районе автовокзала Гамбурга. Мое появление в агентурном кафе и сообщение о закладке, которую нужно извлечь в течение двух дней, вызвало некоторое замешательство у официантки-связника. Не вступая ни в какие объяснения, я ушел из кафе. Задание было выполнено, а провалить меня могли только действия непосредственно со мной не связанные.

Я опередил Центр, и если там был агент-крот, такой же, как и я, то ждать меня американские контрразведчики должны были в Дюссельдорфе с чемоданом, а я прилетел в Гамбург с сумкой. Моя маленькая, наивная разводка московских кураторов и вашингтонских контрразведчиков сработала!

Западная Германия, Лес Зюдхайде

Когда я открыл дверь двенадцатой казармы на базе в Ильцене, то первым, кто меня увидел, был рядовой Слайсэ – он входил в состав дежурной смены. Он улыбнулся, так широко, как только это было возможно, и заорал на весь первый этаж: «Подъем доходяги! Для встречи справа, равнение на капрала Рыбачка!». Балаган пехотинца Слайсэ не нашел отклика – он был на этаже один. Мы обнялись, Слайсэ сообщил мне, что пятая рота вне базы под личным командованием лейтенанта Скелетона отрабатывает на заснеженном поле тактику борьбы с партизанами (что-то новое). Приказ о присвоении звания капрала мне и Изе Нацику был объявлен на прошлой неделе. К тому же капрал Нацик стал командиром своего отделения и переселился на второй этаж. «Теперь у тебя двуспальный номерок, Рыбачек», усмехнулся Слайсэ, «Можешь с комфортом встречать посетительниц»! Этой последней фразе я не придал значения.

Вечером парни вернулись с «антипартизанских» учений. Я зашел с докладом к лейтенанту Скелетону. Он был полным антиподом сержанту Манила – не употреблял соленых словечек и не посягал на задницы своих подчиненных. Наступили семидесятые годы двадцатого века – военно-морской мир стремительно менялся! Скелетон выслушал мой доклад и сказал: «Хорошо капрал Бандиян, идите. До утреннего построения приведите свою форму в порядок».

Я вышел в коридор второго этажа, и направился, было, в свой «двуспальный» номерок, но на двери одной из комнат обнаружил металлическую табличку с надписью «Командир отделения. Капрал И. Бирман.» Я решил навестить Изю Нацика, если он на месте. Изя «был на месте» во всех возможных смыслах – он развалился в кресле в форме морского пехотинца из голливудского фильма, то есть в зеленой десантной майке, расшнурованных бутсах и австралийской пятнистой панаме. Командир отделения Нацик балдел: закинул ноги в бутсах на журнальный столик, курил дамскую ароматическую сигаретку, потягивал пиво из банки и смотрел телевизор, стоявший на низенькой тумбочке. Когда я вошел, Изя слез со своего трона и милостиво пожал мне руку. На мой удивленный взгляд-вопрос он дал исчерпывающий ответ: «Братишка, разве мы не должны стремиться к прекрасному? Разве я рожден в Северной Дакоте своей американской мамой для того, чтобы дышать вонью, испускаемой кашалотом Битером у телевизора в холле?» Мне возразить было нечего. Изя достал из тумбочки под телевизором (это оказался холодильник) банку пива и кинул ее мне. Мы выпили и покурили. Я курил «Лаки страйк», а Изя какое-то французское дерьмо, испускающее тропические ванильно – мятные флюиды.

Нацик продолжил: «Знаешь, Рыбачек, а я скучаю по нашей восемнадцатой камере с видом на баскетбольную площадку. С ней так много связано, и сегодня, когда позади год нашей совместной службы, я признаюсь тебе, Рыбачек, в одном плотском грехе. Но только без базара – тет-а-тет». Я подумал: «Французская дурь мелкой ванильной теркой уже прочищает Нацику мозги, скоро он заговорит стихами, запоет, а тем недалеко и до белой батистовой рубашки с шелковым галстуком-бантом, бархатной зеленой курточки и модельных корочек на высоком каблуке».

Забегая вперед, скажу – через три года не только Изя Нацик, а все продвинутые граждане вольного города Гамбурга именно в таком прикиде начнут рассекать по Герберштрассе: в широконосых лакированных ботинках на высоких каблуках, в приталенных двубортных пиджаках и кружевных батистовых рубахах. Я не угадал только то, что они наденут огромные солнцезащитные очки-консервы и цирковые круглые кепки, сшитые из разноцветных квадратиков. Их будут сопровождать телки в шнурованных сапогах-чулках на каучуковой платформе (дизайнер взял за образец наши пустынные бутсы?), в кукольных платьицах, которые будут так коротки, что не смогут прикрыть современным пастушкам их черные нейлоновые трусишки. Пастушки будут носить радужные очки-хамелеоны в пластиковой «черепаховой» оправе и широкополые бразильские шляпы из тончайшего черного фетра. Рассекать по площадям и скверам находясь не под кайфом от фиолетового «дип пёпла» или другой кислоты будет считаться в молодежной среде Гамбурга неприличным. Мальчики в кружевных батистовых рубашках будут всюду таскать с собой «стереокомбайны» и непрерывно крутить свою псевдолюбимую танцевальную музыку. Девицы будут зажигательно неискренне смеяться, поглощать пинтами из узких и высоких оранжевых стаканов через искусственные цветные соломинки слабоалкогольные коктейли, и бегать в женский сортир «пудрить носик». Попудрив его хорошенько, веселые девчонки будут кидаться в своих музыкальных батистовых мальчиков засахаренными фисташками и детскими елочными мячиками на резинке (я играл таким мячиком в возрасте четыре года в Питтсбурге). Это будет «модус вивенди» эпохи «диско». Немного подержавшись на вершине гамбургской моды, стиль эпохи диско пройдет, как и все эпохальные стили до него и после него.

Страшной тайной восемнадцатой камеры оказался эпизод с полицейской подстилкой Ирмой. Изя облегчал свою совесть, а я улыбался и думал: «Есть еще парни, которые способны пощипать даже выжигу Нацика, если застукают его без штанов на специально подосланной немецкой обершлюхе!»

Дело было прошлое, я сказал Изе: «Забили, было и было. А как ты сделал нас капралами? Покайся, Изя?» Изя покачал головой и покаялся, но по-своему: «Скоро, Рыбачек, братишка Изя получит сержанта – документы варятся в вашингтонской кастрюльке. Если это дело выгорит – то ты все и узнаешь. А до тех пор – я и ты – оба получили звания капрала за отличную службу. Ведь ты отлично служишь, Рыбачек? Говори себе перед сном – я отличник, я отличник, и недели через три поверишь».

Прошел месяц, я решил проведать своих кураторов в Гамбурге. Зима 197… года кончалась, в один из ее последних дней я, новоиспеченный капрал американской морской пехоты, вышел из гамбургского метро и пошел на улицу Репербан. Я шел по противоположной стороне улицы и с расстояния ярдов в сорок увидел, что над витриной нужного мне кафе горит другое неоновое название. В кафе располагалось туристическое агентство, в его витринах висели многоцветные плакаты с описанием туристических маршрутов: «Из Германии в ….», «По Германии от…», «По всей Швеции и…» и тому подобное. Следовательно, связи с Центром у меня не было. Я мог воспользоваться связью «через Элвиса», но решил, что повторяться в своей работе агенту Эжену вряд ли стоит, тем более, что я уже писал Элвису более двух раз. Оставалось ждать, и ждать мне как агенту Эжену пришлось два года.

В мае 197… года Изя Нацик стал сержантом. Он привел свою угрозу в исполнение и рассказал мне о тех тайных тропах, которые привели его на эту сомнительную вершину. Рассказ сержанта Изи Нацика я не могу привести для читателя полностью, по причинам, которые я также не могу сообщить читателю. Но основные тезисы этого рассказы такие.

В Австралии прохиндей Изя Нацик одним ему известным способом вошел в число лиц, которые раз в неделю играли в покер в маленькой гражданской гостинице в Уилуна. В ней в это время столовались золотодобытчики из Перта – суровые парни с хорошими деньгами, которые и затеяли игру. Пару недель (две игры) Изя держался в нуле, а игравший с ним пентагоновский офицер из штаба Шугара помаленьку проигрывал.

На третьей неделе (в третьей игре) случилась катастрофа – офицер крупно проигрался, и вынужден был расплатиться со старателями казенными деньгами (банальный сюжет множества романов – но так и было, это правда). Офицер не знал, что предпринять. Изя сделал ему предложение – он отыграет у австралийской братвы требуемую сумму, но офицер введет Изю в круги любителей карточной игры более высокого военного полета.

Три австралийских игры Изя провел относительно честно, но в четвертой игре он отчаянно «рискнул» и выиграл. После этого военно-морские любители картежных ощущений решили затихариться.

Именно этот офицер-картежник (это был, как ни странно, прикрепленный дядей Шугара к своему племяннику пентагоновский чиновник, в чине ….) сопровождал всю нашу специальную группу до Окинавы и до Гамбурга. Изя не говорил мне об этом, но, наверное, он же угощал Изю гейшами в Наха на Окинаве. И было за что – пехотинец Изя Нацик спас его карьеру!

Пентагоновский офицер не стал увиливать, и по своим каналам с базы Колон, республика Панама, рекомендовал Изю в высоких армейских сферах американского контингента в Германии как юное покерное дарование. Но для вступления в элитный круг военных игроков требовался крупный залог – сумма четырехзначная! Эту проблему Изя Нацик самостоятельно решал в течение трех недель плавания по Атлантике, и решил в Гамбурге – ему пришла подтверждающая радиограмма о финансировании его «проекта». Именно тогда я его успокаивал, еще не зная в чем дело.

По законам жанра (и опять, правда – извини, читатель) Изя Нацик должен был обыграть за зеленым карточным столом самого главного игрока. Представьте – он это сделал! Имя проигравшего слишком известно в Америке, чтобы его называть. Не платить юному Изе Нацику высокий военный чиновник не мог, это приводило к «потере лица».

Через посредника (посредник потом взял с Нацика свою долю некими услугами, все того же картежного свойства) были проведены переговоры сторон, и долг перед пехотинцем Нациком высокий чин погасил способом для себя весьма легким. Вот так Иосиф Бирман – Изя Нацик стал сержантом, а я стал капралом.

Именно так и пишут в романах: не повезет в картах – повезет в любви! У Изи Нацика это правило отыграло в обратную сторону – прокололся с Ирмой – отыгрался с……

197… год прошел в нашей роте достаточно спокойно, Скелетон занимался своей семьей, мы служили, пентагоновские дядьки понемногу забывали о нашем существовании. Не имел никакой связи с Центром агент Эжен, но меня это не беспокоило.

В конце 197… года сержант Битер ушел в отставку и уехал в свой родной Орегон. Через некоторое время на освободившуюся должность командира отделения был назначен я, Рыбачек. Это назначение прошло без протекции со стороны Изи Нацика, но он сделал главное – вытолкнул меня на самую нижнюю командную ступеньку военной иерархии.

В начале 197… года рядовые Лаки и Слайсэ из моего отделения получили звания капралов, в моем отделении существенно поменялся состав, из австралийских ветеранов остались капралы Лаки и Слайсэ, и рядовой Малыш Когё.

Летом 197… года в шестую казарму, расположенную на базе напротив моей двенадцатой казармы, перевели шестьдесят вторую роту. Парни 62-й роты были активными участниками войны в Колумбии между правительством страны и коммунистическими партизанами, они имели богатый боевой опыт, и были переброшены на учебную базу в Ильцен для подготовки к проведению особого спецзадания.

С 62-й ротой связана отдельная история из моих приключений. Начались эти события с того, что Скелетон объявил нам на совещании командиров, что 62-я рота намечена, как основной исполнитель спецзадания, а наша 5-я рота как дублирующий исполнитель. В начале сентября пехотинцам 62-й и 5-й роты артиллерийская служба базы выдали по дополнительному временному комплекту личного оружия. Этим оружием оказались тяжелые автоматы калибра 3/10 дюйма, произведенные для гражданских целей на гражданском заводе в Неваде. Парням из 62-й роты выданное оружие было знакомо. Они объяснили, что уже пользовались в Колумбии подобными «калашами», которые отбирали в бою у коммунистических партизан. Участник общей познавательной беседы Малыш Когё спросил: «А куда вы потом уводили партизан?» Разведчик, прошедший войну в Кордильерах, усмехнулся и ответил Малышу: «Никуда не уводили, партизаны были не транспортабельны, мы оставляли их в джунглях!»

Инструкторы с базы провели с личным составом нашей 5-й роты несколько стрельб из невадских «калашей». Были проведены занятия по разборке и сборке этого оружия в полевых условиях, и другая оружейная военно-полевая мудистика. Никакие новые «навыки», которые нас так усиленно заставляли приобретать лейтенант Скелетон и капитан Слипер, нам при выполнении задания не пригодилось.

В октябре 197… года капитан Слипер получил новое звание – майор, а Скелетон стал первым лейтенантом. Парни говорили, что майор Слипер вскоре будет переведен в Америку, и гадали – какого нового военного умника пришлет командование на его место.

Завершающей фазой подготовки 62-й и 5-й рот к выполнению спецзадания должно было стать девятичасовые учения в реальных условиях на пересеченной лесной местности. Набросок карты этих учений я предлагаю читателю.

Рано утром «…» октября 197… года в лесу Зюдхайде начались наши итоговые учения. 62-я и 5-я роты автотранспортом были переброшены на южные рубежи леса. Боевая задача состояла в согласованном движении в лесу двух рот тактическим порядком типа «уступ» с юго-запада на северо-восток (параллельно линии железнодорожного перегона Эшеде – Унтерлюс) с соблюдением скрытности перемещения и маскировки. Личным оружием у всех пехотинцев были невадские «калаши», боеприпасов у нас не было. Посредник, контролирующий действия на учениях, перемещался на правом фланге всей разведывательной группы. Мое отделение двигалось практически по самой восточной опушке лесного массива Зюдхайде. За восемь часов отряд 5-й роты скрытно прошел по лесу двенадцать миль, и достиг рубежа эвакуации. Замечаний к нашей роте у посредника не было.

Учения в лесу Зюдхайде, Германия

62-я рота двигалась в массиве леса, ее левофланговое отделение шло параллельно линии железной дороги в 60—70 ярдах от нее. Время движения 62-й роты составило восемь часов тридцать минут, то есть они успешно уложились в девятичасовой норматив.

Учения в лесу Зюдхайде завершились удачно и, судя по всему, командир 91-го батальона майор Слипер стал паковать чемоданы. И поторопился. Немецкие власти, а точнее Управление полиции земли Нижняя Саксония прислали командованию базы в Ильцен уведомление о проводимом ими расследовании факта нападения неустановленных лиц в камуфляжной форме на пассажирский поезд на перегоне Унтерлюс – Эшеде со стрельбой по вагонам. Инцидент произошел «…» октября 197… года. Свидетели из числа пассажиров показали (!) что стрельба велась очередями, трассирующими пулями, из автоматов советского образца типа АК-47, которыми вооружена народная армия Восточной Германии. Полиция выяснила, что в этот день два подразделения, расквартированные на базе в Ильцен, проводили учения в южной части леса Зюдхайде, и просила командование базы дать свои пояснения по вышеизложенному инциденту.