Текст книги "Там, где кончается арена…"

Глава тридцать седьмая

– Мальчик!.. Пацан! – Сарелли влетел в кабинет Шацкого.

– Какой мальчик? – Влад даже не приподнял голову. Он изучал очередной контракт, выискивая ловушки. Опытные фирмы всегда закладывают в свои контракты двояко читающиеся пункты, чтобы в случае каких-либо неурядиц, можно было с лёгкостью уйти от юридической и финансовой ответственности. Особенно английский язык позволял таких ловушек расставить чуть ли не в каждом пункте. На «той стороне» уже знали, что с «Шансом» их номера не проходят, поэтому в последнее время старались составлять бумаги корректно, чётко и безо всяких «цирковых пируэтов». Влад в смысл слов Сарелли не вник, весь был в тексте, поэтому спросил по инерции.

– Какой, говоришь, мальчик? Ты что, стал увлекаться мальчиками?

– Типун тебе на язык, придурок!

– А что, сейчас это модно! Вон ты как к Лёхе однорукому профессионально притирался! Мало ли! Может, я что о тебе не знаю…

– Я старомодный, лошадей на переправе не меняю!

– Так то лошадей… Что ты там про мальчиков? – Шацкий, наконец, вынырнул из мутных глубин печатных слов и посмотрел на Сарелли.

– У нас с тобой родился мальчик!

– Час от часу не легче! Ты меня пугаешь! От кого из нас? Вроде все стерильно было…

– Не хрен хвостом от Алки крутить, тухесом вилять, тогда и пугаться не будешь. У Ангары родился мужик! Три пятьсот! В нашем полку прибыло!

– Та-ак! – потёр ладони главный «шансон».– Коньяк с утра вроде как не с руки, но по такому случаю… Наливай, Саня! Хм! Молодец, Ангара!

– Ну, за Юльку, которая подарила нам жениха! А то у всех бабы! Как сговорились!

– За Витьку и за здоровье маленького! Будем!

Шацкий с Сарелли залпом выпили, крякнули и, не сговариваясь, почему-то обнялись. Потом счастливо рассмеялись!

– Владислав Борисович! Вам только что звонили из Министерства культуры. Просили перезвонить, оставили телефон.– хорошенькая секретарша сделал глазки обоим мужчинам и соблазнительной походкой ускользнула в недра офиса. Шацкий задержал взгляд. Сарелли его перехватил и погрозил пальцем.

– Э-э, Шах! Смотри! Нам лишних детей на стороне не надо! С теми, которые теперь в наличии, справиться бы, седина тебе в ребро!

– Ты же знаешь – мне только посмотреть. Я из семьи ни ногой!

– Знаю! Помню! Потому и говорю, «мармевладный» ты наш! Хм, ни ногой он! Ноги там нужны в самой малой степени…

День задался! Под коньячок и радостные рассуждения о жизни Шацкий с Сарелли придумали одну очень важную вещь. Пора было Ангарскому с семьёй перебираться из многострадальной, много раз закладываемой в залог однушки в приличную квартиру. Позвонили знакомому риелтору, выяснили расценки на вторички и новостройки. Долго перебирали варианты и решили взять ссуду в банке для покупки добротной квартиры в приличном районе. Въехать Ангарский должен был в законченный вариант, с ремонтом и со всеми хозяйственными удобствами. Дверь открыл, прошёл и – живи! Такое стоило денег… А сколько стоит многолетняя дружба, кто когда считал? Не стали «подбивать бабки» и сейчас. Шацкий позвонил в знакомый банк, с которым сотрудничал вот уже несколько лет и заказал искомую сумму. Все необходимые бумаги залога предстояло подписать послезавтра. Шацкий шёл на значительный риск. Вернуть долг банку предстояло в течении двух-трёх лет конкретно. Залогом теперь являлась его собственная квартира в центре Москвы со всеми там проживающими. Сообщать им об этом не предполагалось.

– Жить в неведении – всегда благо. Как говорил один мудрый еврей, Екклесиаст, знания порождают скорбь!

– С чего вдруг?

– Меньше знаешь – крепче спишь!.. Если влетим, перееду к тебе, Саня, со всем своим еврейским табором. Спать будем вместе!

– Что ж, появится на Речном еврейское местечко.

Шацкий присовокупил к своим словам одесский акцент.

– Шура! Я вас умоляю! А щас там что – вспомни, кто живёт! Шлемазл!..

Никонова с его заботами решили не вовлекать. Это был заговор «мадридского двора» в лице двух персон. Хотелось так, между прочим, подарить ключи «молодожёнам» за рождённого первенца, когда будут «обмывать копытца». Подарить ото всех. Вот тут Фила как раз и собирались поставить в известность, не раньше. Иначе тот заставит себя взять в долю…

Шацкий с Сарелли стали жить в предвкушении радости. Кому больше достанется восторгов и удовольствия, вопрос был риторическим…

Глава тридцать восьмая

…По поводу задавшегося дня они явно поторопились. Разговор с посетителем ни Шацкому, ни Сарелли не доставлял никакого удовольствия…

Сарелли, попивая кофе, развалился в глубоком кожаном кресле, которое напоминало кожу шарпея, в складках которого человек тонул и выбираться из которого стоило больших усилий. Сидеть в нём было верхом наслаждения!

Хитроумный Шацкий сажал в эти кресла наиболее проблемных собеседников, чтобы те максимально психологически разоружались. Руководитель «Шанса», как гипнотизёр, незаметно внедрялся в мысли оппонентов, настраивал их на свою волну и решал все вопросы в свою пользу. Это был ход! Всем ходам ход! Любая мышка шла в эту мышеловку с радостью! А коту только того и надо было!..

Иногда от усталости, в отсутствии посетителей, закрыв кабинет, Шацкий разворачивал кресло к окну, выпивал рюмку коньяку и тонул в нежных складках дорогой кожи. Он смотрел на кроны вековых деревьев, на шевелящиеся ветви, которые в любое время года давали здесь тень, уютные сумерки и комфорт. Тёплая волна шла по членам, он погружался в блаженный сон… Через час он был во все оружии и прекрасном настроении. В мае-июне Шацкий любил приоткрывать окна, и тогда чарующие мелодии соловьиных трелей влетали в недра древнего особняка вместе с запахами цветущей сирени. Тишина, умиротворение, покой! И это в центре бурлящей Москвы!..

Этот особняк он обхаживал полгода, прежде чем ему тут позволили расположиться. Стоило это тоже недёшево. К тому же дела тогда шли не ахти, они только начинали. Но он верил!..

Сегодня впервые хитрый ход с креслами не прокатил.

– Да-а… Неплохо устроились. Пора раскулачивать! Одно креслице чего стоит! Пол– ляма, минимум.

– Дешевле, много дешевле. Но мы не скупимся… Так что тебя к нам привело? – Шацкий никак не мог понять цель визита старого коллеги по цирку. Талантом на манеже тот никогда не блистал. Зато отличался скандалами на почве продажи клоунских носиков, надувных шариков, всяких свистулек и прочей пёстрой ерунды, которая продавалась в фойе цирков перед началом представлений. Цирковым позволили заниматься этим «бизнесом», и многие бросились в торгаши, забыв, что они прежде всего артисты! Осуждать людей, доведённых до отчаяния, которые едва сводили концы с концами из-за мизерных оплат их манежного труда, было трудно. Не все делали это с охотой. Многим было стыдно, но нужда заставляла, как говорится. Воздушные гимнасты, жонглёры, акробаты, клоуны потянулись на оптовые базы, скупали за копейки всю эту мишуру и потом в цирках реализовывали.

Некоторые так увлеклись побочным заработком, что подобное стало их основным делом. Стоя бок о бок в фойе за столиками с практически одинаковым товаром, трудно было снести успех сотоварища, у которого почему-то покупали, а у тебя нет. Это как на рыбалке – клюёт, не клюёт. Стоим вроде рядом, удочки одинаковые, наживка ничем не отличается, а в садке результаты разительные. Скандалы были делом частым…

Сегодня перед Шацким и Сарелли сидел вот такой коробейник, в самом лютом смысле этого слова. Он хотел, нет – жаждал благосостояния!..

– Да-а, креслице что надо! Обстановочка! – похлопал он по мягкому круглому подлокотнику и обвёл комнату взглядом, который был начисто лишён всякого восхищения.– Заработали вы тут на нашем брате артисте, заработали, ничего не скажешь!

– Ты ещё добавь – кровопийцы-эксплуататоры! – Сарелли поставил выпитую чашку на журнальный столик и взял в руки какую-то брошюру, пытаясь читать, не видя строк. Сам тон, намёки и откровенная чушь, которую нёс их гость, заставляли Сашку максимально отвлекаться. Ему хотелось встать и дать в морду своему бывшему коллеге по манежу. Это хорошо понимал Шацкий, глядя, как подрагивает обложка в руках Сарелли. Его желание мало чем отличалось от побуждений друга. Но привычка – вторая натура. Он привык сдерживать свои эмоции, добиваться результатов исключительно терпением.

– Скажи, Коля, а какая у тебя мечта? Она у тебя вообще есть?

– Странные люди! Конечно! Хочу построить дом. В два-три этажа, чтобы, как у людей! Хорошую машину хочу. Денег. Почему нет? Я же не урод, не инвалид! Вкалываю с утра до ночи. Почему у одних есть, а у других – дырка от бублика!

– Вопрос риторический. На него каждый ищет свой ответ. Вот скажи, зачем тебе деньги?

– А вам?

– Мы хотим как-то помочь людям…

Николай рассмеялся смехом, в котором слышалась скрытая злоба, помноженная на истерику.

– Шах! Побереги бисер!..– Сарелли кипел, его уже колотило!

– Людям!.. Как же! Себе вы хотите помочь, себе!

– И себе тоже, кто спорит.

– Ну, и сколько же тебе нужно для полного счастья, Шура ты наш, Балаганов?

Гость взвился, взвизгнул поросёнком! Ильфа с Петровым он скорее всего не читал, а что смотрел в кино, тоже сейчас не вспомнил. Зато услышал знакомое слово и намёк на свой цирковой статус. Он был человеком из серии: «Знал себе цену, но явно с ней был не согласен!»

– Я никогда по балаганам не шарашился! Я в Ленинграде работал дважды!

О! Это было, конечно, достижением и аргументом! Не каждый из цирковых в таком городе удостаивался чести работать. Но гость не уточнил, что тогда он работал в приличном групповом номере акробатов с подкидными досками, и попадание на манеж Северной столицы в элитную программу вовсе не его заслуга. «Шансоны» не стали напоминать забывчивому товарищу его прошлое. И тем более настоящее…

– И всё-таки, Коля, сколько тебе денег нужно, чтобы почувствовать себя счастливым?

– Лимон! Долларов!

– А два?

– Можно и два.

– А три?

– К чему ты клонишь? – пришелец вперил свой тяжёлый взгляд в Шацкого.

– Да к тому, Коля, что с появлением любой суммы твои неудовлетворённые потребности будут только расти.

Ощущения счастья так и не наступит. Счастье – это результат! Результат конечный, а не промежуточный. Здесь и сейчас! Это когда ты бесконечно рад тому, что имеешь… В твоём случае – купишь ты шестисотый «Мерседес», начнёшь смотреть в сторону «Майбаха» или «Бентли».

Будешь иметь это, а у твоего соседа что-то круче, подай тебе тогда «Роллс-Ройс» ручной работы. К сотням твоих зелёных «лямов», как ты любишь говорить, захочется иметь миллиард. Это безостановочный процесс, если не будет конкретной цели. Это так же бессмысленно, как красить одуванчики…

– А разве то, что я перечислил, не цель?

– Не-а, не цель! Это, как идти по Земле к горизонту без ориентира. Идёшь к нему, а он отодвигается. Ты идёшь, а он отодвигается. До тех пор, пока не придёшь в исходную точку, не упрёшься в неё носом. Земля-то – круглая… Тогда ты садишься на задницу, чешешь репу и понимаешь, что зря время потерял. Оно ушло, твоё время, а цели ты так и не добился…

– Зато нехило прогулялся…– Сарелли бросил брошюру на стол и вышел из кабинета, в бешенстве хлопнув дверью.

Глава тридцать девятая

Она вошла неторопливо, но решительно. Спросила Ангарского. Секретарша ответила, что Виктора Александровича сейчас нет и в ближайшее время не будет. Все вопросы смогут решить или Владислав Борисович Шацкий, или Александр Владимирович Сарелли.

Гостья присела на край стула. Ей предложили кофе. Она оглядела офис. «Спешите делать добрые дела, чтоб не хватило времени на злые!» Ухмыльнулась. Остальные лозунги её тоже, видимо, позабавили. Посетительница была средних лет, что-то ближе к пятидесяти, или так казалось. Есть женщины, чей возраст трудно определить. Они могут быть как старше лет на двадцать своего возраста, так и моложе ровно на столько же. Они странно одинаковые. Обязательно крашенные волосы в серебро, без косметики или с минимумом таковой. Полноватые, не сексуальные, какие-то замороженные в движениях, где нет ничего женского, но и мужского тоже. Это дамы без половых признаков и без социальных ориентиров. Как правило безвкусно, неброско одетые. Туфли на квадратном низком каблуке. На руке мужского фасона часы. Сумки, с которыми можно пойти как в театр, так и на рынок. Это женщины мимикриоры, дамы невидимки, мимо которых пройдёшь и не заметишь, если только с ними не столкнёшься. Много лет назад Ангарский с ней столкнулся. Точнее соприкоснулся. Столкнулся позже. Это было столкновение «КрАЗа» с «Запорожцем», и такими же последствиями…

Шацкий вышел из своего кабинета в рабочие комнаты офиса, где вовсю трудились его коллеги. Юрист корпел, обрабатывая контракты. Бухгалтер занимался непосредственно своими делами. Курьеры раскладывали пакеты, которые необходимо было отвезти по адресам. Секретарша была секретаршей во всех смыслах этого гордого слова.

Влад остановился и воткнулся взглядом в спину посетительницы. Эту спину он помнил, на суде – полукруглая, несгибаемая, широкая, о которую чужая судьба разобьётся, как глиняная чаша о бетонный пол…

Он кивнул выглянувшему из переговорной Сарелли. Тот хмыкнул. Узнать гостью было несложно. Прошло всего два года с небольшим.

«Хорошо, Витьки нет! – Сарелли прижался к косяку двери.– Послать, что ли?» Шацкий понял друга, показал ладонью: «Ни в коем случае!»

Наташа, секретарша, мгновенно по лицу шефов поняла – нужно действовать, чтобы выиграть время, дать сообразить начальству!

– Вы можете прийти в любое удобное для вас время, если сегодня вам некогда. Или немного подождать! – Она, как верный пёс, ждала команды от Шацкого хоть взглядом, хоть жестом, хоть мысленным посылом. Наташа была человек команды, надёжный друг, который понимает всё с полуслова, словно здесь работала всегда.– Ещё кофе?..

Шацкий незаметно кивнул на переговорную. Сам исчез за дверью вместе с Сарелли.

Наташа подняла трубку, «созвонилась» с главным, отыграла сценку разговора, хотя трубка протяжно гудела.

– Да-да, Владислав Борисович! Хорошо, сейчас передам!.. Пожалуйста, пройдите… извините, как вас представить?

– Татьяна Николаевна Ангарская! – чуть ли не с вызовом представилась гостья. Добавила: – Жена Виктора Ангарского!..– И через паузу, увидев недоумённый взгляд Наташи, почти шёпотом.– Бывшая…

– Проходите, Татьяна Николаевна, вас ждут!

Молоденькая секретарша, напоминающая изящную лань, ещё раз внимательно оглядела гостью с головы до ног. Как она не пыталась фантазировать, в её хорошенькой головке картина никак не складывалась! Что могло связывать интеллигентного, всегда улыбающегося, доброжелательного Ангарского с этой «тётей – здравствуй, хмурое утро!»? По форме и по содержанию та больше подходила на роль то ли классической тёщи, то ли какой-то великовозрастной дальней родственницы из провинции. «Как с такой можно было спать? Её целовать-то – стошнит! Фи! Бр-р!..»

Старая знакомая застыла в дверях. Шацкий с Сарелли внимательно на неё смотрели. Она почувствовала себя, как в рентгеновском кабинете, где её заставили раздеться. Но она справилась…

Шацкий с Сарелли ни слова не проронили. Не сговариваясь, они решили не проявлять инициативу. Не надо ей помогать. Мяч на её половине, пусть атакует! Зачем пришла, скажет сама…

Пауза затянулась. Татьяна выдержала её достойно. Осмотрелась. Глянула на стул.

Сарелли придвинул его галантно, но без подчёркнутости. Просто аккуратно подставил сиденье под мягкое место некогда уважаемой ими женщины. Уважаемой потому, что это был выбор их друга. Им Татьяна никогда не нравилась! Что-то в ней настораживало и заставляло их не раскрываться с ней до конца. Какая-то она была неуютная, негостеприимная, корявая во всех смыслах! Никонов тогда оказался прав! На вопрос: «Как она тебе?» ответил уклончиво, но ёмко: «Какая-то она… сучковатая!»

Сарелли утонул в кресле и упёрся взглядом в переносицу гостье. Та по-прежнему молчала. Молчали и «шансоны».

Татьяна обвела взглядом офисный кабинет. Внимательно рассмотрела лакированный отблеск кабинетного рояля, кресла цвета молочного шоколада, голубое стекло журнального столика, тяжёлые нежно-розовые портьеры, великолепие бара, резной рабочий стол Шацкого из массива дуба. В её голове определённо работал калькулятор, складывающий крестики с ноликами. Последних явно было больше. Как она не скрывала своих эмоций, итоги математической ревизии читались на её заметно постаревшем лице. Из некогда неплохо сложённой, ну, может чуть полноватой для манежа женщины, теперь она превратилась в какую-то бесформенность по всем параметрам. То, что она была не замужем, можно было определить, не ходя к гадалкам. Сарелли таких читал, как открытую книгу. Есть неухоженные мужики, а есть такие же женщины. Нет, они могут быть одеты во всё новое, чистое, но!..

Сарелли неожиданно вспомнил свою Ларису. Невольно улыбнулся. Та интуитивно защищалась ото всего мужского мира изысканностью одежд, парфюмом, внешними и внутренними проявлениями, типа: «Вот вам всем! Никогда и никому, ни при каких обстоятельствах, хоть истеките слюной, хоть сдохните!» Это была изощрённая месть всем мужчинам! Месть – своей красотой! Месть бессмысленная и по-женски наивная. Как в том анекдоте: «Обманул кондуктора! Купил билет и не поехал, пошёл пешком!..» Сарелли вновь коротко улыбнулся.

Татьяна представляла собой совсем иной класс млекопитающих. Такие женщины были от рождения равнодушны, холодны и инертны – есть мужчины, нет их – пофиг! По её глубокому убеждению, для этих двуногих, называющих себя мужчинами, не имело смысла тратить время и средства на косметику, парфюмерию и прочие финтифлюшки, так действующие на них. По мнению бывшей пассии Ангарского всю разницу между мужчинами и женщинами природа отметила только между ног, да и то – тут тоже не всё понятно, что природа хотела этим сказать…

Молчание доминировало, словно присутствующие разговаривали телепатически. Никто не собирался его нарушать. Это становилось всё яснее с каждой новой минутой.

Шацкий посылал вибрации в космос с одной спасительной мыслью, чтобы хоть кто-нибудь позвонил – можно было бы отвлечься, нажать на «паузу», дать передохнуть. Но, подспудно, так же хотелось досмотреть этот немой фильм до конца. Фильм – статику, фильм – картину. Фильм – стоп-кадр…

Сарелли пытался влезть в черепную коробку Ангарской. Хм, никто из друзей Витьки никогда её так не называл. Это, как прилепить к изысканному имени какую-нибудь смешную фамилию. Скажем – Ричард Пупыкин! Ну, или что-нибудь в этом роде. Имя Татьяна с фамилией Ангарская, безусловно, сочеталось великолепно! Но только на слух. На взгляд, выражаясь научным языком – это был явный когнитивный диссонанс! Серая мышь – под кошачьей фамилией сиамских кровей…

Татьяна всё считала и считала! Шацкий это видел. После того, что открылось тогда на суде, он сейчас мог озвучить каждое её слово! «Дура я, дура! Надо было немного потерпеть, и сейчас бы я была в шоколаде! Да и мужик мой, тихоня,– вон, дитя заделал! А говорил, мол, импотент, импотент! Ах, да, это я говорила! Неважно! Опять же – дура! Могли и мы на старости лет что-нибудь состряпать! Сейчас бы, если что, платил мне!..»

Может, Татьяна ничего такого и не думала. Даже, скорее всего,– не думала. Но Шацкий, с внутренним торжеством, так считал. Ну, или почти так…

С другой стороны, ему было жаль эту женщину, так и не понявшую чего-то очень важного в своей жизни. Ему хотелось подойти, погладить её по крашенной голове, как маленькую девочку. Искренне погладить, с нежностью, с сожалением. И сказать: «Таня! Милая моя Таня! В нашем возрасте не стоит совершать необдуманные поступки, делать серьёзные ошибки. Может, не хватить времени их исправить…»

Чтобы не завестись и не начать сводить счёты – это было бы сейчас не на равных,–Сарелли отвлекался как мог. Отчаянно представлял себе Ларису с Машкой и наслаждался видениями. Он улыбался. Татьяна поняла это по-своему. Она встала со стула, на её лице мелькнула какая-то тень, прочитать и расшифровать которую никто не успел. Хрипло сказала:

– Я считала, цирковые – прожжённые! А вы… Как дети!..

Глава сороковая

Сарелли собирался к Валентину Булавскому, который успешно возил их программу. Коллектив гастролировал в Челябинске. Помощь Сашки, конечно, была нужна, но, скорее, номинальная. У Петровича был многолетний опыт, который «Шанс» только набирал. Имелась своя проверенная команда. Его ребята работали умело и без сбоев, как швейцарский часовой механизм. Все неудачи в жизни Петровича были или форс-мажорами, или его собственными рискованными авантюрами – сыграть в «бинго». Его парни были ни при чём…

Руку на пульсе Булавского «Шанс» держал постоянно. «Шансоны», безусловно, верили Булавскому и в Булавского, но свой авторитет они блюли денно и нощно. «Платон мне друг, но истина – дороже!»

Сарелли одновременно был вынужден летать в Челябинск и пребывать в Москве, поскольку репетиции коллектива «Золотой шанс» подходили к концу и они вот-вот должны были отправиться в Санкт-Петербург.

Он ждал в офисе нужного часа, чтобы поехать в аэропорт.

– …Дядь Саш! Познакомьтесь! Мы тут шли мимо…– Машка показала рукой на парня, который напоминал рыжего котёнка в руках сердобольной Ромашиной-младшей. Парень улыбался во всю ширь своего немаленького рта. Сказать, что он был некрасивым, не сказать ничего! Он был Нелепым!..

Сарелли взмахнул рукой – погоди! Сделал паузу, вроде как занят. Заглянул в интернете в толковый словарь. Нашёл «нелепица». «Ну и?…» Рассмеялся переводу – «Так и знал!» «Нелепый – несоответствие здравому смыслу, глупость, абсурд, ахинея, бессмыслица, белиберда, вздор, галиматья, дичь, дребедень, ерунда, несообразность, околесина (околесица, околесная), чепуха, чушь; абракадабра, сапоги всмятку».

Сарелли вперился в рыжего пацана. Он был откровенно смешным своими голубыми глазами в окантовке постоянно хлопающих рыжих ресниц, несуразными руками, живущими сами по себе, и поступками, которые он явно не контролировал и, судя по всему, даже не собирался этого делать. Это было самое настоящее проявление Природы в её исконности, девственности и первозданности.

Это был её прикол! Насмешка – над привычностью, некоей предустановленностью, стандартами, которыми вот уже тысячелетия живёт человечество.

– Славка!..– Рыжий протянул руку Сарелли. Хлоп, хлоп ресницами… Ничего не оставалось, как протянуть руку в ответ.– А у вас тут ничего!..– Плюх со всего размаху к шарпею в гости! Кресло аж зашипело!..

Сарелли просто обалдел от незваного гостя, который был явно хуже татарина.

– Может коньячку, виски? – Сарелли решил убить рыжего в зачатии.

– Не-е, мне нельзя! Я когда выпью – дурак! Пробовал! Потом неудобно! Я после двух капель ничего не помню. Потом, говорят, начинаю петь, лезть ко всем, анекдоты травить неприличные. Не-е, лучше не рисковать!..

Шацкий вошёл, как раз, в момент вопроса Сарелли.

Еле сдержался, чтобы не заржать. «Всякое к нам захаживало, но такое чудо – впервые!..»

– Машка! Ты когда успела? Месяца не учитесь! – Сарелли зажал Ромашину-младшую в угол и высказывал ей сейчас свои «восторги» шёпотом, как старый удав Каа юному Маугли.

– Ну, когда, когда… На экзаменах! Ходил весь такой несчастный, как котёнок, которого собирались топить.

Мне стало жалко. Вот, познакомились. Это Славка, с клоунского отделения.

«Насчёт рыжего кота – угадал,– Сарелли поставил себе пять баллов. Потом вдруг хлопнул по лбу.– Ба! Да это тот самый малый, которого при нём на экзаменах послали… с циркового отделения на клоунаду! Ну, как же!.. Да-а, право слово – пути Господни неисповедимы!.. Лариса будет в нокауте. Я – уже…»

– Ну! И как фамилия этого «клоуна»? – Сарелли вложил в это слово смысл совсем противоположный будущей профессии рыжего кота.

– Маслёнкин! Сла-авка Маслёнкин! – Машка произнесла эту фамилию, как впервые произносят имя своего дитя только что родившие мамаши. И улыбнулась точно так же, как это делал её знакомый рыжий бес.

«Заразилась! Даже интонации этого… как его! Даже не знаю, как его назвать! Нет, он точно заразный! У Машки что, глаз нет? Нашла Алена Делона!»

– Из каких таких тёплых краёв будет наш солнечный друг Маслёнкин?

– Из-под Иркутска! Со станции «Зима».– отозвался рыжий сибиряк.– Но тепло и солнце я люблю! Вон оно меня как разуделало!..

– Рыжее солнце со станции «Зима»! Я точно сойду с ума… Почти стихи. Нет, это, скорее – реквием! Ещё точнее – эпитафия…

– Чего? – не поняла Машка.

– Маме, говорю, не говори! Шкуру сдерёт! Сначала с тебя, потом с меня! Или наоборот!

– А-а! Я знаю! Она же дерматолог – это её специализация.

– Ну, Машка, ты даёшь стране угля – мелкого, но много! Надеюсь, это не всерьёз? Хм, представляю себе: «На манеже – Мария Маслёнкина!»

– Не-е! Мы со Славкой договорились, если родится сын, назовём его Сашей. Фамилия на манеже – только Сарелли!

– А если девочка?..– родоначальник новой династии со старой фамилией был в нокауте.

– Всё равно Сашей, и опять же Сарелли. Всё будет как надо!

– Машка! Ты о чём думаешь? У тебя первый курс! Вся жизнь впереди, а она о детях!

– Вы прям как мама. Я думаю о вас, дядя Саша!

А о детях никогда думать не рано и не поздно. Если Славка будет против или будет настаивать на своей фамилии, я его брошу. Так и знай, Славка! Слышишь?

– А? Чего?..– тот рассматривал кресло, чуть ли его не нюхая.– Кожа? Настоящая?..

– Я сказала, что будет по моему!

– Да не вопрос! Главное, чтобы ты была счастлива, чтобы улыбалась!

«Нет, точно, как дети! – Сарелли вспомнил Татьяну Ангарскую.– И ни хрена они не прожжённые…»