Текст книги "Ветвящееся время. История, которой не было"

Между тем, Россия, повинуясь кабальным статьям мирного договора, готовится к участию в походе на Восток.

Наполеон грозно покрикивает, российская дипломатия униженно оправдывается, ссылаясь, прежде всего на материальные трудности и оскудение казны. Время от времени, из Парижа вновь слышатся туманные обещания – «отдать» России Восток – но им уже почти никто не верит.

Видя, что надежд на восстановление антинаполеоновского союза нет, Англия объявляет войну России, на этот раз всерьез.* Российская эскадра спешно отплывает из Кронштадта к берегам Дании, где, вместе со шведскими, датскими, германскими судами создает заслон на случай прорыва англичан. Черноморский флот, вместе с австрийским, а быть может – и турецким, действует в Средиземном море, противостоя англичанам и их союзникам – алжирским пиратам.

Британские корабли могли, конечно, прорваться в Балтику и даже обстрелять второстепенные прибрежные города Российской империи, но существенного влияния на ход событий это не оказывает. Даже напротив – Россия, перед лицом английской угрозы, еще крепче держится за вынужденный союз с Наполеоном.

Подготовка к удару по Индии продолжается.

С помощью угроз и огромных взяток шахским придворным, удается привлечь к союзу Персию. Главой экспедиции назначается один из главных разработчиков плана похода в Индию – маршал Массена.

Французы, числом порядка тридцати-сорока тысяч, проходят через территорию России до Астрахани где соединяются с русскими частями. В состав русско-французской армии включаются казачьи полки, как наиболее пригодные к маневренной войне вдали от основных сил. (13,273)

Дальше ситуация развивается в полном соответствии с планами 1801 года, осуществить которые помешало убийство Павла I. (12,454)

Менее чем за три месяца объединенная армия пересекает Иран, и вступает в центральные области Индии. К армии присоединяются персидские войска – шаху обещаны территориальные приращения. Правда, в виду их крайне низкой боеспособности, особой пользы принести они не могут.

Куда важнее, что Персия обеспечивает надежный тыл и снабжение экспедиционных сил.

Немногочисленная армия британской Ост -Индийской Компании, представлявшая собой «недисциплинированное сборище подонков из разных европейских стран, искавших себе легкой наживы», (13,360) и ненадежных индийских наемников-сипаев, не может противостоять франко-русскому корпусу.

Кроме того, в Индии сразу же вспыхивают многочисленные восстания против англичан, а многие местные властители спешат поддержать армию вторжения силами своих ополчений.

На стороне франко-русских сил выступают маратхи, не раз наносившие поражения британцам, непальские племена гуркхов, и государство сикхов.

«Случайный поворот или же дуновение общественного мнения… могли бы растворить английскую власть в Индии» – так написал по этому поводу один американский публицист французского происхождения. (36,503)

И именно так и развиваются события.

На первых порах Наполеон не объявляет об официальном присоединении всей Индии к своей империи, ограничиваясь уничтожением Британской Ост -Индийской компании, и аннексией Бихара и Бенгалии, являвшихся ее владениями. Но фактически Индия превращается в совокупность зависимых от Франции княжеств, хотя официально у власти могла остаться династия Великих Моголов – как официально правила она при англичанах до 1835 года (даже монету Британская Ост-Индийская чеканила с именами уже ни чем не правивших императоров). (104,442)

Место английских купцов и товаров занимают французские – вот и вся существенная разница, хотя в будущем судьба Индии и миллионов ее жителей могла сложиться удачнее.

После потери индийских владений Англия окончательно оказывается перед лицом неизбежной тотальной катастрофы.

Экономика, под ударами континентальной блокады, обваливается в глубочайший кризис, усугубляемый ожиданием вторжения, и многие богачи и представители знати стараются поскорее покинуть острова, переставшие быть надежным убежищем, и перебраться за океан, в Канаду и США (даром что с ними Британия совсем недавно воевала). Свою роль играет и доставка в страну контрабандным путем фальшивых банковских билетов – успешно опробованный в России метод с успехом применяется против главного врага.

Растут цены на хлеб, закрываются мануфактуры – и все новые и новые тысячи простых людей лишаются средств к существованию.

Происходят многочисленные бунты рабочих и батраков, которых уже не усмиряет патриотическая риторика (так, задолго до рождения Маркса весьма актуальным становится выражение «У пролетариата нет отечества»). И уже ни кого не удивляет, когда какой-нибудь озлобленный голодный бедняк в сердцах бросает: «Ну, погодите, кровопийцы, вот Бонни придет, он вам покажет!».

Стоит только покачнуться власти британской короны – и начинается смута в Ирландии – Франция наверняка помогла бы восставшим золотом и оружием.

Учащаются неповиновение матросов и даже бунты на военных кораблях, и флот «Ее Величества» очень быстро теряет боеспособность.

В этих условиях ничто не может помешать французам успешно осуществить то, что они уже затевали в 1803 году. Быстро формируется армия вторжения, и летом 1815 года – года, в нашей реальности ознаменовавшегося «Ста днями» и битвой при Ватерлоо, дождавшись благоприятной погоды, при поддержке русских, шведских и датских кораблей Наполеон форсирует Ла-Манш.

Даже вступившие недавно в строй первые в мире английские боевые пароходы оказываются не способны остановить десантную армаду. Традиционно не очень большая английская армия, не имеющая серьезного боевого опыта, разбита, французские войска вступают в Лондон, где император Бонапарт лично принимает капитуляцию у английского короля Георга III и герцога Веллингтона.

Там же, в столице поверженного врага подписан мир, знаменующий собой фактическую ликвидацию Великобритании как государства.

Англия лишена всех без исключения своих заморских владений, как старых, так и недавно приобретенных, включая даже далекую и пока что почти безлюдную Австралию.

Но всего этого мало: Наполеон полон решимости не оставить Англии ни малейшего шанса возродиться когда-либо вновь. От Британии отделяются Шотландия, Ирландия, и Уэльс. В Шотландии, на восстановленный королевский престол, вполне мог быть посажен один из прославленных наполеоновских маршалов – Макдональд (потомок шотландских эмигрантов). Уэльс и Ирландия объявляются «независимыми» республиками (по примеру Лигурии и Швейцарии), под протекторатом Франции, разумеется. Отобраны даже два крошечных островка в Ла-Манше – Джерси и Гернси – последние клочки французской земли, захваченные британцами в эпоху Столетней войны.

Франции возвращается отвоеванная у нее почти полвека назад Канада, к ней также переходят все бывшие британские владения в Вест-Индии и Южной Америке.

Французскими стали Мальта и Гибралтар – Франция получает полный контроль за Средиземным морем.

Английская промышленность разрушена – и не стихийно, в результате боевых действий, а по приказу Наполеона, озабоченного ликвидацией давнего конкурента Франции. Победителю переходит почти весь огромный английский флот – военный и торговый. Не испытывая угрызений совести, французы конфискуют корабли частных судовладельцев, наряду с судами принадлежащими короне. На Англию налагается колоссальная контрибуция. Кроме того, по примеру итальянских походов проводится изъятие содержимого музеев, дворцов королевской семьи и аристократии и, разумеется, всего золота, хранящегося в подвалах Британского банка.

Перестройка мира и создание «Пакс Франсэ» присоединением британских владений не завершается.

Из бывшей голландской колонии Суринам и британской Гвианы, присоединенных к французской Гайане, создается обширное владение на юго-западе Америки. В Азии, к Франции переходят, кроме бывших голландских колоний – Индонезийского архипелага, Малакки, Цейлона, еще и испанские владения на Филиппинах.

Французским становится португальское Макао и африканские владения Лиссабона – Ангола, Восточный Мозамбик, Гвинея и острова Кабо-Верде.

И это, не говоря о том, что огромная Индия, со всеми ее богатствами, вошла в сферу французского влияния. Так же стал французским протекторатом и Египет.

По указанию императора, французские инженеры обследуют сохранившиеся со времен фараонов и халифата, следы канала между Нилом и Красным морем, и составляют план его восстановления, с тем, чтобы обеспечить свои судам короткий путь в Индийский океан.

Полный решимости жестоко наказать Испанию за ее непрекращающееся сопротивление, Наполеон объявляет о конфискации всех ее колониальных владений на Американском континенте. Через океан, в Бразилию, Мексику, в Новую Гранаду (территория нынешней Колумбии и Эквадора) и Перу, направляются флотилии с десятками тысяч солдат, под охраной которых едут французские колониальные чиновники.

Франция уже до предела истощена многолетними рекрутскими наборами, но к услугам императора людские ресурсы «новых департаментов», и завоеванных стран. И тех же, например, голландских солдат вполне могли бы послать поддерживать порядок в бывшие голландские же колонии. В Канаде, Орегоне, других североамериканских владениях Парижа, стоят части, сформированные из квебекских французов, безгранично преданных Бонапарту, которого искренне считают своим освободителем от английского господства.

Кое-что могло бы перепасть и России – Бонапарт мог бы, расщедрившись, подарить «брату Александру» Калифорнию, которая Францию не интересовала, но, владея которой, Россия смогла бы успешно решить вопрос снабжения продовольствием своих земель в Америке и на Дальнем Востоке.(80,201)

В результате всего этого, к концу второго десятилетия XIX создана громадная империя, площадью более чем в одну треть мира, превосходящая все, что когда либо создавалось до нее. Наполеона совершенно справедливо сравнивают с Александром Македонским, Цезарем, Ганнибалом и Тамерланом, добавляя при этом, что его завоевания были несравненно больше и удачнее, чем у всех вышеперечисленных.

Со всего мира во Францию хлынули буквально не поддающиеся оценке богатства.

Измученная континентальной блокадой французская экономика стремительно оживает, в кратчайший срок далеко обгоняя всех возможных соперников(положение это сохраняется как минимум весь XIX и начало XX века).

Значительно улучшается положение как простых французов, так и страдавшей от войны и блокады буржуазии, и во всех слоях населения слышатся совершенно искренние славословия в адрес великого императора, возвысившего Францию до положения первой державы мира.

Для всех очевидно, что больше двадцати лет упорной борьбы, которую Франция вела после революции против почти всей Европы, были не напрасными.

Смерть Наполеона, последовавшая в 1826 году, или несколько позже

(возможно, поражение и тяготы ссылки ускорили в реальной действительности его кончину), заставляет вздохнуть с облегчением весь цивилизованный мир.

Но созданное им оказывается несравненно долговечнее своего творца.

Да, его маршалы и советники, взявшие реальную власть при малолетнем Наполеоне II и вдовствующей императрице Марии-Луизе, прекращают большую часть из еще ведущихся войн и о новых не думают. Им хочется, наконец-то сполна воспользоваться плодами своих побед. И их – всех этих новоиспеченных графов и герцогов из простолюдинов и бедных дворян вовсе не привлекает мысль и дальше покидать свои роскошные дворцы и поместья, чтобы мчаться, сломя голову, на очередной театр военных действий(28,195). Они даже могли бы без особого сожаления пожертвовать частью европейских завоеваний, например, в немецких землях, или восстановить Голландское королевство, вернув трон Людовику Бонапарту. Так же могла быть оставлена в покое Испания, тем более что эта бедная отсталая страна без своих заморских владений уже не представляет существенного интереса. Отвергнуты и упоминавшиеся выше, давно лелеемые покойным Бонапартом планы ликвидации Османской империи, при участии Австрии и России (и при том, что львиная доля турецкого наследства перешла бы Франции).

Но основная игра сыграна.

Больше нет Великобритании, вернее есть маленькое и бедное Английское королевство, не имеющее ни армии, ни флота. Франции по – прежнему принадлежат обширные земли в Европе, включая владения в Италии, Германии и на побережье Адриатики.

Продолжают существовать созданные Наполеоном вассальные государства, управляемые его родственниками и маршалами.

Неаполитанским королевством правит Мюрат, а Вестфальским – Жером Бонапарт. В состав Франции входит территория Бельгии.

Возрожденная Польша, занимающая более половины исконных польских земель, вполне могла бы оказаться под властью Жозефа Понятовского; этот маршал Франции с равной вероятностью мог бы стать королем Речи Посполитой, под именем Юзефа I, или ее президентом.

Экс – маршал Бернадот, он же кронпринц Юхан, как и в нашей истории, становится основоположником шведской королевской династии. (23,Т2,23)

Помимо владений испанской и португальской корон в Южной и Центральной Америке, Франции принадлежат и огромные пространства Северной Америки.

Кроме Канады, это Орегон, Калифорния, Флорида, как минимум. Но вместе с тем Франция могла вернуть себе силой Луизиану, проданную самим Наполеоном США в 1803 году. Кроме того, Французская Империя могла бы попытаться присоединить огромные индейские территории к западу от Миссисипи до Тихого океана, бывшие, так сказать, «ничьими».

На тот момент Соединенные Штаты, чье население составляло чуть больше десятка миллионов человек, вряд ли смогли бы всерьез противостоять самому могущественному государству мира.

В Южной Америке французам приходится столкнуться с нарастающей борьбой местных жителей против новоявленных господ. Но надо отметить, что в отличие от Испании, Франция могла куда более успешно противостоять этой борьбе.

В противоборстве с Симоном Боливаром и его последователями, французы вполне могли бы опереться на рабов и безземельных батраков-пеонов, которым были бы обещаны наделы после победы, а также на индейские племена. Ведь руководителями освободительной антииспанской борьбы были представители местной креольской верхушки, владельцы огромных латифундий, недовольные испанской политикой по отношению к колониям и своим положением «испанцев второго сорта», сравнительно с присылаемыми из метрополии чиновниками.

Но, видимо, большая часть этих территорий в итоге обрела бы независимость.

Имея в своем распоряжении обширнейшие и почти незаселенные пространства Северной Америки и Австралии, Французская Империя имеет возможность решать свои социальные проблемы за счет отправки туда «лишних людей», снижая недовольство масс, и тем самым предотвращать революционные взрывы 1830, 1848, и 1872 годов. Династия потомков Бонапарта окончательно утверждается на парижском престоле и, весьма возможно, что и ныне Францией, в любом случае остающейся одним из мощнейших государств мира, правил бы император Наполеон VII или IX.

Так или иначе, на протяжении по меньшей мере всего XIX-начала XX века Франция занимает центральное место в мире, аналогичное тому, что занимала в нашей истории Британия. Что же до самой Британии… К сегодняшнему дню она была бы чем – то вроде Португалии или Ирландии – не более того.

В России основные процессы развиваются примерно также, как и в нашей истории.

Разве что Александр I, в конце второго – начале третьего десятилетия XIX века, не в последнюю очередь из страха перед Францией, принимает окончательное решение об отмене крепостного права. При этом разработчиком крестьянской реформы является один из ближайших императорских сановников, граф Аракчеев. В соответствии с ее положениями, крестьяне принудительно отчуждаются у владельцев за выкуп, который они обязаны выплачивать в рассрочку, в течение двадцати пяти лет. При этом им выделяется подушный надел в две десятины.

Надо сказать, выкуп за себя должны были вносить только «ревизские души» – совершеннолетние мужчины, все остальные (женщины, несовершеннолетние) освобождались, если можно так выразиться, автоматически.

Кроме того, вполне могла быть реализована идея введения в России конституционного правления, которая была довольно широко распространена в среде высшего общества и до войны. Вспомним, что в нашей истории, в начале двадцатых годов, император Александр дал секретное поручение сенатору Новосильцеву, подготовить «Государственную Уставную Грамоту Российской Империи» то есть фактически – конституцию, предусматривавшую пусть и по большей части формальное, но все же ограничение самодержавия, и создание парламента. Тем более, что сторонником этого пути был Сперанский, ставший после 1812 года вторым лицом в государстве.

Сам царь, как и в нашей истории, все больше самоустраняется от государственных дел, погружаясь в мистицизм и богоискательство. Этому способствует и то, что поражение России в войне с Францией, он воспринимает как кару Божью за свое участие в убийстве отца. (94,86)

Эти явления, становясь своеобразной модой, распространяются при дворе и среди высшего сословья; немалую популярность получают всякого рода религиозные кружки, мистические тайные общества и секты, вплоть до таких экзотических, как хлысты и даже скопцы. (6, 199)

Из других глобальных последствий можно упомянуть то, что могущественная Франция, несомненно, воспрепятствовала бы возникновению единой Германской империи, под главенством Пруссии. Сама Пруссия так и осталась бы малозначительной страной с урезанными границами, а не вошедшие непосредственно в состав французской территории мелкие государства запада и юга германских территорий – сателлитами Парижа.

А значит, коренным образом изменилась бы и вся история ХХ века, уже хотя бы потому, что именно Германия начала обе мировых войны.

Так же, скорее всего, не было бы и единой Италии.

Победившая революция

События первой четверти позапрошлого века в России неоднократно привлекал внимание ученых. Тема декабристов и декабризма исследована достаточно подробно во всех отношениях – как с точки зрения изложения фактов, так и с точки зрения анализа, движущих сил и причин происходивших в обществе процессов. Поэтому, особо подробно останавливаться на этом смысла, думается, нет.

Куда важнее, как представляется, сказать о другом. Об оценке этого движения, персонально тех, кто в него входил, и – возможных перспектив его победы.

Если прежде участников движения традиционно обвиняли в том, что «узок круг» и «страшно далеки они от народа», то теперь обвинения несколько другого свойства, самые надо сказать, разнообразные.

Кто-то считает их прямыми и непосредственными наследниками дворцовых переворотов предшествующего – XVIII века, или просто оторванными от жизни заговорщиками, принесшими только вред уже одним фактом своего существования.

А иные – причем и в среде профессиональных историков, видят в них не много ни мало – агентов «масонского интернационала», проводя весьма сомнительные параллели, даже и с нашими днями.

И тем более, все они единодушны в том, что победа движения была бы трагедией.

Трудно сказать, чего тут больше – то ли своего рода, антиреволюционного фрондерства, вошедшего у части наших интеллектуалов в моду, в последнее десятилетие, когда, то ли такого же модного поветрия – на всеобщее разоблачение, дегероизацию и «десакрализацию», когда смакование ошибок и просчетов исторических деятелей стало хорошим тоном.

Наибольшие заслуги в популяризации подобной точки зрения в наши дни, принадлежат, правда, не историку ли публицисту, а писателю-фантасту. Речь, конечно, идет об Александре Бушкове, который на страницах уже не раз поминавшейся «России, которой не было», дал уничтожающую и несправедливую оценку как всему движению, так и его руководителям.

Особенно рьяно он обличает «большевистские», «тоталитарные», и «социалистические» тенденции в идеях и политических программах декабристов (что ж, в свое время, небезызвестный И. Шафаревич умудрялся находить социализм даже в Египте времен фараонов).

Но популярный писатель в этом не одинок. Как ни странно, немало служителей исторической науки в той или иной мере согласны с ним.

Например, либеральный питерский историк Б.Парамонов видит в декабристском движении аристократическую оппозицию центральной власти, «враждебную народу даже еще… больше чем самодержавие» (?), и приписывает им стремление чуть ли не вернуться ко временам удельщины и феодальной раздробленности (видимо, так своеобразно понимает он федерализм Южного общества).

Может быть, во всем этом и есть «великая сермяжная правда»?

Может быть, и самом деле, следом за А. Бушковым исторически справедливо было бы счесть их, цитируя слова Петра I из главы 15 «не воинами, но пакасниками», или, как выразился Милорадович, жертва и одновременно косвенный виновник событий на Сенатской площади – «мальчишками», опозорившими мундир офицера русской армии?

Как раз с точки зрения истории все выглядит совершенно иначе.

Посмотрим, кого же проклинает уважаемый красноярец, кого же он с такой странной злобой честит «дворянской махновщиной» (?!), «гвардейской сволочью», и даже «сытыми бездельниками»? (12,410)

Людей, доказавших свою любовь к Отечеству делом – на полях сражений Отечественно войны 1812 года. Героев Бородина, Лейпцигской «Битвы народов», людей, бравших Париж. Наконец, это люди, чьи административные и военные таланты и, что не менее важно, человеческие качества, высоко оценивала сама власть.

Прежние гвардейские путчи – как удавшиеся, так и провалившиеся, вовсе не были ориентированны на какие – либо изменения в обществе. В лучшем случае, движущей силой их было стремление сменить «плохого» императора на «хорошего» (взято в кавычки сознательно). А в большинстве случаев, участники рассчитывали выиграть что-то лично для себя, получить теплое местечко, имение, или новый чин (думается, автор достаточно убедительно показал это в главе).

В отличии от них, декабристы вовсе не стремились извлечь какие – то выгоды для себя лично, и это необыкновенно важно отметить. В отличии от своих предшественников – участников дворцовых переворотов эпохи «женского правления», они боролись не за кастовые или групповые, а за общегосударственные и, не побоюсь этого слова, общенародные интересы (как они их понимали). Они видели смысл жизни, свое предназначение в том, чтобы преобразовать окружающую действительность на основах справедливости и народного блага. Образно выражаясь, русские дворяне доросли до уровня граждан своего отечества. (109,89)

А, говоря менее высокопарно, поняли, что несправедливо и неправильно, чтобы одни люди были в собственности у других, чтобы можно было безнаказанно забивать до смерти солдат шпицрутенами, что военные поселения – форма изощренного издевательства как над армией и народом, так и над здравым смыслом. Что, наконец, положение, когда у России, по выражению де Кюстина, миллионы рук и одна голова, до добра не доведет (и ведь не довело!)

И – необходимо отметить одно весьма важное обстоятельство – это было первое действительно первое массовое российское движение, с ясной программой, с убежденностью в своей правоте, не стихийное, но глубоко обусловленное. Кроме непосредственных участников, были еще десятки – как минимум, тысяч активно и осознанно сочувствующих его идеям. Те, кто в случае успеха мог стать активными сторонниками нового правительства, и проводниквом его политики.

Что интересно, А. Бушков, вульгарный антикоммунист, [58]58
  Вульгарный антикоммунист, – в данном случае не ругательство а беспристрастное определение убеждений уважаемого красноярца.


[Закрыть] повторяет почти слово в слово идеи заслужено забытого ныне широкой публикой вульгарного марксиста – историка Покровского, об «обиженных самодержавием дворянах», «аристократической фронде», прямых наследниках участников дворцовых переворотов XVIII в. и тому подобном.

Тот же Покровский утверждал, что декабристы своим выступлением, напугав Николая I, сорвали две реформы, – конституционную Новосильцева и крестьянскую Аракчеева (о них упоминалось в предыдущей главе).

Кстати, в этой связи, автор не может отказать себе в удовольствии уличить уважаемого А.А. в элементарном незнании конкретных реалий России начала XIX века.

Например, Бушков ставит в вину Пестелю, что в проекте его конституции, тайная полиция именовались Высшим благочинием, и это будто бы изобличает лицемерие и коварные замысли всех без исключения декабристов. «Прямо таки оруэловское Министерстве Любви!» восклицает он по этому поводу. (12,467)

Между тем, термин «благочиние» обозначал в то время, говоря современным языком, всего-навсего, «правопорядок», а управами благочиния именовались… полицейские участки (незнание такой подробности особенно странно для сочинителя детективных романов).

Бушков, например, утверждает, что предполагаемое освобождение крепостных без земли способно было только навредить.

Во первых, освобождение предполагалось как раз с землей, ну а во вторых… Кому, осмелимся задать вопрос, оно могло навредить? Не самим ли крепостным, которых пороли до смерти на конюшнях (в последние годы об этом, за умильными речами о благолепии, имевшем место в царской России стали не слишком охотно говорить), которых по произволу помещика могли сослать в Сибирь? Или тем дворовым девкам, которых флегматичному замечанию самого Бушкова «таскали в баню». А.А, называющему себя верующим человеком, можно только порекомендовать, в соответствии с евангельским золотым правилом, хоть иногда ставить себя на место другого, и представить себя на минутку, скажем, крепостным помещика – самодура, имеющего привычку сечь своих подданных почем зря, да все семихвостыми плетками.

А вот как, по мнению Бушкова, развивались бы события в несчастной России, случись движению победить: «В стране действуют верные императорской фамилии войска, польские повстанцы, и массы крестьян поднявшихся на „бессмысленный и беспощадный“ русский бунт». Вдобавок, «…Революционная армия… раскалывается на несколько непримиримых лагерей, которые начинают войну по всем правилам» И вывод: «Как минимум несколько лет… тянется повсеместная гражданская война… все воюют со всеми… соседи начинают интервенцию… в лучшем случае отыщется сильная личность… жесточайшими мерами восстановит порядок» но, увы, к тому времени «страна будет залита кровью, выжжена и разграблена»(12,465). Аналогичной точки зрения, почти слово в слово придерживается и эмигрантский историк А. Керсновский «Трудно сказать, что произошло бы с Россией, в случае удачи этого восстания. Обезглавленная, она бы погрузилась в хаос, перед которым побледнели бы ужасы пугачевщины. Вызвав бурю, заговорщики конечно уже не смогли бы с ней совладать. Волна двадцати пяти миллионов взбунтовавшихся крепостных рабов и миллиона вышедших из повиновения солдат смела бы всех и все, и декабристов 1825 года постигла бы участь, уготованная „февралистам“ года 1917. Картечь на Сенатской площади отдалила… эти ужасы почти на целое столетие».(23,Т2,91)

Картина сколь пугающая, столь и бездоказательная. Во всяком случае, опыт предыдущих дворцовых переворотов – как в России, чья история была ими богата, так и в других странах, отнюдь не свидетельствует о возможности, а тем более – неизбежности, столь ужасного развития событий.

Но пока перейдем к историческим предпосылкам описываемых событий.

Общепринято связывать декабристское движение с войной 1812 года.

Если прежде подробные идеи прежде были достоянием крайне небольшого числа людей, то после нее идеи о ликвидации крепостного рабства, и замены неограниченного самодержавия чем-то более совершенным стали широко распространятся в высшем обществе.

Считается, что первая декабристская организация – «Союз спасения», возникла в 1816 году. Тайное общество ставило две основных цели – установление конституционного строя, и отмену крепостничества.

Спустя два года ее преобразовали в Союз Благоденствия. Это были организации, исповедующие ненасильственные способы борьбы.

Однако, известно, что еще осенью 1807 в Петербурге графом М.Ф. Орловым был организован офицерский кружок, где родилась первая программа реформ дворянских революционеров – «Проект преобразований», датированная 1808 годом. Таким образом, широкое движение передового дворянства против существующих порядков возникло не спонтанно, и не на пустом месте.

Мысли о недопустимости сохранения крепостного состояния солдат и крестьян, совершивших гражданский подвиг во время войны 1812-14 года распространились среди заметной части высшего общества.

Разрозненные группировки эти – «Союз благоденствия», «Орден русских рыцарей», и еще несколько мелких в начале двадцатых годов и образовали два общества, и составивших организацию декабристов – Северное и Южное.

Большая часть их членов были сторонниками конституционной монархии и ограниченных социальных реформ, хотя были и республиканцы, планировавшие физическую ликвидацию всей царской фамилии (кстати, эта группировка, идейным вождем которой был Пестель, не составляла в движении большинства).

Впрочем, подобные планы были и до оформления вышеупомянутых обществ.

«По некоторым данным, я должен предполагать, что государю, еще в 1818 году… сделались известны замыслы… на цареубийство», – вспоминал император Николай I. Замысел не такой уж и странный, для страны, где отец и дед царствующего монарха были убиты собственными приближенными.

Но важно отметить – речь идет не о каком то сугубо законспирированном заговоре, не о «секте карбонариев», подобной позднейшим революционным организациям, – «Народной воле», а именно о движении, охватывающем в той или иной мере значительную часть высшего слоя. О существовании заговора догадывалось (и, что особенно важно, сочувствовало ему) множество людей – в среде гвардейского и армейского офицерства, в гражданских учреждениях, высшем свете. Генерал Раевский, например, не только предостерегал сыновей от вступления в тайное общество, но и потребовал, чтобы женившийся на его дочери Сергей Волконский незамедлительно вышел из заговора. (66,201)

Однако, никаких решительных мер не последовало, видимо, все-таки полной уверенности в существовании действительно опасного заговора у властей не было. Не исключено, что в здесь видели очередной вариант масонских лож, полагая, что все ограничится одними словами.

В январе 1823 года окончательно оформился план действий – дождавшись благоприятного момента, Северное общество захватывает власть в Петербурге, после чего начинают действовать южане.

Одновременно, устанавливаются контакты с еще двумя революционными организациями: Обществом Соединенных Славян – тайным союзом, объединявшим в своих рядах младших офицеров, выходцев из бедного и незнатного провинциального дворянства, и польскими заговорщиками.