Текст книги "Ветвящееся время. История, которой не было"

В области обеспечения внешней безопасности руководство страны уделяет особое внимание ядерному оружию и межконтинентальным ракетам, при этом осознавая, что обычные средства ведения войны во многом уже устарели. Происходит массовое сокращение армии. Если при Хрущеве численность вооруженных сил еще в 1957 году доходила до семи миллионов человек, то в данном случае сокращение начинается года с пятьдесят третьего -пятьдесят четвертого. В отличие от хрущевского периода, в меньшей степени сокращается авиация, и в большей – флот, сухопутные войска и танки. Связанно это, в том числе, и с тем, что именно в высшем генералитете наземных сил власть видела бы потенциальных оппонентов. Вовсе не случайно, что именно руководство вооруженных сил во главе с Жуковым стало главным исполнителем внутрипартийного переворота, возглавляемого Хрущевым и Булганиным.

А кроме того, и ядерная программа, и ракетное оружие, как уже говорилось выше, разрабатывались под патронажем лично Берии, и ранее возглавляемого им ведомства.

Возвращаясь к чисто внутренним проблемам – в целом, в стране формируется система власти, при которой на долю партии остается, в основном, власть политическая и идеологическая (подобно той роли, что играла церковь в дореволюционной России, с известными поправками). Распорядительная и административная власть переходит в основном в руки технократии и бюрократии – эта двуединая сила находится в своеобразном равновесии за счет внутренней борьбы. А за этими двумя или тремя властями приглядывает система органов государственной безопасности, являясь, своего рода, аналогом «власти блюстительной», предложенной в конституции декабриста Пестеля.

Таким образом, складывается своеобразное «разделение властей», уравновешивающих друг друга. Подобное положение, конечно, вызовет брезгливую гримасу у иного идеалиста, но на практике оказывается достаточно эффективным.

С течением времени смягчаются догматические идеологические требования в сфере искусства и культуры. Постепенно, и опять же без лишней шумихи, расширяются рамки открытого обсуждения в прессе вопросов жизни общества. Но, конечно, ничего похожего на взлет отечественного искусства пятидесятых – шестидесятых, нет. Правда, жизнь не стоит на месте, и постепенно уровень художественной культуры в стране повышается.

Власти в конце концов приходят – чисто эмпирически, к выводу, что тотальный партийный контроль над деятелями искусства, да и вообще над жизнью общества вовсе не обязателен, а зачастую – вреден.

Вместе с тем МГБ беспощадно подавляет начавшиеся в конце пятидесятых – начале шестидесятых первые проявления антисоветских тенденций в среде интеллигенции – прежде всего Москвы и Ленинграда. Те самые, которые в нашей реальности дали начало пресловутому диссидентскому движению. И в дальнейшем, все реальные антикоммунистические силы просто уничтожаются всемогущим МГБ на ранней стадии.

На весьма высоком уровне – заметно превосходя имевшийся в реальности – находятся разведка и контрразведка, поскольку нет того «Хрущевского» притока в спецслужбы некомпетентных партийных и комсомольских работников (вплоть до стоявших во главе КГБ бывших руководителей ВЛКСМ Семичастного и Шелепина). Там работают профессионалы – те, что были репрессированы при Хрущеве. Такие, как уже упоминавшийся Л.Р. Эйтингон – организатор блестящей операции по ликвидации Л.Д.Троцкого, Я.М. Серебрянский, П.А. Судоплатов.

В области науки примерно в то же время, что и в нашей истории, а то и раньше: не забудем – Лысенко некоторое время ходил в любимцах Хрущева, произошло снятие опалы с генетики и кибернетики.

Успехи СССР в компьютерной технике могли быть куда более значительными, чем в реальности. Ведь основоположники отечественной современной электроники – бывшие американские граждане и сотрудники советской разведки Филипп Георгиевич Старос и – также находились по опекой госбезопасности.

Весьма быстрыми темпами развивается космонавтика. После триумфального запуска первого искусственного спутника следует триумфальный полет

Гагарина, а за ним следуют новые успехи в этой области. В середине шестидесятых советский корабль с человеком на борту совершает облет Луны. Несколько позже, незначительно опередив американцев, именно советский космонавт впервые высаживается на поверхности естественного спутника Земли. Ведь в нашей истории, к отставанию СССР от США в лунной гонке, во многом привело как отсутствие должной политической воли, так и обострившаяся борьба в конструкторской среде в 60 г.г. – академик Челомей, создавший наиболее дешевый и быстро реализуемый проект лунной ракеты, был отодвинут в тень, поскольку был любимцем Хрущева.

Дальнейшему прогрессу в этой, и других передовых отраслях способствует и то, что неприкосновенности остается советская система образования, в немалой степени способствовавшая успехам нашей страны в области науки и техники (что признавали специалисты всего мира). Ведь именно хрущевские реформы в этой области – в частности, введение всеобщего среднего образования (что значительно снизило качество обучения), и стали причиной многих позднейших проблем в этой сфере. [61]61
  Не случайно к 50х годах ХХ в. отечественная молодежь по уровню интеллектуального развития и образования занимала третье место в мире. Один из создателей американского атомного подводного флота адмирал Риковер, даже написал по этому поводу книгу под красноречивым названием: «Что знает Ваня, того не знает Джонни». Именно тогда в устах президента Кеннеди прозвучала фраза – если не исправить положение, то американцам через какое – то время придется учить русский. Многое из этой системы было заимствовано развитыми странами.


[Закрыть]

В области экономики возобладала точка зрения Маленкова, считавшего, что необходимо сократить производство средств производства, во имя расширения потребительского сектора экономики.

Уже одно это способствовало бы заметному улучшению жизни основной массы жителей СССР. Росту жизненного уровня народа способствовало бы и значительное сокращение военных расходов.

А также – в огромной степени – подлинный успех начавшей осуществляться в конце пятидесятых -начале шестидесятых годов в СССР программы освоения целинных земель. Ее претворение в жизнь происходит заметно медленнее, но и куда последовательнее и продуманнее, без волюнтаристской штурмовщины.

Это позволяет более рационально расходовать средства, выделяемые на сельское хозяйство и, наряду с целиной, продолжать осуществлять вложения в зерновое хозяйство старых земледельческих районов – Украины, Северного Кавказа, Поволжья.

А ведь в значительной мере эффект освоения целинных земель был сведен на нет именно тем, что в осваиваемых регионах не была создана необходимая инфраструктура – дороги, элеваторы, и т.д., что привело к колоссальным потерям зерна. Кроме того, хрущевское руководство не прислушалось к рекомендациям ученых, указывавших на необходимость перехода на безотвальную вспашку, что в условиях казахских степей привело к быстрой ветровой эрозии почв. (88,12) Сыграло свою роль и то, что сельское хозяйство Европейской части Союза длительное время не получало необходимых ресурсов, целиком уходивших на целину.

С успешным освоением целины зерновая проблема в СССР была окончательно и навсегда решена и никакой импорт зерна в начале шестидесятых и позже, естественно, не имел места. Напротив, миллионы тонн зерна продаются за границу, пополняя казну валютой.

Более того, СССР становится одной из ведущих аграрных держав мира: ведь нет ни хрущевской борьбы с личными приусадебными хозяйствами, ни прочих, подобных экспериментов.

Коротко коснемся национального вопроса, в котором Л.П. Берия мог считаться, в определенной мере, специалистом.

Осуществляется ряд его идей, высказывавшихся ранее – скажем, заметная часть членов правительства составили бы представители республик. Прежде всего, конечно, как и раньше – выходцы из Закавказья. Могли быть учреждены республиканские награды (кстати, в нынешней декадентской России в субъектах федерации имеются свои ордена, и она пока что не развалилась). Так, вполне мог быть «передан» Украине орден Богдана Хмельницкого.

Можно конечно охарактеризовать вышеперечисленное как политику «кнута и пряника», но на фоне чеченских, абхазских и таджикских пепелищ и руин это прозвучит откровенным глумлением.

Одновременно можно предположить, что базовые принципы этой политики

остались неизменными сравнительно с эпохой Сталина и, в конце концов часть республик была бы ликвидирована, будучи преобразованной в автономии, по примеру Карелии. Первыми кандидатами на это были бы Казахстан и Киргизстан, где численность титульных наций была меньше половины, и национальный состав весьма разнообразен. Немного погодя, к этому числу могли присоединиться Латвия и Эстония, где активные чистки продолжались бы до конца пятидесятых-начала шестидесятых. С другой стороны, ряд автономных республик имели бы шансы поднять свой статус. Прежде всего это Татарстан, Башкирия, Дагестан. Литва могла быть присоединена к Белоруссии и, вместе с Калининградской областью – бывшей Восточной Пруссией, образовать Белорусско-Литовскую ССР (подобные идеи высказывались сразу после войны). Это вполне могло, кстати, быть оформлено в виде восстановления существовавшей в 1918-19 республики с аналогичным названием. (82,341)

Горские автономии, вместе с прилегающими краями – Ставропольским и Краснодарским, могли бы образовать Северо-Кавказскую федерацию. Маловероятен, но возможен был частичный отход от жесткого национального федерализма, как принципа, лежащего в основе СССР. В этом случае могла воссоздана Дальневосточная республика, создана Донецкая ССР на Украине или, к примеру, Мингрельская ССР.

Чем можно было бы закончить данную главу?

С учетом кавказского долголетия и здорового образа жизни: как известно, он, в отличие от своего предшественника, не курил и не отличался сталинской склонностью к обильным возлияниям, Лаврентий Павлович Берия имел все шансы править Советским Союзом и шестидесятые, и семидесятые, а то и начало восьмидесятых годов, уподобившись, в конце жизни Дэн Сяопину. При желании, нетрудно даже представить себе этих двух патриархов социалистического мира, пожимающих друг другу руки во время очередной встречи в верхах, или стоящих рядом на трибуне Мавзолея.

Франция без генерала

Альтернатива, о которой пойдет речь в этой главе, почти никем не замечается.

А между тем коллизии, которые завязывались во Франции в конце пятидесятых годов прошлого столетия, могли бы разрешиться самыми неожиданными и весьма далеко идущими последствиями.

Кроме того, данный пример представляется автору интересным еще вот в каком смысле.

Пожалуй, случай Шарля де Голля – это последний случай в новейшей мировой истории, когда сильная личность (без кавычек) своей волей и разумом, если угодно – самим фактом своего существования, повернула ход истории своей страны, а с ним – ход всей европейской и мировой истории. После нее пришло время, когда скорее, наоборот – историю стали двигать именно слабость, средние способности и, если можно так выразиться, «антивеличие» тех, кто определял политику в мире. Можно смело сказать, что де Голль был последним титаном ХХ века.

Он не был ни святым, ни гением.

В нашей стране, очень долго в угоду политической конъюнктуре (на Францию делалась ставка как на противовес США), а так же – благодаря отечественной традиции по-манихейски делить мир лишь на черное и белое, затушевывались его праворадикальные до примитивизма взгляды (такие же черно-белые).

Его искренняя вера в «советскую угрозу», его нетерпимость к «парламентской болтовне» и жесткий авторитаризм, его, вопреки распространенным взглядам, приверженность НАТО и – при всех оговорках, – союзу с Америкой (другое дело, что он не собирался жертвовать, в отличие от своих предшественников, французскими интересами во имя «атлантизма»). Именно де Голль советовал американскому президенту в 1961 снести берлинскую стену танками, несмотря на возможные весьма серьезные осложнения. Любя абстрактную Францию (если угодно – идею Франции) он зачастую с презрением относился к реальным французом. «В этой стране невозможно что -либо сделать… Французы возвращаются на свою блевотину…» – его собственные слова. (92,273)

Но все вышесказанное не имеет большого значения в сравнении с главным – новейшая история Франции и Западной Европы на протяжении почти тридцати лет была связана с его именем.

Первый раз он вошел в историю как единственный высший офицер, не подчинившийся приказу Петэна о капитуляции. Человек, создавший и возглавивший лондонский комитет «Свободная Франция», ставший признанным главой сопротивления, и возглавивший первое послевоенное правительство Французской республики.

Второй раз – когда ушел в отставку – формально, в связи с несогласием с широким присутствием членов ФКП в правительстве, а в основном – в связи с тем, что парламентский режим Четвертой республики, со слабым правительством, зависимым от Национального собрания, его не устраивал. И отставка его была принята народом спокойно – не было ни демонстраций ни митингов, ни вообще признаков волнения масс.

Неудача его не обескуражила.

В 1947 году он основал новую политическую партию – Объединение французского народа, (РПФ) основной целью которой была отмена конституции 1946 года, введение «сильной власти», курс на «национальное величие» во внешней политике.

Однако, несмотря на нестабильное положение в стране, РПФ не смогло добиться успехов, и к 1953 году пришло в упадок. Историки охарактеризовали РПФ, как величайшую ошибку де Голля.

РПФ потерпела полное политическое поражение, словно сама собой сойдя на нет, и в 1953 году де Голль распустил движение, заявив, что уходит из политики. Многие ему поверили, сочтя, что карьера генерала завершена «Ехать повидаться с де Голлем бесполезно. Он конченный человек», – так сообщил советскому послу С. А. Виноградову французский министр иностранных дел.

Так продолжалось до 1957 года, когда вялотекущий непрерывный кризис Четвертой республики обострился, главным образом, из-за войны в Алжире.

Но эта война была, в сущности, закономерным результатом (одним из многих), пройденного послевоенной Францией пути.

Из всех западноевропейских держав, Франция вышла из войны едва ли не самой ослабленной, и восстановление шло особенно медленно (например, карточное распределение сохранялось чуть ли не до середины 50х). Даже ФРГ, несмотря на гигантские разрушения, могла похвастаться большими успехами.

За двенадцать лет сменилось более двух десятков правительств – от крайне правого католика Лавьеля до социалиста Ги Молле.

Правительственные кризисы следовали буквально один за другим, и сменяющие друг друга правительства просто не могли удержать ситуацию под контролем.

Вне зависимости от политических программ и убеждений министров и состава коалиций, они по существу занимались одним и тем же – отчаянным латанием дыр, в тщетных попытках не то чтобы добиться серьезного улучшения – а предотвратить крах.

Лавирование между национализацией, и укреплением власти монополий, неуклюжие и непродуманные попытки государства вмешиваться в экономику – все это только усугубляло положение.

Премьер Феликс Гуэн оказался замешан в спекуляциях вином, другой глава кабинета – социалист П. Мендес – Франс, напротив, затеял нечто вроде антиалкогольной компании (похоже, данный вопрос относится к категории «проклятых», способных сломать карьеру любому политическому деятелю). (93,217)

Внешняя политика так же не давала поводов для оптимизма.

Явная потеря Францией одного из ведущих мест в мировой политике не могла не повлиять на умонастроения масс.

Вовлечение Франции в систему военно-политических блоков, возглавляемых США, так же сыграло заметную роль в политическом кризисе.

Покорное следование в фарватере американской политики не могло не раздражать среднего француза, а наличие иностранных военных баз на французской земле просто оскорбляло национальные чувства миллионов людей.

Но Североатлантический альянс был для деятелей Четвертой республики чем-то вроде священной коровы, и все требования американцев выполнялись беспрекословно. Под командованием НАТО (фактически – США), находились французские ПВО, система контроля за воздушным пространством, и средиземноморский флот. (25,413) На территории страны находилось более двадцати военных баз.

Фактическое согласие Парижа на ремилитаризацию ФРГ, принятое под давлением США, вызвало резко отрицательную реакцию значительных масс населения и лишний раз продемонстрировало упадок Франции.

Дошло до того, что 1957 году французские части в Центральной Европе, оказались в подчинении бывшего гитлеровского генерала Шпейделя. (93,183)

Даже среди армейских чинов было распространено отрицательное отношение к военному сближению с США.

Что касается настроений широких масс, то о нем свидетельствуют хотя бы такие цифры. Только в апреле 1955 произошло 294 забастовки, в августе – 959, а в сентябре – уже 3200. Забастовщики захватывали цеха, врывались в помещения администрации, вступали в настоящие сражения с полицией.

Не будем употреблять громких слов вроде «революционная ситуация», но то, что верхи не могли не только управлять по новому, но вообще управлять хоть как– нибудь – сомневаться не приходится.

В стране усиливалось ощущение нарастающего кризиса.

«Мы переживает 1788 год», – произнес по этому поводу

один из мимолетных премьеров – упоминавшийся выше Мендес -Франс. «Мы находимся в ситуации 1789 года», – вслед за ним заявил другой политик, – Поль Рейно. (93,302)

«Это действительно кризис режима…бессилие законодательной власти, самоуправство государственного аппарата,… анархия, царящая в наших общественных институтах», – вторит им видный еженедельник «Либерасьен».

«Весь режим гниет», – именно такое мнение становилось господствующим. (92,315)

Положение не удавалось исправить ни правым, ни умеренным, ни социалистам.

Политические противоречия решались не в парламенте, а на улицах – с помощью полицейских дубинок и слезоточивого газа.

Да и в самом парламенте обычным явлением стали скандалы во время заседаний, выкрики с мест, взаимные оскорбления и даже драки между депутатами враждебных фракций. (26,212)

Наконец, немалый вклад в кризис вносили колониальные войны – да не мелкие конфликты, а полномасштабные войны, стоившие стране значительного напряжения сил.

С 1945 по 1953 длилась война в Индокитае.

Французский контингент на завершающем этапе достиг почти 250 тысяч человек, но никаких особых успехов не стяжал. Война эта не пользовалась популярностью в массах, но верхушка правящего слоя была решительно против

«капитуляции перед коммунистами».

Наконец, восьмилетняя война завершилась сокрушительным разгромом под Дьенбенфу, когда шестнадцать тысяч человек во главе с заместителем командующего экспедиционным корпусом сдались в плен. Поражение привело к очередному падению правительства, и новое правительство – республиканца Мендес-Франса, было вынуждено заключить Женевские соглашения, эвакуировав войска.

Но сразу вслед за одной войной пришла и другая. Осенью 1954 года вспыхнуло восстание в Алжире, под руководством Фронта Национального Освобождения. Правда, конфликт этот начался еще в мае сорок пятого, когда, в ходе беспорядков в районе Констанцы, после гибели сотни французов, армия применила авиацию и артиллерию. Было разрушено около сорока арабских селений, счет погибшим пошел, по некоторым данным, на десятки тысяч. (13,274) Еще более усугубил ситуацию расстрел массовой демонстрации алжирцев -инвалидов войны, требовавших улучшения своей участи.

Но теперь пришлось сражаться не просто с отдельными партизанскими отрядами, а вести настоящую войну, когда все больше территорий переходило под контроль ФНО, а части французской армии терпели поражения уже в открытых столкновениях.

Ситуация в данном случае была прямо противоположной той, что сложилась в связи с недавней войной в Индокитае. И дело тут вовсе не в том, что на этот раз конфликт разразился совсем недалеко от метрополии – на той стороне Средиземного моря.

Средний француз со школьной скамьи усваивал «Алжир – это Франция», воспринимая эту заморскую территорию так же, как Эльзас и Лотарингию. Пресса, телевидение и радио разжигали националистические настроения, тем более, что на территории Франции проживало 200 тысяч алжирцев. Многие французские рабочие видели в них конкурентов, а обыватели – «грязных арабов».

В армии было распространено убеждение, что она не потерпела поражение в Индокитае, а была предана парижскими политиками, и теперь в массе своей она желала взять реванш.

Масла в огонь в этом смысле подлило участие Франции в тройственной агрессии против Египта в связи с Суэцким кризисом. В данной главе нет необходимости излагать причины и ход этой войны. Но следует отметить два ее последствия. Во первых, в армии утвердилось мнение, что правительство в очередной раз проиграло войну, которую выиграли солдаты. Второе последствие – экономическое. Франция получала с Ближнего Востока 90% потребляемой нефти. В результате военных действий было введено нормированное потребление мазута (от половины до двух третей от довоенного уровня) и ограничена продажа бензина – 20-50 литров в месяц. Вследствие египетских авантюр правительство лишило французов их воскресных автомобильных прогулок и заставило сотни тысяч человек мерзнуть зимой, что, естественно, не прибавило власти авторитета. Резко выросли цены.

А когда, после бесславного завершения попытки силой восстановить контроль над Суэцким каналом, бессмысленность понесенных жертв стала очевидной, то престиж не просто очередного кабинета, а верховной власти в целом, упал еще ниже.

Инфляция еще более усилилась, а валютные запасы почти иссякли. Резко выросли цены. Свою роль сыграл бойкот Суэцкого канала, нанесший большой ущерб торговому судоходству Франции. (25,351)

Наблюдалось еще одно весьма опасное явление. Все более важную роль в политике начинает играть армия, прежде всего дислоцированные в Алжире части. В самом Алжире они подчинили себе гражданскую администрацию, а потом – начали подменять ее.

Но несмотря на то, что военные действия к 1957 году обошлись уже в четыре раза дороже, чем война в Индокитае, хотя велись под боком у Франции и длились не так долго, перелома в ситуации достичь не удалось. Единственным существенным результатом войны были заметные людские потери, сопоставимые с цифрами потерь в боях лета сорокового. Дошло до того, что ежегодного выпуска военных училищ уже не хватало, чтобы восполнить потери офицеров – это вроде бы в мирное время. (92,315)

Одним словом, страна находилась в состоянии политического, социального, и экономического кризиса одновременно (то, что ныне именуют «системный кризис»).

Приведем только одну цифру – в 1957 году в забастовках участвовало почти три миллиона человек, в то время как за два года до того – меньше миллиона. (25,322)

Власти как будто сознательно вели дело к гибели Четвертой республики.

Ситуация все больше осложнялась, и события шли по нарастающей.

Французское общество буквально было захлестнуто немыслимой политической путаницей, глубоким замешательством, вызванными противоречивыми и откровенно лживыми заявлениями и обещаниями соперничающих партий.

Но, надо сказать, что несмотря на все это, а также тягу многих к «сильной личности», и высокую личную популярность генерала, его политические перспективы виделись весьма печальными.

В начале 1958 года только 13% процентов избирателей высказывались за приход де Голля к власти. На выборах 1956 года социальные республиканцы – наследники РПФ, терпят полное поражение. На муниципальных выборах 1957 получают всего 3,5 % голосов. Казалось, речь и в самом деле идет о настоящей политической смерти и некогда так популярного генерала, и его идей. Но именно в это время де Голль не раз высказывает мысль, что вскоре придет его час. Даже его противники были вынуждены признать – в тот период он проявил все свои незаурядные качества политика, стратега, психолога, необыкновенное политическое чутье и понимание обстановки.

И вот в 1958 году де Голль и его партия стали инициаторами и героями авантюры, сильно смахивающей на переворот, и по сути, таковым и являющейся. И надо сказать, тут они преуспели настолько, что, по свидетельству самих участников событий, не ожидали столь быстрых и бурных последствий.

И совсем не случайно плацдармом для атаки на режим Четвертой республики, стал именно Алжир – «североафриканские департаменты Франции».

В то время, как сам де Голль продолжал пребывать в добровольной отставке (как бы), его сторонники начали бурную деятельность в Алжире.

Туда отправились два приближенных генерала – Мишель Дельбек и Жак Невьен. Им удалось установить тесные связи с алжирскими ультраправыми силами, и вместе с ними организовать так называемый «Комитет бдительности», одним из лозунгов которого было возвращение к власти Шарля де Голля, ибо только он и может сохранить Алжир за Францией и вообще решить стоящие перед страной проблемы. Событиями воспользовались голлисты, начав очередной поход во власть. Все силы они направили на то, чтобы убедить страну в том, что только их лидер может вывести Францию из кризиса, в то время как он сам никак не реагировал на происходящее в стране.

Все происходящее совпало с очередным обострением ситуации в Алжире.

13 мая 1958 начались беспорядки среди европейского населения Алжира, мгновенно переросшие в мятеж ОАС, поддержанный руководством армии. Мятежники, во главе которых стал «Комитет общественного спасения» (экс-«Комитет бдительности»), выступили с требованием сформировать такое правительство, которое обеспечит сохранение Алжира в качестве части Франции.

Известие это вызвало отставку кабинета, и 14 мая, после долгих дебатов, было сформировано новое правительство Франции, под руководством социалиста Пьера Пфлимлена. Комитет общественного спасения немедленно заявил, что не признает его, и вновь потребовал передачи всей власти де Голлю.

Уже 15 мая непосредственно командующий «федеральными войсками» в Алжире Рауль Салан потребовал назначения на пост премьера де Голля. И вот тогда (и только тогда) де Голль впервые заявил о своей готовности взять власть.

20 мая правительство Пфлимлена получило чрезвычайные полномочия для борьбы с мятежом, но ничего не предпринимало, похоже, просто не представляя – что делать.

В Алжире ширилось движение 13 мая, в городах организовывались местные комитеты спасения. 23 мая был организован объединенный комитет общественного спасения Алжира и Сахары. Но на этом дело не закончилось. Представители комитета общественного спасения Алжира Жак Сустель, – второй человек в партии де Голля, его заместитель Дельбек и полковник десантных войск Томазо в ударном порядке подготовили мятеж и на Корсике.

Он вспыхнул 24, и к утру следующего дня весь остров без сопротивления захвачен. В Париже это известие вызвало панику – все боялись возможной высадки мятежников уже в метрополии, и начала гражданской войны. И не зря боялись – штаб алжирской армии вместе с голлистами (и, вполне вероятно, с ведома самого «Большого Носа») разработал операцию «Возрождение», предусматривающую высадку парашютного десанта в районе Парижа, и захват власти. Ближайший соратник генерала и экс -губернатор Алжира Жак Сустель считал, что подобная акция не встретит сопротивления – «так как полиция ни за что не пошла бы против армии». (2,138). Правительство Пфлимлена, получившее чрезвычайные полномочия еще 20 мая, ничего не предпринимало против мятежников. 28 мая, на улицах Парижа состоялись массовые демонстрации левых сил. Но политический истэблишмент страшился широкого народного движения едва ли не больше, чем головорезов из парашютно-десантных частей.

В правящих кругах господствовало мнение, что отпор мятежникам может вызвать полномасштабную гражданскую войну, или приход к власти левых сил (чего боялись больше – сказать сегодня трудно). 28 мая премьер объявил об отставке правительства. 29 мая де Голль принял предложение президента Коти, одновременно потребовав себе чрезвычайных полномочий.

30 мая он был утвержден на посту премьера, и судьба Четвертой республики была решена. Вскоре на референдуме была принята новая конституция, а уже 21 декабря премьер де Голль был избран президентом.

Так Шарль де Голль и голлисты сумели вернуться из политического небытия, разрушив по пути Четвертую республику. Так Шарль де Голль в третий раз стал главой Франции.

Но только к 1962 году генералу удалось стабилизировать новый режим во Франции, и окончательно утвердиться у власти. Перед этим пережив несколько покушений, и периоды, когда только в Париже гремело по три-пять взрывово в день, беспощадно разгромив своих бывших соратников – борцов за «Французский Алжир», и подписав Эвианские соглашения, положившие конец войне.

Что показательно, для этого ему пришлось, проводить в жизнь политику, как раз направленную на принесение в жертву пресловутого «национального величия», простым житейским интересам столь высокомерно третируемого им простого француза. Лозунг «Величие вместо масла», который приписывали ему политические оппоненты, сменился другим: «Масло вместо величия».

А что было бы, не появись тогда на политической сцене фигура «Большого Носа»?

Он ведь мог разочароваться в политике и всерьез уйти на покой, в частную жизнь. Он мог погибнуть на войне, или в каком-нибудь из колониальных конфликтов, или просто умереть своей смертью (ведь он был довольно-таки немолод).

Как видится автору, события в этом случае могли развиваться по двум направлениям – плохому, и очень плохому.

Начнем с плохого.

В отсутствие на политической сцене популярного генерала -героя освобождения Франции, после очередного правительственного кризиса на выборах 1958 года, побеждает очередная коалиция правых и право -центристских партий.

Но у власти ей суждено пребывать недолго – как и всем предшественникам.

Политический режим не меняется.

Те же, что и прежде, рыхлые коалиции, наспех сколоченные, чтобы тут же рассыпаться, вымученные компромиссы и бездарные деятели на министерских постах, коррупция и казнокрадство. Среди политиков нет ни одного, кто бы мог претендовать на звание подлинного государственного деятеля, зато масса тех, кого де Голль в свое время называл «политихамы» и «политикарлики».

Естественно, они оказываются не способны остановить сползание в пропасть.

Общество продолжает раскалываться, и раскол только усугубляется.

Левые требуют изгнания из страны американских баз, и вообще выхода из НАТО, крайне правые обвиняют их в том, что они «продались Кремлю», или еще в чем -то подобном.

Но единства нет ни среди правых, ни среди левых.

У правых – конфликт между теми, кто привержен «атлантической солидарности», и держится за НАТО, и теми, кто выступает с позиций крайнего национализма и изоляционизма.

На левом фланге продолжается непримиримая борьба между ФКП и Социалистической партией, подобная борьбе между большевиками и эсерами в 1918. Что интересно, именно социалисты, с их приверженностью идеям Маркса, национализации, «социальному государству», оказываются наиболее последовательными гонителями компартии. И дело ту даже не в каких-то особых разногласиях по программным вопросам – куда важнее, что обе партии претендуют на один и тот же электорат.