Текст книги "Ветвящееся время. История, которой не было"

Короткий рассказ о Первой мировой войне

Вопреки названию, речь сейчас пойдет не о событиях августа 1914 – событиях, которые предопределили всю историю ХХ века – автор искренне признается в том, что пока эта тема ему не по силам.

Обстоятельства приведшие к началу Первой Мировой войны в общем и целом хорошо известны.

Но мало кто знает, что, на переломе двух веков – как минимум, еще несколько раз могла разразится большая война великих держав.

Последний случай – «Агадирский инцидент» 1911 года, когда германская канонерская лодка обстреляла город Агадир во Французском Марокко, в ответ на убийство и ограбление нескольких немецких подданных.

Но темой этой главы послужит самый первый из них – Самоанский, произошедший весной 1889 года – пожалуй, наиболее показательный в смысле непредсказуемости путей истории, когда из-за маленького далекого архипелага могла разразиться война между великими державами.

Итак, архипелаг Самоа. Площадь – несколько сот квадратных километров. Гористые острова, окруженные коралловыми рифами, всего две гавани, не слишком удобные и открытые всем ветрам. Стратегическая ценность равна нулю, основные морские пути проходят далеко в стороне, минеральных ресурсов – ровно никаких. (122,160)

И вот вокруг этих клочков суши на юге Тихого океана завязался узел упорного и малообъяснимого противостояния между тремя великими империями.

Началось все с того что, со второй полвины XIX века острова оказались в сфере внимания купцов и плантаторов, прежде всего из Англии, США, а позже – и Германии.

Отметим – интерес к завоеванию этого клочка земли проявляли не правительства этих стран, а европейские авантюристы и торговцы.

Покупая землю в обмен на бросовые товары, вроде бус и табаку, европейцы,

разводили бананы, пробовали сажать кофе, но главным образом – кокосовую пальму. В тот момент в мире был довольно высок спрос на копру – сушеную мякоть кокоса (предвижу, что многие читатели улыбнулись), которую в большом количестве использовали в мыловаренной промышленности.

Естественно, начали возникать инциденты с местным населением – полинезийцы не очень понимали – почему нельзя сорвать несколько орехов или гроздь бананов. Иногда с бедолагами расправлялись с крайней жестокостью.

Особенно этим отличались немецкие колонисты, хотя англичане и американцы, лицемерно осуждавшие тех, вели себя немногим лучше. (122,160)

Вместе с торговцами и плантаторами прибыли и миссионеры, распространявшие среди туземцев христианство, и одновременно – влияние своих стран (77,183)

На берегах бухты Апиа вырос одноименный европейский городок, разделенный на кварталы, населенные выходцами из трех стран, управлявшихся их консулами.

Вскоре первостепенное положение на Самоа заняли немцы, и только тогда Берлин обратил на далекий архипелаг свое – не очень, впрочем, пристальное, внимание.

Встревоженные немецкой активностью, правительства Англии и США предприняли ряд дипломатических демаршей против Берлина. Видимо, причиной стало даже не стремление всенепременно присоединить эти островки на краю света к своим империям, но стремление не допустить, чтобы Германия хоть немного усилилась.

В июне 1887 года в Париже произошла конференция трех держав по самоанскому вопросу, окончившаяся ничем.

Затем, после смерти правившего архипелагом короля Малиэтоа, разгорелась борьба за власть среди полинезийцев, чем не замедлили воспользоваться европейцы.

Немцы активно интриговали против англичан, науськивая на них местных вождей.

Но и тех и других внезапно опередили американцы, создав правительство из своих местных сторонников, возглавляемое полковником Стейнбергером. В ответ на это англичане высадили десант с оказавшегося в водах архипелага корвета «Барракуда», разогнали правительство, а полковника арестовали, и вывезли на Фиджи. Разразился дипломатический скандал, послуживший началу международного кризиса. Англичанам с трудом удалось замять его, отдав командира корвета под суд и отозвав с островов английского консула.

Но конфликт не был исчерпан.

На острова прибывали военные корабли всех трех стран и транспорта с оружием для враждующих племен.

Обстановка резко обострилась, когда по приказу консула Германии доктора Фридриха Кнаппе, немецкий десант при поддержке артиллерии с двух канонерок атаковали лагерь Матаафы – вождя, пользующегося поддержкой англичан, но потерпели поражение, хотя в бою погибло много островитян. (77,184)

После этого, разозленные неудачей, немцы захватили английский транспорт «Ричмонд» с боеприпасами для туземцев, и объявили на острове Уполу военное положение. В ответ англичане и американцы принялись укреплять свои кварталы, готовясь к уличным боям.

Напряженность между гражданами трех держав достигла предела.

В европейских, американских, австралийских газетах появлялись сообщения о приближающейся войне между крупнейшими державами, из за островов, не представляющих ровно никакого интереса ни для Германии, ни для Великобритании, ни для США, где вели дела несколько десятков плантаторов и торговцев. И правительства этих стран ничего не предпринимали для того, чтобы охладить обстановку. (77,184)

К 11 марта 1889 года на рейде гавани Апиа находилось три американских корабля, во главе с крейсером «Трентон», под командой контр-адмирала Кимберли, три немецких, и английский корвет «Каллиопа». У заряженных орудий в полной готовности дежурили расчеты. Европейские кварталы ощетинившись баррикадами, превратились в настоящие военные лагеря, да к тому же разъяренный Матаафа всерьез готовился к штурму города. (122,161)

Счет времени до начала большой войны, возможно, измерялся уже, быть может, не сутками а часами.

Но вот наступило 15 марта. С утра барометр внезапно начал неудержимо падать.

Уже к двум часам пополудни начался сильный шторм, и гавань – фактически открытый рейд, уже не могла служить убежищем.

Логика, и элементарный здравый смысл диктовал – уйти в открытое море, где только и была надежда пережить надвигающийся тайфун.

Но военный психоз уже прочно взял в плен моряков трех стран. Никто не тронулся с места.

К полуночи шторм перешел в настоящий ураган неслыханной силы (позже выяснится, что подобной силы буря последний раз разыгралась два десятка лет назад).

Первой погибла канонерская лодка «Эбер», которую, сорвав с якоря несколько раз швырнуло на рифы. С нее чудом спаслись лишь четыре матроса и лейтенант.

Затем с якорей была сорвана немецкая же канонерка «Ольга», которую шторм поочередно швырнул на американский корвет «Нипсик», тяжело его повредив, затем на «Каллиопу» и наконец на «Трентон», после чего выбросил на отмель. За ней последовали «Нипсик» и «Трентон», потом – последний оставшийся немецкий корвет. Удалось уйти только «Каллиопе», которой командовал капитан второго ранга Клейн – весьма опытный моряк.

К счастью, большая часть команд сумела спастись – общее число потерь составило чуть более полутора сотен погибших.

Что показательно – в спасении погибающих приняли активное участие полинезийцы, среди которых было немало солдат армии Матаафы, не делая разницу между англичанами, американцами и немцами (которые их истребляли считанные дни назад). (122,162)

Нельзя не сказать об одном обстоятельстве – в это время года ураганов в тех широтах практически не бывало – последний подобный шторм случился, как уже говорилось, за двадцать лет до того. Поневоле придут мысли о промысле Божьем!

После урагана страсти почти мгновенно улеглись (напрашивается сравнение: «унесенные ветром). Во всяком случае, в апреле того же года на конгрессе в Берлине было принято решение поделить злополучные острова между США и Германской империей.

Не слишком ли серьезно утверждение, что ураган этот предотвратил большую войну – то есть помешал Первой Мировой войне разразиться на четверть века ранее? Во всяком случае, именно такое мнение было характерно для многих современников – политиков и журналистов, да и позднейших историков.

Можно без особого труда представить дальнейшее развитие событий, не случись тайфуна.

Или, что более соответствует истине – ведь, как гласит старая русская пословица, «С божьей стихией и царям не совладать» – если бы боевые действия начались несколько раньше 11 марта.

Итак, после несколько месяцев стремительной эскалации, в начале марта 1889 года на Самоа вспыхивает вооруженный конфликт между европейскими кораблями и отрядами.

В ходе морского боя в бухте Апия потоплено большая часть противостоящих друг другу эскадр, а одноименный город сожжен артиллерийским огнем с кораблей.

Даже налетевший ураган, уничтоживший все еще не погибшие суда, не охладил воинственный пыл участников.

Уцелевшие моряки с утонувших и выброшенных на берег судов и на суше продолжают войну. Европейцы объединяются с отрядами враждующих племен, и бои с применением артиллерии и огнестрельного оружия охватывают весь архипелаг. Волна грабежей и насилия прокатываются по мирным полинезийским деревням.

Известие о всем происшедшем повергает население и власти вовлеченных в конфликт стран в ярость и шок. Голос разума заглушается воинственными криками.

После первых же выстрелов, первых убитых, первых потопленных кораблей в действие вступили бы совершенно другие движущие силы и аргументы – ярость и гнев масс, реваншистские амбиции генералов (а далеко не все из них были даже просто умными людьми), политические интриги и противоречия…

В конце концов ответственные лица просто могли не понять всей серьезности ситуации.

Ведь и Первую Мировую войну начинали как войну «обычную», войну старого доброго ХIХ века, войну короткую и не особенно кровавую. (61,140)

Предсказать возможные сценарии развития тем сложнее, что в конфликте столкнулись не две, а три антагонистические силы.

Какие бы образовались коалиции, и что бы это повлекло за собой – ответить очень трудно. Ведь и в «нашу» Первую мировую, например, Италия – незадолго то того явно склонявшаяся в сторону Тройственного союза, выступила на стороне Антанты.

Тем не менее, наиболее вероятной видится следующая расстановка сил – Англия и США против Второго Германского рейха.

В этом случае события развиваются примерно следующим образом – британские и американские корабли захватывают мелкие немецкие колонии на Тихом океане, в то же время британские колониальные войска начинают успешное наступление против немецких сил в Германской Юго-Восточной Африке (нынешняя Танзания), принадлежащей Берлину с 1884 года.

На этом первый этап войны заканчивается, устанавливается своеобразное равновесие.

Если на море, несомненно, господствует английский и американский флот, намного превосходящий германский, то на сухопутье ситуация совершенно иная. И малочисленная английская, и столь же немногочисленная американская армии, естественно, не в состоянии сражаться с, пожалуй, сильнейшими на тот момент в Европе (а значит – и в мире) германскими вооруженными силами. Тем более, что мысль о переброске большого числа американских солдат на европейский континент встретила бы решительную оппозицию и в тамошнем обществе, и в среде элиты – военной в том числе.

Да и на тот момент вряд ли подобная операция могла бы быть так легко осуществлена на практике. До двух третей торгового флота были все еще парусными, а что такое перевозка солдат в трюмах тихоходных парусников, те же англичане хорошо помнят по Крымской войне.

Единственной возможностью перенести боевые действия к границам Германии является вовлечение в войну Франции, к чему активно стремится прежде всего Лондон. Попытки скорее всего успешны – Франция объявляет войну Берлину, надеясь, взять реванш с помощью англосаксонских держав за поражение 1871 года, и возвратить отторгнутые тогда Эльзас и Лотарингию.

Но Германия без особого труда громит французскую армию, возглавляемую теми же самыми генералами и маршалами, вроде Буланже и Мак-Магона, которые блистательно проиграли франко-прусскую войну 1870 года. И второй раз за два десятка лет немцы входят в Париж. Впрочем, его судьба могла оказаться куда печальнее – если вспомнить, что во время франко-прусской войны специально для штурма французской столицы было заготовлено почти полмиллиона зажигательных снарядов, а германское духовенство по этому случаю обращалось к кайзеру с настоятельной просьбой – стереть с лица земли «Новый Вавилон». (6,91)

Существовала вероятность и того, что возникла бы совсем другая война – война США против Англии – вместе с Германией или порознь (вполне возможна редкая ситуация – война трех стран друг против друга вне любых союзов – война всех против всех).

В этом случае события развивались бы следующим образом.

В Америке, после начала боевых действий на Самоа, и столкновении американской эскадры с английскими кораблями, сразу же активизировались бы крайние империалисты – сторонники вооруженной экспансии.

«Мексику завоевать, англичан выгнать, а Россию вытеснить на другую сторону Берингова пролива» – лозунг этот, существовавший как политическое кредо весьма влиятельных сил с начала сороковых годов, как минимум, довольно активно претворялся в жизнь. Во всяком случае, Россию удалось без проблем «освободить» от ее аляскинских владений, а от Мексики – отторгнуть почти половину территории. И вот теперь пришел черед осуществить вторую часть этой программы.

Американские войска вторгаются в Канаду, без труда разромив малочисленные английские гарнизоны. Тем более, что у армии вторжения могли найтись многочисленные союзники – прежде всего квебекские французы. Кроме них, на стороне США могли выступить метисы и некоторые индейские племена западных территорий Канады – ведь всего за два десятка лет до того в тех районах существовало мощное движение за независимость, под руководством Луиса Риля. (78,377)

Одновременно, десантные отряды занимают карибские владения Соединенного королевства – Ямайку, Багамские острова, Малые Антилы, подняв над ними звездно-полосатые флаги.

События мировой войны могли подтолкнуть к активным действиям Японию. На пять лет раньше, чем в нашей истории (1895 г.), японская армия захватывает Тайвань (Формозу), вторгается в Корею, а может быть, и в Китай.

Не исключено, что за этим последовало бы вовлечение Японии в войну на стороне одной из коалиций.

Какую позицию заняла бы Россия в разразившейся войне?

Вопрос достаточно сложный.

С одной стороны, у власти в Санкт-Петербурге находится Александр III, прозванный Миротворцем. Будучи, несмотря на все недостатки, человеком трезвомыслящим и презрительно относящимся ко всяким «высоким материям», вряд ли он так просто дал втянуть себя в большую войну, непонятно из за чего. Хотя на определенном этапе вступления Российской империи в войну начали бы, вероятно, добиваться обе противоборствующие стороны.

Известно высказывание императора: «Во всем свете у нас есть только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные при первой же возможности сами ополчаться против нас».

Тем более, что на тот момент, русская армия была достаточно слаба. Начальником Генерального штаба был скудоумный Драгомиров, отрицавший новейшую технику, военную науку, и даже необходимость щитов на орудиях.

Материальная часть войск тоже уступала снаряжению возможных противников. Армия еще не была полностью перевооружена на новейшие винтовки Бердана, значительная часть войск имела устаревшие винтовки Карле и Кренка с картонным патроном и игольчатым воспламенением. (23,Т.2,190) На вооружение артиллерии состояли устаревшие орудия с клиновыми затворами образца 1867, уступавшими европейским в скорострельности и дальнобойности.

С другой – Англия на тот момент имела статус «вероятного противника», сохранившийся еще с Крымской войны, и в случае, если бы ее дела пошли неважно, у многих в Петербурге возник бы соблазн воспользоваться ситуацией.

Тем более, как раз незадолго до этого обострились отношения с Англией из-за русского продвижения в Туркестан.

За пять лет до описываемых событий, в 1884 году, произошел серьезный русско-английский конфликт из за Мервского оазиса.

Можно даже сказать – русско-англо-афганский. Хотя серьезных боевых действий не велось, тем не менее, Англия, перед этим дважды (в 1841 и 1879 годах) воевавшая с Кабулом, вдруг стала на его сторону, требуя некоего «третейского» разбирательства, и даже угрожая войной. (23,Т2,301)

Кроме того, имелось еще одно обстоятельство. Хотя времена тесного союза с Германией (1863-75), давно закончились, и наметилось сближение с Парижем, тем не менее симпатии высшего света были на ее стороне, а не на французской. Опять таки причин этому немало – тут и упоминавшаяся Крымская война, и то, что именно с Францией и Англией у России были сильные трения по поводу польского восстания 1863 года. Ведь, по воспоминаниям военного министра Российской Империи В. Милютина, тогда в английских и французских газетах «писали… о восстановлении Польши по Смоленск…и даже… превращении России в государство подобное Китаю…». Более того, есть сведения, что подобные идеи даже в тайне обсуждались политиками обеих стран.

…От Индии русские войска отделяло 150 миль афганских гор, и вполне возможно, соблазн – повторить то, что собирался сделать Павел I с помощью казаков Платова, и нанести воистину смертельный удар по британскому могуществу, мог бы оказаться сильнее всех прочих соображений и доводов разума. (23,Т.2,302)

Хотя в Индии на тот момент было порядка 200 тысяч войск, но на девять десятых то были местные уроженцы, и как знать – как бы они себя повели в случае чего.

Тем более что всем еще памятно было бы восстание сипаев 1857 года. Англичане и в самом деле боялись подобного оборота событий, хотя численность войск в Туркестане была немногим более двадцати батальонов.

Случись война, скорее всего, русская экспедиционная армия погибла бы еще Афганистане. В лучшем случае, отступила бы от перевалов Гиндукуша с огромными потерями. Но все могло измениться, случись афганцам стать на сторону России, против нелюбимых им бриттов, с которыми, как уже говорилось, у них было две тяжелых и кровопролитных войны, последняя из которых закончилась заключением кабального мира.

Вряд ли у англичан нашлось бы достаточно сил, чтобы противостоять совместной афгано-русской армии, и вообще – вести против России полномасштабную войну. Кроме, разве что, обстрелов и разрушений русских прибрежных городов британскими кораблями – как это происходило в Крымскую войну.

Поскольку отношения с США были как раз не столь плохи – Россия не так давно оказала активную помощь Вашингтону в период Гражданской войны между Севером и Югом ( (главным образом, в противовес Англии, негласно поддерживавшей конфедератов), могло случиться и так, что, объявив войну Англии, Россия при этом могла бы и не оказаться в состоянии войны с Америкой. По крайней мере, на начальном этапе.

Что же касается дальнейшего, тот тут автор вынужден сдержать полет фантазии – просто нет возможности что-то внятно предположить.

С течением времени в круговерти разгоревшейся мировой войны могло произойти все что угодно.

Быть может, американские броненосцы обстреливали бы Владивосток и Петропавловск – Камчатский, русские и британские корабли бороздили бы океаны под единым командованием, а немецкие и французские солдаты сражаясь плечом к плечу сбрасывали бы в море английские десанты.

Наверняка широкое боевое применение получил бы пулемет, незадолго до войны (1886 год) изобретенный американцем Хайремом Максимом, приведя в глубочайший ужас участников боев; и весьма возможно – на крепости и города обрушились бы бомбы с тоже совсем недавно изобретенных дирижаблей.

Тяготы войны могли бы спровоцировать революционные взрывы в странах-участницах – как франко-прусская война породила Парижскую коммуну за восемнадцать лет до того, и «наша» Первая Мировая, менее чем через три десятка вызвала к жизни целый букет революций и смут.

И после кровопролитно, продлившейся не один год бойни, уложившей в землю не один миллион человек, превратившей в руины и пепел цветущие прежде города и земли, наступил бы долгожданный мир… чреватый новой войной, подобно Версальскому миру 1919 года.

И быть может, человечеству суждено было бы пережить не две, а три (если не больше) мировых войны.

Имена германского консула Кнаппе, полинезийского короля Матаафы, адмирала Кимберли и капитана Клейна вошли бы в историю, и попали бы в школьные учебники, как попали туда имена Гаврилы Принципа и эрцгерцога Франца-Фердинанда. А название крошечного городишки Апиа (от которого, скорее всего, не осталось бы даже развалин), произносилось бы с тем же чувством, что в реальной истории – Сараево.

И будущие поколения точно так же не понимали – из-за чего возникла большая война, унесшая миллионы жизней – неужели эти крошечные островки на краю света стоили того? И так же исписывались бы тома, чтобы вскрыть подлинные причины войны, которые были бы отысканы в реальных экономических, политических, территориальных противоречиях.

И высокомудрые ученые доказывали бы – и доказали бы – неизбежность именно этой войны и именно в тот момент.

И гуляла бы из книги в книгу фраза вроде: «Если бы самоанского кризиса не было, его бы выдумали». И потомки, вероятно, сочли бы именно этот путь развития – путь, порожденный этой войной и ее последствиями, которые даже приблизительно просчитать невозможно – неизбежным и единственно мыслимым.