Текст книги "Клуб бессмертных"

Предопределение – или рок – страшная штука. Это единственное, чего боимся мы, бессмертные циники. Рок это вам не жалкие боги. Это вам не два пальца облизать. Куда уж там…

Огонь, огонь… Да какая вам разница?!

Говоря о богах, я постоянно забываю Гефеста. Неудивительно: всем своим поведением этот единственный приличный небожитель разительно контрастировал с остальными обитателями Олимпа. То есть он вел себя настолько по-человечески (вернее, по-человечески в эпоху Золотого века человечества), что я даже не рискую причислять его к богам. Увы, он был богом. Вернее, стал им. На что только не подвигнет каждого из нас любовь. А Гефест был влюблен в Афродиту.

Это единственное, в чем не соврал Гомер.

Само собой, Гомер не знал Афродиту и Гефеста не знал. Он их никогда не видел даже в ту пору, когда мог что-то видеть. Он просто соврал, а ложь оказалась правдой. Это был тот случай совпадения, благодаря которому мы говорим о человеке: гений. Гомер был гением потому, что его видения и фантазии совпали с реальными событиями на Олимпе. Аристотель был гением потому, что его ошибочные и в корне неверные рассуждения о количестве лапок у мухи внезапно дали верный результат. Гений – тот, кто, поступая неверно, добивается своего. Гефест был гением. Вернее, был бы им, будь он человеком. Но Гефест был богом.

К сожалению (и это ни для кого не секрет благодаря гениальной догадке Гомера), Афродита изменяла Гефесту. Она делала это с кем попало. Вам достаточно было обладать членом для того, чтобы Пенорожденная затащила вас в свое влажное нутро. Отмечу, что не сопротивлялся никто. Уж очень она была хороша. Изредка эта хулиганка вырывалась на денек-другой в иную эпоху: так появились предания о Суламифи, Богородице, Цирцее, Астарте и многих других. Она сводила с ума поэтов. Халиль Джебран бредил ею, Вийон, тоскуя, писал о ней стихотворные порнографические воспоминания, – она бросила школяра спустя неделю после знакомства. Ах, как ей нравилось приводить мужчин в неистовство!

Да, что-то общее с Зевсом у нее было. Зевс не пропускал ни одной девицы. Афродита коллекционировала мужчин. Но Зевса влекла исключительно плоть, Афродита же, жаждущая плоти, высасывала и душу. Она была куда умнее Зевса, этого живущего на Олимпе фаллоса с запасом семени. Она наслаждалась. О сладкая, о элитная проститутка небожителей…

Гефест был парень прямой и всего этого не понимал. Он уставал на работе до чертиков. Чего только не поручали ему на Олимпе. Гефест, нам надо приковать Прометея к скале! Гефест, я хочу железного быка, в которого могу залезть, чтобы совокупиться с развратной царицей Крита! Гефест, мне нужны новые кольца! Гефест, изготовь то! Гефест, тебе надо ковать это! Немудрено, что под вечер бедолага возвращался в свой чертог смертельно уставший. Ноги волочил. Позже на Олимпе говорили, что как раз ноги-то и стали причиной преждевременной смерти кузнеца. Будто бы из-за многовекового стояния у наковальни в них скопилась кровь, и в результате – опа! – небожитель умер. Скандал разразился ужасный. Как сейчас помню: отголоски дошли даже до моей скалы, не говоря уж обо всей Элладе. Бог, который умер, – такое было впервые! Поговаривали даже, что дело не обошлось без Медеи, которой якобы Афродита щедро заплатила за смертельное пойло, которым попотчевали Гефеста за неделю до его безвременной кончины. На 127 тысяче лет жизни. Подумать только, всего 126 тысяч лет! Да он был еще мальчишка, этот Гефест. Но внешне – нет, выглядел он как зрелый мужчина.

Работа старит, что поделать.

Микеланджело это понимал. К концу жизни он был сгорбленный полуслепой старик со скрюченными от резца пальцами. Прометеус это понимал: на взлете жизни он уже был стариком с дрожью в глазах и состоянием, близким к помешательству из-за постоянного писательства. Гомер это понимал – и сбежал от своего призвания и, стало быть, от сгорбленной спины и скрюченных пальцев. Сбежал в военную экспедицию, но судьба его и там нашла. Боги это прекрасно понимали: никто из них в жизни палец о палец не ударил. В отличие от Гефеста, конечно.

– Кузен, – как-то, посмеиваясь, сказал ему Зевс, – я хочу попросить тебя о небольшой услуге.

– Слушаю тебя, небожитель, – угрюмо, как всегда, ответствовал Гефест, как раз думающий о том, в чьей постели сейчас резвится его жена, – я с радостью сделаю все, чего ты пожелаешь.

– Видишь ли, – плотоядно подмигивал Зевс, – я бы хотел, чтобы ты выковал такую особую штуку…

О дальнейшем не буду рассказывать, потому что противно. Намекну лишь, что благодаря этому заказу Зевса в ваших преданиях появились мифы о Единороге, использовавшем свой рог, прямо скажем, не по назначению. Гефест был покорен – он выковал рог. Но можно только представить себе, как это мучило его, постоянно обманутого мужа.

Никто не понимал, почему Афродита остается с ним. Нравы на Олимпе были легкие, войти в законный брак или выйти из него богам не стоило ничего. Несмотря на это, а также на то, что Гефест изрядно поколачивал благоверную после каждого доказанного факта измены, Афродита все же оставалась с мужем. Она осталась с ним даже после дикой истории с Паном. Полагаю, ей нравилось, когда ее лупил Гефест.

Может, вы уже перестанете спрашивать меня, когда я умудрился украсть огонь? Это становится неприличным.

Пан подрабатывал фавном в свободное от мистерий время. Диониса это устраивало: он вообще предпочитал не брать на постоянную работу сотрудников. Вместо этого он предоставлял им возможность заработать лишь в сезон. Ах, простите, объясняю вам, что за работа. О мистериях слышали? Дикие попойки, совмещенные с оргиями, должны были по идее греков – любезно подсказанной им богами – славить небожителей. Хуже всего были мистерии Диониса. Они начинались в каждом селении Аттики, когда туда прибывал так называемый «поезд Диониса».

О поезде? Ладно. Это была процессия, в которой состояло порядка шестисот особей (не могу назвать их людьми). Фавны, кентавры, герои, иногда боги и, конечно, сам Дионис. Ну, и все это, не считая продажных девок, говорящих тигров, пантер, козлов и прочая, прочая.

Передвижной цирк Диониса.

Так по крайней мере обозвал это шествие один старик. Царь, отказавший «поезду Диониса» в гостеприимстве. Вы знаете, чем это закончилось. Вообще, встречи с поездом Диониса редко заканчивались для людей чем-то хорошим. Тем не менее люди слетались к «поезду» как мухи на мед. Еще бы. Там же наливали вина и не нужно было работать. Боги все прекрасно понимали.

Так вот, по приезде «поезда Диониса» в деревню начинался форменный бардак и разгром. Люди пили неразбавленное вино из кувшинов, дрались, орали, танцевали, совокуплялись кто с кем попало (в том числе и с говорящими пантерами, не говоря уж о козлах). В общем, они безумствовали. Иногда мне кажется, что в ящике, который случайно открыла Пандора, было вино. Ну, по крайней мере «поезд Диониса».

Дионису приходилось оплачивать работу сотрудников по очень высокому тарифу. Ведь физическое напряжение было столь велико, что сопровождение «поезда Диониса» еженощно рисковало жизнью. Только за десять мистерий, рассказывали мне по секрету, пятнадцать кентавров погибли по пьянке. Один козел погиб по вине кентавра, принявшего козла за самку кентавра (по пьянке), а бесчисленное множество фавнов элементарно спились. Трагичнее всего гибель снежного барса, присланного Дионису в подарок индийским князьком для забавы, – от алкогольной интоксикации. Вся Эллада скорбела по этому благородному животному. Я знаю, что смерть барса была не случайной. Предвидя свой ужасный конец, он решил покончить с мучениями сразу и выпил десять литров вина. Для представителя его вида – доза смертельная. Дионис лишь смеялся. Его «поезд» нес людям кратковременное веселье. И только. И то – кажущееся. На самом деле он нес опустошение и боль.

Не говорю уж о прохожих, которые попадали под «поезд» случайно. Что они проделывали с девушками – страшно рассказать. При этом поскольку насильники (сиречь все участники процессии) были в состоянии перманентного опьянения, дети у бедняжек являлись на свет дефективными. Нет, я не намекаю на голову Солона.

Я говорю прямо – мать Солона зачала от одного из кентавров «поезда Диониса».

Что? Похищение огня? Не понимаю, почему вы интересуетесь…

Кентавр был первым, поэтому отцом считают именно его. Кентавр был пьян. Теперь понимаете, почему бедняге Солону не приходилось снимать шлем со своей деформированной от рождения головы?

Впрочем, я заболтался, а Прометеус все идет и идет и, может статься, очутится рядом. Достаточно близко для того, чтобы я окликнул его. Афродите, разумеется, было известно все о проделках Диониса. Более того, об этом было известно всем. Ведь Дионис ничего и не скрывал. В этом отличие богов Олимпа от других тиранов – небожители никогда не скрывали своих злодеяний. Напротив, считали их милой забавой и предметом поклонения. Им казалось, что люди непременно хотят быть похожими на жителей Олимпа. Увы, боги оказались правы. И Афродита, эта развратная потаскушка, приняв вид крестьянки, очутилась на проселочной дороге. Там, где вот-вот должны были проехать Дионис и его свита.

Гефест ждал ее дома: они собирались отмечать трехтысячелетие совместной жизни. Бедолага даже выковал ей необыкновенный браслет, и красивее этой безделушки, поверьте, в мире не было и не будет. Гефест разжег огонь в очаге и приготовил праздничное угощение, что уже само по себе в Элладе тех времен было поступком диковинным. Мужчины никогда не готовили, если они не на войне, конечно.

Похищение огня? Да зачем вам это?..

Итак, Афродита стоит на дороге, и к ней подъезжает кортеж Диониса. Гефест как раз снимает с огня котелок с диковинным супом из шпината и пряностей, за которыми сгонял на Молуккские острова сговорчивый Эрот. Гефест пробует суп, а в это время из повозок с ревом выскакивают люди и животные, жаждущие побаловать с селянкой. Гефест ждет и ждет, блюда остыли, а он все ждет. А Афродита, старательно играя роль, бьется и ревет да колотит по пыльной дороге руками и ногами, задыхаясь под очередным насильником. Дальше рассказывать не буду. Продолжалось все это трое суток. Афродита вернулась под утро, в синяках, измочаленная и счастливая. Гефесту уже обо всем рассказали. Какая-то добрая душа. Он так сильно избил жену, что та осталась без глаза. Но и после этого не перестала гулять. Да что вы все заладили: огонь, огонь! Хорошо. Сдаюсь.

Это я ему рассказал. За уголек, конечно.

Цензор:

Да, я знаю, что Прометеус в любом случае просто обязан покончить с собой, принеся себя таким образом в жертву. Таково его предназначение. Но меня это не волнует. В любом случае я просто обязан довести до конца судебный процесс по делу «Молдавский народ против Прометеуса Балана».

Таково мое предназначение.

Ну и что с того, что он многим нравится? Драматург Фриних тоже многим нравился. Более того, он был, на языке современности, звездой древнегреческого театра. Что не помешало цензорам Афин приговорить его к десяти талантам штрафа. В приговоре было сказано – «за напоминание о бедах родины». А разве не тем же занимается Прометеус?

О Фринихе? Ладно. Расскажу, коль скоро у меня получасовой перерыв. Нет, дело «Молдавский народ против Прометеуса Балана» я рассматриваю не сегодня. После перерыва мне придется заняться контрабандистами, а после них – обманом при сделке с недвижимостью. Ничего низменного в этом не вижу. Я давно интересуюсь правом – а не только зарабатываю им на жизнь, как многие мои, с позволения сказать, коллеги, – и знаю, чем занимались судьи Фриниха. И не только это.

Я поименно знаю состав судейской коллегии, приговорившей к смерти Сократа. Для меня не секрет, чем руководствовались судьи Орлеанской девы, и я осведомлен о трениях в жюри, рассматривавшем дело Бостонского душителя. Не надо мне рассказывать о несопоставимости первых двух с третьим персонажем, пожалуйста. Это для вас всех они разные. Для меня они – подсудимые. Я юрист, и закон – моя душа.

Фриних имел неосторожность стать первым драматургом Афин. Не исключено, конечно, что в городе писали пьесы и до него. Но раз это факт недоказанный, первым драматургом я считаю Фриниха. Уж он-то доказан. Во многом благодаря тому, что его имя и название его пьесы сохранились в истории только благодаря приговору суда Афин.

В вечность можно попасть и по приговору суда.

Иногда это чертовски приятно. Уверен, что и Сократ и Фриних это понимали. Хотя Фриниху наверняка было приятнее. Все-таки преступление – написанный текст – является вещественным доказательством. Что в отличие от неосязаемых рассуждений Сократа, так и не записанных при его жизни, является более веским аргументом обвинения.

Пьеса Фриниха существовала. До сегодняшнего дня она не сохранилась. Поэтому могут возникать сомнения. Но у меня их нет: что важно, Фриних сам признал ее существование. Обвиняемые, напротив, обычно отрицают наличие улик. Фриних признал существование улики, следовательно, она была. Почему Фриних это сделал, вопрос другой. Я лично склонен считать, что всему виной тщеславие. Только человек тщеславный – а все драматурги, по-моему, тщеславны – может признать наличие своей пьесы, когда его за эту пьесу судят. Если, конечно, обвиняемый гордится уликой – своей пьесой.

Но я не встречал драматургов, которые не гордились бы своими пьесами.

Поверьте, мои рассуждения вовсе не так зыбки, как вам кажется на первый взгляд. Я выверил их неоднократно. Да, в них есть что-то общее с мыслями Аристотеля относительно количества лапок у мухи. Но разве Аристотель оказался не прав? А раз выводы Аристотеля верны, значит и его рассуждения, которыми он пришел к этим выводам, – верны.

Фриних – с ударением на второе «и» – написал пьесу «Взятие Милета». На тот момент Афины еще не воцарились в Аттике и не стали единственным городом – владыкой морей и торговли. Поэтому пьеса не о победе афинян над Милетом, как вы могли бы подумать. Пьеса – о победе над Милетом персов, которые сравняли город с землей, перебив почти всех его жителей. Афиняне неоднократно брали другие города, уничтожая их жителей. Постановка «Взятие Милета» вызвала у них бурю эмоций. Преобладали слезы. Вот как пишет об этом единственная на тот момент газета города «Вечерние Афины»:

«Необычайный талант гражданина Фриниха явился всему достойному и великому городу Афины премьерой спектакля по его пьесе „Взятие Милета“. Острая постановка, великолепная игра актеров, а главное, очевидный талант автора – все это, вкупе с великолепными декорациями, произвело на зрителей небывалое впечатление. Отметим также великолепные пирожки и медовые пышки, которые подавали в антракте работники лавки Полифема – пекаря, который, как и драматург Фриних, в этот день превзошел самого себя!»

Вот так. О содержании – ни слова. Но нам доподлинно известно, что зал, потрясенный недавней гибелью города Милет, испытал катарсис. Именно этого и добивались драматурги. Все, со времен Фриниха. Афиняне рыдали и аплодировали.

И приговорили его к штрафу в десять талантов за «напоминание о бедах родины».

Это были те же самые люди, которые днем раньше аплодировали в театре. Мы не можем даже свалить все на судей. В Афинах афиняне и были судьями. Это единственное достижение греческой демократии, о котором нам доподлинно известно. Достижений греческой драматургии было куда больше. Но не мне об этом судить: я юрист. Я могу только судить о правовой стороне дела и о степени тяжести наказания, понесенного драматургом. Фриних легко отделался. Не будь он популярным драматургом, наказание было бы куда тяжелее. В то же время будь Фриних неизвестным и нелюбимым драматургом, его пьесу вообще бы не поставили. И наказания бы не было.

Процесс по делу Фриниха шел всего один день. За это время состоялись следующие юридические процедуры: обращение в суд группы граждан от имени афинского народа, принятие заявления от имени афинского народа афинским же народом; рассмотрение дела афинским народом, речь обвинения, речь защиты от имени Фриниха (ее читал не сам драматург), совещание суда, вынесение приговора. Все формальности были соблюдены. Справедливость – а если есть приговор суда, я считаю, что есть и справедливость, – восторжествовала.

Фриниха наказали за то, за что и полюбили.

За талант? Я не могу это утверждать. Талант – понятие вне юрисдикции. Могу лишь смело говорить о том, что Фриниха полюбили за пьесу «Взятие Милета» и наказали за нее же. Случается такое сплошь и рядом. Но случай с Фринихом особенный. Это – первое дело подобного рода и, стало быть, заслуживает моего самого пристального внимания. Я не могу ознакомиться с вещественным доказательством (пьеса «Взятие Милета» не сохранилась до наших дней, как уже упоминалось), поэтому опираться придется на косвенные данные. И в первую очередь стоит обратить внимание на само событие, послужившее отправной точкой всей этой истории.

Взятие Милета.

Самое что ни на есть настоящее, а не «Взятие Милета», написанное Фринихом. Разумеется, сам Фриних при этом не присутствовал. Как и никто из афинян. Теоретически, конечно, присутствовать при взятии Милета они могли. В стане милетцев, конечно. Они этого не сделали.

Афины отказались от Милета: они решили, что делать вылазку в тыл персов, осаждающих город союзников, было бы слишком рискованно. Теперь вам понятно, почему так рыдал зал? Да, Фриних разжалобил их, но он же напомнил горожанам Афин о том, как они нарушили союзнические обязательства.

Фриних их тоже нарушил: он был афинянин.

Впрочем, у драматурга есть слабое, но оправдание. Он обменял предательство на прекрасную пьесу, заставившую рукоплескать зал.

Так, по крайней мере, о ней говорят современники. У меня нет причин не доверять им: не окажись пьеса так хороша, как о ней отзывались, вряд ли Фриниха судили бы за нее.

Особого внимания заслуживает речь защиты. Как я уже упоминал, читал ее не сам Фриних. И конечно, не адвокат: таковых в Афинах попросту не было. Тогда в городе во время суда защищались обычно сами обвиняемые. Но Фриниху этого сделать не позволили: судьи, хорошо зная его талант, запретили драматургу писать речь в свою защиту. Обвинители, афинские горожане, боялись того, что обвиняемый Фриних разжалобит публику и суд – афинских же горожан. Таким образом, они защитили себя от пагубного воздействия Фриниха.

Речь в защиту Фриниха, сочиненную не Фринихом, читал тоже не он. Драматург специально для этого нанял городского оратора. Не самого блестящего, потому что на хорошего оратора денег у Фриниха не было. Он мало зарабатывал: вход в театр Афин был бесплатным и никаких денег за постановку драматург не получал. Оплачивался только труд актеров. Платил город. Что в принципе справедливо. Практичные афиняне не покупали кота в мешке, а устанавливали размер оплаты только после того, как пьеса была просмотрена.

За «Взятие Милета» актеры получили баснословный по тем временам гонорар.

Соответчиками Фриниха актеры не были. Суд понимал, что они – всего лишь исполнители. К тому же лица актеров театра того времени прикрывали глиняные маски. Это не позволяло установить степень вины каждого из них в оскорблении, нанесенном городу. Маски были великолепны: изготовленные лучшими скульпторами города, обоженные лучшими гончарами, они прекрасно передавали состояние и настроение актера. Вернее, состояние души персонажа, которое придал ему, персонажу, автор.

По сравнению с этими масками ужимки актеров всех эпох выглядят жалко. Говорят, что маски отменили в процессе эволюции театра. Это не так. Отказ от масок стал шагом назад.

Театры отказались от масок под давлением властей. Те хотели знать в лицо человека, который, пусть и не по своей воле, может стать участником постановки, нанесшей оскорбление правящему режиму. Чистой воды политика. Именно из-за этого мы лишены возможности насладиться театральным искусством в чистом его виде. Взамен вот уже четыре тысячи лет мы, ничего не подозревая, смотрим пантомиму.

Актер без маски – мим. В древнем мире – человек, стоящий на ступеньку ниже актера.

Это тем более обидно, что актеры находились если не на последней, то на предпоследней ступени. Еще бы. Они же не торговали и не умели воевать. Пользы от них не было никакой. Если бы в Спарте умели, глядя на младенца, сразу определять его профессию, то будущие актеры отправлялись бы прямиком в ущелье. То самое, куда сбрасывали детей, появлявшихся на свет божий не головой вперед, а попкой.

С другой стороны, как бы тогда спартанцы определяли будущих актеров, если бы актеры перестали существовать как гильдия? Вопрос интересный, но к моим размышлениям о Фринихе и его пьесе это отношения не имеет. За исключением разве что следующего: лучше бы Фриниху при рождении отправиться в пропасть, чем дожить до постановки «Взятия Милета». Ведь десять талантов были только началом беспрецедентной травли, которая закончилась изгнанием драматурга и его последующей гибелью. Разумеется, Фриниха никто не жалел. Горожане считали – и не без оснований, – что человек, напомнивший народу о его страданиях, не заслуживает права на почетную смерть от старости.

Итак, актеры, участвовавшие в постановке «Взятия Милета», получили хорошее вознаграждение. Режиссер не получил ничего: режиссеров тогда попросту не было. Афинская драма той поры была очень близка к литературе. Актеры просто зачитывали текст, особо не двигаясь. Кривляться и жестикулировать полагалось только мимам, а мы с вами уже выяснили, кто это были такие.

Постановка «Взятия Милета» была ничем иным, как озвученным актерами текстом «Взятия Милета». Единственным, что отличало постановку от декламации, были глиняные маски на лицах актеров.

Фриних был потрясен жестокостью приговора: чтобы достать десять талантов, ему пришлось заложить дом и продать двух рабов. Больше у него ничего не было. Жену драматург продать не мог, потому что свободные граждане по законам той поры в сделках купли-продажи выступать, как их объекты, не могли. Это было тем более огорчительно, что жена Фриниха – нам это доподлинно известно благодаря свидетельству современника – изъявила желание продать себя, чтобы спасти мужа. Я прошу вас не спешить восхищаться отважной женщиной. Просто ей настолько опостылела нищая жизнь с Фринихом, что она была готова даже на рабство. Проще говоря, жена Фриниха, желая продаться в рабство, чтобы заплатить за драматурга штраф, хотела спасти от Фриниха саму себя. Это был единственный способ: развод в то время не поощряли.

Фриниха сочли опасным государственным преступником, но развода его жена получить не смогла бы. Одно дело – измена родине, а совсем другое – развод с мужчиной, который добросовестно исполняет супружеские обязанности. Освободить от Фриниха жену могло только рабство. Ну, или смерть Фриниха. Что задачу не упрощало: вдовам выходить замуж повторно не позволялось. Получалось, что Фриних, как и многие драматурги последующих времен, обрек на неприятности не только себя, но и любимую женщину. Зачем он это сделал, осталось загадкой для самого Фриниха.

Кстати, он не был новатором.

Восемнадцатилетняя Гера, названная в честь божества и жившая в деревушке Древней Эллады у моря, многое могла бы рассказать об обещаниях двадцатилетнего юноши Гомера. Не оставь он хлебную должность помощника торговца маслом, рассказала бы Гера, у них была бы куча детей, свой дом, небольшое стадо и виноградник. Почему Гомер, вместо того чтобы остаться с любимой женщиной, подался сначала в писцы, потом бродяжничал, попал на войну и закончил свою жизнь бездетным старцем в замке Одиссея, – неизвестно никому.

Даже Гомеру.

Первое, что пришло ему на ум, – жажда славы. Но она пришла к Гомеру так поздно, что он, пожалуй, мог бы от нее и отказаться. По крайней мере подумал бы над этим. К Фриниху слава пришла куда раньше. Он бы отказался от нее не раздумывая. Но было поздно. Храбриться постоянно нельзя. К концу судебного процесса Фриних испугался. Его наконец стали жалеть в Афинах.

Не знаю, жалел ли кто-нибудь Прометеуса.

В любом случае, несмотря на страх, ни один из них не отказался бы от своего будущего. Фриних, даже зная о предстоящем суде, все равно написал бы «Взятие Милета». Гомер выбрал бы слепоту. Прометеус отправился в замок Дракулы, чтобы подвести жирную черту под так называемой загадкой Молдавии.

Герои слепо несутся навстречу судьбе, желая изменить текущий ход вещей и событий. Тем самым они, того не подозревая, следуют ходу вещей и событий. Все подсчитано и предопределено. Обычные люди следуют предопределению. Герои борются с ним и тем самым определяют его.

Теперь вам понятно, за что так ненавидели Прометеуса в Молдавии?

Что мне остается сказать? А, сущие пустяки. Во-первых, Фриних. Как я и говорил, он был осужден, продал все свое имущество и стал заложником ростовщиков, у которых ссудил недостающие для уплаты штрафа деньги. Оказаться должником в Афинах было шагом опрометчивым. До отмены долгов – чем с успехом занимался Перикл – было довольно далеко. Поэтому Фриних во избежание финансовых претензий бежал из Афин.

После этого его сразу же обвинили в предательстве родины.

К этому повторно добавили обвинение в «напоминании гражданам о бедах родины». Все это тянуло на высшую меру наказания. Фриних не осмелился вернуться и был вынужден скитаться. В конце концов он был схвачен спартанцами, которые забили его насмерть камнями.

Спартанцы ненавидели афинян. Драматургов они ненавидели, пожалуй, еще больше.

Значительно позже за преступление, которое вменяли Фриниху, был приговорен к денежному штрафу Эсхил. Нам нет причин его жалеть. Он, в отличие от Фриниха, был состоятельным гражданином. Кстати, тексты трагедий Эсхила до наших времен – пусть и сильно искаженные – сохранились. Но это не имеет для меня значения. Для юриста важно лишь, что прецедент был. И стало быть, любое государство имеет право жестоко наказать своего писателя, который осмелится ввергнуть граждан этого государства в хандру. Напомнить гражданам о чем-то неприятном. Более того. Любой писатель, который осмеливается писать на неприятные для государства темы – не кто иной, как преступник.

Так повелось со времен Фриниха. Надеюсь, не закончится это никогда. Мне жаль его как человека, но превыше всего – интересы государства. Всегда будут те, кто окажется в проигрыше. Государство же – олицетворение большинства граждан. И уж если приходится чем-то жертвовать, пусть это будут представители меньшинства.

Что? Текст «Взятия Милета»?

Ну, такая ерунда меня никогда не интересовала.