Текст книги "Искушение"

13

Войско Илейки Муромца, а ныне царевича Петра, как он теперь себя называл, готовилось к большому походу из города ЦаревоБорисово на город Путивль для встречи с царем Дмитрием.

Первую грамоту от Григория Шаховского Илейка Муромец получил, когда еще зимовал на Дону. В ней князь-воевода от имени царя Дмитрия приглашал его присоединиться для похода в Москву. Тогда Илейка ответил князю, что согласен идти с ними, если взойдет на престол, как сын Федора Ивановича, царевич Петр. Вскоре он получил ответ от Григория Шаховского, в котором князь ему напомнил, что если бы он был действительно царевичем Петром, то ему было бы сейчас всего шестнадцать или семнадцать лет. А по его сведениям, нынешнему царевичу Петру далеко за тридцать. В то же время в своей грамоте оставлял Илейке надежду на царствование, приписав в конце письма, что он может называть себя кем хочет, даже царевичем Петром. А вот когда придем в Москву, там и разберемся, кто взойдет на царский престол.

Больше самозваный царевич грамот в Путивль не слал. Обиделся. Но пристально продолжал следить, что происходит в Путивле.

Сегодня он со своими ближними казаками: Федором Бодыриным, Семеном Булатко, Тимофеем и Осипом Суровскими и Василием Микитенскимпировали.

Илейка, богато разодетый, в дорогом кафтане, расшитом золотом, важно восседал в кресле, как на царском троне. Зная тщеславие своего атамана, ближние казаки оказывали ему почести как истинному царевичу, хотя прекрасно знали, что он выходец из беднейших посадских людей. Подсмеиваться на этот счет строго запрещалось, вплоть до изгнания из отряда. Между ними была договоренность, что он – царевич Петр, и почитать его должны как государя, хотя никто не знал, как это делается. И царские почести исполняли казаки, как могли.

Илейка Муромец играл роль царевича с самозабвением, он упивался властью. Это был еще молодой, стройный, крепко сложенный казак с темно-русыми волнистыми волосами, с небольшой проседью в бороде и белозубой улыбкой. Он был смугл, с яркими красивыми голубыми глазами. Илейка умел убедить в правоте кого угодно, обладал недюжинной фантазией. В бою был храбрый и искусный воин, имел способности полководца. За все эти качества его ценили товарищи и особенно женщины, от которых ему просто не было отбоя. В каждом городке у него всегда появлялись поклонницы. Казаки, побывавшие в походах на персов, шутили по поводу поклонниц царевича: «Опять у нашего государя новый гарем!» – и посмеивались, зная аппетиты государя к женскому полу.

Царевич сидел, подбоченясь, с улыбкой поглядывал на своих ближних казаков. На столе стоял бочоночек с терпким вином из подвалов местных богатеев. В блюдах было жареное мясо, рыба. Казаки вели неспешный разговор о своем житье-бытье:

– Эх, ребята, что-то мы с вами засиделись в этом Царевграде! Скучно стало! Уж и сабелька моя затупилась – лихо заломив баранью шапку, сказал Семен Булатко.

– Подожди, настанет час – намахаешься еще сабелькой, рука устанет. Сегодня гонец из Путивля прискакал, грамоту от царя Дмитрия привез. Приглашает меня царь к себе на службу в Путивль. Выходит, казаки, скоро выступаем в поход. Торопит нас, уж третью грамоту шлет, – повелительным тоном сказал Илейка.

– Да, поди, царь-то такой же, как… – вырвалось у Василия Микитенского, и тут же осекся под уничтожающим взглядом царевича. – Я вить хотел сказать, мол, такой же царь, как Гришка Отрепьев, – стал оправдываться казак.

– А нам-то что до того, настоящий он царь или нет. Да лишь бы хороший был! А потом, нам же не сейчас на престол. До него еще дойти нужно, Москву взять, а уж тогда и о престоле думать, – рассудительно пояснил Федор Бодырин.

– Правильно ты мыслишь, Федор, чего сейчас делить шкуру неубитого медведя. Надо нам, ребята, объединяться с путиловцами, раз приглашают. Все вместе мы можем своего добиться, – поддержал Бодырина Илейка.

Казаки за столом зашумели, заговорили враз, кое-кто стал спорить меж собой.

Илейка, глядя на своих ближних сотников, думал, что вот и пришло время, когда стали с ним считаться цари и князья. Просят его, Илейку Муромца, астраханского посадского человека, незаконнорожденного, с которым в прежние времена никто не считался. Единственное, чего он смог добиться в той прежней жизни – стать сидельцем в лавке, и то на этом месте продержался недолго. Жизнь в Астрахани не заладилась, и вскоре Муромец отправился на Волгу, в работники на купеческих судах. И там дело не пошло. Тогда подался Илейка в казаки. Вот тут-то началась для него, его беспокойного, авантюристического характера, настоящая военная, полная событий и приключений жизнь. Быть военным казаком ему очень нравилось. Он участвовал в походах на Терек, где снискал себе славу храброго воина и хорошего организатора, вскоре сколотил немалый отряд и там же, на Терках, провозгласил себя царевичем Петром. Это очень нравилось его сподвижникам, и они были горды, что их атаман – царевич. Первые походы его по Каспию и по Волге были за добычей. Грабили бояр, купцов и всех богатеньких, кто попадал на пути. Отряд его рос, люди с охотой шли за царевичем.

Узнав, что в Москве на престол сел Лжедмитрий, царевич двинулся вверх по Волге, чтобы встретиться с ним. Илейка послал грамоту самозванцу, где было сказано, что он, сын Федора Ивановича, царевич Петр, имеет тоже право на престол. Вскоре он получил ответ от царя, где говорилось: если он настоящий царевич, то пусть приходит в Москву и будет встречен со всеми подобающими почестями. А если это обман, то пусть незамедлительно удалится из Российского государства.

После этого Илейка Муромец не стал торопиться встретиться с самозванцем, а решил медленно продвигаться вверх по Волге, собирая вокруг себя народ, грабя богатеньких. Он понимал, что его зовут в ловушку, из которой ему потом не выбраться, а поэтому выжидал.

Весть о том, что Григория Отрепьева свергли и убили в Москве, застала Илейку под Казанью. Эта новость его обрадовала, так как он вынашивал планы свержения самозванца, зная, как народ ненавидит поляков и того, кто их привел. Узнав, что на московский трон сел Василий Шуйский, что избрал его народ, царевич повернул назад и двинулся вниз по Волге, не зная, что ему предпринять и куда податься. Дойдя до реки Камышенки, отряд решил передохнуть и определиться, что им делать дальше. Ближние казаки предлагали различные варианты, например, учинить поход в Персию или грабить суда на Каспии. Илейка пока не знал, что ему делать, был в глубоком раздумье.

Ответ – что делать – нашелся сам с приездом гонца от князя Шаховского, который приглашал его в Путивль для участия в походе против царя-самовыдвиженца, Василия Шуйского. Царевич решил идти на Дон. Они волоком перетащили свои суда и поплыли вверх по реке. Илейка Муромец идти в Путивль не спешил и поэтому решил перезимовать в одном из городков на реке. Он решил подождать и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Благополучно перезимовав на Дону, казаки поплыли вверх по реке, в город Царев-Борисов. Прибыв в городок еще весной, царевич в Путивль не торопился. Дальше надо было идти сухим путем. Нужна была хорошая конница. Казаки стали добывать лошадей, иногда покупая, а иных просто угоняя у богатых людей. Казаки отъедались, набирались сил, готовились к большому походу.

У царевича собралось более десяти тысяч человек, и его просили участвовать в походе. Это ему льстило. Теперь он мог не спешить и выбирать, с кем ему быть. Илейка понимал, что вновь появившийся живой Дмитрий, скорее всего, – новый самозванец, и идти ему на помощь он не хотел. Но сейчас уже пришло время. Он боялся, что Москву возьмут без него и при дележе российского трона ему ничего не достанется.

– А что, ребята, кем мы будем, когда наш царевич Петр сядет на престол? – уже крепко подвыпив, крикнул Василий Микитенский.

Застолье притихло, и все направили взоры на царевича, с интересом ожидая, что же тот ответит.

Илейка встрепенулся, вышел из задумчивости, но не растерялся и, как подобает царевичу, сказал:

– А все будет зависеть от ваших заслуг, как служить мне, государю вашему, станете. А там, когда я сяду на престол, станете князьями, боярами, думными дьяками, воеводами. Так что, ребята, есть вам за что сабелькой махать.

Казаки переглянулись меж собой, кое-кто заулыбался, а Федор Будырин сказал:

– Петр Федорович, поди, не сможем мы исполнять работу князей да бояр с воеводами.

– Сможете! Они же могут, и вы сможете. А чего не сможете – тому научитесь. Иностранцев из-за границы выпишем, будете у них учиться государством править. Некоторые князья да бояре тоже на нашу сторону встанут и помогут. Так что, ребята, не беспокойтесь, сейчас главное – до престола добраться, а это нелегко сделать.

– Хватит вам, ребята, говорить о пустом, – встрял в разговор Осип Суровский, – давайте лучше выпьем еще по чарочке за нашего царевича.

Осип разгладил усы и залпом выпил крепкое вино. Казаки последовали его примеру, громко крякая, вытирая рукавом усы и смачно закусывая мясом и рыбой. Только Илейка не притронулся к вину. Сидел задумчивый, уставившись в одну точку, что-то серьезно обдумывая, затем обратился к сподвижникам:

– Не верю я, ребята, что царь Дмитрий спасся и остался жив. Если на московский престол сел другой царь, то, наверняка, прежнего живым не оставили, чтобы он опять смуту в государстве завел. Что-то, казаки, мне в это не верится.

– Надобно проверить, так ли это, – поддержал Илейку Осип Суровский.

– Что там происходит, нам неведомо… А как проверить? – вопрошал Тимофей Суровский.

– А почему бы и не проверить? Сделать это очень просто, – сказал Бодырин.

– Как? – высоко подняв левую бровь, спросил царевич.

– Да очень просто! Надобно снарядить послов от царевича Петра к польскому королю с просьбой о встрече с царем Дмитрием.

– Ну и что? Что это нам даст?

– Да многое. Во-первых, мы узнаем, существует ли, действительно, настоящий царь или это очередной самозванец, потому как если царь жив, он должен находиться при польском короле.

– Почему ты решил, что он должен находиться при польском короле?

– Да потому, что никто его не сможет сейчас защитить, кроме польского короля. Нет такой силы. Если узнают соглядатаи Шуйского, где находится царь, найдут его и уничтожат. Единственное, где он может надежно спрятаться, это у польского короля, там он для Шуйского недосягаем. Если его там нет, выходит, что новый царь – тоже самозванец, но уже не Гришка Отрепьев, а кто-то другой. Тогда кто? Это нам надобно узнать.

– Правду говоришь! Ну и умен ты, Федор! – похвалил царевич своего ближнего есаула, на некоторое время задумался, затем продолжил: – Снаряжай-ка, Федор, ребят к польскому королю, пусть поспешат к нему с моей грамотой. Пока мы до Путивля продвигаемся, они и назад вернутся. Там и встретимся. Да казаков подбери надежных, испытанных, чтобы говорить могли складно, ведь на серьезное дело ребят посылаем.

Федор встал, поклонился царевичу, молвил:

– Завтра к утру люди будут готовы и чуть свет помчатся исполнять твое поручение. Только грамотку польскому королю заготовь заранее.

Илейка позвал казака, стоящего у дверей, поговорил с ним вполголоса, тот мигом помчался исполнять поручение.

Царевич Петр обратился к сидящим за столом:

– Давайте, казаки, готовьте оружие, телеги, лошадей и людей к большому походу. А ты, Семен, вытащи лодки из воды, прикуйте их цепями. Найди людей, заплати им, чтобы охраняли наши ладьи. Это на всякий случай. Может, еще и пригодятся. Ну а сейчас идите по своим делам, а ты, Федор, пока останься, сейчас придет писарь, будем королю грамоту сочинять.

Вскоре явился человек, одетый в стрелецкий кафтан. Был он высок, русоволос, с задумчивыми карими глазами. Присел на лавку, ожидая, что скажет Илейка.

– Надобно, Алексей, заготовить грамоту польскому королю. Напиши ее красиво. Сообщи ему о том, что я, царевич Петр Федорович, желаю встретиться со своим дядей, царем Дмитрием Ивановичем, готов помогать ему в его правом деле. Когда все напишешь, принесешь и мне покажешь. Сможешь это сделать?

– Конечно, смогу, государь, – с готовностью ответил писарь.

– Тогда к вечеру чтобы грамота была!

Писарь молча встал и удалился.

– Будет ли толк от наших послов? – опять засомневался царевич и вопросительно поглядел на Федора.

Бодырин уверенно ответил:

– Будет, будет. Через наших послов мы узнаем, существует ли на самом деле настоящий царь или опять появился самозванец. Они ведь не только повезут грамоту польскому королю, а по пути будут узнавать все, что касается царя Дмитрия. Людская молва все знает.

– А если это все-таки самозванец? Что мы будем делать? – в тревоге спросил царевич.

– Да нам еще лучше. Будем делать вид, что верим ему. Нам сейчас сила нужна, чтобы до престола добраться. Одни мы не совладаем. Шуйский соберет полки и двинет на нас. У него обученные воины и опытные полководцы. Так что битва будет великая. Сейчас нам нужно собирать вокруг себя как можно больше народу, обещать людям свободную легкую жизнь, освобождение от податей и всяких поборов, которые учиняли князья, бояре да воеводы.

– Сегодня же посажу писаря, пусть готовит грамоты для народа с призывом на службу к царевичу Петру Федоровичу. За это обещаю всякие блага и хорошую жизнь. Тебе, Федор, следить за этим и отправлять гонцов с нашими посланиями. Пусть люди знают, что у них появился настоящий государь.

Бодырин усмехнулся в усы, но ничего не сказал.

Илейка встал из-за стола и произнес:

– Пойдем, Федор, посмотрим, как казаки готовятся к походу. Надобно проследить, запаслись ли кормами для лошадей и едой для людей.

– Это у нас, Петр Федорович, уже все приготовлено. Сегодня будем складывать на телеги.

– Поход предстоит большой, через леса и реки. Надо быть готовыми ко всему. А наши казачки привыкли на лодочках плавать, теперь придется учиться по земле русской ходить. Что нас ждет впереди? Какие испытания? Одному Богу известно.

14

День настоялся солнечный, ясный. Только вдалеке, на горизонте, за лесами, пробегали барашки белых облаков. Дул легкий теплый ветерок, шелестя и кружа кое-где первую опавшую листву.

Отряд казаков во главе с атаманом Иваном Заруцким легкой рысью по песчаной дороге входил в сосновый лес. Здесь было не так жарко, как на открытом месте. Запах сосновой хвои был приятен. Дышалось легко, ушла усталость, как будто не было летнего зноя и длинного пути. Всадники расслабились, с легкой рыси перешли на шаг.

В лесу была своя жизнь: перелетая с дерева на дерево, щебетали и посвистывали птицы, проворно прыгали белки.

А вот за пригорком показалась и речушка. Течение ее было небыстрое, прозрачная и прохладная вода располагала на отдых.

Казаки спешились, стали устраиваться на просторной поляне.

Заруцкий, привстав на стременах, крикнул:

– Отдыхаем до завтрашнего утра. Располагайтесь, кто как может. Алексей! – позвал он одного из старшин. – Выставь кругом дозоры. Сменять их каждые два часа. Пусть казаки спокойно отдыхают.

Вскоре кругом закипела работа. Кашевары разжигали костры. Кто-то устраивался под телегой, другие натянули палатку, а некоторые строили шалаши. Кое-кто, сморенный усталостью, уже похрапывал в тенечке.

Двое казаков упрашивали здоровенного детину:

– Афанасий, скидывай рубашку. Будем ей рыбу удить.

– Как это вы моей рубахой сумеете рыбу удить? – с удивлением спросил мужик.

– А очень просто. Вон она у тебя какая здоровенная. Завяжем ворот и рукава и пройдем с ней по заводям. Глядишь, и ушицы похлебаем. Ухито хочешь?

– Конечно, хочу! – с радостью согласился Афанасий, быстро скинул свою огромную льняную рубаху и отдал казакам.

Не теряя времени, они пошли к реке, а за ними вразвалочку, почесывая волосатую грудь, последовал и Афанасий.

Иван Заруцкий, совсем еще молодой казак, возглавлял этот отряд из более пятисот человек. Несмотря на свою молодость, он уже снискал уважение среди боевых товарищей. Сумел подчинить себе матерых казаков.

Иван был строен, крепко сложен, с красивым восточным лицом. Черные кучерявые волосы, борода с проседью придавали его лицу особую привлекательность. Темные глаза с дерзким взглядом могли смутить кого угодно, не говоря уже о женщинах.

Казаки быстро поставили шатер своему атаману. Иван устало вошел в него, отстегнул саблю и улегся на лежанку, желая заснуть. Но сон почему-то не шел, в голову лезли разные мысли.

Вспоминалась служба у царя-самозванца. Виделся Заруцкому неказистый бывший монах, выдававший себя за государя. И, что самое интересное, – люди верили ему, шли за ним. Иван видел блеск и богатство двора самозванца. Ему самому хотелось как-то прикоснуться к власти и роскоши. Ведь смог же этот неказистый мужичонка выдать себя за царя и многих сумел привлечь на свою сторону. Почему бы ему тоже не попробовать?

Вот и опять объявился новый царь – Дмитрий. И как это все у них легко получается? Иван знал, что Отрепьева нет в живых, так как видел его мертвое растерзанное тело, валявшееся на площади. Он понимал, что к власти стремится новый самозванец. Но кто это? Очень бы хотелось узнать. Тогда, после бурных событий в Москве, он с отрядом казаков вернулся на Дон, не зная, куда приложить свою энергию. Но вскоре до него опять дошли слухи, что царь Дмитрий жив и снова набирает себе людей в войско.

Недолго раздумывал Иван: идти ему или не идти на службу к новому самозванцу. Уже в августе он собрал вокруг себя более пятисот человек и двинулся в Путивль на службу к царю Дмитрию, надеясь, что на этот раз фортуна улыбнется ему.

В шатер заглянул казак, спросил:

– Иван Мартинович, тут ребята рыбы наловили, а мы ухи сварили. Не желаешь ли свеженькой ушицы похлебать?

Атаман встал с лежанки, потер лицо руками, как бы приводя себя в чувство, ответил:

– Хотелось бы чего-нибудь горяченького поесть.

– Так тебе сюда принести или к ребятам пойдешь?

– Скажи им, что приду к костру. Да пусть приготовят доброго винца и краюху хлебушка.

Заруцкий легкой пружинистой походкой направился к костру, где, усевшись кружком, ожидали его сотники и старшины. Бодрый, с белозубой улыбкой, как будто он не проделал длинный путь, как все другие казаки, Иван подошел к костру. В котле уже была готова уха, отливаясь янтарным жиром и издавая приятный аромат. Казаки наперебой стали приглашать своего атамана:

– Иван Мартинович, сядай сюда, – пригласил сотник Федор Костенко, указывая на охапку сена, брошенную на седло, – здесь будет поудобней ушицу хлебать.

Заруцкий присел на указанное место. Старшина Михаил ловко зачерпнул в объемистую деревянную чашку варева с крупными кусками белой рыбы и поставил на пенек перед атаманом. Затем откупорил небольшой бочоночек и стал разливать в оловянные кружки вино. Подал атаману краюху хлеба, посыпанную крупной солью, молвил:

– Ну что, казачки, давайте выпьем за удачный путь и нашего доброго атамана!

Иван понюхал душистую краюху хлеба, улыбнулся и медленно опустошил свою чарку, потом ложкой зачерпнул ухи и, жмурясь от удовольствия, стал есть.

После выпитого казаки повеселели, оживились, посветлели лицом, с удовольствием уплетали рыбу, которой в котле было вдосталь, перекидываясь соленым словцом и шутками.

Михаил собрался налить еще по одной чарке, но Иван жестко потребовал:

– Больше не наливай! Маленько взбодрились и отдыхайте, а то, неровен час, нападут лихие люди, они сейчас бродят большими ватагами, или стрельцы Шуйского. Что я с вами, пьяными, делать буду? Пусть ребята отдыхают с дороги. А ты, Михаил, дозор держи крепко, чтобы даже муха незамеченной не пролетела. Беспечность в походе нам может стоить жизни.

– Правильно, Иван Мартинович, говоришь. Надо быть настороже. Тем более что расположились мы прямо у дороги. Может, зря мы здесь остановились? – засомневался Михаил.

– Где расположились, там и ладно. Держите дозор как следует, и все будет хорошо. Да почаще людей меняй, смотри, чтобы не заснули.

Заруцкий встал, потянулся до хруста костей, расправляя затекшее при неудобном сидении тело, сказал:

– Что-то, ребята, меня после вашей сытной ухи сильно в сон потянуло. Пойду я прилягу. Завтра рано поутру в дорогу, – еще раз строго напомнил: – Держите дозор справно, ведь на дороге стоим.

– Не беспокойся, Иван Мартинович, все будет ладно, – успокоил атамана Михаил.

Только сейчас Иван почувствовал настоящую усталость. Он вошел в шатер и, не снимая сапог, повалился на лежанку, заснул крепким сном.

Снился молодому атаману чудный сон. Сидит он на царском троне. На голове корона, в руках скипетр. Рядом льстивые бояре да воеводы улыбаются ему, стараются угодить, подносят ему всякие заморские вина и закуски. Только вот трон, на котором он сидит, какой-то неудобный и кособокий. Он никак не может на него сесть как следует. Потом все окружающие его слуги расступились. Он увидел женщину с ребенком на руках. Женщина была маленькая росточком, одета не в русское платье. Ее черты лица были ему знакомы и привлекательны. Он напрягал свою память, пытаясь вспомнить этот образ. А женщина подходила к нему все ближе и ближе. И вот она подошла почти вплотную к нему, протянула ребенка со словами: «Это твой сын. Возьми его!» Наконец, он вспомнил, что это за женщина. Это была полячка, царица Марина. А в голове крутился один и тот же вопрос: «Почему же этот ребенок мой сын? Почему?» В это время трон под ним зашатался и с треском рухнул. Бояре, воеводы набросились на него и стали бить, колотить, чем попадя.

– Атаман, атаман, проснись! – тормошил его Михаил.

Иван открыл глаза, испуганно озираясь по сторонам, потом, придя в себя, с удивлением спросил:

– Что случилось-то?

– Стрелецкий отряд уже недалече движется по дороге. Что делать будем?

– Поднимай казаков! Всем по коням! Палатки, шатры убрать! Телеги с припасами переправить на другую сторону реки. Наш отряд разделим. Одних поведешь ты, – и, выйдя из шатра, показал на густые заросли кустарника и молодых деревьев, продолжил: – Там схоронишься. В бой ввяжешься только тогда, когда стрельцы начнут меня теснить. Я же встану с казаками вон за тем пригорочком. Оттуда нас не будет видать. И как только стрельцы расположатся на отдых, я поведу своих конников в бой.

Через некоторое время лагерь казаков опустел. Только и осталось, что след от костров. На первый взгляд, казалось, что на берегу речушки никого нет. Все были по местам, готовые к бою, и напряженно ожидали стрельцов. Те не заставили себя долго ждать. Сперва послышались голоса, скрип колес, фырканье и ржание лошадей. Вскоре полк стрельцов вышел к реке. Отряд остановился, и люди заспешили к воде, которая манила своей свежестью и прохладой. Служилые стали распрягать лошадей, повели их к реке попоить. Запылали костры. Стрельцы расслабились, кое-кто прилег на травку, некоторые хлопотали у костров, пытаясь приготовить горячую пищу.

Но вот из-за пригорка с саблями наголо появились казаки. Конница быстро неслась на стрельцов. Те же, ничего не подозревая, продолжали заниматься своим делом и смертельную опасность заметили уже поздно. Лавина всадников во весь опор неслась на беззащитных людей. Служивые заметались, стали впопыхах хватать оружие, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Другие же, видя свою неминуемую гибель, бросились в сторону кустарника, пытаясь найти там спасение, но острая казацкая сабля настигала беглецов. Люди метались, кричали, не зная, что предпринять. Из кустов на них стремительно неслись казаки, которых вел Михаил. Стрельцы попали в кольцо казацкой конницы. Самые отчаянные пытались оказать сопротивление. Слышался лязг сабель и стоны умирающих. Но вскоре они поняли, что сопротивляться бесполезно: их собственная беспечность привела к смертельной опасности. Стрельцы сбились в кучу, побросали оружие и стали просить казаков о пощаде.

На резвом разгоряченном черном жеребце к служивым приблизился Заруцкий. Наезжая на толпу пленных, крикнул:

– Где ваше стрелецкое начальство? Пусть сюда выйдут! Я хочу у них кое-что спросить! – и в глазах его промелькнул злой блеск.

Стрельцы опустили головы, боясь взглянуть в лицо атаману.

– Ну что, служивые, примолкли? Указывайте, где ваши начальники! Иначе все вместе пойдете под казацкую саблю, – и обнажил сверкающий кривой клинок. – Али сами начальники трусы и боятся со мной поговорить?! Ну, так что?

Наступила гнетущая тишина.

Но вот толпа стрельцов расступилась. Вышло пять человек. Двое из них были уже в возрасте и трое молодых. Те, что постарше, ничего не боясь, дерзко смотрели в лицо молодому атаману.

Указывая на них ручкой плети, Заруцкий, улыбаясь, произнес:

– Эти, что постарше, наверно, воеводами будут, а эти, помоложе – сотники.

Стрельцы молчали.

Иван вздыбил коня, наезжая на стрелецкое начальство, спросил:

– Истинному царю Дмитрию Ивановичу служить будете?

– Где это истинный царь опять у вас завелся? – насмешливо ответил один из пожилых начальников и добавил: – Опять какой-нибудь самозванец! Сам ты его хоть видел?

Такой ответ Заруцкого даже обескуражил. Он на какое-то время растерялся, но тут же сквозь зубы сказал:

– Знать, хотите служить своему самовыдвиженцу Василию Шуйскому!

– Не к лицу в нашем возрасте бегать по царям. Мы присягу давали и крестное целование на верность царю и отечеству и изменять не собираемся!

– Ну, что ж, служивые, ваша воля. Вы сами свою судьбу выбрали, – и крикнул: – Михаил, отведи этих вон туда в кустики и срубите им головы, чтобы нам впредь с ними в бою не встречаться.

Казаки, подгоняя пиками стрелецких начальников, повели, куда указал атаман. Один из молодых сотников вдруг встал на колени и, обращаясь к Заруцкому, стал умолять:

– Не убивайте меня, казачки! Ради Христа не убивайте! Я жить хочу! У меня жена молодая, детки маленькие! Буду! Буду я служить истинному царю Дмитрию!

Иван дал знак остановиться и сказал:

– Освободите сотника.

Пожилой стрелецкий начальник, презрительно поглядев на сотника, с укором сказал:

– Что нюни распустил, как баба?! Побойся Бога, Степан, ты изменяешь присяге, которую давал при крестном целовании!

Молодой сотник ничего не ответил, а, опустив голову, пошел в толпу стрельцов.

Стрелецкое начальство отвели в кусты, а через некоторое время оттуда послышались предсмертные крики и стоны непокорных сторонников Шуйского. Вскоре из кустов вышли казаки с окровавленными саблями, подошли к сбившимся в кучу служивым.

Наступила зловещая тишина. Многие пленники изменились в лице, ожидая своей участи.

Заруцкий объехал вокруг толпы стрельцов, размышляя, что ему делать с пленными. Затем обратился к стрельцам:

– Надумали служить царю Дмитрию али к Шуйскому пойдете? А тех, кто все-таки не надумал, я не держу. Идите, куда хотите.

Около полусотни стрельцов пожелали уйти. Заруцкий, недобро усмехнувшись, сказал:

– Ну, что же! Воля ваша. Пока тут располагайтесь, отдыхайте, а когда мы уйдем, можете уходить на все четыре стороны.

Вскоре отряд казаков, пополнившись новыми силами, двинулся по дороге на Путивль. Когда они немного отошли от места стоянки, атаман распорядился:

– Михаил! – позвал он верного сотника. – Пошли сотню казаков, пусть вернутся и порубают тех, кто не захотел нам служить!

– Иван Мартинович, но ты же их отпустил?! – хотел было возразить сотник, но осекся, встретившись с холодным и жестким взглядом своего атамана.