Текст книги "Праведный грех"

В колхозе

Старая деревенская покосившаяся хата – тёмный от времени сруб. «Внешторговцы» из экспортного отдела после работы сидят за столом в полутёмной комнатке. Несколько ребят и несколько женщин, а среди последних – весёлая симпатичная Татьяна, девчонка из бухгалтерии. Ребята, конечно, поддают. Причём здорово поддают. От души. Кое-кто из женщин тоже пригубил.

Одна Татьяна не пьёт. Сидит, подперев голову кулачком. И всё время не отрываясь смотрит на Андрея. Слушает пьяный рассказ Сашки:

– В прошлом году на картошке подселили к нам ребят из организации «Лифтзагранпоставка».

– А мы лифты экспортируем? – поинтересовался Влад.

– Ещё какие! В капстраны.

– Нам самим не хватает. У нас в доме такой…

– Не отвлекай меня! – продолжает Сашка. – И был среди них один дед. Дед не дед, лет 40. Небритый, невзрачный такой, тщедушный мужичонка. Не работал. Только напивался и отсыпался на другой день. Нам быстро надоело такое дело – за него пахать. Деньги ведь заработанные на всех поровну делили. Наш старшой говорит деду, вали, мол, отселе в Москву, мы тебе, алкашу, такую характеристику дадим, что тебя с работы вмиг выгонят. «Мужики, – говорит дед, – давайте так сделаем. Вы работаете, а я вас сытно жареными гусаками кормить буду». «Как это?», – спрашиваем. «Увидите», – отвечает. Все ушли на ток работать, а я в ту ночь с дедом на базе остался. В ночную смену. У нас пересменка такая была: одни днём работают, другие – ночью. Темнеет. Смотрю, дед наш засуетился. Достал из своего задрипанного рюкзака громадную деревянную рогатку с авиационной резиной. И металлическую коробку. Открыл. Мать честная! А там – отделения. И в каждом – металлические шарики из подшипников разного размера. Есть такие здоровые, увесистые! «На медведя охотиться собрался?» – спрашиваю деда. «Нет, на гусей. Пойдём со мной, увидишь». Пошли мы к озеру, скорее – к болоту, за деревней. А там – гуси и утки в лунном свете плавают. Дед разделся до семейных трусов, закатал их и стал медленно, крадучись, через траву и тростник к гусям подбираться. И что вы, граждане, себе думаете? Зашёл по пояс в тину, прицелился из рогатки. Бабах! Утки с кряканьем – во все стороны, а один гусь – затих. Дед по грудки в воде – к нему. Выходит из болота с гусем в руке, а у гуся вместо одного глаза – пустая дырка. Я, говорит, снайпер, от меня никто, говорит, живым не уйдёт, если захочу, ни волк, ни слон. А потом мы пошли с ним в лесок. Подальше от деревни. Развёл дед костёр, гуся обернул фольгой, фольгу глиной обмазал. И зажарил гуся. Утром приходят ребята с тока, а их ждёт жареный гусь в собственном соку. Тунеядство деду мы простили. Стали каждый день гусей жареных есть. Но вдруг в деревне переполох: кто-то гусей у местных ворует. Естественно, нас, городских, подозревают. Кого же ещё! Пришлось это дело прекратить. Но покушали мы тогда гусятинки от души! Вот такой нам снайпер попался.

– А я никак в себя не приду от нашего знакомства с бригадиром, – говорит Пётр.

– Да, интересно получилось, – сказал Эдик.

– А что там произошло-то? – спросил Серёга, который опоздал на четыре дня и только вчера приехал в колхоз своим ходом. После заезда на автобусе всей нашей группы.

– Пришли к нам сюда бригадир с женой. Рассказать, что и как, где работать будем, как питаться. Оба такие здоровые, мордастые, румяные. Он – в военной выцветшей хлопчатобумажной форме. В сапогах кирзовых. Кудлатый, как Гришка Распутин. Точь-в-точь! Познакомились. «Если кто задираться из местных к вам станет, то мне скажите, я сразу обидчику вот этим в лоб, без всяких разговоров, – говорит бригадир и показывает свой огромный кулак. – Я быка могу убить одним ударом. Я недавно сюда с жинкой приехал. Из армии ушёл. Так у меня здесь сразу дисциплина железная стала! А ещё – мы с женой кровь сырую пьём. И вам советуем. Как забьём кого, так кровь и пьём. И едим слегка поджаренную кровь. Поэтому и силища прёт. Также я могу по руке о жизни рассказать. Любому из вас. О прошлой и будущей. Хотите узнать свою судьбу?» Мы ему, конечно, не поверили. Никто не решался узнать свою судьбу. Вдруг решительно встал Володька Мкртчян. Я, говорит, согласен. Решил храбрость показать свою перед молодой женой, на которой недавно женился. Они вон оба сидят рядком. Молодожёны. Так, Володь, было, не вру?

– Так, – подтвердил кивком головы Мкртчян, а его жена вдруг прижалась к мужу.

– Бригадир предложил Володьке пойти с ним за ширмочку из простыней: «Что хочешь узнать – своё прошлое или будущее?» «Сначала то, что было», – помялся, съёжился и робко, но с улыбочкой ответил Володя. Они скрылись за ширмой на дамской половине комнаты. Мы затихли в ожидании. Через 15 минут появляется Володька, за ним – бригадир. Только Мкртчян бледный весь, а бригадир – румяный, весёлый. «Ну, что он сказал? Угадал что-то?» – спрашиваем мы нашего приятеля. «Он всё рассказал обо мне. Всё, как у меня было. Каждую мелочь из моей биографии. Даже и сейчас страшно», – говорит Мкртчян. Руки трясутся, губы дрожат. – «А будущее тебе предсказал?» – «Что вы! Нет! Я отказался! Страшно! Он же всё расскажет! Зачем тогда жить-то и знать, что будет. Зачем?» Вот такое впечатление произвёл на нас колхозный бригадир. Какие люди встречаются, однако, в народе, в глубинке.

Эдик разлил оставшуюся водку по стаканам:

– Ладно, давайте ещё по одной. Поехали! За всё хорошее!

Ребята выпили. Все по глоточку, а Андрей – опять полстакана. Девчонки пошли на свою половину укладываться спать. Ребятам с укоризной говорят:

– Молока мы, конечно, сегодня от вас, таких хорошеньких, не дождёмся.

Татьяна смотрит на Андрея и тоже его стыдит:

– Ну чего ты, Андрей, так набираешься-то?

– Так с горя. Девушка меня не любит.

– Дурачок.

Тут из-за занавески, где была девчачья половина комнаты, выходит женщина, да как гаркнет:

– Сколько можно пить, ироды?! Ну сходил бы кто на ферму за молоком! Дядя Вася, что ли, пойдёт?

Ребята пробуют встать на ноги, но не получается. Шатаются:

– Мы не можем. Ноги не идут в такой дождь и слякоть! Кто хочет молока, тот пущай и едет.

– Вот так вы, эгоисты, поступаете! Как свиньи нажрались, а мы из-за вас без молока остались! Вам бы только набраться – и в люлю!

Ребята, пристыженные, тихонечко разбредаются по своим койкам, раздеваются и – под одеяло.

Двое всё же пошли за молоком – Андрей и ещё один парень. Татьяна с ними увязалась.

Идти в темноте по размытой дороге – сплошной кошмар. И не близко. Ноги скользят в грязи. Напарник Андрея вскоре начал спотыкаться, а потом и вовсе в лужу свалился.

Промок. Сидит и ноет:

– Я не хочу. Я домой пошёл. Ну его к лешему, это молоко. Завтра сходим. Я весь в грязи и промок до самых трусов. Пошли домой!

– Хватит ныть! Вали отсюда! Без тебя обойдёмся! – оборвал его Андрей.

– Извиняйте! Я уж в другой раз схожу, – проканючил парень и, спотыкаясь, поплёлся назад.

Андрей с Татьяной дошли-таки до фермы. Народу ни души. Парным молоком вкусно пахнет. Вдвоём налили из бидона через марлю полное до краёв ведро молока. Выпили сами по литровой банке холодненького. Вытерли молоко на губах и обратно пошли.

Андрей это ведро с молоком донёс до дома. По грязи, в проливной дождь. Как эквилибрист в цирке! Ни капли не расплескал к Татьяниному восхищению.

Вошли в хату, включили свет:

– Подъём! Молоко приехало!

Все в доме вскочили, в чём были, налетели на ведро толпой. Разливают по кружкам молоко, отнимают друг у друга опорожнённые уже кружки и снова наполняют их молоком. Уплетают за обе щеки белый хлеб, запивая его молоком. А потом снова все к койкам своим потянулись. Кто-то буркнул:

– Спасибо, ребята!

– На здоровье! – ответила Татьяна.

Оставив дверь слегка приоткрытой для света, Андрей выходит в сени, берёт ковшик – хлебнуть воды колодезной и вдруг видит, как следом за ним бочком из дверного проёма выскальзывает Татьяна.

Только Андрей один глоток сделал, как дверь закрылась и их окутала темнота. Лишь сквозь небольшое окошечко наверху проникал свет от лампочки при входе.

В полумраке Андрей почувствовал, как к нему приникла разгорячённым телом Татьяна. На плечи ему легли её нежные тёплые руки. Она обхватила Андрея за шею. Вся трепещет, властно привлекает его к себе. Нечётко выговаривая слова, прерывистым страстным голосом шепчет:

– Ну же, алкашенция моя, иди ко мне, глупый. Иди сюда.

Она нашла руку Андрея и стала протискивать её сквозь свою расстёгнутую кофточку. Положила его руку себе на грудь, прижала своей рукой и стала быстро целовать Андрея. В губы, в нос, глаза, шею. Андрей, теряя равновесие, попятился в угол и упёрся в косяк. Но и тут Таня его достала. Её ненасытные руки шарили по его телу, проникли под рубашку. Андрей обмяк и не мог сказать ни слова, потонув в её призывных ласках, объятиях и нескромных прикосновениях. Таня становилась всё требовательнее и настойчивее. Андрей не знал, что ему делать, лишь слегка упирался руками в её крутые бёдра, пытаясь отстраниться от девушки и вздохнуть. Её истома передалась Андрею. Её дрожь пронизала и Андрея.

Таня потянула его за руку к выходу:

– Андрейка, родной мой, пошли. Я видела… Там рядом есть сарайчик, там сухо… сено… Идём! Скорее же!

И упорно потащила Андрея за собой.

– Таня, я не могу. Я не в форме.

– В форме, дорогой, в форме. Ты всё можешь! Ты сильный!

Андрей упирается, ухватившись рукой за какую-то скобу:

– Не сегодня. Давай завтра. Завтра обязательно.

– Нет, сегодня! Сейчас! Прошу тебя. Ну идём же, милый!

– Прости, я не могу. Я пьяный… У меня есть девушка. Марина.

– Никакой ты не пьяный. Ты всё можешь! Какая ещё девушка? Какая Марина? Она же тебя не любит! Я знаю. Чувствую всем нутром своим женским. Ты же сам говорил.

– Зато я её люблю!

Таня упорно тянет Андрея за собой на улицу. Андрей вырывается, выскальзывает из её цепких рук и, шатаясь, добирается до двери в комнату. Не раздеваясь, плюхается на кровать. Услышал только, как кто-то прикрыл входную дверь и защёлкнул щеколду.

Андрей лёг в свою койку. Когда все заснули, потихоньку поднялся и стал собирать наощупь свои вещи в рюкзак. Затем на цыпочках, крадучись, подался к двери в сени.

– Ты куда? – из темноты комнаты раздался Татьянин голос.

– К той, что меня не любит.

Уже светало. Андрей был метрах в 10 от деревенского дома, как что-то заставило его оглянуться.

На крыльце дома на сыром, пронизывающем, порывистом осеннем ветру в лёгком халатике стояла Татьяна. Она была бледна и печальна. Перед поворотом за домами к дороге Андрей снова оглянулся. Таня всё ещё стояла, запахнув халатик, и молча смотрела Андрею вслед.

В деревню

Плотно позавтракав, ведь дорога не ближний свет, взяв приготовленные с вечера вещи, Николай выходит из дома. «Утро красит нежным светом…». Прохладно ещё, но день обещает быть жарким.

Николай садится в маршрутное такси, отрывает билет. Сидит и увлечённо читает приклеенные скотчем на стенках стикеры. Перед ним – «Место для удара головой». Рядом – «По салону не бегать!», слева – «Не сидеть!», справа – «Не стоять!», на потолке – «Не лежать!», рядом с выходом – «За буйки не заплывать!» Пассажиры тоже с увлечением читают надписи и смеются.

Николай по эскалатору спускается в метро. Входит в вагон. По вагону идёт молодая женщина со спящим ребёнком на руках. Цыганка не цыганка, чеченка не чеченка. Свободной рукой она держит бейсболку, протягивая всем пассажирам:

– Дорогие пассажиры! Обращаюсь к вам. Мы сами не местные. Помогите, ради бога! Ради Христа! Помогите, кто чем может.

Одна старушка даёт попрошайке слоёную булочку.

Попрошайка ей шипит:

– Сама это ешь!

– На Канары деньги собирает. Тьфу! – отвернулся к окну пожилой рабочий в строительной робе…

Николай сидит в середине переполненного вагона электрички. Жарко, хотя в форточки врывается утренний ветерок и по вагону гуляет сквозняк. Все обмахиваются. Кто – веером, кто – газетой. Кто-то ёжится от ветерка.

На пятачке около дверей в тамбур и в тамбуре столпились коробейники. Девушка с сумкой через плечо выходит вперёд и устало начинает звонким голосом рекламировать свой товар. Она держит в руке коробку с зубными щётками. Поезд трогается.

– Добрый день, уважаемые пассажиры! – торговка бодро обращается к пассажирам. – Вашему вниманию предлагаются зубные щётки. Тем, у кого ещё есть что чистить. Щётки гибкие, как вы видите, мягкие. В любые места пролезут, где угодно достанут. Дают хороший массаж дёсен. Одна щётка – 10 рублей. Это рекламная акция. В магазине такие щётки стоят 25 рублей. Покупайте!

Девушка идёт по вагону, пробираясь между стоящими пассажирами. Группа молодых людей поют под гитару.

Рядом с Николаем сидит дамочка с карликовой собачкой, умещающейся на ладони. Дама поглаживает собачку за ушами, поправляет ей бантик.

Николай протягивает собачке свой палец:

– Каков сорванец! Хорош! Сторожевая! Интересно узнать, ваш пёсик много ест?

Дама огрызается:

– Корову в день! Нечего тут свои грязные пальцы моему пупсику в рот сувать! Чапи, фас на него!

Чапи пискляво тявкает. Очень пискляво и противно. Но с ненавистью такой, зло тявкает.

Николай на всякий случай отодвигается от собаки. Его внимание привлекает очередной коробейник:

– Шариковые ручки! Гелиевые! Пишет практически сама и без ошибок! Цена одной – 10 рублей, трёх – 20!

Коробейник многозначительно подмигивает. От громкого крика коробейника просыпается парень в матерчатой шапочке, видать, со смены, сидящий рядом с Николаем и пытающийся всё время положить свою голову на его плечо. Но Николай умело уклоняется.

Парень протирает глаза и спрашивает мужчину напротив:

– Скажите, сколько сейчас времени?

Мужчина смотрит сквозь стекло на солнце:

– 8:52.

– Сколько? – не верит парень и спрашивает у другого пассажира:

– А на ваших часах сколько будет?

– 8:48.

Парень удивляется и опять засыпает. Поезд медленно идёт через туннель, на белой стене которого написано разным шрифтом и разноцветными спреями, а сверху – печатными буквами масляной краской:

 
Я ЛЮБЛЮ ВАС, НАТАЛИ!
А я люблю тебя, Маша!
Я ж, ох, как люблю тебя, Галка!
А вот я люблю тебя, Юлька!
 

Очередной разбитной коробейник кричит:

– Дамы и господа! Граждане и товарищи! Я уже сейчас хочу поздравить вас с наступающим Новым годом и предлагаю вам ёлочные гирлянды.

– Весной? Гирлянды?

– Чем ближе к Новому году, тем они будут дороже, уважаемые. Берите сейчас. Впрок! Длина одной гирлянды – три литра. Вернее, три метра. Зимой такие гирлянды 50 рубчиков в магазине стоят, а я одну штуку по 15 рублей отдаю. И в магазин ходить не надо. Доставка прямо в ваши руки. Покупайте, пока ещё остались.

– Новый год ведь прошёл!

– К следующему пора уже готовиться. Заранее.

– Люди добрые! – взывает к пассажирам поддатый мужчина. – Неделю назад я выгнал жену, а готовить не умею и не люблю. А есть очень хочется. Женщины! Кто сколько сможет, поживите у меня!

Слева от Николая сидит юноша и упорно рассматривает голые «по самое не могу» ноги сидящей напротив девушки. Наконец он не выдерживает и говорит ей:

– Девушка! Вы прикрыли бы свои ноги кофточкой, что ли. И вам теплее будет, и я дрожать перестану.

– Люди добрые! – воет грязная женщина. – Помогите. Ребёнку срочно требуется операция в Германии!

Солидный мужчина даёт женщине 100 рублей:

– Вот. Возьми себе 50 рублей. Сдачу отдашь мне.

– Дяденька, у меня нет сдачи. Я только что всю мелочь на доллары поменяла. Вот, сами убедитесь. Видите? Вот смотрите.

Женщина показывает добросердечному пассажиру пачку долларов, обтянутых белой резинкой:

– Так что, извините, придётся мне взять у вас все 100.

И кладёт деньги себе в пакет.

Мужчина открывает рот от удивления и наглости побирушки, смотрит по сторонам, ища поддержки и сочувствия, но пассажиры отводят глаза, как бы ничего не замечая. Мужчина так и застывает с открытым ртом и с протянутой рукой, а женщина с ребёнком идёт дальше.

Следом за ней идёт парень с большой полиэтиленовой сумкой и тоже начинает рекламировать свой товар, поворачиваясь во все стороны и широко улыбаясь. На одном рулоне написано «Туалетная бумага. Высококачественная». На другом – «Туалетная бумага. Белая. Универсальная».

– Уважаемые гости поезда! – весело говорит коробейник. – Всем доброго пути и счастья в личной и неличной жизни. Извиняюсь за беспокойство. Имею удовольствие и честь предложить вам удобную туалетную бумагу. Качественную, гигиеническую, нежную и ароматизированную. Одноразового, кстати, пользования. Всех размеров. И под любой цвет кожи. Белая – для белых. Жёлтая – для жёлтых, чёрная – естественно, для чёрных. И цвета, сами понимаете, для цветных. Для людей всех возрастов и всех специальностей. Рулон чистой бумаги – пять рублей. Есть и б/у бумага – по три рубля. Шутка. Налетайте!

Николай выходит на привокзальную площадь. Идёт мимо ларька «Хлебобулочные изделия». Он слышит, как женщина спрашивает у продавца:

– Скажите, у вас пирожки свежие есть?

– Свежие, свежие… Они у нас давно как свежие.

Николай, отстояв длиннющую очередь, садится в автобус у окна.

Автобус полон пассажиров. Жарко. Душно. Переминаясь с ноги на ногу, стоит старушка с тележкой на колёсиках, а рядом с ней сидит мальчик. Он время от времени поглядывает на старушку и наконец спрашивает её:

– Что, бабуля, ноги болят?

– Болят, сынок, ой как болят.

– А вы, когда молодая были, наверное, всем место уступали?

– Уступала, сынок. Всем уступала.

– Ну, вот, поэтому теперь ноги и болят.

Мальчик продолжает лизать своё мороженое. Отец мальчика, сидящий рядом, услышав такое от сына, поворачивается к нему и говорит:

– Уступи-ка бабушке место!

– Ещё чего?

– Ты как со мной разговариваешь? Почему грубишь? Я отец тебе или не отец, в конце-то концов?

– Ну ты и ребус, однако задаёшь. Я-то откудова знаю?

Он отворачивается от огорошенного ответом отца.

Женщина обращается к мужчине:

– Мужчина, развернитесь, а то даме взяться не за что.

Раздаётся голос водителя:

– Кто спрашивал остановку «Почта»?

Один мужчина встрепенулся:

– Я!

– Только что проехали…

Автобус стоит на остановке. Люди входят и выходят. Сзади к дверце подбегает запыхавшийся мужчина и, глотая слова, кричит пассажирам:

– Вы не скажете, какой это автобус?

Пассажир из автобуса высунулся и отвечает:

– «Икарус».

– Да номер, номер-то какой?

– Номер? Кажется, 25—76 МВА, а точнее – посмотрите сами.

– Мне 400-й автобус нужен!

Но дверцы автобуса закрываются, и автобус трогается. Раздосадованный мужчина машет рукой и провожает автобус взглядом.

Одна пассажирка в автобусе спрашивает другую:

– Вы не скажете, когда мне надо сойти, чтобы попасть на площадь Юности?

Пассажирка ей в ответ сюсюкает:

– Следите за мной и выходите на остановку раньше.

В автобус заходит неказистый мужичок, одетый по-деревенски, и тихо так просит:

– Уважаемые, уступите местечко больному СПИДом.

Люди в панике вскакивают один за другим со своих мест. Толкаясь и наступая друг другу на ноги, охая и ахая, ошарашенные, скапливаются, толпясь, в передней части автобуса. Все, кроме Николая.

Мужичок доволен:

– Ну зачем же так? Я просил одно место, а не весь автобус освобождать. – Он подмигивает Николаю: – А ты чего ж не выбежал? Аль не боишься?

– Не боюсь.

Мужичок подходит к Николаю поближе:

– И сейчас не боишься?

– И сейчас не боюсь.

Мужичок наклоняется к лицу Николая:

– И сейчас жуткого, страшного, ужасного СПИДа не боишься? Он хуже кариеса!

Николай рычит ему в лицо:

– Не боюсь! Я сам такой! У меня тоже СПИД. Во-от такой СПИД!

Мужичок машет перед собой руками. В панике отступает к двери. Жмёт на кнопку экстренной остановки. Двери открываются, и мужичок вываливается из автобуса. Николай, развалившись, едет дальше с наслаждением в гордом одиночестве…

Выходит из автобуса и идёт по сельской пыльной дорожке к деревне напрямую через поле. Подходит к околице.

За плетнём крайнего углового дома стоит, опираясь на костыль, старый дед с цветочком в кепке, в косоворотке, подпоясанной верёвкой, и, усмехаясь, смотрит на Николая.

Николай подходит к деду:

– Здравствуй дед на 100 лет!

– Здравствуйте, только не хвастайте!

– Говорят, что у вас в деревне добрые, отзывчивые люди живут. Это правда?

– Говорят, что за морем кур доят, а как поехал за молоком, так назвали дураком. Отзывчивые мы, добрый молодец, отзывчивые. Дела пытаешь аль от дела лытаешь?

– Скажи, как пройти на улицу Фрунзе, дом девять?

– Заплати, тогда скажу. Мы в бизнесе не чужие. А информация money стоит, – дед потёр друг о друга большим и указательным пальчиками.

Николай удивился такому ответу:

– Ну ты, дед, даёшь. Вот те кукиш. Чего хочешь, того и купишь.

Дед отворачивается.

– Тогда иди ты, дядя, на себя глядя, куда хошь. Вам там хорошо, – машет рукой в сторону Москвы. – А мы день не едим, два не едим. Чуть погодим да опять не едим. И хлеба ни копейки, и денег ни куска.

Володя достаёт 100 рублей и даёт деду:

– Ладно. Вот тебе за информацию твои кровные, заслуженные. Держи. Так куда идти-то?

– Направо. Иди по этой улице Фурманова, потом переулком до улицы Чапаева, а следующая – Фрунзе. Поверни налево. Вот тебе и твой дом. Гляди в оба, да не разбей лба.

– Спасибо, отец.

– Тебе спасибо, добрый молодец!

– Какие вы тут патриотичные!

– Не без этого!

Дед снимает кепку и кланяется в пояс Николаю.

– Не надо, не надо. Ты чего? Чай не баре, не при крепостном праве живём.

Володя машет рукой деду.

Дед вслед Николаю шепелявит, вздыхая:

– При крепостном бесправии.

– Так уж?

– Уж так!

Дед послюнявил палец, потёр им купюру, понюхал, посмотрел на свет и положил деньги в кепку, а кепку натягивает на голову:

– Хорошо ему, молодому. Ему помирать не хочется.