Текст книги "Праведный грех"

Новый год в Экваториальной Гвинее

Мы, наша группа военных советников, специалистов и переводчиков в городе Бате, в континентальной части Республики Экваториальная Гвинея, решили отметить новый, 1974 год сообща, выбрав для празднования холл в здании, где жили мы с моей супругой Мирославой.

Мы с женой нарисовали на стене холла большую синюю ёлку, так как фломастера зелёного цвета не нашлось, украсили ёлку рисунками ёлочных игрушек и мишуры. Внизу изобразили по памяти Деда Мороза и Снегурочку, которая получилась немного страшноватой. А на верхушке ёлки поместили бо-ольшую красную звезду.

Вот только есть особенно нечего было. Договорились, что все принесут, что у них в НЗ есть. Прикинули. Не слишком у нас шикарный стол по такому крупному поводу получается. Что делать? В городе продуктов нет. В городском холодильнике, кроме разрубленных на куски и замороженных обезьян, был только наш хек серебристый, сданный на берег гвинейцам два месяца назад нашими рыбаками, которые вели промысел в Гвинейской экономической зоне.

Были, правда, белые булочки из китайской пшеничной муки. Но с червяками. Мы уже привыкли червяков выковыривать, а хлеб обжаривать. Но праздновать Новый год с хеком – как-то уж прозаично. Мы уже стали светиться от этого хека, как собака Баскервилей, обмазанная фосфором. Ну отварим мы снова юкку и малангу, так назывались местные картошка и макароны. Апельсины есть, манго, папайя и жареные бананы, от которых у меня чуть заворот кишок не случился, когда их ешь три раза на день.

Ребята принесли к нам домой свои продукты и спиртное, которое каждый мог выделить на празднование из своих запасов. Мира и Вера, супруга старшего переводчика Владимира Ломского, стали готовить стол к вечеру. Всё равно как-то жиденько получалось…

Иду я по городу и думаю: «Может, индусы по старой дружбе нам банку с ветчиной отыщут?» Но ни у кого ничего нет. И тут я вижу, как идёт местный Шурик в плавках (так мы называли гвинейцев) и держит за руль старый ржавый велосипед. А на раме велика висит привязанный верёвкой живой ещё крокодил размером с метр, но толстенький такой, упитанный, видимо, только что наелся лягушек. «Вот повезло», – подумал я и зазвал это парня к нашим холостякам, которые жили на своей базе. Я спросил, не продаст ли он нам крокодила.

Гвинеец согласился. Я довёл парня до нашей базы, сходил за Мирой. Пришла и Вера, жена другого переводчика. Обсудили мы этот вопрос и решили купить крокодила в складчину. Чтобы на столе хоть мясо-то было. Гвинеец разрубил крокодила на куски, вынул у него из желудка два средних камня и маленький. Объяснил нам, что по этим камням определяют возраст крокодила. Этому было два с половиной года. Парень бросил камни в тазик. Как пули, вынутые во время операции из тела раненого…

Мира с Верой взялись за приготовление блюда из крокодила. Решили его отварить и зажарить. Какое-то время женщины отмачивали мясо крокодила в уксусе, чтобы отбить болотный запах. Потом одну часть отварили, а другую часть подготовили к жарке. Часть положили в холодильник…

Собрались всей нашей компанией в холле у нас дома. Принесли с собой спиртное. Кто сколько мог выделить на это дело. Получилось примерно по полбутылки с каждого. Сели. В 24:00 старший группы произнёс речь, и мы опустошили свои бокалы. Кто с виски, кто с джином, кто с пивом, кто с бренди. Поздравили друг друга с наступившим Новым годом. Женщины подали на стол блюдо с отварным мясом крокодильчика. Мы все выпили ещё для профилактики и стали жевать мясо. Оно было мягким, по вкусу что-то среднее между бараниной и телятиной, но нашим «холостякам» это блюдо почему-то не понравилось. Мы выпили ещё. Для дезинфекции. Стали слушать в сотый раз пластинки с песнями Валентины Толкуновой о том, как она «стояла на полустаночке». Затем потанцевали под песню «Мой адрес – Советский Союз». А потом я всех удивил. Накануне Нового года наша художественная самодеятельность советской колонии силами посольства, военных на острове, где была Малабо, столица Экваториальной Гвинеи, подготовила новогодний капустник. Мой товарищ прислал мне с почтой некоторые стишки, которые должны были прозвучать в новогодний вечер на вилле посла. А поскольку нас в Бате было мало, то мы такие вечера самодеятельности у себя не могли проводить. Вот они с Большой земли нас и порадовали. Я встал и прочитал всем собравшимся за столом эти стихи:

 
Письмо из Союза
 
 
Здравствуй, Коля, дорогой мой законный супруг!
Посылаю, как просил, гречневой крупы,
А ещё – вязанку дров, ватные кальсоны,
Чтоб не мёрз ты там у своей Фернандо-Пы.
 
 
Я тебя, Коля, до весны подождать смогла бы.
Только ты уж там не пей, как в жару упырь.
Возвращайся из своей, как её, Малабы,
Из «медвежьего угла», из Фернандо-Пы.
 
 
Днесь Гурвинкель заходил, предлагал обои.
Всё божился, что на них не видать клопов.
И куда тебя занёс пресловутый Boeing?
Много дальше Понырей. На Фернандо-По.
 
 
Приезжай, какой ни есть, беден аль богат ты,
Я не буду, вот те крест, на любовь скупа.
Пусть горят шальным огнём все сертификаты,
У земного у пупа, у Фернандо-Па.
 
 
Извини, что отвлеклась, поднимались дрожжи.
Кренделей тебе спеку, есть изюм в сельпо.
Ты, поверишь, не могу думать я без дрожи,
Как живёшь и что жуёшь на Фернандо-По.
 
 
А у нас, считай, зима. Запушило ели,
Что нависли (аль забыл?) по-над той тропой.
Ты бы, Коля, заказал мне парик из Quelle,
Потому как плешь проел мне твой Фернандо-По.
 
 
Ответ из Малабо
 
 
Не пиши мне про любовь, моя милая.
Не поверю, хоть вообще я доверчивый.
Это просто озверел с делагилу я,
Потому как жрать нам здесь боле нечего.
 
 
За совет, чтобы не пил, наше gracias,
Спьяну больше не пляшу летку-енку я.
За порядком здесь следит некто Масиас.
В миг отловит, как Плохого, за стенкою.
 
 
Ты Гурвинкелю скажи, пусть обои те
Отвезёт отцу на склад, что в Малаховке.
И соседям, не дай боже о Boeinge,
Прёт теперь «Аэрофлот» до Малабовки.
 
 
Кренделей ты мне не шли, сам хлеба пеку.
И ворочать не мешай мои тыщи мне.
Ведь тебе же не понять нашу Ахрику
Без диплома там вдали, за Мытищами.
 
 
До свидания, я в порт за креветкою.
Есть такой рачок курьёзный в Атлантике.
Ну а в 7:00 – в посольство с соседкою
На беседу «Отчего мы романтики».
 

Затем я зачитал гимн на мелодию из фильма «Крёстный отец», сочинённый нашими ребятами в Малабо, который мы выучили и впоследствии, когда собирались вместе за столом по тому или другому поводу, пели хором гимн романтиков в Атлантике:

 
В волнах Атлантики, где солнце зло печёт,
Живут романтики семьёй – к плечу плечо.
Печаль и смех – одни на всех.
Так и плывёт кораблик наш – земли клочок.
 
 
И пусть волна взмывает ввысь
Романтик, знай: прекрасна жизнь!
 
 
Жизнь ожиданием и заботами полна,
А там за волнами – далёкая страна,
Где в декабре пургой пурга,
Где детям снятся бесконечные снега.
 
 
С годами, знаем, будет память всё слабей.
Но кто забудет нашу Санту-Исабель?!
Здесь, на краю чужой земли,
Работу делали и русский хлеб пекли.
 
 
Звезда Кремля нам не видна.
Романтик верь: взойдёт она!
 
 
Стремимся в будущее к цели непростой,
Чтоб остров наш за путеводною звездой
По картам плыл строкой скупой:
«Земля романтиков», а не Фернандо-По.
 

А потом я озвучил песню про молодого дипломата:

 
Отговорила юность золотая
С последним ученическим звонком.
И, на дежурстве двери открывая,
Я не мечтаю больше ни о чём.
 
 
А дни летят, и я почти не верю,
Что срок придёт, когда с тоской в душе
Переступлю порог родимой двери
Седым и многодетным атташе.
 
 
Но правильно устроено, ребята,
Что через эти двери, не сробев,
Выходят молодые дипломаты
В свой долгий путь готовыми к борьбе.
 
 
Так пусть проходит юность золотая!
За годы отработав каждый жест,
Я перед вами двери открываю,
За пазухой держа посольский жезл!
 

Ну а потом под звон бокалов пошли малабские частушки, не совсем понятные тем, кто не жил в Малабо:

 
Эх, да выдал нам не зря
Женсовет задание.
Вы летите за моря
Малабские страдания.
 
 
На углу напротив Думбы
Часовой стоит на тумбе,
А в посольстве во весь рост
О жилье стоит вопрос.
 
 
Мальчик выступил из тьмы,
Тихо молвил: «Это мы».
А ручонки у мальчонка
Так и просят кирпичонка.
 
 
У Сесина в магазине
Висят джинсы розовы,
А у нас – фото в витрине
От Ивана Грозного.
 
 
Скорость, выгоду, комфорт
Нам сулит «Аэрофлот».
В сей рекламе есть изъян:
Ни гугу про чемодан.
 
 
Друг во все работы лез,
Заслужил гвинейский крест.
Я ж схватил за просто так
Малярию в «три креста».
Говорят, в районе Кипра,
Вдалеке от водных трасс,
Море вынесло пол-литра —
Весь наш заказ на Лас-Пальмас.
 
 
Пусть местком закупит книг.
Нам поболе надо б их.
Не культуру поднимать —
В кино место занимать.
 
 
Дуала ты, Дуала,
До чего нас довела.
В одну юбку 46
Вместе с мужем можем влезть.
Как в картине два вампира
На экране бесятся.
Газа не было в квартире
Почитай три месяца.
 
 
Без яиц и колбасы
Мы живём в Атлантике.
Я б за рубль без полосы
То ж пошёл в романтики.
 
 
С пляжа Вова загружён —
Вёл посольское «пежо».
Глянул после виража:
Ни «пежо», ни багажа.
Мы кончаем путь, друзья.
Прощевай, Петровна!
Дома ждут давно мужья,
Стынут макароны.
 
 
Новый год, да по-россейски
Встретить не пора бы нам?
Вы проверьте свои Seiko
По родным курантам.
 

Где-то в 3:00 мы угостились и жареным крокодилом.

В заключение вечера я с пафосом прочитал стихотворение своего собственного сочинения, которое все встретили криками «браво»:

 
Весь покрытый зеленью. Ну почти что весь.
Гвинейский город Бата на континенте есть.
Солнце яростно палит, голова слегка дымит.
Вот день окончен трудовой, весь пропитанный жарой.
Газик нас везёт домой. Везёт и тягостно скрипит, но
Все семеро влезли, никто не забыт.
Волны плещут в унисон, навевая сладкий сон.
Засыпаем уж, как вдруг что-то нам тревожит слух.
То бьёт упорно по мозгам до шести утра тамтам,
То устраивают скачки в холле дружно кукарачки.
Мы в ночку новогоднюю бананчики сжуём,
А солнышко как встанет, за юккою пойдём.
Толпы местных пацанят «русо» радостно кричат.
Вот вечер наступает, за морем солнце село.
Мохнатые пальм пауки в ночь пеленает небо.
И стиснет сердце отчего-то нам такая русская печаль!
И в ожидании возвращения глядим в синеющую даль.
 

«Холостяки» отказались от своей доли несъеденного мяса крокодила. Не понравилось оно им почему-то. Заелись, наверное, там, у себя на базе, тайком от нас, семейных! И отдали её нам с Ломскими. Свою часть мы с Мирой ели, смакуя, ещё дней 10 по два-три кусочка в день.

Ключики

Василий Иванович – лысоватый мужчина лет 40, выше среднего роста, но немного ниже высокого, с животиком для солидности. Служил старшим инженером в государственном учреждении. Служил себе, да не тужил. Как вдруг словно с цепи сорвалась! Ни с того ни с сего положила на него глаз всеми уважаемая в коллективе Галина Петровна. Бухгалтер из бухгалтерии. Да так положила, что при встрече под её взглядом бедный Василий Иванович слабел в ногах, заикался. как уж (или ёрш) на сковородк

А она ведь не только на него смотрела, но ещё и комплименты ему говорила. Один другого елейнее. Например: «Василий Иванович, какой у вас сегодня мужественный подбородок». Или: «Василий Иванович, какие у вас настоящие мужские руки!», «Василий Иванович, какие у вас умные глаза, с мопассанчиками внутри, которые так и светятся, так и лучатся!» В общем, достала она его. И он решился. Сказал ей, что придёт к ней в среду в 15:00. Она сказала, потупив глазки, что будет непременно его ждать во всеоружии.

В среду утром Василий Иванович отпросился у начальника и вместо обеда купил букет хризантем и небольшой тортик. На шампанское денег немного не хватало, а одалживать было некогда. Время подпирало, да не хотелось. Да и лень было стоять в ещё одной очереди.

И пошёл. Сначала шёл, потом на метро ехал. На троллейбусе тоже ехал. Потом опять шёл. И наконец, всё-таки дошёл.

Галина Петровна встретила его обворожительно, трепетно и радостно. Приняла тремя пальчиками букет. Понюхала, сложив губки бантиком. Сказала, что это её самые любимые цветы и лучшего букета, просто дивного, она в жизни не встречала.

Взяла она и тортик:

– Ах, какой миленький! Дорогой, наверное?

– Ну что вы, Галина Петровна, вовсе не дорогой. Дорого внимание. Не так ли? – не подумав, ляпнул от волнения покрасневший лицом, а может, и всем телом, Василий Иванович.

– Проходите, проходите. Что же мы с вами всё время стоим? Можем и присесть. Я уж вас так заждалась, так заждалась, честно говоря, – хозяйка пропустила гостя в квартиру и резкими движениями закрыла дверь тремя ключами, каждым – на три оборота. – У меня здесь не-большой ремонт – трубу прорвало. Вот и газеты, краска. Уж извините. Как это всё некстати.

В квартире на самом деле был полный бедлам. И не только от ремонта, но и от хозяйки.

Она пригласила Василия Ивановича на стоявшую посредине комнаты кровать. Кровать скрипнула. Василий Иванович вздрогнул. И тут на него со всей силой пахнуло от Галины Петровны духами «Сирень». Пахнуло запахом, который он не переносил с самого детства и от которого у него, кстати, была аллергия. Он от этого запаха чихал. Много раз и часто. Вот и сейчас он чихнул целых три раза.

Из разреза платья Галины Петровны на него пыхнуло обволакивающим тропическим липким жаром. Кокетливо взъерошив причёску и засучив рукава платья, как бы готовясь к сражению, Галина Петровна вдруг подскочила и ойкнула:

– А цветочки? Букетик ваших прелестных цветиков где? Ой, какая я рассеянная. Я его, конечно, на площадке на шкафчике оставила. Извините! Сейчас принесу. One moment, как говорят за рубежом. И в вазочку поставлю. Чтобы не засохли.

Галина Петровна страстно стрельнула на Василия Ивановича глазками, встала и пошла в прихожую.

Через минуту она возвращается и разводит в недоумении руки в стороны:

– Не могу открыть дверь. Ключи куда-то подевались. В прихожей всё посмотрела. Не нашла.

В голову Василия Ивановича сразу пришла мерзкая мысль: как же он выберется из этой квартиры, если нет ключей и её нельзя открыть изнутри? А снаружи никто не поможет. Не звонить же жене и не звать же её на помощь.

От мысли о жене Василия Ивановича сначала бросило в жар, а потом резко в холод, как из бани в прорубь, а потом снова в жар:

– Давайте, Галина Петровна, вместе по-о-оищем! Не мо-о-огли же они до-ома про-про-пасть, – стал вдруг заикаться неудачливый герой-любовничек.

– Конечно, найдутся. Просто завалились куда-то. Сейчас найдём.

Через час, перелопатив всю одежду Галины Петровны в прихожей и в шкафах, в других мыслимых и немыслимых местах, все её личные вещи в комоде, в тумбочках, всю посуду, газеты и стройматериал на полу, кровать, одеяла и подушки, парочка присела на стулья.

Желание отпустило Василия Ивановича минут 40 назад и не возвращалось обратно. Сейчас он думал и потел. Потел и думал. Вот ещё одна струя пота поползла по спине. Вот под мышками образовалось от пота два огромных пятна. Его носовой платок давно уже был насквозь мокрый от пота. На груди, на шее, на лбу и лысине. А сердце давало такие перебои!

«Кондрашка сейчас хватит», – подумал Василий Иванович и приготовился умирать. На лбу его выступил холодный пот, и мелкая противная дрожь пронеслась по всему телу.

– Найдутся ключики, – успокаивала его Галина Петровна, нежно гладя. – У нас с вами вон ещё сколько времени впереди!

– Да уж, – соглашался с ней Василий Иванович, – времени у нас навалом.

Он снова прошёл на кухню. Открыл окно. Высунулся. Шестой этаж. С шестого этажа он и с парашютом бы не прыгнул. А вот водосточная труба. Но где-то между третьим и четвёртым этажом не хватало два-три метра этой трубы. Видимо, сдали на металлолом. Вызывать пожарников? Не расплатишься потом за ложный вызов.

– Галина Петровна, – взмолился ухажёр, – прошу, умоляю вас, давайте не сидеть, а искать эти милые ключики. Они вам ведь тоже ещё пригодятся в жизни.

– Ума не приложу!

– А не надо ум прикладывать. Просто вспомните, куда вы их положили.

Ненароком Василий Иванович подвинул локтем коробку с тортом. Что-то звякнуло.

Дрожащей рукой он взял коробку за розовую ленточку:

– Ура! Вот они! Под тортом!

– И как они туда попали? – удивилась, широко открыв глаза, Галина Петровна. – Слава богу! Сейчас будем чай пить. Или… – замялась Галина Петровна.

– Или не будет, – хлопнул себя по лбу Василий Иванович и глянул на наручные часы, – совсем забыл, просто из головы выскочило, что я сегодня срочно должен завести документацию смежникам по распоряжению Пифагора Емельяныча. А сейчас надо бежать. Извините, рад бы продолжить нашу встречу, но…

Галина Петровна не успела и рта раскрыть, как её гость радостно открыл все три замка, отдал злополучные ключики хозяйке, взял со шкафчика и всучил Галине Петровне завядшие уже хризантемы, чмокнул её в щёчку, поморщившись от духов «Сирень», и, не дожидаясь лифта, чтобы снова не рисковать и случайно не застрять в нём, понёсся галопом вниз.

Василий Иванович выбежал из подъезда.

– Как же хорошо на воле! – воскликнул он и простёр руки к небу. Спасибо тебе, Господи, если ты есть.

После такого пережитого стресса Василий Иванович зарёкся: больше в жизни ни ногой! Сами понимаете к кому.

В Испанию!

Жили-были в Москве два человека – Андрей и Настя. Андрей работал преподавателем испанского языка в Московском лингвистическом университете. А Настя была представителем испанской компании в Москве.

И случилось же так, что Андрею приснилась во сне девушка. Он во сне тут же в неё влюбился. А потом встретил на улице девушку, точь-в-точь, один в один похожую на ту, которую он полюбил в своём сладком сне. Встретил её, но потерял в толкучке метро. А тут ректор направляет Андрея в командировку в Испанию.

Мама даёт сыну ценные наставления, как вести себя за рубежом и не опозорить могучий Советский Союз, и большую матрёшку в дорогу:

– Бери, сынок, она тебе очень может пригодиться на чужбине.

Андрей заказывает по телефону такси. Едет в аэропорт. И в накопителе видит… свою Настю.

Обычно строгая и неприступная, она почему-то вдруг взяла и сразу влюбилась в Андрея.

Уважаемый читатель! Так всё и было на самом деле! Я пишу без фальши. Правду сочиняю!

Настя прониклась к Андрею беспредельным доверием. Так бывает с девушками. И не только с девушками.

В общем, они познакомились, а тут и посадку на самолёт объявляют. Андрей взял свои и Настины вещи, и они пошли на посадку. Подъезжают к самолёту авиакомпании Iberia. Входят в салон, рассаживаются. Место Андрея с края в следующем, противоположном, от Насти ряду.

Рядом с Настей, слева, еле влезает в кресло полная женщина:

– Господи, для кого они такие тесные самолёты делают? Только не для людей!

Справа от Насти расположился парень с волосатой грудью. В расстёгнутой яркой рубашке и красном пиджаке, с огромной золотой цепью с крестом, браслетом и с перстнями на пальцах.

Входит смуглая испанская стюардесса и жестами показывает, как пользоваться спасательными средствами. Самолёт взлетает.

Андрей встаёт и обращается к толстушке:

– Мадам, будьте так любезны, давайте поменяемся местами. Моё место здесь рядышком. Вы же одна летите?

– Нет, ни за что. Я люблю у окна. И никуда отсюда не пойду. Я за это место валютой заплатила.

Андрей обращается к парню в красном:

– Слушай, будь другом. Пересядь на моё место, сделай такое одолжение.

– Пошёл ты! Мне самому с этой мамзель приятно побеседовать.

Парень с цепью достаёт бутылку виски, подзывает стюардессу, просит два стакана. Наливает себе и Насте:

– Ну что, красавица? Меня зовут Вася. Давай по маленькой за знакомство и за хороший полёт. Как говорят летчики: «Взлёт – опасно, полёт – прекрасно, посадка – трудная».

– Спасибо, не хочется.

– Ну, как знаешь, – Вася, морщась, пьёт из одного стакана и с удовольствием выпивает из другого.

Стюардесса развозит напитки, шоколад, воду.

Парень с цепью берёт себе ещё бутылку, шоколад, воду:

– Что, у меня денег нет, что ли?

Предлагает Насте шоколад. Она отказывается.

– Какая ты несогласная. Бери. Я плачу. Будешь так упираться всё время, хорошо не отдохнешь, не оттянешься. Учти! Не все такие добрые, как я.

Наливает себе ещё стакан виски. Выпивает, закусывая и пачкаясь шоколадом. Бумажку бросает между креслами.

Стюардесса развозит сувениры: галстуки, парфюмерию, кожгалантерею. Один мужчина подходит и выбирает себе галстук за 50 долларов.

Парень с крестом на шее говорит ему:

– Мужик, слышь, ты что, в натуре, не бери. Я точно такой в Москве за 500 долларов видел.

Затем выпивает ещё виски:

– За хороший отдых!

Через пять минут оприходовал ещё стакан, рыгнул:

– Pardon, – обернулся к Насте, закуривая.

Подходит испанская стюардесса и показывает ему на табло No smoking.

Парень ей по-русски шепелявит спьяна:

– Ну что воззрилась? Вижу, вижу, что здесь ходят без смокинга. Так я ж и есть без смокинга.

Стюардесса показывает ему знаком, что курить нельзя.

Парень уже пьян. Говорит стюардессе:

– Слушай, чувиха, не напрягай ты меня. То пристегнись, то не кури. Что, у меня денег нет, что ли?

Стюардесса настаивает, чтобы он потушил сигарету.

– Ну, хорошо, хорошо. Нет базара, лапуля. Я тупой, что ли?

Браток тушит сигарету. Стюардесса уходит. Парень выпивает ещё виски. Рыгает и снова закуривает.

Андрей подходит к нему, отнимает у него сигарету и гасит. Парень оторопел от такой наглости. Пытается встать и схватить Андрея. Андрей якобы обнимает его, а сам нажимает ему на сонную артерию и коротко и резко бьёт под дых. Тут же его подхватывает, обмякшего:

– Здорово, браток! Ну давай, давай, пошли на своё место.

Андрей подхватывает парня, перетаскивает на своё место и сажает. Сосед справа от парня заметался, пытается вскрикнуть, протестовать, машет руками:

– Товарищи, граждане, господа! Беспорядок! Где милиция?

Андрей делает ему знак молчать, прикладывая палец к губам. Мужчина загрустил и сел, отвернувшись в другую сторону от парня, в обиде подперев голову кулаком.

Мальчик услышал это и как закричит:

– Где милиция?!

– Ой! Мой сыночек заговорил! Какое счастье! Наконец-то. Заговорил. Спасибо вам преогромное. Теперь скоро и слово «мама» скажет!..

Рядом с пожилым кавказцем, которого зовут Валико, сидит девушка-гид и рассказывает ему, что в годы Отечественной войны 1812 года русские люди испытывали особую симпатию к испанцам, чья страна также подверглась наполеоновской оккупации. Восстание против французских захватчиков в Мадриде в мае 1808 года, жестокая расправа над патриотами, что послужило мотивом для написания испанским художником Гойей картины «Расстрел», мужественная борьба испанских ополченцев – всё это широко отозвалось в мире. В 1812 году, когда уже началась война, в российских Великих Луках был заключён договор о дружбе и союзе между Россией и Испанией. Когда же весной 1813 года Наполеону был нанесён окончательный, сокрушительный удар, Франция в спешном порядке оттянула свои войска из Испании. А народ Испании, не потерпевший захватчиков, начал борьбу против собственных правителей, феодалов, инквизиторов. Выходит, что Россия способствовала освободительному движению в Испании от оккупантов и собственных эксплуататоров.

Валико внимательно слушает и кивает головой…

Андрей садится рядом с Настей:

– Вот мы и летим вместе в Испанию. Я в первый раз. А вы?

– Я уже бывала там, но недолго. И только в командировках.

– А что же вы мне тогда не сказали, что уезжаете в Испанию, когда оставляли свой телефон?

– Во-первых, не до того было. А потом, видишь ли, я работаю директором представительства испанской фирмы в Москве, зарабатываю прилично. А тебя видела по телевидению, где ты участвовал в манифестации протеста. Узнала, что вам не платят деньги, ну и постеснялась сказать, что еду в турпоездку. Я еду на экскурсию, в турне по Коста-дель-Соль: Торремолинос, Малага, Марбелья – это Санта-Барбара в США 1970-х годов, фешенебельный район, где живёт, кстати, известный певец Хулио Иглесиас.

– И ты действительно испанский знаешь?

– Я оканчивала испанскую спецшколу.

– Вообще люблю испанскую культуру, искусство. А мой прадед воевал в Испании против франкистов. У него было много друзей в Испании. Он погиб в 1944 году.

– Жалко, что мы разъезжаемся. Как поётся: «Дан приказ: ему – на Запад, ей – в другую сторону». А давай сделаем так, если, конечно, захочешь. Я прочитаю свой доклад, соберу письменные тексты выступлений других и сбегу к тебе.

– Отлично! Ты присоединишься к нашей группе, и мы будем вместе отдыхать и знакомиться с Испанией. Наше постоянное место жительства – отель Gran Meliá Don Pepe в Малаге. Созвонимся.

Самолёт приземляется. Все начинают собираться.

Женщина напротив с возмущением будит парня с цепью. У того из брючины течёт. Под ним на полу образовалась лужа.

– Гражданин, гражданин! Да проснитесь же вы. Вы описались!

Тот открывает заспанные и осоловевшие глаза:

– А я и не спал…

На выходе толпятся встречающие с плакатами «Отель Gran Meliá Don Pepe», «Университет Гранады» и другими.

Настя садится в шикарный туристический автобус. Андрей – в более скромный. Университетский. Машут друг другу перед расставанием.

Актовый зал университета заполнен до отказа. Флаги. Президиум. Трибуна. Микрофоны. Кинокамеры телевидения. Председатель предоставляет слово для выступления заведующему кафедрой перевода кандидату педагогических наук Московского лингвистического университета Андрею Ветрову.

Андрей зашёл на трибуну:

– Уважаемые дамы и господа! Предлагаю вашему вниманию сообщение на тему «Психолингвистические и социокультурные аспекты переводческого билингвизма и типология языка перевода. Хаотические когнитивные процессы при переводе».

В это время в секретариате университета Гранады раздаётся телефонный звонок. Спрашивают Андрея Ветрова из России. Секретарша спешит с запиской в зал, где проходит конференция. Она спрашивает, кто такой Ветров и где он. Ей показывают на мужчину, выступающего на трибуне.

Андрей завершает выступление:

– Итак, можно с уверенностью сказать, что взаимопроникновение культур и языков в процессе длительного взаимодействия культур как раз и обусловливает некоторые общие характеристики переводческих идиолектов.

Зал взрывается аплодисментами. Секретарша передаёт Андрею записку. Он читает её, быстро раскланивается и выходит из зала. Забегает в свой номер, хватает вещи, пишет записку, оставляет её в секретариате университета и выскакивает на улицу в костюме, в галстуке, а на улице – жара +40 °С. У него под мышкой сумка и большая матрёшка.

Бежит к автобусной остановке. Автобус ушёл из-под носа. Андрей смотрит расписание:

– Чёрт, только через час!

А дорога каждая минута. Он выскакивает на шоссе. Мимо несутся машины. Едет подержанная машина. В ней двое совсем молодых испанцев – юноша и девушка.

– Смотри, Мигель, какой интересный человек в костюме в такую жарищу. Это не испанец. Да к тому же у него в руках матрёшка. Так это должно быть русский. Давай узнаем, что у него случилось. Что случилось, amigo?

– Автобус ушёл, а у моей девушки в отеле Gran Meliá Don Pepe изменилась программа тура. Она должна вот-вот уехать с группой. И тогда, если я не успею, она уедет. И мы больше не увидимся. Вы меня не сможете подбросить, если вам по дороге? Я заплачу.

– Не надо денег, amigo. Мы с Эленой только что поженились. И вот катаемся. Садитесь. Как вас зовут?

– Андрей.

– А как вы догадались, что я русский?

– А у нас дома тоже есть такая матрёшка, как у вас. Только маленькая. А вы в Испании первый раз?

– Первый. Ещё не успел толком что-либо увидеть. Я в Гранаде на международной конференции. Только что до-клад сделал, и вдруг приносят записку. Моя Настя уезжает. Ну я и рванул ей вдогонку.

– Ничего, Андрей, успеем, – газанул водитель.

– Так вы учёный?

– Да. А вы кто?

– Я владелец небольшого магазинчика, бутика, на пляже в Марбелье. Моя жена раньше была официанткой в баре, а теперь мы будем работать вместе с моей дорогой Эленой. Расширяться.

Мигель обнимает и целует жену в шею, а Элена лохматит ему волосы. За окном проносятся, мелькая, великолепные пейзажи, море, скалы, поля, дома в цветах.

По краю дороги идут две туристки. Их догоняет машина. Парень-водитель машет им из окна:

– Эй, девушки! Вас подвезти?

– Спасибо, – смеются они. – Мы уже не девушки. Нас только что подвозили.

Мигель несётся. Но вдруг в его машине что-то затрещало, задымилось. Он останавливается. Осматривает мотор:

– Всё, приехали. Ремонт на час, не меньше. Если не больше. Придётся вам, Андрей, снова голосовать. Давай, Элена, ему поможем.

Они все трое выходят на дорогу и голосуют. Андрей забыл матрёшку в машине.

Едет шикарный серебристый «линкольн». Неожиданно он останавливается. Из переднего окна высовывается здоровенный телохранитель. Опускается затемнённое стекло. Из окна машины выглядывает известный испанский певец Хулио Иглесиас и спрашивает:

– Что случилось, ребята?

Мигель:

– Господин Иглесиас! Глазам своим не верю! Это вы?

– Я, я. Что случилось?

– Тут один русский, большой учёный, Андрей, догоняет свою невесту Настю, а у нас машина сдохла.

– Нет проблем. Садитесь ко мне, сеньор Андрес.

Телохранитель певца вылезает из машины, открывает заднюю дверь «линкольна», и Андрей подсаживается к Хулио Иглесиасу.

Мигель говорит Андрею:

– Будете в городе, вызовите нам, пожалуйста, техничку.

Андрей благодарит Элену и Мигеля:

– Заходите к нам в гости в отель Gran Meliá Don Pepe. Посидим, поболтаем.

Хулио Иглесиас хлопает Андрея по колену и говорит шофёру:

– Поехали.

Потом обращается к Андрею:

– Ничего, дружище, не расстраивайся, найдём твою невесту, где бы она ни была.

Андрей отвечает певцу:

– Никогда бы не мог подумать, что Хулио Иглесиас, такой популярный певец, будет меня подвозить. Если я когда-нибудь соберусь написать сценарий российско-испанской музыкальной комедии, то эпизод встречи с вами обязательно в него включу.

– Вот что, сеньор Андрей, скоро будет мой концерт. Я вам и вашей невесте пришлю приглашения. Передайте привет от меня вашей Насте. Красивое имя, мне очень нравится. А как будет полное имя?

– Анастасия.

– Я напишу, пожалуй, песню о тебе с Настей, о том, как вы приехали в Испанию. Я люблю русских. Надеюсь, скоро буду выступать в Москве. Ваш народ открытый и человечный.

Они подъезжают к отелю Gran Meliá Don Pepe.

– Спасибо вам большое, что подвезли. Будете в Москве – приходите в гости. Вот моя визитка.

– Буду очень рад. Спасибо, сеньор Андрес, обязательно загляну. Счастья вам с Настей!

– И вам дай бог здоровья и счастья. До свидания!..

Андрей стучится в номер:

– (Поёт.) С гитарой и шпагой, с гитарой и шпагой я здесь под окном! С гитарой и шпагой я здесь под окном! Подожди, прелестница, поздно или рано шёлковую лестницу выну из кармана! Страсть кипит… Какая во мне кипит страсть-то? Забыл… Ладно.

Никакой реакции. Тогда Андрей ещё громче поёт:

– Страсть кипит… гремучая… в вашем кабальеро!

Никто ему не открывает. Он уже собрался уходить, но в это время из-за двери спрашивают:

– Кто там?

– Это я, Настя. Твой Андрей. Это я, дьявольски твой Андрей.