Текст книги "Праведный грех"

Советские и кубинские переводчики шёпотом переводят поздравление на ухо высоким чинам посольства и командованию.

– Мы, – продолжает советник, – собрались здесь сегодня, к большому сожалению, без родителей одного из виновников этого торжества, новобрачного Владимира. Они не смогли присоединиться к нам за этим праздничным столом, чтобы вместе с нами поздравить эту очаровательную пару молодожёнов с их самым счастливым, самым радостным в жизни днём и самым запоминающимся событием – законным бракосочетанием. Это не простая свадьба, товарищи, не ординарная. Это интернациональная свадьба! Так, видимо, было угодно судьбе, что Володя встретил милую Марию, свою суженую, здесь, в тропиках, в дружественной и близкой нам Кубе, далеко от своего родного дома. Мы пока не можем похвастаться большим числом таких свадеб, но теперь можно с уверенностью сказать, что начало этому делу положено. Как говорится, фундамент теперь есть! И я уверен, что наш офицер, военный переводчик Владимир Ершов, сделал свой правильный выбор. И вы, очаровательная юная Мария-Машенька, нашли своё счастье с настоящим русским парнем. Мы уверены, что вместе с Володей создадите крепкую, дружную, надёжную ячейку общества, семью, и у вас будет много детишек. Кто они будут? Как их назвать: кубинско-советские или советско-кубинские? Это неважно! Ведь это одно и то же. Ваша свадьба – это яркое выражение сплочения наших братских народов. Советского и кубинского. И это глубоко символично, друзья! Давайте же и дальше высоко держать знамя крепнущей дружбы между нашими народами. И я уверен, что выражу общие пожелания присутствующих нашим молодым: большого личного счастья, любви на долгие годы, благополучия и крепкого здоровья. Радости и счастья вам! А тебе, Володя, позволь тебя сегодня так по-отцовски, неофициально называть, желаю служебного роста. Для этого у тебя всё имеется: образование, знание языков. А теперь вот и семья у тебя тоже есть. Вот и всё, что я хотел для начала сказать, товарищи молодожёны. Горько! Горько!

– Ура! Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко! – закричали, вскочив, все гости.

Молодые крепко целуются. Долго не умолкает звон бокалов.

Встаёт отец Марии. Одновременно с ним поднимается и наш переводчик. Кубинец усаживает его рукой на место.

– Не надо меня переводить, – просит отец Марии, – здесь все прекрасно понимают по-кубински. Я, друзья, счастлив. И моя супруга тоже счастлива, потому что наша дочь встретила и полюбила такого хорошего русского парня, советского офицера, как Бладимúр Ерчов. Желаем вам, наши дети, большого счастья. Будь, дочка, верна и преданна своему мужу. Мы с матерью уверены, что у вас будет всё хорошо всю вашу длинную и радостную жизнь. Теперь наши дети, дети всех простых кубинцев, не только одних богатеев буржуев, получили возможность быть счастливыми и уважаемыми людьми, а не людьми второго сорта, как раньше. Теперь наши дети могут пользоваться теми же благами, какими ранее пользовались только богатые. Я рад видеть наших детей, Болодю и Марию, счастливыми. Давайте же мы все выпьем за молодых. Счастья вам, детки, на долгие годы! Здоровья и благополучия, Болодья, вашим родителям! Жаль, что их здесь нет, но когда-нибудь мы с ними обязательно познакомимся. Как у вас принято говорить?

– Горько! – произносит военный советник.

– Горико! Горико! – почти кричит отец Марии.

ВИА играет туш. Отец, мать, бабушка и дедушка Марии, а также все гости аплодируют, так как молодые в очередной раз крепко целуются.

Рытов подходит к Олегу:

– Ты готов?

– Валентин Михайлович, может, не к месту, а?

– К месту, к месту. Это ж стихи о тех подругах и жёнах, которые ждут там, в Союзе, своих женихов и мужей. Давай! Я тебя сейчас представлю. Это приказ!

Замполит Рытов идёт на своё место и стучит вилкой по бокалу:

– Товарищи! Дорогие жених и невеста, теперь уже муж и жена! Я предоставляю слово сослуживцу нашего жениха Олегу Островскому, который прочитает стихи известного советского поэта и переводчика Сергея Гончаренко! Итак, Олег, смелее, смелее!

Раздаются аплодисменты. Олег скромно поднимается из-за стола, неловко кланяется и тихо начинает читать стихи:

 
А в году – за семь полусотен дней,
За четыре дюжины недель.
До России – тридевять морей.
А в России – белая метель.
 
 
А в России – белая пора.
По дворам сугробы – набекрень.
Для тебя уже давно – вчера
Мой ещё не начавшийся день.
А в России – белая земля.
Ты выходишь утром на порог
И не знаешь, где я от тебя —
То ль на запад, то ли на восток.
 
 
Ну а здесь? Здесь бьёт из-под земли пальма,
Как зелёный водомёт.
Ну а здесь, в немыслимой дали,
Даже месяц задом наперёд.
 
 
Здесь, на пышном пиршестве стихий,
Сожжено всё матушкой зимой.
Бормочу я снова, как стихи,
От тебя последнее письмо.
 
 
Здесь как кубки звонкие слова:
Сибоней, Ориенте, Мариэль.
Где-то там в кустах кричит сова.
До России – тридевять морей!
 

Оркестр играет вальс «Амурские волны». Молодожёны кружатся в танце. К ним присоединяются другие пары. Оркестр исполняет песню «Мой адрес Советский Союз».

Анатолий берёт гитару, трогает струны. Владимир и Мария поднимаются из-за стола, подходят к нему.

– Толь, а давай нашу любимую, – просит Константин.

– Это какую? «Не уезжай»?

Анатолий перебирает струны, запевает. Константин, Владимир и Олег ему подпевают:

 
Сердце бьётся в такт колёсам,
Вырвется сейчас.
Подожди ещё немного,
Подожди хоть час.
 

К поющим ребятам подходят кубинец с гитарой, пары молодых кубинцев и русских:

 
Всё смешалось: море, ветер,
Солнце, небо – всё на свете,
Ласка и разлука, и любовь.
Без тебя мне очень плохо.
 
 
Я сейчас глаза закрою.
Так, что из-под век забрызжет кровь.
Счастье вместе с болью ты принёс.
Пусть растает боль под стук колёс.
 
 
Не уезжай! Не уезжай!
Не уезжай! Не уезжай!
Сон всё это или сказка, кто бы мне сказал!
Ну скажите, отчего не вижу больше милые глаза?
Хочешь небо или звёзды?
Хочешь зиму или вёсны?
Хочешь, я приду к тебе сама?
 
 
Но ведь я приду навечно.
Руки положу на плечи.
Будешь пить любовь в моих глазах.
Мчусь, неведомо куда. Куда? А-а-а!
Вслед за мной беда, беда, беда.
 
 
Не уезжай! Не уезжай!
Не уезжай! Не уезжай!
 
 
Пусть судьба неумолима! Пусть жестока к нам!
Я хочу вернуться к синим от ветров глазам.
У меня одна дорога. У меня одна тревога.
Руки, лишь одним верна я вам.
 
 
Понимаешь: очень много.
Вспоминаешь: так немного!
Никому тебя я не отдам!
Вечность… даже вечность пусть умрёт!
Пусть любовь её переживёт!
 
 
Не уезжай! Не уезжай!
Не уезжай! Не уезжай!
 

Праведный грех

– Друзья! Ну где же запропастились эти Инна с Эдиком? Сколько их можно ждать? – показал рукой на старинные деревянные настенные часы с маятником добродушного вида Володя.

На часах было 19:50.

– Ладно, пускай себе тешатся и нежатся. Придут. Раз Инка обещала, значит, придут, – сказала Светлана, блондинка с длинными волосами.

– А теперь выпьем за нашу первую семейную пару, которая сложилась на целине, – Юрий Никулин, старший по возрасту всех собравшихся целинников разных годов, поднял бокал с вином. – За Наташу и Игоря Смирновых. Это они влюбились друг в дружку и поженились сразу по возвращении в Москву после нашей первой целины в 1964 году. И вот уже столько лет счастливы в браке. Что вы такие хмурые оба? Повздорили, что ли? Да возьмитесь вы за руки! За вас! Да, ребята? Горько!

– Горько! Горько! – закричали вразнобой все бывшие целинники, стоящие вокруг большого круглого обеденного стола, уже принявшие на грудь.

Но Наташа лишь хмуро взглянула на мужа и, не чокаясь с ним, молча выпила. Игорь тоже не собирался идти с женой на мировую, судя по его взъерошенному виду.

Анатолий выпил рюмку водки и намазал себе большой бутерброд с маслом.

– Ты чего это? – спросил его атлетически сложенный Алексей.

– Чтобы не запьянеть.

– А ты не пей и не запьянеешь. А так только добро переводишь. И водку, и масло.

– Разберутся. В семье всякое бывает, – философски произнёс Юра Никулин, приветствуя супругов Смирновых поднятой рукой с рюмкой. – Поехали!

Он опрокинул в рот наполовину наполненную рюмку вина.

– Тебе откуда знать-то? – спросил его Александр, невысокого росточка очкарик с кудрявыми волосами, слегка заикающийся временами. – Ты во-от, ты же вот на сколько нас всех старше, а так и не же-ени-ился до сих пор. Нам ещё простительно, но не тебе!

– А ты чего такой? – Володя обнял за плечи долговязого, худощавого Сергея.

– Я же после работы. Устал. Разморило. Пойду-ка я в спальню прилягу. Просто полежу с полчасика. С вашего позволения, а?

– Конечно, иди, – ответил Володя, хозяин квартиры в отсутствие родителей, и обратился к присутствующим. – Слушайте сюда, друзья. Давайте потанцуем! Повеселимся, как говорится, от души! Мы ведь сколько лет хотели встретиться, а собрались все вместе почти через 10 лет после третьей нашей целины в 1967 году. Я не считаю встречу в ресторане на свадьбе Натали с Игорьком. Только тогда и виделись все. Конечно, кто-то с кем-то встречался, общался. Перезванивались. А вон сколько уже лет прошло. И наконец-то мы снова вместе! Танцуют все! Хватит пить!

– Давайте встряхнёмся! Разбиваемся по парам, но чтобы всем всех хватило, – засмеялась, подмигивая ребятам, манерная толстушка Галя.

Володя включил большой кассетный магнитофон. Столовая наполнилась пронзительной мелодией – песней в исполнении Бренды Ли. Юра погасил люстру и включил торшер с двумя жёлтыми пластиковыми плафонами. Для интима.

Все разбились на пары. Только Наташа и Игорь сели в кресла. Наташа стала рассматривать журнал мод. Игорь встал и начал перебирать статуэтки на хельге.

– Почему ты одна здесь? – Володя привлёк было к себе Свету, но та решительно отстранилась. – Где муженёк-то?

– Он в командировке. В Италии.

– Далеко.

– Далеко.

– Ты такая стала! Аж дух захватывает! – Володя положил Светины руки себе на плечи, а свою правую руку положил на партнёршу – чуть ниже талии.

– Я тебя попрошу! Руки! Руку убери!

Света решительно освободилась от Володиной руки и убрала свои руки с его плеч.

– Всё-всё! Я что? Я понимаю. Ну всё равно ты чудо! Ты мне всегда нравилась. Давно!

– Ты хороший, но ты мне никогда не нравился. Ни тогда, на целине, ни сейчас. Ты не в моём вкусе. Вот муж мой…

– Вкус – это аргумент. Сильный! Весомый! Вот мы с женой, бывшей моей женой, не сошлись, как потом выяснилось, во вкусах. Вот теперь я и один.

– Сочувствую.

Таня с Алексеем плавно двигались в танце. Так душевно и красиво.

Когда песня закончилась, Юра Никулин с радостью отделался от Гали и включил люстру.

– Так, за Смирновых пили, – командует по привычке Юра, который привык быть авторитетным секретарём комсомола на своём потоке в институте и тамадой в компаниях – Теперь предлагаю тост за интернациональную, так сказать, дружбу. А именно за нашу болгарскую гостью Дану. Анатоль, где вы познакомились? Где ты откопал эту кралю?

– Что такое краля? – с акцентом спросила Даня.

– Краля – это очень красивая девушка, – пояснил ей Анатолий и продолжил для всех, – она приехала к нам на практику по обмену.

Толя откусил кусок от бутерброда со сливочным маслом.

– А, понятно. Ну тогда за советско-болгарскую дружбу! За глубокоуважаемую Дану, представительницу Болгарии, – поддержала Юру Ольга.

Бывшие целинники подняли бокалы за Дану и Толю, которые стояли, обняв друг друга.

– За дружбу! – чокаются все.

Юра Никулин садится в кресло, берёт в руки гитару. Перебирает струны и настраивает гитару.

Володя отводит Толю в сторону, подмигивает ему таинственно:

– Что, Толян, уже успел оприходовать свою болгарку?

– Ты знаешь, ещё нет. Строптивая такая попалась. Упёртая! Две недели бьюсь. Всё без толку.

– Но ты надежды, я полагаю, не теряешь?

– Даже не знаю. Я не особенно напрягаюсь по этому поводу. Молоденькая она. Не хочу её портить. Лучше уж так, платонически, – вздохнул тяжело Анатолий.

Володя обращается к гостям:

– А теперь давайте встряхнёмся! Для лучшей перистальтики наших желудков.

Он снова включает магнитофон. Все, кроме Смирновых и Никулина, задвигали бёдрами под рок-н-ролл Turi-Furi.

Когда танец закончился, Юра настойчиво обратился к Володе:

– Выключи магнитофон. Оставим пока танцы-обжиманцы! Давайте-ка лучше споём!

– Возьми гитару, возьми гитару, – пропела Галя.

Все рассаживаются. Кто в кресла, кто на стулья, а некоторые – прямо на пол, на подушечки. Женщины садятся, закрывают подолами платьев и юбок оголившиеся коленки.

– А помните, как мы строили кошары для овец из бута, который нам привозили из карьеров, где зэки его рубили и нам отгружали? – спрашивает Володя. – Вот шрам у меня на руке до сих пор. Это когда трёхметровые козлы на меня упали. Хорошо, что Алёшкин их слегка придержал и в сторону направил. Они ведь, эти козлы, неподъёмные. И хорошо я висок локтем прикрыл. Так и упали на меня, на голову. Я сознание потерял. Если бы не бугор наш и не моя подложенная рука – конец мне, однозначно!

– Да, а вот Илью мы потеряли. В грозу под ливнем работал на кране «Пионер». Без резиновых рукавиц. И его током… Сколько ни делали ему искусственное дыхание «рот в рот», не помогло, – вздохнул Анатолий.

– А меня, – рассказывает Александр, – послали за 100 вёрст пешком лёд на холодильнике рубить. Для покойников. Там машина с целинниками из другого отряда перевернулась и несколько человек придавила. А мы были ближе всех от места происшествия, вот нас и попросили помочь. Ночью идём мы с товарищем мимо старых заброшенных кошар, можно сказать доисторических. Страшно вспомнить. В напряжении идём. На кошарах стервятники здо-о-ро-овые сидят. И вдруг передо мной – большой лист белой бумаги. Я как по нему ногой вдарю! А нога у-ушла во что-то мягкое. Это оказалась большая белая собака, а не бумага. Собака на нас как окрысилась, я аж взмок. В руках ничего нет. Эти птицы стаей взлетели. Мы думали, нас заклюют. Сейчас вспоминаю эту нашу хо-одку – прямо дрожь по телу.

– А как в траншеях носилки 40-килограммовые или больше с цементом таскали? Пыль из стекловолокна летала в воздухе и светилась на солнце. А нам ведь респираторы не давали, – вставил Игорь.

– А помните, как за 20 километров в баню ездили? В немецкий посёлок. Возвращались после такой дороги в наш лагерь опять все запылённые и грязные, – сказала Таня.

– А как-то к нашему приезду Савченко, как оказалось, развесил в бане, в женской раздевалке, надутые цветные шары и презервативы. Украсил её! – засмеялся наконец Игорь.

– А как мы душевно допоздна, иногда до зари пели вечерами у костра, – вздохнула Галя. – Мечтали о скором счастливом будущем.

– А как Володьку послали за баранами на бешбармак, – вспомнил, смеясь, Алексей, – на вечер в честь отъезда. Он отобрал самых больших, но не кастрированных, а они оказались невкусными. Пришлось казахам снова отлавливать баранов в степи, но уже кастрированных.

– А кто сжёг наши сортиры деревянные перед самым отъездом уже на второй целине?

– А нас, – вспомнил Володя, – послали вчетвером разгружать вагон с насыпанным цементом. После первого дня работы спали вповалку в сторожке обходчика. Дырки от мышей заложили камнями. И на пол так и повалились. А когда мы разгрузили вагон, были все белые и насквозь пропитанные цементом. Пошли на речку мыться и – «зацементировались». Цемент на нас застыл, как в фильме «Джентльмены удачи» на беглецах из тюрьмы… А мне ещё раз «крупно повезло». Пришли машины со шлаком из Караганды. Надо было их за ночь разгрузить. Натянули на себя, кто что мог. Я вместо кед надел кирзовые сапоги. В темноте прыгнул с окна первого этажа в строящийся дом за лопатой. И гвоздь «десятка» прошил мне сапог прямо между пальцами ног! Это кирзовый сапог, а если бы я был в кедах?! Ходил бы сейчас без ноги, наверное.

Галя отхлебнула из фужера шампанского:

– А давайте споём сначала «Гимн целинников».

– Нет, давайте сначала «Целину родную». Старая песня, но хорошая, – наставительно изрёк Никулин.

Все его поддержали. Юра присел, и бывшие целинники запели:

 
Можешь ли представить, целины не зная:
Небо голубое, дымка голубая.
Всюду степи, степи без конца и края.
Целина родная, вот ведь ты какая!..
 

– А вот теперь «Гимн целинников». Понеслась!

Юра перешёл на другие аккорды. Приятели дружно и бодро запели эту песню.

Компания закончила петь. Ольга берёт другую гитару. И так, в две гитары, они дружно, как много раз ночью у костра на целине, сразу переходят к другой песне, которую все хором радостно подхватывают, раскачиваясь в стороны и глядя друг на друга радостными от умиления глазами:

 
Обязательно, обязательно
Я когда-нибудь женюсь,
Обязательно, обязательно
Подберу жену на вкус.
 
 
Чтоб была она симпатичная
И слегка курносый нос,
Обязательно, обязательно
рыжеватый цвет волос,
 
 
Рыжая, рыжая, на свете всех милей,
Рыжая, рыжая, не своди с ума парней,
Рыжая, рыжая, ты на свете всех милей,
Рыжая, рыжая, не своди с ума парней.
 

Раздался телефонный звонок. Володя встал, дал рукой знак петь тише и снял трубку.

– Да ты что? – Володя изменился в лице. – Когда это случилось? Два часа назад? Я понял. Пока.

(Все перестали жевать, петь, пить.)

Володя хочет положить трубку на аппарат дрожащей рукой и не может никак попасть на рычаг. Наконец ему это удаётся. Вопрошающие взоры направлены на него.

– В чём дело? Что случилось? – спросила робко Наташа.

– Вот, друзья, – язык Володи заплетается, подбородок дрожит, он проглатывает слюну, – только что погибли… Инна и Эдик.

– Как? – побледневшая враз Галя обводит глазами присутствующих. – Как так погибли?

Все замерли и выжидающе посмотрели на Володю.

– Ну говори же, рожай! – не удерживается Света.

Дана пошатнулась. Толя её поддержал двумя руками. Никулин выронил гитару, и она, звеня струнами, с грохотом упала на пол. Повисла жгучая, тревожная тишина.

– Они вышли из дома и пошли… поехали к нам. И вдруг… кирпич… с крыши… прямо на голову Эдику… Кровь, мозги по асфальту. Мгновенная смерть. А Инна… Инка вернулась домой, вызвала скорую и выбросилась с пятого этажа.

Все в шоке. Никто не мог ничего сказать. Саша потянулся к бутылке водки. Сергей вышел из спальни и застыл, тупо глядя на всех. Саша выпил водки, схватился за горло и побежал в туалет – его на ходу рвало. Он зажал рот руками.

– Бедные. Они так любили, – протянула Наташа.

– Инка… Она была такой светлой, лучезарной, подвижной. Эдик… Просто такого больше не найдёшь! Инна… самой живой была из нас, самой жизнерадостной! И накануне свадьбы… такое. Вот это любовь! Не смогла пережить смерть любимого, – вздохнула Галя. – Как в песне, помните, про лебедей.

– Ребятки! Кого мы так сразу потеряли! – вздрагивая, прошептала Оля, размазывая пальцами тушь на глазах.

– Кошмар! Я представляю эту картину. Ужас, что испытала Инна. Пронеси и помилуй, Господи! Бедные! Инка так любила жизнь. Надо ценить это благо – жизнь! – Галя перекрестилась и стала вытирать слёзы краем юбки.

– Судьба – индейка, – прошептал Юра.

– Смерть. Так внезапно. А я так хочу жить, ребята! Особенно сейчас так хочется жить! Жить! – произнёс, как крикнул, Алексей.

Толя оставил свою болгарку и подошёл к окну. Сергей взялся за виски и убрался обратно в спальню. Наташа пошла молча на кухню. За ней потянулся и её супруг.

Сергей увидел, как в полутёмную спальню вошла потерянная совсем Светка и отрешённо – как невменяемая села на кровать напротив Сергея.

В спальню вошёл Володя, закрыл за собой дверь, подошёл к Свете, поднял её с кровати, обнял, безропотную, за плечи и стал целовать её волосы, шею, грудь. Света не сопротивлялась. Стояла как деревянная. Володя задрал её платье и нежно, потихоньку снял с неё трусики, уложил её на кровать. Она легла на бок, не думая о том, что с ней делают, головой к Сергею, который в шоковом состоянии молча созерцал происходящее. Володя быстро скинул с себя ботинки, снял брюки и трусы. Лёг у стенки, за Светой. Задрал ей платье, прижался к ней всем телом.

Сергей заметил, как расширились и стали мигать часто-часто Светины глаза. Потом она вскрикнула, изогнулась, вздрогнула и застонала, глядя уже немигающими глазами прямо в глаза Сергею. И смотрела, вздрагивая и постанывая, смотрела на него…

Каждый из оставшихся в столовой думал о чём-то своём, уставившись в какую-то точку на стене или закрыв глаза.

Дана подошла к Анатолию и прижалась к нему, как бы ища опоры и защиты. Он стал гладить её по голове.

Никто и не заметил, как скромняга Оля как-то робко и нерешительно шепнула что-то на ухо Алексею, и они незаметно друг за другом удалились из столовой…

В спальню вошла Таня. Взглянула совершенно спокойно и индифферентно на Свету с Володей, на Сергея и села на свободную кровать за шифоньером. Закрыла глаза, безвольно опустила руки и затряслась, рыдая.

Сергей встал, подошёл к Тане, робко спросил:

– Танюша, давай?

– Давай, – не глядя на него, как бы давно ожидая его предложения, сразу согласилась она.

Они быстро разделись и буквально рухнули на кровать.

– Только я сверху, – прошептала Таня.

– Хорошо…

Александр стоит на лестнице и нервно курит. На кухне Игорь рукой смахнул на пол какие-то тарелки с едой, пластиковые бутылки с кухонного стола, рывком бросил жену на стол, стащил с неё трусики.

– Родная моя! Дорогая! Любимая! – почти кричал Игорь в экстазе.

– Ой! – только и вскрикнула Наташа, самозабвенно отдаваясь мужу.

В столовой остались Анатолий с Даной, Юра Никулин с гитарой в руках и Галя на диване в глубокой задумчивости.

Толя взял за руку Дану:

– Пошли?

Дана кивнула головой в знак согласия. Толя повёл её за собой на кухню. Войдя туда, они увидели такую картину: супруги Смирновы в страсти занимаются от души любовью, забыв все обиды и обо всём на свете.

Дану заколотило. Толя взял её на руки и понёс в спальню родителей Володи. Открыл дверь ногой, а там… Там он увидел то, о чём по этому поводу гениально высказался один мудрый человек: «Я продолжаю простое движение. Я продолжаю для продолжения…» На двуспальной кровати метались в свете ночника мокрые уже Алексей и Оля, неистово, исступлённо, в жизнесозидательной страсти обнимая, лаская, целуя друг друга везде.

– Так! Так! Сильнее! – приговаривала она в такт в ответ на ласки Алексея. – Да! Да! Да!

Тогда Анатолий поставил в коридоре Данку, оглядел бешеными глазами прихожую, увидел встроенный шкаф для одежды. Распахнул его, стал вытаскивать из него и бросать на пол и летнюю, и зимнюю одежду. Не разбирая, всё в кучу. Потом резким движением порвал на болгарке блузку, расстегнул и сорвал с неё бюстгальтер. Оголив её небольшую грудь, начал целовать шею, её напрягшиеся розовые сосочки. Положил Дану на кучу одежды и сорвал с неё, вернее просто порвал, кружевные трусы. И упал на неё. Дана закусила губу, а Толя впился в её окровавленный рот.

Дана закрыла глаза, слабым голосом ахнула и потом только мотала головой из стороны в сторону, вскрикивая и изгибаясь в сильных руках мужчины…

Юра Никулин посмотрел на сидящую с опустошёнными глазами Галю. Оба слышали крики и вздохи, доносящиеся из приоткрытой двери в спальню и из коридора. Юра положил тихо гитару на стул, прошёл в коридор. Перешагивая через разброшенную в коридоре на полу одежду, глянул на Анатолия с Даной и вышел из квартиры. Увидел стоящего у лифта Александра.

– Такие вот дела, – похлопал он по плечу Александра. – Позвони, когда будут проводы и похороны.

– По-озвоню.

– Живи!

– И ты тоже жи-иви!

Александр прошёл мимо сплетённых в углу коридора тел Анатолия и Даны, вошёл в столовую. На диване сидела Галя, закинув голову, сжав плотно губы, задрав юбку и запустив правую руку себе в трусы. Увидела Александра. Он развернулся, чтоб выйти, но услышал резкий крик Гали:

– Стой! Назад!

Александр повернулся.

– Иди ко мне!

Александр подошёл к Гале.

– Ближе!

Он подошёл ближе.

– Ещё ближе!

Галя притянула Александра за ягодицы к себе, нагнулась, подавшись вперёд, стала расстёгивать у него ширинку. Протиснула в неё руку и сильно сжала то, что попало в её ладонь.

Открылась дверь, и в столовую медленно вошли один за другим в мятых одеждах Света, Таня, Сергей и Володя. Их увидели Галя и Александр. Галя отпрянула от Александра и стала вытирать рот тыльной частью кисти, а Александр убрал своё хозяйство в штаны и начал приводить себя в порядок. Практически одновременно в столовую подтянулись и остальные: Анатолий с Даной, Алексей с Олей, Наташа с Игорем. Сгрудились молча вокруг стола. Мужчины разлили водку по стаканам – и мужчинам, и женщинам. Всем поровну. По полстакана.

– За Инну с Эдиком! Не чокаясь! – сказал Алексей.

Не глядя друг на друга, все выпили до дна. И цепочкой, как по приказу свыше, направились к выходу из квартиры. Только Анатолий вёл за руку свою болгарку в блузке с разорванными краями, которые та стыдливо придерживала, прикрывая грудь.

Володя тронул рукой Свету:

– Я тебя провожу?

– Нет! Мы с тобой не знакомы!

И громко так, чтобы её слышали все:

– Мы никогда с вами здесь не виделись! Никогда! И вообще здесь ничего не было! Запомнили?! Ничего! Всем ясно?!

Она яростно и зло обвела всех глазами.

Бывшие целинники покорно склонили головы, как бы соглашаясь. Больше их встреч не было никогда.