Текст книги "Праведный грех"

Учительница-исцелительница

Учительница в зелёном в белый горошек крепдешиновом платьице уже устала объяснять Михаилу решение задач по алгебре, геометрии и тригонометрии. Хоть кол на голове теши! Ничего в него не лезет. Но что делать? Михаил тянет на серебряную медаль. А то и на золотую. А это для вечерней Школы рабочей молодёжи, где одни прогульщики и никто не хочет учиться, редкость. И престижно. Всего пять человек тянут на медали из потока. Вот и пришлось ей опять задержаться после уроков, чтобы с ним персонально позаниматься. Немного его натаскать. Но она не злится. Учительнице слегка за 30. У неё добрые лучезарные глаз, вьющиеся каштановые волосы.

А Михаилу всё легко даётся, кроме этой проклятой алгебры. Он и поступать собрался в гуманитарный институт. И по гуманитарным наукам у него одни пятёрки.

Беда ещё и в том, что он уже два года как по уши влюблён в свою училку по математике, почти девочку, хотя ей и за 30. Так и сочетаются в нём ненависть к математике и любовь к математичке.

Учебники и тетради лежат на учительском столе. Михаил сидит за первой партой перед этим столом, а Юлия Михайловна всё ходит по классу на высоких каблуках. Попробуй походить на каблуках несколько часов! Она уже устала ходить туда-сюда. Устала вдалбливать в тупую голову Михаила свои науки, формулы, законы, хотя мордочка у него симпатичная.

– Ну хоть эту задачку вы поняли, как решать?

– Да, спасибо большое, дошло наконец. Понял.

– Ну наконец-то! Тогда на сегодня последнюю объясняю, как решается.

Юлия Михайловна встаёт коленками на стул и склоняется над учебником. От усталости практически легла грудью на стол.

Михаил смотрит в учебник, но больше в вырез платья учительницы – на две нежные, почти груди, слегка расплюснутые под тяжестью женского тела. Учительница замечает, куда направлен взгляд её ученика и что его интерес больше вызывает её грудь, чем предмет обучения – алгебра. Она, смущённая, встаёт, поправляет платье снизу и на груди.

– Юлия Михайловна, – вдруг взмолился Михаил, – я уже не могу здесь заниматься. Эти беготня и шум в коридоре, крики. Всё отвлекает. Что-то плохо всё в голову лезет. А скоро экзамены. Выпускные. Мне бы на госэкзаменах хотя бы за троечку зацепиться.

– Это поправимо, если приналечь.

– Вот и я об этом. Не хочу вас позорить. Вы столько сил и времени на меня тратите. А у вас дома нельзя позаниматься? В спокойной обстановке. Чтобы не отвлекаться.

– Время-то вообще есть. Пошли. Только серьёзно. Не отвлекаясь.

– Ни-ни!

Юлия Михайловна смотрит на часики:

– Ещё два часа сегодня можно.

Она смотрит на Михаила, который дрожит мелкой дрожью.

– Вам не холодно? Вы не простыли? Может, перенесём занятия?

– Пройдёт. Это так, нервное.

Они идут к дому учительницы, который недалеко от школы Поднимаются по лестнице на третий этаж.

Юлия Михайловна открывает ключом дверь. Заходит. Следом за ней на дрожащих ногах в квартиру входит Михаил и, буквально теряя сознание, припадает со слезами на глазах к груди своей учительницы, обхватив руками и сильно, судорожно сжимая её бедра.

– Что ты, что ты? – она вытирает ему слёзы на глазах и щеках. – Что такое, маленький? Что вдруг случилось?

– Я вас люблю! Давно!

– Как я сразу, дура такая, не догадалась? Бедненький ты мой! Подожди. Я сейчас. Вот водички попей, – она протягивает Михаилу стакан с водой.

Михаил лязгает зубами о край стакана. Юлия Михайловна убегает в другую комнату. Возвращается босиком в одной комбинации и без лифчика. Прижимает Михаила к себе и начинает его раздевать, лаская везде. По ходу раздевается и сама. Когда на Михаиле остаются только трусы, а на ней самой – трусики, она тянет его под одеяло на кровать. Там она стягивает с безропотного юноши трусы и снимает свои кружевные трусики с оборочками. Тяжело дыша, оба скрываются под одеялом.

– Дай руку. Подержи здесь, – она берёт Михаила за руку и кладёт его ладонь туда, между своими ногами.

Пальцы Михаила пробираются сквозь густые волосики и проваливаются в широкую влажную трещину. Нежную мягкую ложбинку. Ладонь его наполняется чем-то липким и густым. То ли жидкостью, то ли чем-то клейким.

– Тебе так хорошо?

– Очень!

– Тихонько, медленно. Не спеши! Ложись на меня. Не бойся, не раздавишь. Так.

Михаил целует лицо учительницы, всю её шею, ушки, волосы, грудь с напрягшимися розовыми сосочками. Одной своей рукой Юлия Михайловна берёт руку Михаила и начинает гладить ею свою грудь. А сама, постанывая, облизывает языком свои сухие губы.

– Пальчиками сожми мои сосочки. А теперь иди ко мне, не дрожи. Вот так. Сейчас. Тихонько. Тихонько. Не спеши! Вошёл? Не торопись! Хороший мой! Вот так. Получилось! Всё получилось! Прекрасненько. Не спеши. Ох! Так! Так! Так, Мишенька! Мишутка! Так, родненький ты мой! Единственный! Ну его к чёрту, это одеяло! Долой его! Хочу видеть тебя всего! Твои глаза! Тебя всего!

– Я тоже, – стонет Михаил. – Ты самая красивая! Я ещё никогда таких не встречал! Ты нежная и ласковая, как моя покойная мама. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

– Так ты без мамы? Бедняжка! Я тоже хочу быть с тобой. Расслабься. Повернись лицом к стене. Дай мне свою руку. Поспи немного. Тебе надо поспать!

– А ты не уйдёшь?

– Куда теперь я от тебя денусь?! Спи. Бай-бай!

Сердечко молодой женщины никак не хочет успокоиться от пережитого тоже первый раз в жизни. Оно замирает, трепещет, бьётся, колотится, судорога проходит по молодому телу женщины, губы сухие совсем.

Юлия Михайловна глубоко вздыхает, расслабляясь. Рука Михаила, соскользнув с её груди, ложится плавно на простыню. Оба, обнажённые, почти одновременно засыпают. Таким дивным спокойным сном, переполненным счастьем…

На выпускных экзаменах Михаил должен был получить твёрдую двойку по алгебре, но комиссия, пошушукавшись и поохав, снисходительно пошла ему навстречу и поставила тройку. С минусом. В уме. И остался выпускник-неудачник без золотой и без серебряной медали. Но зато с памятью о своей первой любви к своей учительнице Юлии Михайловне на всю свою оставшуюся 52-летнюю жизнь.

Да здравствует Испания!

Солнечное зимнее утро. 11:00. Мороз. Красивый заснеженный лес. По шоссейной дороге, расчищенной снегоуборочной машиной, молча идут три молодых человека. Скользя, спотыкаясь и останавливаясь время от времени передохнуть. Это высокий, одетый в бежевую импортную куртку на меху с молнией и в вязаной шапочке Илья. Владимир. Пониже ростом, кряжистый, широкоплечий, тоже в шапочке и куртке, но чёрной. И Олег. Постарше товарищей. В зимнем длиннополом чёрном пальто, в ношеной пыжиковой шапке-ушанке. С усами. Видно, что он из провинции, малоимущий студент.

Парни останавливаются около металлических ворот без одной створки. Илья и Володя ставят на снег спортивные сумки, а Олег – чемодан и авоську, в которой что-то лежит, завёрнутое в газету. Они снимают перчатки, начинают растирать щёки, носы, подбородки, уши.

– Красотища! – восторженно произносит Олег. – Напоминает мою Сибирь.

– Лепота! Отдохнём по полной программе! – оглядываясь вокруг и задирая голову, выдыхает Владимир.

– Я давно хотел такого! Ни больше ни меньше. Кажись, добрались. Ух! – поднимает кулак Илья.

– Слава богу, а то я совсем продрог в этой фуфайке, – Илья дёргает за полу свою куртку.

– Да ладно тебе, не болтай! В такой финской куртке замёрзнуть!

Илья, пристыженный, замолкает. Потом берёт двумя пальцами подол Володиной куртки и делает ему комплимент:

– А вот Володькина куртка хоть и отечественного производства, некрасивая, зато толстая и действительно тёплая.

– Ещё один бросок! Ещё одна попытка! Вперёд! – командует Олег, подхватывая чемодан и авоську.

Его сокурсники берут сумки и через три минуты подходят к большому кирпичному зданию. Это административный корпус, тоже с жилыми номерами для отдыхающих и пристроенной к нему столовой. Лепная надпись над входом в здание дома отдыха: д/о «Коммунальник». Справа в сугробе они видят деревянную доску объявлений. На прибитом к доске листе ватмана нарисован магнитофон, похожий на «Комету», из которого во все стороны разлетаются, как салют, скрипичные ключи, ноты, звёзды, и написано объявление разноцветными буквами: «Сегодня, 25 января, в 21:00 в Клубе д/о вечер знакомств и танцы».

– Ого! – радостно произносит Илья. – С корабля на бал! Пошли оформим наши отношения с д/о. Переоденемся – и на обед! Лыжи возьмём на базе, подремлем. Потом – ужин и танцы. На лыжах сегодня не пойдём?

– Нет, будем вживаться, как говорят разведчики, – таинственно шепчет Илья.

– Тебе виднее, – шепчет ему в ответ Володя, приложив палец к губам.

Троица входит в двери административного здания.

Вскоре приятели выходят из главного корпуса и, любуясь природой, идут по узенькой дорожке среди сугробов к трёхэтажному жилому корпусу. Подходят к корпусу.

– Что-то никого не видно, – говорит Володя.

– На лыжах уже все катаются. Или в лесу гуляют. Самое времечко для лыж.

В это время из корпуса со смехом выбегает ватага таких же, как они, молодых людей. С лыжами и санками. Тоже, видимо, студенты. Они весело направляются к лесу.

Олег открывает входную дверь. Друзья входят в жилой корпус. Приятели проходят по коридору и останавливаются у белой двери с номером 13.

– Приехали! Чёртова дюжина, – шепчет Илья.

– Меня это не волнует, – говорит Олег. – Я без предрассудков. Ни в Бога, ни в чёрта не верю. Какая разница?! Было бы удобно жить, комфортно. Давай ключ, я открою.

Олег по-хозяйски берёт у Володи ключ от номера. Его приятели расстёгивают куртки, снимают головные уборы и ждут, пока Олег возится с длинным ключом, ковыряя им в замочной скважине.

Наконец дверь поддаётся. Они входят в непрезентабельный трёхместный номер. Их взору предстают три продавленные кровати – синяя, зелёная и серая, застеленные байковыми одеялами, зачирканные карандашами и прожжённые сигаретами тумбочки, красочно изрезанный ножом круглый стол с тремя гранёными стаканами и пузатым графином. В углу – доисторический платяной шкаф.

Илья открывает со страшным скрипом дверцу шкафа. По лицам ребят видно, что шкаф производит на них удручающее впечатление ещё и весёленькой надписью, сделанной гвоздём на внутренней стенке правой дверцы кем-то из прежних постояльцев. Надпись гласила: «Берегитесь! Здесь недавно убили человека!»

– Ничего себе! – присвистнул Олег.

– Д-а-а, – протянул Илья, – дела!

Володя качает головой. Трогает зачем-то ногтем нацарапанное предостережение. А Олег распоряжается:

– Ладно! Может, не совсем убили или даже совсем и не убили, а просто вот нацарапали придурки какие-то.

– Где убили, не совсем ясно. В доме отдыха? В номере? Или в шкафу? – шутит Илья. – Насмерть убили или не совсем насмерть? Давайте-ка лучше распаковываться и обустраиваться. Удружила нам, Володька, твоя мама с путёвками!

– Выбора не было. Скажите ей и мне спасибо хотя бы за это, а то совсем бы не отдыхали, а околачивались бы сейчас в Москве, – обижается Володя за свою маму.

– Спасибочки твоей мамочке. Большое-пребольшое комсомольское спасибо, – шутливо кланяется ему Илья.

– Клоун, – недовольно морщится Володя.

– Не клоун, а паяц, – отшучивается Илья. – Смотри у меня! Побью!

– Ещё кто кого! Не посмотрю, что ты сын спецкора «Правды», – Володя, играя мускулами, принимает позу каратиста. – Скорее всех нас размажут здесь по стенам.

Володя садится на пружинную кровать, которая со скрипом прогибается под ним. Он качается, сидя на кровати, как на батуте.

– Вот-вот, – угадывает его мысли Олег. – Попрыгаем. Как на батуте. У нас в армии в казарме лучше было.

Он снова по привычке, когда начинает нервничать, разглаживает свои почти чапаевские усы.

Илья оптимистически произносит:

– Хватит паниковать, пошли на базу. Выберем себе лыжи. Полежим, почитаем и – в столовую! А вечером – на танцы.

– Прижиманцы, – ухмыляется Олег. – Эх, молодость, молодость. Мне старичку ваши танцы…

– Ладно из себя старика-то строить! – Илья достаёт из бокового кармана куртки газету «За рубежом», показывает приятелям. – Свежая.

Бросает газету на тумбочку и продолжает:

– Всего-то на четыре года старше нас, а уж танцы не нужны. В монахи себя записал? Не рановато ли?!

– Интересно, здесь много отдыхающих? – глядит на товарищей Володя.

– Важен женский контингент. Не число, а качество! Давайте разбираться с койками. Кто где ляжет?

– Чур, моя люля – синяя. У окна, – направляется беспрекословно к синей кровати Олег.

– Тоже мне, раскомандовался тут! Ты не командир нашего стройотряда, не бугор уже. Здесь не армия. И ты не командир своей роты, а самый рядовой отдыхающий, как и мы. У нас здесь коллегиально принимаются решения. Правильно я говорю? – он вопросительно и с надеждой смотрит на Володю.

Тот молчит. Тогда Илья смягчает тон:

– Но мы в принципе согласны. Занимай синюю. Тогда я – на зелёной. Справа у окна.

– Я уж на этой, серой, – Володя берёт с пола сумку и опускает на кровать. Начинает в ней рыться и вытаскивать вещи.

Его приятели тоже молча распаковываются. Часть вещей они раскладывают по полочкам в шкафу, верхнюю одежду вешают в шкафу на кривые проволочные вешалки и облачаются в выходные наряды.

Приятели собираются на танцы. Илья и Володя надевают новенькие шерстяные тёмно-синие олимпийские костюмы с молниями, с двумя белыми полосками на брюках, с воротниками с белой полосой. Олег надевает байковую рубашку в клетку и костюм.

Они причёсываются перед треснувшим зеркалом в платяном шкафу.

Илья приглаживает свою рыжую шевелюру:

– Красив я, а?

– Куда нам до тебя! – Олег причёсывает свои тёмные вьющиеся волосы и стряхивает перхоть с воротника костюма.

За ним подходит к зеркалу и причёсывает свою чёлку Володя.

Илья и Володя надушились импортным одеколоном. Олег достаёт свой одеколон «Саша», но Илья, понюхав одеколон и произнеся «Фи!», молча и решительно отбирает у Олега одеколон и душит его своим:

– А твоего «Сашу» пить надо для аппетита – как аперитив, а не душиться им. Понятно объяснил?

Приятели быстрым шагом, вытянувшись в цепочку, направляются в свете фонарей по узкой извилистой тропинке, окаймлённой сугробами, в отдельно стоящий Дом культуры на танцы. Илья ловит открытым ртом падающие снежинки.

В клубе приятели видят висящий транспарант «С новым, 1967 годом, дорогие товарищи!» и отдыхающих. Это в основном студенты: около 20 девчонок, которые расположились вдоль батареи отопления с левой стороны от сцены, и 10 парней – с правой стороны от сцены, вдоль широких высоких окон. Есть и несколько пенсионеров. Они стоят группками по двое, по трое.

Вынесенные стулья взгромоздили друг на друга штабелями в фойе. Находящийся в радиоточке магнитофон громогласно через динамики начинает танцы песней Арно Бабаджаняна «Королева красоты». Но никто не решается открыть бал первым.

На середину зала выходит организатор мероприятия:

– Ну что же вы, молодёжь? Давайте, давайте, активнее! Кавалеры, приглашайте дам! Не буду вам мешать!

Мадам отходит поближе к входу в зал. Девчонки стоят группами и шушукаются. Пенсионеры колеблются: оставаться им или уйти? Несколько девчонок и пенсионеров начинают всё же танцевать.

Олег, Илья и Володя раскрепощённо, как знающие себе цену инязовцы, выходят в центр площадки для танцев. Илья и Володя, победоносно рассматривая девчонок, заводят себя пощёлкиванием пальцами в такт музыке и напевают:

 
И я иду к тебе навстречу,
И я несу тебе цветы,
Как единственной на свете
Королеве красоты…
 

Олег молчит. Видно, что он размышляет в растерянности, мол, зачем я здесь оказался и как я сюда попал.

Вдруг проём в актовый зал заполняет тёмная человеческая масса, пахнущая кирзой и потом. Танцплощадку наводняет ватага местных пацанов. Было их человек 15. В колоритных телогрейках, потёртых и штопаных кожанках, в пальто и полупальто из драп-дерюги, в ушанках из шкур всевозможных зверей. Кто в валенках, кто в кирзовых сапогах, кто в ботинках с заклёпками.

Некоторые из парней были в приличном подпитии.

Трое местных, сбросив на сцену тёплую одежду, начинают с кривляньями откаблучивать нечто напоминающее твист. Другие пацаны молча стоят у стенки и лузгают семечки.

Дама от администрации бочком ретируется из клуба. Ребята, стоявшие у окон, и девчата, расположившиеся у батарей, ручейком потекли к выходу. Местные их уходу практически не препятствуют. Только один из парней, с расстёгнутым воротом рубахи, на полусогнутых ногах, растопырив руки, погонявшись за другими убегающими в панике девчатами, осклабившись, подходит к растерявшейся студентке и хватает её за руку:

– Чё, цыплёночек, подрыгаемся? Куда вы тикаете все? А танцевать с нами кто будет, а?

Девчонка от испуга ойкает, громко говорит «Мамочка!» и «Ну пусти же!», кусает парня за руку, вырывает свою руку из лап хулигана и, закрыв лицо ладонью, со слезами на глазах бежит к выходу.

Шпанёнок бросает ей в след:

– У, зараза!

Парень прикладывает носовой платок к месту укуса. Кодла местных парней дружно гогочет и улюлюкает вслед уходящим. Вдруг один из пацанов скидывает свою заячью шубу и ушанку на руки приятелям и сказочным образом превращается в… белокурую длинноволосую девушку. Стройную. Красивую. В нарядном лёгком платьице нежно-голубого цвета. Отирающийся возле неё парень разворачивает тряпку и протягивает девушке голубые туфли. Опираясь на плечо своего пажа, она быстро скидывает с ног унты, а парень надевает ей на ноги туфли.

Девушка отворачивается от толпы и, укрывшись между двумя своими пажами, быстренько подтягивает чулки. Встряхивает кудрями, расправляет волосы по плечам и повелевает рукой освободить место вокруг неё, что и было мгновенно исполнено.

– Надо ж какая чувиха образовалась! – шепчет Олег.

С самого начала вторжения местных трое приятелей оказались в их окружении. Пришельцы косо и недобро зыркают на троицу, сплёвывая сквозь зубы на пол, но близко к ним не подходят. Слышны их презрительные реплики: «Фраера!», «Тоже мне, пижоны!», «Понаехали тут!»

Атаманша манит к себе пальчиком одного из своих телохранителей – высокого смуглого угрюмого парня 18—20 лет и что-то шепчет ему на ухо. Тут же парень направляется к трём приятелям и, ткнув Илью пальцем в грудь, говорит, обволакивая их убойным запахом дешёвых сигарет «Дымок» и показывая головой в сторону предводительницы:

– Она тебя приглашает танцевать.

– Я, в общем-то, не танцую, – теряется Илья.

– Иди, пока добром просит, – парень берётся двумя пальчиками за свитер Ильи и тянет его в сторону белокурой красотки. – Ты ей понравился.

Илья пожимает недоумённо плечами. Отступать было некуда. Но страха приятели не испытывают. Они обмениваются многозначительными презрительными взглядами, мол, нам ли бояться какой-то там мелкой шпаны.

– Ну ладно, иду, – Илья отцепляет пальцы смуглого парня от своего свитера и направляется к белокурой девахе…

Они медленно, качая бёдрами, начинают двигаться под песню Сальваторе Адамо «Падает снег». Илья переговаривается с партнёршей. Шпана на это дело смотрит ревниво, с неодобрением. Вдруг девушка прижимается к Илье всем телом и кладёт ему голову на плечо. Слышится недовольный ропот местных.

Володя спрашивает Олега:

– Отобьёмся?

– Не-а. Сравни, сколько их и сколько нас.

Песня закончилась. Илья галантно раскланивается и возвращается к товарищам красный как рак:

– Светланой её зовут.

Через одну-две минуты вновь включается магнитофон. Звучит песня Майи Кристалинской «А снег идёт». Тот же парень вновь подходит к москвичам и передаёт Илье команду Светланы:

– Иди! Она снова с тобой танцевать желает.

Илья, скривившись, обречённо идёт. Смуглый парень остаётся стоять с Олегом и Володей и многозначительно им подмигивает:

– Положила глаз на вашего рыжего. Этого длинного. Он ей понравился.

Володя с Олегом переглядываются. Они мучительно ищут выхода из положения, но не находят. И тогда в предчувствии опасности Володю осеняет:

– Послушай, друг, мы студенты. Пришли сюда потанцевать. А тут такое. Меня Володей зовут, – Володя навязчиво протягивает руку смуглому парню, и он её вяло пожимает. – А это Олег. А тебя как зовут?

– Артуро, – неохотно бросил смуглый.

Неожиданно для себя Володя уточняет:

– Артуро? Ты не русский?

– Ну да, Артуро, – удивлённо повёл бровью парень.

– Так ты, должно быть, испанец?!

– Ну да, испанец.

– Ты, Артуро, советский испанец! Надо же, какая встреча, амиго! – воодушевляется Володя и поднимает кулак вверх. – ¡No pasarán! «Они не пройдут!» Какими судьбами здесь?

– У меня отец – директор городской овощной базы.

– Вот здорово! Директор базы! Так и мы испанцы! Не настоящие, конечно, а студенты Института иностранных языков имени Мориса Тореза. Третий курс. Этим летом работали в студенческом отряде в Казахстане. На целине. И вот зимой решили отдохнуть, – говорит Володя быстро. – Осваиваем испанский язык и культуру Испании. Ходим в Испанский клуб в Дом культуры имени Чкалова. Знаешь?

– Знаю.

– А ты смотрел фильм La Reina del Chantecler – «Королева „Шантеклера“»?

– Видел, – глаза Артуро добреют.

– А фильм Digan lo que digan – «Пусть говорят» с Рафаэлем?

– Тоже видел. Отличный!

– Вот! Отличные испанские фильмы! Мы, Артуро, друзья Испании. ¡Viva España! ¡No pasarán! Артуро, amigo, дружище, дайте нам спокойно уйти отсюда, а?

– Это от меня не зависит.

– А от кого?

– От неё.

– Она что, у вас командир?

– Командир. Как скажет, так и будет.

– Так ты ей посоветуй, чтобы она распорядилась отпустить нас с миром.

– Не послушает.

– А ты попробуй! Мы же ничего плохого вам не сделали, а? А то, что одеты так, так это мы себе заработали этим летом на целине. В Казахстане. Своим потом и кровью. Замолвишь за нас?

– Не знаю, – мямлит Артуро. – Что я могу?

– Всё!

К беседующим присоединяется Илья:

– Она сказала, чтобы в 23:00, то бишь через час, я пришёл на встречу с ней к калитке на выходе из дома отдыха. Один.

Артуро стоит рядом и слушает.

– А ты что? – спрашивает Олег Илью.

– Я ничего не сказал, – понурился Илья.

– И что теперь? – обратился я к Артуро. – Что делать Илье? Идти или не идти?

Стоящий в двух шагах за спиной Артуро подленький шпанёнок с бегающими глазками прислушивается к нашему разговору. Достаёт из брезентового чехла на поясе финку с наборной цветной рукояткой и начинает демонстративно подрезать и чистить ею ногти на пальцах. Артуро даёт ему знак рукой отдалиться. Шпанёнок с презрительным выражением лица нехотя отходит.

– Конечно, идти. Иначе Светка скажет, и его зарежут. – Артуро показывает пальцем на Илью. – Впрочем, если и не пойдёшь, то потом тебя всё равно зарежут.

– Выходит, и так и так зарежут? – доходит до Ильи.

– Выходит, так, – Артуро сочувственно вздыхает.

Володя решается уточнить у парня, что он конкретно имеет в виду.

– За что? – голос Володи противно дрожит.

– За то, что танцевал со Светкой. За то, что ей приглянулся.

– Так он танцует не по своей воле.

– Какое дело! Не всем это по нраву. Такое не прощается!

– Так мне идти к ней или не идти? – Илья пытается добиться от Артуро конкретного ответа.

– Мужик, честно говоря, не знаю! Не знаю, что ей в голову взбредёт, если придёшь. А если не придёшь, так вас всё равно в номере достанут. Эти, – он мотнул головой в сторону своих. – А если с собой тебя уведёт, то потом эти тебя точно зарежут. Из мести. Такое не прощается.

И вот тут ребятам становится совсем не по себе. Шпана потихоньку к ним подтягивается, злобно и угрожающе зубоскаля, пока их атаманша танцует с одним из своих.

Володя вполголоса, чтобы не слышали его приятели, шепчет Артуро:

– Артуро! Ну скажи своим, Свете, такой милой девушке, чтобы нас выпустили. Мы уйдём. Сделай доброе дело! Попробуй!

Артуро пожимает плечами:

– Ладно, попробую.

Он направляется к Светлане и на ухо ей что-то настойчиво шепчет, на что Светлана, глянув в сторону Ильи, качает головой. Артуро возвращается к инязовцам.

– Ну что? – нетерпеливо спрашивает его Володя.

– Она сказала… Она ничего не сказала!

– Артуро, очень тебя просим, – продолжает упрашивать Володя, – сделай так, чтобы Светлана, эта чудесная красивая и такая милая девушка, оставила Илью в покое. Нам в институте испанский язык преподают советские испанцы, республиканцы, как твой отец, герои, участники Великой Отечественной войны. Твой отец тоже, наверное, воевал?

– Воевал.

– Вот! И наши отцы воевали. Может, они вместе воевали. А вы нас ни за что убить хотите. Как же так?! Своих!

Артуро вновь идёт к Светлане. Что-то ей говорит. Девушка царственно и повелительно машет рукой, и местные парни расступаются.

– ¡Hasta la vista! – испанисты по очереди говорят Артуро на прощание.

– Adiós! Прощайте! – отвечает им Артуро уже миролюбиво.

Приятели гордо идут к выходу сквозь враждебную толпу, не мигая, не глядя по сторонам и не оглядываясь. Выходят на улицу и один за другим бегут, спотыкаясь, скользя, падая и чертыхаясь, по дорожке к жилому корпусу. Протирают от снега глаза.

Вдали показался жилой корпус, казавшийся вымершим из-за множества тёмных окон.

Илья, бегущий первым, резко останавливается. На него налетают Олег с Володей. Они все сваливаются в сугроб. Илья, отдышавшись, говорит, глядя на приятелей:

– Ну и в дыру мы, ребята, попали!

Володя снова обижается за свою маму:

– Причём здесь моя мама? Главное, сам говорил, чтобы были снег, воздух, как слеза, мы и тишина.

– Да не про мамашу твою речь, козёл! Мёртвая здесь какая-то тишина, – Илья шипит голосом вурдалака, простирая руки в высоту. – Ну и влипли мы! По самый…

– Да, что ни на есть. Влипли по самый… – нервно хохотнул Олег.

Приятели идут по полутёмному из-за отсутствия нескольких лампочек на потолке коридору. Из одного номера доносятся ритмичный скрип кровати, стоны, охи и вздохи.

– Вот! Все люди как люди, отдыхают, – говорит Илья, указывая пальцем на дверь номера, – а мы – как три хрена на блюде. Ещё и ключ этот! Не лезет, чёрт бы его побрал!

Ребята входят в комнату, запираются и устало бухаются на кровати.

– Может, вызвать милицию? – робко, растягивая слова, предлагает Володя, хотя ему очень не хотелось выглядеть трусливее своих товарищей.

Но Илья относится к предложению серьёзно:

– Приедут! Жди! Вот на мой труп приедут, а так… Скажут, что шутники их разыгрывают. Да и телефон закрыт в кабинете директора. А где ключ? Кто нам его даст? Пьяный вахтёр, который сразу нас стилягами и тунеядцами окрестил? Он нас в кабинет директора пустит? Ни фига!

– Может, дёру дадим? – потирает щёку Володя.

– Куда мы сейчас от них убежим, ночью-то? Транспорт – не ходит, до города – далече. В деревне шпана болтается. Пути перекрыты. Далеко не уйдём. Догонят. Идти на станцию? Когда будет электричка – неизвестно. На станции укрыться негде. А за бортом – минус 20. Замёрзнем. Нет, я пойду через час к калитке. Будь что будет! Зато вас не тронут эти твари, – Илья с тоской смотрит на звёздное небо, потом на свои ручные часы Seiko. – Сейчас 22:00. С копейками. Через час я пойду на встречу.

Олег его перебивает:

– Никуда ты не пойдёшь! Тем более один. Мы тоже с тобой пойдём.

Олег вопросительно посмотрел на Володю. Володя молча ему кивает. Илья грустно произносит:

– Чтобы и вас тоже зарезали? А если я не пойду, то они сами сюда за мной придут. И вам достанется из-за меня.

– Правильно говорят: «Не родись красивым», – пошутил Володя.

Илья понял шутку, но ему было не до смеха.

– Нет, я пойду один, – без особого воодушевления настаивает он на своём.

– Вот что. Мы будем драться! Здесь! Решено! – безапелляционно заявляет Олег.

Приятели обводят комнату взглядом.

– Будем, – говорит Володя. – Только вот чем? Кулаками или перочинными ножичками?

Не говоря ни слова, Олег встаёт, берёт стул и с размаху ударом об пол разносит его на части. Длинные увесистые задние ножки даёт Володе и Илье. В стенку начинают возмущённо стучать соседи. Но Олег таким же образом разбивает и второй стул. Стук в стенку прекращается. Олег раздаёт Илье и Володе по две лыжные палки. Две ножки стула кладёт на тумбочку. К ней же прислоняет и лыжные палки. Достаёт раскладной охотничий нож и тоже кладёт его на тумбочку. Развязывает шесть лыж у стенки.

Илья, примеряя палку по руке:

– Значит, отец Артуро – директор местной овощебазы? Та-а-ак! Для такого городка это авторитетный руководитель.

– Авторитетный, – соглашаются с ним приятели, кивая головами. – И весьма.

По команде Олега «Ну-ка, братцы, дружно взялись!» ребята без шума передвигают платёжный шкаф к двери. Но он слишком лёгок. Тогда они подпирают его столом, на который кладут две тумбочки.

– Если придут, другие кровати сразу наваливаем сверху, – строго отдаёт команды Олег. По-армейски.

Затем тушит свет.

Нервы у всех напряжены. Студенты прислушиваются к тишине.

Через некоторое время Володя спрашивает:

– Интересно, который час на твоих хвалёных светящихся Seiko?

– 23:00.

– Ложитесь пока. Будем ждать, – командует Олег.

Тихо и темно в комнате. Слышно только дыхание ребят да виден в окнах в свете фонарей падающий снег.

– А теперь сколько? – спрашивает Володя.

– 23:30.

– А теперь?

– 24:00.

– А сейчас?

– 2:00.

Уставшие, разморённые свежим воздухом и сытые по горло адреналином ребята почти одновременно засыпают.

Яркий солнечный свет ударяет в комнату сквозь окна. Приятели просыпаются почти одновременно. Лежат молча, глядят в потолок, соображая, где они и что вчера с ними приключилось. Смотрят недоумённо друг на друга, оглядываются по сторонам, потягиваются. Встают, заспанные, автоматически прибирают и заправляют свои постели. Ставят на место тумбочки, кровать, затем шкаф.

– Видать, Артуро уговорил-таки атаманшу, – говорит Олег.

– И как ты догадался? Раз живы, значит, уговорил, – сонно зевает Илья. Глядя на разбитые стулья, добавляет: – Наломали мы тут дровишек! Это всё ты, бугор, натворил!

– Лес рубят – щепки летят! Да здравствует Испания! – в этот раз Олег разглаживает свои усы нежно, с любовью.

– Да, наша дружба с Испанией не ржавеет. ¡Viva España! – удовлетворённо потирает руки Володя.

– Viva! – радостно подхватывают Илья с Олегом, размахивая спинками стульев, как знамёнами.

– Я люблю, тебя жизнь! Я люблю тебя снова и снова! (Поёт Илья.)

– Кажись, братцы, наш отдых и дела налаживаются! – поддерживает его Володя.

– Будем жить! – заключает Олег.

И, хлопая друг друга по рукам, все трое разом загоготали – громко, радостно и облегчённо.