Текст книги "Шёпот стрекоз (сборник)"

7

Все беды посыпались на профессора дней через десять после посещения дворницкой Сабуровым.

В середине февраля, ранним утром, в дворницкую заявился безлицый со своими амбалами. Безлицый слегка подволакивал ногу, которая казалась раза в полтора толще другой, а на его отсутствующем лице застыла гримаса неудовольствия. Каменные амбалы поддерживали своего спутника под локти, ни одним движением не выдавая своих эмоций.

Этот визит был сейчас для профессора абсолютно некстати. Он составлял подробную записку о своём аппарате для торжественной презентации на Учёном совете, как посоветовал Сабуров, и заодно размышлял о дальнейшем его совершенствовании, рисуя в воображении ошеломляющие научные перспективы. Дело тянуло на Нобелевскую премию – так сказал Иван Сабуров. Профессор до того размечтался, что стал набрасывать тезисы своей речи перед собранием нобилитета. И если бы не безлицый…

– Чем обязан, уважаемый? – спросил раздражённо профессор. – Ваш «деторг» вырос?

– Вырос, профессор. Ещё как вырос!

– Тогда в чём проблема? Что вы ещё от меня хотите? Я занят! И прошу оставить меня в покое!

– Женщины, профессор! – проревел безлицый.

– А теперь-то что их не устраивает? – возмутился профессор.

– Раньше говорили, слишком маленький. А теперь… Одни убегают, другие смеются.

– Вы сами так захотели, уважаемый. Я предупреждал.

– Ты не понял, профессор. Он не может остановиться. Уже за полметра отмахал, – щёлка безлицего плаксиво изогнулась. – И что мне с этим делать?

– Полметра? – удивился профессор. – Что за ерунда! Не может быть!

– Полюбуйся!

Безлицый с помощью амбалов спустил штаны, и профессор буквально остолбенел перед открывшейся картиной. Орган, о котором шла речь, действительно, вырос до фантастических размеров и доставал коротконогому безлицему почти до пят. А чтобы он не мешал при ходьбе, безлицый примотал его скотчем к левой ноге, предусмотрительно поместив самый конец в полиэтиленовый пакет, дабы предохранить его от грязи. Один из амбалов молча, с тупой обстоятельностью автомата, извлёк из кармана рулетку, приложил её к деторгу безлицего, отметил пальцем в нужном месте и показал профессору.

Профессор не поверил своим глазам, но показания измерительного инструмента заставили его смириться с реальностью.

– Пятьдесят три сантиметра… Поразительно!

– Исправляй, профессор! Я тебе чо – конь в пальто? Он как встаёт, ваще как шлагбаум! – взревел безлицый. – В тачку не влезаю!

Профессор не на шутку растерялся, к такому повороту событий он не был готов.

– Я в некотором, так сказать, затруднении…

– Исправляй! Плачу любые бабки!

Безлицый с не меньшим усилием, морщась болезненно, натянул штаны и опёрся на руки своих каменных вассалов.

– Дело не в деньгах… Дайте подумать…

Профессор отошёл в сторону, уткнулся головой в стену. Постояв так какое-то время, он, наконец, проговорил:

– Проблема, видимо, в том, уважаемый, что ваша голова сосредоточена только на нём. На вашем, так сказать, деторге. Так нельзя. Отвлекитесь на что-нибудь другое. Попробуйте подумать о возвышенном. Например, о… литературе. Вы любите читать?

– Ты чо больной? Щас только об этом и пишут.

– В самом деле? Не знал. Почитайте нашу классику! Девятнадцатый век! Вот где романтика чувств! И о сексе ни слова. Возможно, это поможет. А я пока подумаю, как исправить… Я и сам заинтересован.

– А если отрезать лишнее, профессор? – плаксиво проревел безлицый.

– Как это… отрезать! Что это колбаса, по-вашему?! Я против хирургического вмешательства. Дайте мне хотя бы два дня на размышление.

Проводив безлицего, профессор спешно достал свою тетрадь и углубился в записи.

Спустя час появился Альберт. Он тоже слегка прихрамывал. Но профессор настолько был ошеломлён метаморфозой, произошедшей с безлицым, что не обратил на это внимания. Только спросил отсутствующим тоном:

– Уже вернулся? Как съездил?

– Нормально. Извините, Ангел Серафимович… я, наверное, не вовремя…

– Ничего, Алик, я привык.

Профессор посмотрел на Альберта отрешённо и, прикрыв глаза, положил руку на лоб.

– Что-нибудь случилось? На вас лица нет…

– Даже не знаю, как сказать… Где-то я допустил ошибку… Представляешь, незадолго до тебя здесь побывал мой новоявленный спонсор. И предъявил мне чудовищную… претензию… и на этот раз, кажется, обоснованную. Его злополучный «деторг» вырос более чем на полметра. Не понимаю, как такое могло случиться… Я задал вполне приемлемые параметры, с его же подачи. Невероятно, но факт. Сам видел. Я проверил все свои расчёты и записи, но до ошибки… так и не докопался… Видимо, многое зависит от запросов самого пациента, мозг в своей потребительской части индивидуален, а я этого не учёл, – профессор быстро ходил из угла в угол, и словно уговаривал себя: – Он сам виноват! Разумеется, сам! Захотел стать жеребцом, видите ли! И он получил это! Одно дело, если бы ему требовалось восстановление. Но у него с этим всё было в порядке. Он захотел скорректировать природу и поплатился за это. Я всегда говорил, не требуйте от природы большего, чем она вам дала, а разумно пользуйтесь благоприобретённым… – профессор остановился, взглянул на ногу Альберта. – Кстати, как твой палец?

– Палец… я поэтому и пришёл, Ангел Серафимович…

– Что такое?

Альберт повалился в кресло, чтобы снять ботинок с правой ноги. Профессор тут же заметил, что правый ботинок молодого коллеги был, по крайней мере, на три размера больше левого и совершенно другого фасона.

– Что за маскарад? – мрачно усмехнулся профессор.

– Это старый… отцовский… сейчас…

Альберт снял ботинок, носок, и профессор увидел, что выращенный с помощью БНР мизинец значительно вырос и стал чуть ли не в два раза длиннее большого.

Профессор склонился к ноге Альберта, рассеянно помял отросший палец.

– Так, так… стало быть, у тебя тоже… Динамика роста налицо, но разумное ограничение отсутствует… Загадка… Не болит?

– Болеть не болит, но продолжает расти. И с каждым днём всё быстрее.

Профессор поднялся.

– Но почему?..

– Вы где-то ошиблись, док. Страшно ошиблись.

Профессор в нетерпении мотнул головой, обиженно поджал губы.

– Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

Профессор стал нервическими кругами мерить дворницкую. Но вдруг остановился.

– Других изменений не ощущаешь в себе?

– Ощущаю, с памятью стало хуже… – ответил Алик сильно опечаленный неудачей профессора. – Не помню номера собственного телефона. И ещё… стыдно признаться, иногда стал мочиться во сне… как в детстве.

– Так, так, так… Ты слишком много думал о своём пальце. Нельзя зацикливаться на чём-то одном в организме. Он начинает мстить. Физическое и духовное должны пребывать в человеке в гармонии, как создала его природа!

– И вы всерьёз думаете, что природа создала человека гармоничным?

– Нельзя вмешиваться в то, – продолжал профессор свою неожиданно яростную отповедь, не желая слушать никаких возражений, – о чём мы не имеем ни малейшего представления! Тебе понадобился палец, видите ли! Хотя можно прекрасно жить и без пальца. Некоторые живут без рук и без ног, и ничего, улыбаются!

– Док…

– Хорошо, извини. У меня… я… Я понимаю, ты его потерял. Несчастный случай. Захотел вернуть. Я помог. Но этот… безлицый! Какая разница, какой у тебя член! Извини за прямоту. Главное, он есть. И такой, каким тебя наделила природа! Вон у Наполеона, говорят, был и того меньше. Однако это не помешало ему стать властителем мира. Или твоя подружка… захотела вдруг, понимаете ли, грудь увеличить! Как будто…

И тут профессор оборвал себя на полуслове, посмотрел на Альберта. Их взгляды встретились.

– Ты давно виделся с Мариной?

– Да… полторы недели прошло. Я только сегодня вернулся из командировки. И сразу к вам. А что? – и вдруг до него дошло. – Чёрт! Чёрт! – пролепетал он в панике, мгновенно влез в ботинок и с возможной быстротой заковылял к выходу.

Профессор поспешил за ним.

8

Марина долго не открывала. Альберт приник ухом к двери, он слышал, как она тихо подошла к выходу, прерывисто дыша, взялась за цепочку, но потом почему-то передумала и решила не подавать признаков жизни.

– Марина, отрывай, это я, Алик!

– Не могу, – прошептала Марина и, судя по шуршанию на двери, сползла на пол у входа. – Уходи, я не хочу тебя видеть.

– Марина! Послушай меня, – умолял Альберт. – Я знаю, что с тобой. Грудь, да? У меня та же проблема с пальцем. Он продолжает расти… Открой! Мы с профессором пришли тебе помочь.

– Впустите нас, Марина! Я должен осмотреть вас! Дело неотложное! Вы хотите, чтобы я вам помог? – твёрдо вмешался профессор. – Не валяйте дурака! Я ваш врач!

За дверью послышалось какое-то шевеление, щёлкнул замок. Альберт потянул за ручку. Через распахнутую дверь они увидели сгорбленную спину убегающей Марины. Девушка забежала в комнату и закрылась.

Профессор снял куртку, шапку, зачем-то ощупал свои карманы.

– Так, – сказал он многозначительно. – В комнату зайду я один. Понятно?

Альберт согласно кивнул.

Через десять минут профессор вышел из комнаты чрезвычайно озадаченный. Альберт бросился к той двери, откуда вышел профессор. Но тот остановил его.

– Не стоит, Алик. Как-нибудь потом, когда решим проблему.

– Что, так ужасно?!

– Нет-нет, дело не в этом… Могу сказать только одно, – произнёс профессор, глядя в пол. – Таких бюстгальтеров не бывает. Надо шить на заказ. Но нет гарантии, что через неделю не понадобится другой… большего размера…

– Это я во всём виноват! Я вас уговорил! – причитал Альберт.

– Проехали. Теперь это моя забота. Неужели вся моя тридцатилетняя работа гроша ломаного не стоит?.. Надо срочно думать! Думать!

Профессор ходил по коридору, как неприкаянный, одной рукой упершись в бок, другой в отчаянии стуча кулаком себе по голове. Жилы на лбу вздулись от напряжения, с носа капал пот. Внезапно профессор остановился, вытаращив глаза и вскинув руку вверх.

– Эврика! – вскричал он. – Я понял! Видишь ли, Алик, там, где я… – саму мысль – то ли по причине излишней загруженности мозга, то ли по причине её очевидности, то ли для ускорения информации – профессор не озвучил и сразу вывел конечную фразу: – …а нужно было наоборот! Ты понимаешь?

Альберт ничего не понял, но кивнул согласно.

– И что?

– Как что! Надо срочно исправлять! У Марины есть какая-нибудь одёжка попросторней? Шуба с чужого плеча, например? Или какой-нибудь балахон потеплей?

Альберт задумался, шаря глазами по стене.

– Есть шуба! Старая мамина!

Альберт бросился к встроенному шкафу и выволок на свет изъеденное молью полуоблезлое заячье чудовище. Профессор поморщился, но сказал твёрдо:

– В самый раз! Теперь я понимаю, почему люди не выбрасывают старые вещи. Всё когда-нибудь и на что-нибудь сгодится.

Профессор подхватил шубу и скомандовал:

– А теперь живо – за такси!

– Понял! – Альберт выбежал из квартиры, и слышно было, как буквально через несколько секунд – а сбегал он с пятого этажа – грохнула дверь подъезда.

Уже через полчаса Марина лежала в саркофаге био-нейро-регенератора, а профессор колдовал у компьютерной панели. Альберта, дабы он не был свидетелем Марининого уродства, отправили убирать снег. А ещё через полчаса профессор напоил Марину чаем и заверил, что теперь грудь должна «исправиться». Но на это потребуется теперь несравненно больший срок, приблизительно около полугода. Таков был прогноз профессора. Марина плакала, просила у профессора прощения за то, что не послушала его самого начала и настояла на своём.

– А если ничего не получится? – говорила она плаксиво, стараясь замаскировать полуоблезлой заячьей шубой два раздувшихся до размера футбольного мяча грудных шара. – Что если она вырастет ещё больше? Тогда только в петлю!

– В этом есть и моя вина. Допустил непростительную ошибку в расчётах. Но теперь, уверен, с вашей бедой будет покончено навсегда, – убеждал профессор. – И все мысли о самоубийстве улетучатся, как дурной сон.

– Хорошо бы. А то из-за этого я и работу бросила. Стыдно на люди показаться.

– Отлично вас понимаю.

После недолгого душеспасительного разговора за чаем профессор усадил Марину в такси и отправил домой.

На следующий день, с утра, как и ожидалось, в дворницкую ввалились три амбала. Двое из них почти несли безлицего, ибо он, ставший трёхногим существом, самостоятельно передвигаться был уже неспособен – сильно увеличившийся деторг от трения разбухал до неприличия и стопорил всякое движение. И двум его телохранителям приходилось ухаживать за шефом, как за малым ребёнком: раздевать, водить в туалет, поскольку руки безлицего пребывали в своей естественной длине и были не в состоянии управиться с гипертрофированным органом. Профессору пришлось немало потрудиться, чтобы сходу соорудить контактную форму для причинного места безлицего. Покончив с обиженным судьбой «крышевальщиком», Ангел Горбин проводил бандитскую компанию до машины, где они и обменялись любезностями: профессор заверил безлицего, что через полгода, его деторг обретёт приемлемые размеры, а безлицый, в свою очередь, озвучил, давно ставшую банальной, угрозу – пообещал профессору скорую могилу, если этого не произойдёт. На что профессор философски заметил, что, находясь в могиле, он вряд ли чем-то сможет помочь ему.

Оставшись наедине с самим с собой, профессор сделал последние записи в тетради и тут же в бессилии повалился в кресло и мгновенно заснул.

Вернувшийся с работы Альберт понял, что про его палец забыли, но не стал будить профессора, можно потерпеть ещё денёк. Переодевшись, он лёг на раскладушку и тоже впал в забытьё.

Через какое-то время из дырки в стене высунулась любопытствующая мышиная мордочка с дрожащей бусинкой носа – её удивил необычный звук, устрашающим эхом расползающийся по всем закоулкам подвала: оба дворника, и профессор, и его ассистент, дружно и самозабвенно храпели.

Ближе к вечеру отдохнувший профессор проделал соответствующую операцию с исправлением мизинца на ноге Альберта. А утром следующего дня принялся звонить в приёмную Академии – надо было сообщить Ивану Сабурову о неожиданном сбое в работе БНРа и, следовательно, придержать документацию, пока она не попала в руки Учёного совета. На первый звонок ответа не последовало. Позвонил через десять минут – занято. И лишь с третьей попытки ответила секретарша Марина Александровна Рябова.

– Марина, это Горбин… – начал профессор неуверенно.

– Ой, Геля! Здравствуй!

– Марина, извини, пожалуйста, за беспокойство…

– Да какое беспокойство! Всегда рада тебе!

– Я звонил, никто не подходил…

– Я только что вошла. У меня был местная командировка. В магазин бегала, за игрушкой внучке, у неё завтра день рождения, пять лет резвушке! – сообщила она коротко на пониженных тонах. – У тебя что-нибудь срочное?

– Видишь ли, я должен найти Ивана Сабурова…

– А вы разве не встречались?

– Встречались. Но я впопыхах забыл записать его телефон. А нам нужно обязательно увидеться в ближайшее время.

– Телефон я дать могу… Только он уехал. Разве он тебе не говорил?

– Уехал? Когда?

– Да дней десять назад.

– Надолго?

– Не хочу врать… Но, кажется, насовсем.

– Что значит, насовсем? Куда?

– В Америку. Там ему предложили работу в каком-то институте. Только я тебе этого не говорила, Геля, хорошо? – последнюю фразу секретарша выговорила почти шёпотом.

– С женой уехал?

– Да нет у него никакой жены. Развёлся. Лет пять назад.

– Как? А дети? Внуки?

– И детей у него нет. А внуков тем более. Во всяком случае, я не знаю об этом. Хотя я обо всех тут всё знаю, – усмехнулась секретарша.

– Понимаю…

– А что случилось?

– Да ничего… особенного…

– Гелька, я так хочу тебя увидеть! Приходи!

– Да-да… Обязательно… Приду…

Профессор отключил телефон и схватился за голову. «Вот проходимец! Ну, ничего, ничего, – успокаивал себя профессор. – Он ещё пожалеет об этом. Он ещё будет меня упрашивать прислать скорректированную программу регенерации». Оставалось ждать полгода…

9

Эти полгода тянулись для профессора чрезвычайно тяжело. Во-первых, он опасался, что БНР преподнесёт сюрпризы и на этот раз. Тысячи сомнений терзали его душу. Создавая аппарат, уж слишком он полагался на свою интуицию. Когда идёшь по непроторённому пути, невольно совершаешь массу ошибок. А во-вторых, он продолжал трудиться дворником, что выматывало его физически. Альберт уже не помогал, поскольку ему надо было как-то ухаживать за Мариной, которая не выходила из дому и вследствие этого была вынуждена бросить работу. Он приносил ей продукты, убирался в квартире. Марина не могла наклоняться – грудь сильно тянула вниз, от этой тяжести моментально схватывало поясницу, и болела спина. Альберт не отказывался теперь от многочисленных частных заказов на обслуживание компьютеров – нужны были деньги, немало денег. А профессора стал теребить ЖЭК на предмет увольнения. Вместо него контора планировала нанять несколько гастарбайтеров. И Ангел Горбин потратил немало усилий, чтобы продержаться ещё с полгода. Следовало дождаться результатов последнего эксперимента, а потом уже и решать, что делать дальше, представлять регенератор Учёному совету Академии – как никак это уже не «завиральная» идея, а вполне реальный агрегат, прошедший испытания с хорошими результатами – или по частям свезти его к себе на квартиру, до лучших, как говорится, времён.

Альберт первую неделю звонил каждый день, а потом – всё реже и реже. А через месяц совсем забыл о профессоре. Однако на пятый месяц отсутствия он заявился в дворницкую без предупреждения. Была середина лета. Самая счастливая для дворников пора. Ни снег, ни листья не донимали. Маши себе метлой да вовремя вывози к мусоровозу контейнеры. Профессор сидел во дворе на лавочке с книгой в руке и подрёмывал. Альберт подошёл к скамейке бесшумно, так же бесшумно снял ботинок с ноги, у которой сначала не было пальца, а потом был мизинец-гигант, и окликнул профессора. Ангел Горбин встрепенулся, открыл глаза. Альберт молча поднял ногу и продемонстрировал все пять пальцев на злополучной ноге, мал мала меньше выстроенные в ряд.

– Значит, получилось, – выдавил из себя уставший профессор.

– Получилось, Ангел Серафимович.

– Хорошо, – сказал профессор вяло, радости он почему-то уже не испытывал. – Да… а как у Марины… дела?

– Пока чуть больше седьмого, но с каждой неделей заметно уменьшается. Она ежедневно измеряет и записывает. Немного успокоилась, привыкла, легко держит спину, даже выходит из дома. Планируют вернуться на работу. Там её ждут. Она классный менеджер. Вам передаёт большой привет.

– Спасибо. Ну что ж…

– А этот… «крышеватель» не давал о себе знать?

– Пока нет. Наверняка отдыхает где-нибудь на югах. И если у него тоже поуменьшилось, ни в чём себе не отказывает. А вообще-то надо сворачиваться, пока он не вернулся. Поможешь мне разобрать «штучку»? Хочу перевезти её домой.

– Без проблем, Ангел Серафимович. Только через пару недель, если не возражаете. Я себе как раз отпуск наметил.

– Полмесяца я ещё продержусь. А потом меня заменят наши друзья из Средней Азии. Восток наступает.

– В нашем дворе тоже гастарбайтеры работают. Теперь они всюду. А я пришёл доложить вам о результатах и повидаться заодно, – сказал Альберт, вставляя ногу в ботинок.

– Молодец, что пришёл.

Они провели остаток дня вместе, шагая по городу в неопределённом направлении и впервые не обременяя свой мозг научными проблемами. Пообедали в ближайшем ресторанчике и снова без руля и без ветрил выплыли на просторы улицы. Пожалуй, первый раз в своей жизни Ангел Горбин ступал по столичной мостовой, как турист, не шаря глазами по мусорным развалам, которых, кстати, там, где они проходили, уже давно не было. Просто глазели на новую организацию городского пространства с праздным любопытством. Разговаривали о вещах посторонних, о делах не говорили, боялись затрагивать эту тему. Говорили только о том, что видели перед глазами, как тот казахский акын: что вижу, о том и пою. Да и былого энтузиазма не испытывал ни тот, ни другой. Профессор втайне думал, что ввязался в очень опасное и непредсказуемое предприятие. А Альберт полагал теперь, что в своё время он прекрасно обходился без пальца. И весь этот сыр-бор был, в общем-то, ни к чему. Альберт проводил профессора до дверей дворницкой и стал прощаться.

– Спасибо, Алик, прогулял меня. Я так устал… от всего этого…

Они поговорили ещё немного, и когда Альберт ушёл, профессор спустился к себе в дворницкую тире лабораторию, чтобы расположиться на ночлег.

Но тут ему неожиданно позвонил… Иван Сабуров. С предавшим его другом профессор даже не поздоровался, какое-то время просто слушал и молчал.

– Ангел, ты меня слышишь? Алло! – кричал в трубку Сабуров.

– Ну, и как тебе… в Америке? – наконец проговорил профессор.

– А… ты уже знаешь…

– Как ты мог так поступить со мной?! – взорвался профессор.

– Да, я такая сволочь. И вообще вы меня достали со своей грёбаной страной. Я не хочу доживать свой век униженным! Понял?

– Хочешь возвыситься за счёт унижения других?

– Не говори ерунды. Каждый имеет право подумать о себе. И никого, собственно, я не унижал.

– Так не бывает. Свобода для одного почти всегда несвобода для другого. Запомни это. И не мешало бы помнить о разумных границах этой злополучной свободы, которая одним даёт право делать, причём безнаказанно, всё, что вздумается, а других повергает в ещё большее рабство. Это пародия на свободу!

– Да ты ничего не понимаешь, Ангел! Сколько тебя ни гнобили, а ты, как был совком, так совком и остался. «Раньше думай о Родине, а потом о себе…» Да срала на тебя родина с высокой кремлёвской колокольни! А тут все условия для научной деятельности. И я бы знаешь, как развернулся? Я бы и тебя переманил. Да-да, это было в моих планах. Я готовил тебе местечко. Работал бы у меня в лаборатории на всём готовом. Но ты меня катастрофически подставил! Не ожидал от тебя такой неблагодарности!

– Я? Подставил?! Ты сам-то себя слышишь?

– Я всё слышу и всё понимаю. А ведь когда-то я тебе помогал… Конечно, подставил! Подсунул скороспелку! Я-то думал, развернусь тут с твоим изобретением… Да тут мне этот твой саркофаг по твоей документации соорудили за два месяца! И какой! Фантастический аппарат! Тут всё схвачено. Тут не жалеют денег на разрешение проблем века. А ты тридцать лет на это ухлопал! И всё в одиночку копался. Как крот в норе. И всё же чего-то не додумал, старик. У меня теперь мужики своими членами тротуар метут. А бабы вынуждены под грудь заказывать специальные подставки на колёсиках.

– Они получили желаемое, – вставил профессор с улыбкой.

– Да это не смешно, Ангел! На меня тут смотрят, как на монстра. Видят во мне русского диверсанта от науки. Мне уже судом грозят! Требуют компенсацию за моральный ущерб! А мне это не потянуть… Ты слышишь?

– Очень хорошо слышу.

– И что мне делать? Как мне теперь выпутываться из этого дерьма?

Профессор опустил руку с телефоном, упёрся взглядом в потолок. Даже в подобной ситуации у него не хватало духу не то, чтобы на какую-то подлость, а просто оставить друга в беде. Хотя это и есть главная подлость в жизни. И всё же он решил про себя, что спускать такое не следует. Каждый должен получить по заслугам. Да и друг ли он ему после этого?..

«Алло! Ангел! Алло! Помоги мне!» – кричал Сабуров в трубке.

Профессор снова приложил трубку к уху:

– Теперь это ваши проблемы, Иван Трофимыч. Выкручиватесь, как знаете. Вы же учёный.

– Да какой там учёный! Когда это было! И что значит, «мои проблемы»!? Это не по-товарищески! Ты заварил эту кашу, тебе и расхлёбывать. Смотри, я буду всё валить на русского учёного Ангела Горбина. Тогда тебе и на родине не поздоровится.

– Вы мне ещё и угрожаете?

– Да ничего не угрожаю! К слову пришлось. На тебя смотрит весь цивилизованный мир. Ты же наверняка уже исправил свою ошибку. Исправил, да?

– Разумеется, исправил.

– Вот чертяка! Так скажи мне, в чём там дело? Тут у всех мозги набекрень!

– Ты перечеркнул все мои… тридцатилетние труды! – голос профессора сорвался, и он замолчал.

– Ангел, умоляю! Веришь, я сейчас на коленях стою! Я тебе хорошо заплачу!

Профессор набрал воздуха и отдал себя в руки холодной беспощадности.

– Прощай, учёный засранец. Большой привет американским коллегам. Если они чего-то стоят, обязательно найдут ошибку. Не переживай, – подытожил разговор профессор и отключился.

Сабуров продолжал звонить. Какое-то время профессор порывался ответить, однако вскоре поставил на этом жирный крест, отключил мобильник, сел в кресло и беззвучно заплакал. Ещё никогда он не чувствовал себя таким одиноким…

Его одиночество прервал телефонный звонок. Марина Рябова приглашала в гости. У профессора вдруг защемило сердце, захотелось простого человеческого участия, и он с радостью отозвался на приглашение.