Текст книги "Шёпот стрекоз (сборник)"
Автор книги: Владимир Янсюкевич
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
4
За завтраком он специально сел у окна, чтобы наблюдать за происходящим на территории лечебницы.
Двор опустел. Дворник методично сдувал листья в кучи. Очередной порыв ветра сводил его работу на нет, и он, не меняя темпа, хладнокровно начинал сначала.
Его девочки по-прежнему находились в беседке и о чём-то возбуждённо разговаривали. «Косточки мне перемывают. Давайте, давайте! А всё-таки не ушли, ждут от меня откровений, дурашки. Ну, ждите. Сегодня выложу всё как есть».
Он продолжал неторопливо поглощать творожную запеканку, запивая жиденьким кофе с молоком.
Диана завтракать не пошла, прогуливалась по дорожке от беседки до часовни и обратно. Вот к ней подошла сестра. Наверное, спрашивает, почему не в столовой. Диана что-то говорит, при этом держится за живот. Наверное, жалуется на несварение. Сестра вынула из кармана таблетку, дала ей. Диана положила её в рот, а когда сестра ушла, тут же выплюнула. «Артистка! Тоже ждёт. Нервничает. Хорошая женщина. Много пережившая и всё-таки живая. Милая. И чуткая. Думаю, девочкам понравится».
Он вспомнил, как неделю назад Диана и Лаура прогуливались вместе вокруг фонтана и мирно о чём-то беседовали как старые знакомые, что ему показалось удивительно странным. Он в это время был на процедурах и мог наблюдать за ними из окна. А потом она катала его по кругу, а он сидел себе королём и улыбался.
– Чему вы всё время улыбаетесь? – поинтересовалась она.
– Так просто… погода хорошая.
Какое-то время они двигались молча. Светило солнце, и золочёный купол часовни искрился и, казалось, щедро разбрызгивал сверкающие искры вокруг: на лес, на больничные корпуса, на дорожки, на фонтан, на гуляющих по двору, освящая природу и людские сердца.
На третьем круге она спросила:
– Что вам говорят врачи?
– Обещали выписать с понедельника.
Она остановила коляску.
– Что случилось? – спросил он, не оборачиваясь.
Она вышла вперёд и встала перед ним, потупившись и сцепив вытянутые руки, как провинившаяся школьница.
– Мне грустно. Нет, это замечательно, что с вами всё хорошо, но…
Он взял её за руку.
– Что?
Она смотрела на него умоляющим взглядом и молчала.
– Я постоянно задаю себе вопрос… чем я так привлекателен для вас? Я не молод…
– На это сложно ответить в двух словах. Вы мне симпатичны… Вы… я… вы ведёте себя по-мужски. В том смысле, что видите в женщине прежде всего человека. А потом – самку.
– И это по-мужски?
– Да, я так думаю.
– Вы серьёзно?
– Абсолютно.
– Значит, вам нужен друг.
– Да. И не только. Но прежде всего друг. Кто начинал, как любовник, не может быть другом.
– А кто начинал, как друг, может быть любовником?
– Думаю, да.
– А если он не устроит вас, как любовник? Он останется для вас другом?
– Да. И я помогу ему стать любовником.
Он отпустил её руку.
– Я вас чем-то разочаровала? Или в вас говорит неуверенность в себе?
– Пожалуй, второе.
– Забудьте. Я в вас уверена.
– Правда?
– Правда. Вы мне сказали недавно, что вы у моих ног. На это могу сказать тоже: и я у ваших ног. Если по какой-то причине я вам неприятна, считайте меня нет. Была и улетучилась, как сон. Так просто… – Она отвернулась, закрыла лицо рукой и тут же обернулась уже с мокрыми глазами. – Я поняла… вам, наверное, больше подходит та, которая таскала меня за волосы, да?
Он удивлённо повёл бровями.
– Похоже на ревность, – он взялся за колёса, объехал её и спросил уже на ходу: – Скажите, Диана, а вы с Лаурой раньше, до лечебницы… были знакомы?
Она зашла ему наперёд, преградила дорогу.
– Почему вы спрашиваете?
– Просто мне вчера показалось… Да нет… чепуха какая-то…
– Вы хотите сказать, что тот скандальный случай в столовой, инсценировка?
– Простите. Я не хотел…
– Нет-нет, вы ничего такого не сделали, за что нужно просить у меня прощения. Всё так… Честно?
– Ну, если вы считаете меня своим другом…
– Да, мы знакомы давно. И я имела неосторожность с ней поделиться. Сказала, что вы… тронули моё сердце. Она спросила: «А он как к тебе?» Я сказала: «никак». Тогда она сказала: «А будет КАК, вот увидишь!» И разыграла весь этот дурацкий спектакль. Хотя я её ни о чём таком не просила. Это её инициатива. Вы мне верите?
Он помолчал.
– Верю.
– А уж за волосы оттаскала в своё удовольствие. Отомстила за прошлые обиды. Садистка! Мы знакомы, но никогда не дружили. Она была моей соседкой в молодости. Мы жили в одном доме, на одной площадке. Она всегда приставала ко мне со всякими взбалмошными идеями. Но я старалась не участвовать в их осуществлении. У неё была куча любовников и… ну, вы понимаете. Она маньячка. Сумасшедшая. А вам больше нравятся сумасшедшие, да? – слёзы потекли по её раскрасневшимся щекам, волосы распушились, губы надулись по-детски, голос её дрогнул: – Признайтесь. Я всё приму.
Он рассмеялся.
– Ну что за ерунда! Успокойтесь. И я теперь, действительно, КАК… То есть… ну, да… к вам, разумеется. Несмотря на мои годы, вы меня чем-то очаровали.
Она заулыбалась и, сжав пальцы в кулачки, подпёрла ими обе щеки по-детски – закрыла улыбку.
– Рада слышать. Мне ведь тоже… не восемнадцать.
– Завтра приезжают мои дочери. И тогда вместе решим. Не возражаете, Диана?
– Как я могу возражать, Миша. Как решите, так и будет. Но…
– Что?
– Я к вам уже так привыкла. Вы мне стали, как родной. Трудно будет расставаться.
– Понимаю. Мне тоже немного не по себе. Я тоже к вам привязался, честно говоря.
Она взяла его за руки, присела.
– Я бы так хотела… Они уже взрослые. Неужели могут нам помешать?
Он посмотрел ей в глаза и с трудом поборол искушение, чтобы не взять её лицо в ладони и не поцеловать в губы.
– Я же говорю, решим вместе. Вы, я и мои дочери. Я многое в жизни пережил. И много сделал ошибок… Я не против. И даже, кажется, влюблён. Но также ценю их мнение. Слово за ними.
– Я так волнуюсь…
– Не волнуйтесь, всё будет, как и должно быть.
– Вы думаете?
– Уверен.
5
Через полчаса, насытившийся и собранный, он снова был в беседке. Татьяна придвинулась к отцу, приготовилась слушать. Он окинул дочерей загадочной улыбкой.
– Значит, не ушли?
– Не дождёшься, – сказала Александра и, закурив, придвинула пачку с зажигалкой к себе. – Курить не дам, пока не поставим точку в этом деле.
Татьяна погладила отца по руке.
– Ну и правильно. Курить вредно.
– После первой встречи мы с ней не виделись два года, – продолжил он сходу, посмотрев на Александру, – потому что я не знал, ни как её зовут, ни где она живёт, ни где учится.
– Вы же встретились у школы! – вставила Александра на низах.
– Да, но она там не училась. Она приходила к маминой подруге. Что-то передать. А жила совсем в другом районе. И наша первая встреча была чистой случайностью.
– А её родители живы? – деловито поинтересовалась Александра.
– У неё была только мама. И она умерла до вашего рождения. Рак.
– Жаль. И где же вы встретились потом? – спросила Татьяна.
– В музыкальном училище, где я тогда преподавал. Поскольку у неё были за плечами десятилетка и музыкальная школа, её зачислили сразу на третий курс, по классу фортепьяно.
– И ты был у неё учителем? – с восторгом спросила Татьяна. – Вот здорово!
– Что-то не припомню, чтобы ты когда-то играл на пианино, – подала реплику Александра.
Он тяжело вздохнул. Потом вытянул руки, растопырил пальцы.
– В начале девяностых мне пришлось подрабатывать грузчиком. Мы с напарником разгружали машину. Он стоял в кузове и подавал мне ящики с водкой. А я внизу принимал. Однажды он споткнулся обо что-то и упал вместе с тарой на меня. Я не успел убрать руки и… короче, повредил суставы. Так что потом было не до игры. Пришлось отказаться от профессии.
Александра задумалась.
– А в каком именно году ты подрабатывал грузчиком?
– Не помню… в девяносто первом. Или втором. Или даже третьем.
– В девяносто третьем нам было уже по пять лет и…
Он тяжело посмотрел на дочь.
– Александра…
– Значит, в девяносто первом! – выручила Татьяна. – Мы были ещё совсем маленькие и не можем помнить. Я только помню какую-то тётю… кажется, её звали Дуся…
– Это была моя старшая сестра, Евдокия. Она присматривала за вами какое-то время. А потом её муж занялся крупным бизнесом, и они уехали в Москву. Он был нефтяником.
– Ладно! – оборвала Александра. – Мамы тогда уже не было, а что было без мамы нас не особо волнует. Возвращайся назад, к музыкальному училищу.
В это время мимо беседки прошла Диана. Он её не видел, но почувствовал – его задела по касательной энергетическая волна, словно Диана слегка дотронулась до него. Оглянулся, в самом деле – она. В другое время он бы не поверил, что такое бывает. А вслед за ней прошли под руку Лаура и Гудрон. Лаура с улыбкой посмотрела на него и опять, как и тогда, стоя у фонтана, помахала ему со значением и, состроив губы розочкой, послала воздушный поцелуй.
– Что ты всё время оглядываешься? Рассказывай!
– Саша, он рассказывает, – заступилась за отца Татьяна.
– Я вижу.
– Она была поражена нашей второй встрече, – продолжал он. – И очень обрадовалась. Теперь мы стали видеться каждый день. И однажды – мы сидели рядом за пианино – я загляделся на её профиль, на длинные русые волосы и проглядывающую сквозь них маленькую мочку уха с проколом для серёжки, на полураскрытые губы и потянулся к ней… Она перестала играть. Повернула ко мне своё лицо, но не отстранилась. Только спросила тихо: «Что?» И тут я признался ей в своих чувствах. И оказалось, наши чувства были взаимны. Взаимны с той самой первой встречи, когда я вручил ей букет белых роз.
– А потом? – шёпотом спросила Татьяна, затаив дыхание.
– Потом мы поцеловались. А через месяц она закончила училище, и мы поженились.
– Сразу? – уточнила Александра.
– Нет, не сразу. Тогда заболела её мама. И очень быстро сгорела. Вот тогда мы и… Она переехала ко мне, в тот самый дом, о котором я вам рассказывал. Мои родители к тому времени обосновались в Москве – папе предложили работу. А потом родились вы.
– А теперь расскажи, как вы жили до нашего рождения.
– Да там и было-то всего ничего…
– Не надо. У меня отличная память, и я хорошо считаю. Когда она закончила училище, ей было девятнадцать. Так?
– Так.
– А поженились вы примерно через год. Потому что до этого случились болезнь и смерть её мамы. И нашей маме к тому времени было уже двадцать. Так?
– Да.
– А когда мы родились, маме было двадцать четыре.
Он растерялся на секунду, посмотрел на Татьяну.
– Всё так, папа? – спросила она.
– Так.
– Вот я и спрашиваю, как вы жили до нашего рождения? – виртуозно вывела Александра. – И это не «всего ничего», а целых четыре года. И не было ли между вами чего-то нехорошего.
– Нехорошего? Что ты имеешь в виду?
– Папа, тебе видней. За четыре года люди успевают смертельно надоесть друг другу и разругаться, и развестись. Бывает, и избивают. А потом пришла мода и на заказные убийства. Не хочу гадать. Расскажи сам. И на этом закончим многолетнюю тянучку.
– Вон ты как.
– Да, так. А ты не вынуждай.
– Мы не ругались. И не дрались. Мы замечательно жили. И ничего такого, как ты говоришь, «нехорошего» между нами не было. Мы были счастливы. Мы ходили на концерты, мы… всюду были вместе. Никогда больше в жизни я не чувствовал себя таким счастливым…
– Да ну, папа, ты опять начал рассказывать о себе! – тяжело прервала Александра.
Это его взбесило.
– Вы ничего не понимаете, глупые!
Александра, поймав умоляющий взгляд младшей сестрёнки, пошла на попятную.
– Извини, продолжай.
– Каждый, открывший хотя бы мгновение свой рот, рассказывает прежде всего себя. Это и дураку понятно. И лишь через себя обо всём остальном. По-другому не бывает! Вы хотите, чтоб я заткнулся?
Татьяна положила свою руку на его дрожащие пальцы.
– Нет-нет, папочка! Продолжай! Какая она была?
– Мне трудно рассказать о ней. Она была для меня… всем. Она была очень красивая. И очень музыкальная. У неё был такой голос… с чем бы сравнить… журчащий, как ручей. Он успокаивал. У неё была стройная фигура, длинные рыжеватые волосы, слегка вьющиеся у висков. Когда она читала, у неё была такая манера держать кончик пряди во рту…
– Постой! – вступила Александра. – До этого ты говорил, волосы у неё были русые.
– Да, русые. Но иногда она их подкрашивала. Типично женское увлечение. Она была чрезвычайно артистична и любила менять свой облик. Она была всякая. Высокая и не очень. Весёлая и грустная. Русая и рыжая. Она была безумно талантливая. И несмотря на разнообразие качеств, всегда была для меня одна, моя Аня. Есть женщины, как вселенная. И разве можно рассказать об угасшей вселенной. Немеет язык…
– Несмотря на пафосность твоей речи, нам, как женщинам, приятно это слышать, – Александра усмехнулась. – Но всё-таки хотелось бы услышать о нашей матери. Теперь я всё поняла про тебя – ты ей изменял. А ей это не нравилось. Так?
Он привстал с кресла побледневший, и тут же рухнул обратно.
– Если быть до конца откровенным, девочки… Во-первых, вы рано остались без матери. А я без жены.
– Это нам известно.
– Я взял вас из роддома крошечными малютками…
– И это ни для кого не секрет: из роддома обычно берут малютками, а не когда в школу пора.
– Тогда скажу так… Мужчина всегда любит одну и ту же женщину. Хотя в это же самое время может жить с разными.
– Ух, ты, как сложно! Почему же он не живёт с той, которую любит?
– А может, она с ним не хочет жить! Да, папа? – поддержала отца Татьяна.
– Помолчи, Танюха. Пусть он сам ответит. Значит, я права?
– Дело не в этом…
– А в чём? Договаривай, раз начал.
– Её может… не существовать вовсе.
– То есть, она воображаемая? Тогда он, этот мужчина, садист.
– Почему садист?
– Потому что живёт с одной женщиной, а думает о другой.
– Ты же сама сказала, что она воображаемая. Здесь нет ничего зазорного. Ни предательства, ни измены. А лишь игра воображения.
– Не имеет значения. Живёшь с бабой, так и люби её, пока не свезут на кладбище.
– Какая ты… прямолинейная, Александра.
– Сам такой воспитал. Сегодня же спрошу у мужа, кого он любит. Меня, свою жену, или кого-то на стороне. И если так, то моментально – развод. Однозначно. Не потерплю.
– А если она, как говорит папа, воображаемая?
– Тем более! Вот она я, живая и вполне ощутимая. Можно потрогать, – Александра пошлёпала себя по выдающимся местам. – Выбрал меня, люби, и не смей отвлекаться! Буду только счастлива.
Он рассмеялся.
– Ничего смешного в этом не вижу!
– Ты хорошая женщина, Александра. Но без воображения. А человек без воображения часто обкрадывает себя и несправедлив к другим, – он помолчал и продолжил. – Твой муж, полагаю, тоже любит воображаемую женщину в тебе. И чем больше ты ей соответствуешь, тем сильнее его любовь. Такова психология. Я думаю, и с женщинами происходит нечто подобное. А человек никогда не может стать таким, каким его хочет видеть кто-то другой. Конечно, можно подыграть, притвориться, но это будут поддавки. И когда-нибудь ему надоест валять ваньку, и он покажет себя. Но уже с агрессией, оглядываясь на то время, когда его вынуждали лгать. Он таков, каков он есть. И это надо принимать без обид. В ссорах между супругами, если они, конечно, изначально любили друг друга, присутствует усталость, привычка. Люди остались теми же, но им кажется, что они изменились в худшую сторону. И они, чтобы отвести вину от себя, начинают попрекать друг друга былыми промахами. А это обижает человека. Ведь он осознал и сам мучается… Ладно, хватит об этом.
Тут Александра вытянула шею.
– Нет-нет, не хватит! Кажется мы приближаемся к тайне умал-чивания. С этого места подробней.
Он сделал круг на коляске.
– Кому ты сдала своих оболтусов?
– Не отвлекайся.
– Я соскучился.
– Отправила с отцом к его родителям.
– А почему сама не поехала?
– Ты хочешь, чтобы я ушла? Теперь, когда ты начал раскручивать интересующий нас змеиный клубок? Никогда! Не дождёшься. Сегодня стоим насмерть. Да, Танюха? А понадобится, заночуем в машине. Выкладывай всё начистоту. Что-то в твоём рассказе не стыкуется. Воображение у тебя есть, а врать не умеешь.
Он опустил голову.
– То она такая, видишь ли, то сякая. И как это может совмещаться в одном человеке? Что ты у нас любвеобильный, известно. Но мы хотим знать о своей матери. Скажи, наконец, правду! Признайся нам, в чём ты перед ней провинился. Может, мы и простим. Признание облегчает вину. Хватит фантазировать, блин!
– Ну что ж… имеете право… – он, наконец, решился. – Ваша мать никогда не была моей женой.
Сёстры в недоумении переглянулись.
– Моя жена и две моих девочки, которым было тогда по три года, погибли в том самом пожаре, о котором я вам рассказывал. Дом наш сгорел, ночью сгорел, когда все спали. А я в это время был в командировке в дальнем селе, в фольклорной экспедиции… Мы прожили вместе четыре года, родили двух замечательных дочерей… и чтобы удовлетворить твою тягу к точности в цифрах, Александра, скажу… когда погибла моя семья, моей жене, той самой, которую я впервые встретил в пятнадцатилетнем возрасте на школьном дворе, было двадцать два года, а мне, соответственно, тридцать два… Да, судьба потом сводила меня с разными женщинами. Кого-то вы видели. И ни об одной из них я не думаю без благодарности. Но любил я их только за то, если находил в них хоть какую-то крупицу моей Ани, погибшей в том ужасном пожаре. А вашей матери, дорогие мои, я, к сожалению, не знал. Так что и рассказывать нечего. И вам я вовсе не отец, а… чужой человек.
Дочери разом медленно поднялись со скамеек.
– Как?!
– Даже по прошествии двух лет я не мог оправиться от случившегося. Я не хотел жить… И о вас, только что родившихся и сразу потерявших свою мать, мне сообщила моя родная сестра, работавшая там в приёмном покое. Она хотела меня поддержать таким образом. И я вас… удочерил. Я дал вам имена своих погибших в пожаре девочек. И любил, как родных. Я вас воспитал – худо ли бедно, не мне судить – и таким образом, как мне казалось, реанимировал крупицу утраченного.
Все пациенты лечебницы, собравшиеся к этому времени вокруг беседки, зааплодировали. Но не по приказу, а по зову сердца – это было написано на их лицах. Радист, сидящий в радиорубке то ли специально, то по случайности включил «Нежность» Рахманинова. И звуки фортепиано в паре со скрипкой поплыли над больничным двором, над белыми корпусами, над верхушками елей и далее в небеса.
Зазвонил колокол к ужину. Стоявшие вокруг беседки пациенты пансионата нехотя потянулись к столовой. И только одна женщина продолжала стоять в ожидании у цветущего куста чубушника или жасмина, как у нас его называют.
– И это всё? – недоумевала Александра. – Почему же ты раньше молчал?!
– Я… я… – он не знал, что сказать.
Татьяна бросилась обнимать отца.
– Папочка, женись на мне! Я тебя так любить буду! Так любить!
– Прости, папа, – добавила Александра виновато. – Я о тебе плохо подумала. Ты наш самый родной. Ты думал, мы тебя бросим, да? И всю жизнь молчал! Какой же ты дурак! Любимый дурак!
Александра всхлипнула, полезла в сумку за платком.
– И я вас люблю, – сказал он нарочито хмуро. – И ещё девочки… я хотел вас сегодня познакомить…
Он взглянул на Диану. Она стояла поодаль, белая, как снег…
И он вдруг всё понял.
Тогда он, развернул коляску, поднялся с кресла, одёрнул пиджак и уверенно шагнул на дорожку.
– Папа, ты можешь ходить?! – вскрикнула Татьяна. – Как здорово! Тебя вылечили?
– Меня вылечили вы, – сказал он, постояв немного снаружи, затем полуобернулся к сёстрам и произнёс почти шёпотом: – Я не всё сказал, девочки. Ваша мать… жива. Обернитесь. Она ждёт, чтобы вы обратили на неё внимание. А затем поступайте, как посчитаете нужным. Вы уже взрослые, – договорил и пошёл к воротам.
Сёстры обернулись.
По другую сторону беседки, на фоне ярко-белых цветов чубушника – бабье лето одарило продолжительным теплом, и вопреки законам природы чубушник зацвёл вновь – стояла стройная женщина в больничном халате. На вид ей было лет сорок пять. Её длинные рыжеватые волосы были гладко зачёсаны назад и собраны на затылке в пучок. На её бледном и красивом лице застыла маска обречённости, а в прозрачных глазах пламенела мольба. Руки она держала прямо перед собой, сцепив их с такой страшной силой, что белые пальцы возле ногтей посинели от напряжения.
– Вы наша… мать? – выговорила Александра сорвавшимся под конец фразы голосом.
Женщина, прикрыв глаза и прикусив до крови нижнюю губу, медленно склонила голову.
Татьяна рванулась к ней:
– Мама?!
Но Александра крепко ухватила её за руку и сказала твёрдо, глядя Диане прямо в глаза:
– Наша мать умерла при родах! – и решительно потянула за собой сестру вслед за отцом, а та бежала за ней и всё время оглядывалась.
А женщина, давшая им жизнь и в тот же миг отказавшаяся от них, по-прежнему стояла у цветущего куста чубушника, уже расцепив руки и безвольно бросив их вдоль по-молодому стройного тела. И с тоской смирившегося со своей участью человека смотрела им вслед…
Поднялся ветер, он взметнул листья, собранные добросовестным гастарбайтером в кучу возле беседки, а заодно и отжившие цветы чубушника. На какой-то миг они скрыли из виду и беседку, и стоявшую за ней женщину. А когда ветер утих, и листья вперемежку с белоснежными лепестками опали наземь, возле куста уже никого не было…
Август – ноябрь 2014 года.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.