Текст книги "Нравственное правосудие и судейское правотворчество"

* * *

Первым опытом самостоятельного законотворчества явился Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных, дошедший до нас в двух редакциях – оленинской и синодальной. Как указывается в преамбуле, он «составлен от первых царей уряженью и по вселенскых семи святых зборов великых святитель», а князь Владимир от себя добавляет: «кто переступит сии правила, якоже есмы управили по святых отец правилом и первых царев управленью… да будет проклят в сий век и будущий семию зборов святых отец вселенскых». В соответствии с византийской традицией князь на Руси являлся покровителем церкви, поэтому церковный Устав издавался от его имени[244]244
  См.: Российское законодательство X–XX веков. Т. 1.С. 152, 153.


[Закрыть]. В Уставе закреплялась взаимозависимость и согласованность закона и канона, принятая в Византийской империи. Устав Владимира, фактически определявший положение церкви в государстве, наметил возможные пути и формы взаимодействия государственной и церковной властей в деле нравственного воспитания русского народа. Особенно важно отметить, что принятие Устава было первым шагом в создании правовой основы для реализации идеи «симфонии властей» на Русской земле.

В первой части Устава, определявшей княжеское жалованье церкви, говорилось, что великий князь Владимир создал в Киеве церковь Пресвятой Богородицы и дал ей десятину по всей земле Русской. Во второй части закреплялся принцип разделения церковной и светской судебной компетенций и ограничивались пределы светской юрисдикции, осуществляемой князем, боярами и судьями князя: великий князь Владимир вместе с княгиней Анной на основании Номоканона решил, что не подобает ни князю, ни боярам, ни судьям «судити судов церковных и вступатися в церковныя люди» и что он «дал те суды митрополиту и епископу по всей земле Русской, где ни суть христиане» (ст. 4–7). Статья 6, закреплявшая отказ от вмешательства в церковную юрисдикцию потомков князя, имеющих право наследования его власти, окончательно решала вопрос о сосуществовании светской и церковной юрисдикции[245]245
  См.: Российское законодательство X–XX веков. Т. 1.С. 140–144.


[Закрыть].

В статье 9 Устава перечислялись «суды церковные», или те преступления, за совершение которых христиане по всей земле Русской подлежали епископскому суду: преступления против веры и православной церкви, в частности еретичество, волшебство и колдовство, различные виды отправления языческих обрядов, святотатство; деяния, противные чистоте нравов, – похищение жен, вступление в брак в запрещенных степенях родства и свойства, драка между мужем и женой об имении, обиды словом, обличенное прелюбодеяние, развод, покушение наженскую честь, «укушение» и побои, нанесенные родителям детьми, оставление матерью незаконнорожденного младенца, противоестественные пороки; этому суду были подсудны также тяжбы между детьми или братьями умершего о наследстве, дела о соблюдении торговых весов и мер. В третьей части Устава перечислялись церковные люди, составляющие круг церковного ведомства. Таким образом, церковь превращалась в полноценный судебный орган феодального государства наряду с княжеским судом[246]246
  См.: Российское законодательство X–XX веков. Т. 1. С. 145.


[Закрыть]. Вместе с тем Устав определял компетенцию и общего суда суда, князя и епископа по делам, участниками которых являлись и церковные, и светские люди (ст. 18).

Обратите внимание, что Устав князя Владимира не содержит указаний на какие бы то ни было санкции за совершенные правонарушения. Однако речь в данном случае не идет, разумеется, о «досадной ошибке» или об изъянах правовой культуры, объяснение можно найти в исторической традиции русского обычного права. Хорошо известно летописное сказание о том, как приглашенные на Русь византийские епископы предложили князю Владимиру ввести за некоторые преступления смертную казнь. Князь Владимир поначалу согласился, но вскоре вынужден был отказаться от неприемлемо жестоких мер и вернуться к денежным взысканиям (что соответствовало и интересам самого князя). Дело в том, что византийская система наказаний не соответствовала русской обычно-правовой системе; ей, как это видно из Русской Правды, не свойственны ни наказания посредством членовредительства, ни месть по принципу талиона, ни смертная казнь. Несоответствие византийской системы наказаний русским обычаям, по-видимому, и привело к отсутствию в Уставе князя Владимира упоминания о наказаниях.

Дальнейшим шагом в развитии русского законодательства явился Устав Ярослава Мудрого, отличающийся от Устава Владимира тщательностью разработки юридических вопросов. Его составители с большей подробностью рассматривали преступления против нравов – похищение жен, незаконные браки, разводы, любодеяния, кровосмешения, различные оскорбления слабому полу, драки и т. п. Дела о ряде преступлений, не упомянутых в Уставе Владимира, указывались как подсудные церковному суду – поджоги, острижение головы или бороды, некоторые виды воровства, убийство.

Закрепленные Уставом Ярослава система наказаний и порядок судопроизводства построены на различиях понятий «грех» и «преступление». Грехом ведает церковь, преступлением – государство. Всякое преступление церковь считает грехом, но не всякий грех государство считает преступлением. Грех – это нравственная несправедливость или неправда, нарушение Божественного закона, преступление – неправда противообщественная, нарушение закона человеческого. Преступление есть деяние, которым одно лицо причиняет материальный вред или наносит нравственную обиду другому. Грех – не только деяние, но и мысль о деянии, которым грешник может причинить материальный или нравственный вред как своему ближнему, так и самому себе. На комбинации этих двух основных понятий и построен церковно-судейский порядок в Уставе Ярослава. Это нравственный катехизис, переложенный в дисциплинарно юридические предписания. Церкви подсудны грехи всех христиан и некоторые противозаконные деяния, преступления людей церковных (находящихся под церковным попечительством)[247]247
  Священник Николин А. Указ. соч. С. 57.


[Закрыть].

По Уставу Ярослава суд епископский без участия суда княжеского рассматривал дела сугубо греховные – волхвование, браки в близких степенях родства, развод по взаимному соглашению супругов и т. п. Дела греховно-преступные, когда нарушению церковного правила сопутствовали насилие, физический или нравственный вред для другого либо нарушение общественного порядка, как противоречившие государственному закону, разбирались княжеским судьей с участием судьи церковного. К этому разряду относились дела об умыкании девиц, об оскорблении женской чести словом или делом, о самовольном разводе мужа с женой по воле первого без вины последней, о нарушении супружеской верности и т. п. Наконец, дела, касавшиеся лиц духовного ведомства, т. е. противозаконные деяния, совершенные церковными людьми, как духовными, так и мирянами, решались церковной властью по законам и обычаям, действовавшим в княжеских судах. Наиболее тяжкие преступления, совершенные церковными людьми, судил церковный суд с участием княжеского судьи.

Определяя систему наказаний за различные преступления, Устав Ярослава опирался на положения византийских кодексов Эклоги и Прохирона, переработанные, однако, применительно к местным нравам, обычаям и отношениям. Поэтому уголовные и гражданско-правовые меры ответственности, закрепленные в Уставе, представляют собой традиционно русскую систему денежных взысканий.

Возможность закрепления в законе типично русской системы наказаний предоставилась благодаря тому, что в 1051 г. митрополитом стал человек, русский по происхождению, Иларион. Вряд ли подобная акция могла быть осуществлена раньше, когда Русскую православную церковь возглавляли воспитанные на образцах византийской правовой мысли греческие митрополиты. В связи с этим, стремясь укрепить свои позиции в русском обществе, церковь вынуждена была пойти на ряд компромиссов с русской действительностью: карая не преступные с точки зрения обычного права поступки, церковь применяла наказания, соответствующие русскому обычному праву.

Помимо денежных взысканий Устав Ярослава полагал за некоторые деяния и нравственно-исправительные наказания, например арест при церковном доме и епитимью, а также телесные наказания. Эти меры были рассчитаны, по выражению священника А. Николина, на оздоровление и укрепление больной воли и шаткой совести.

С принятием христианства распространению телесных наказаний на Руси способствовало греческое духовенство, принесшее нам вместе с религией суровые законы византийского права. Как видно из Устава Ярослава, самые тяжкие преступления, подсудные церковным судам, карались и духовной, и светской властью. К диспозициям статей Устава часто прибавлялось: «а князь казнить» или «да казнятъ его волостельскую казнию».

Княжеская власть, полагает Н. Евреинов, казнила тягчайшие преступления по византийским законам, т. е. применяла к преступникам телесные наказания. Однако именно духовенство отличалось жестокостью в применении греческих законов на Руси. Так, Новгородский епископ Лука Жидята (XI век) отрезал холопу Дудику нос и обе руки зато, что тот возвел на него обвинение. Епископу Феодорцу (XII век) митрополит велел «урезати языкъ яко злодею и еретику и руку правую утяти и очи ему выняти, занехулу измолве на Св. Богородицю». Про этого Феодорца летописец говорит, что в бытность свою епископом во Владимире «немилостивый был мучитель, одним головы рубил, другим глаза выжигал и язык вырезал, иных распинал на стене и мучил немилостиво, желая исторгнуть у них имение»[248]248
  См.: Евреинов Н. История телесных наказаний в России. Репринтное издание 1912 г. Харьков, 1994. С. 19, 20.


[Закрыть].

Эти факты явственно, со всей остротой свидетельствуют о главном: ни христианские заповеди, ни христианская мораль не являются препятствием на пути зла и произвола даже для духовного лица, облеченного судебной властью, если утрачено врожденное чувство совести; и второе, тоже немаловажное, следствие – судья, в частности церковный, который формально и бездумно применяет закон, становится тупым и безжалостным орудием и своеобразным заложником того самого жестокого закона, который он проводит в жизнь, ломая и калеча судьбы людей; тем самым он творит зло, а не правосудие. В этой ситуации утешает только одно обстоятельство, если, конечно, это можно назвать утешением: «влияние византийских законов в те времена было еще мало ощутительно, так как касалось только узкой области церковных судов», и к тому же телесные наказания в Киевской Руси были «рабьими наказаниями», применявшимися преимущественно в отношении холопов[249]249
  См.: Евреинов Н. Указ. соч. С. 21, 22.


[Закрыть].

* * *

Разумеется, формирование отношений, которые возникали в связи с принятием христианства, со всей необходимостью требовало сочетания церковно-гражданских законов, зародившихся на византийской почве, с русской действительностью, что находило свое выражение, говоря современным языком, в дальнейшей законотворческой работе. После раздробления Киевской Руси на отдельные княжества были приняты Смоленская уставная грамота (1136 г.) и Устав великого князя Новгородского Всеволода «О церковных судах, и о людех, и о мерилах торговых» (первая половина XII века)[250]250
  См. подроб.: Российское законодательство X–XX веков. Т. 1. С. 212–257.


[Закрыть], в основу которых были положены уставы великих князей Киевских – Владимира и Ярослава Мудрого. Данное обстоятельство свидетельствует не только о преемственности традиций, но и о глубинном единстве самостоятельных княжеств, единстве веры, той самой православной веры, которая определит в будущем объединение отдельных княжеств в единое Русское государство.

Таким образом, церковные законоведы обращались к византийским источникам и, используя их, составляли юридические нормы, более или менее пригодные для русской жизни. Эти нормы принимались государственной (княжеской) властью, входили в практику церковного и княжеского судов, облекались в форму законоположительных статей, которые вносились в уже изданные уставы, соединялись в новые своды, составляли основу вновь принимаемых государственных актов. По словам архимандрита Платона, «Киевско-Новгородская Русь с принятием христианства от Византии унаследовала памятники церковного права и традицию непрерывного апостольского преемства в иерархии Церкви. Кроме того, Церковь на Руси оказывала влияние на формирование русского права. Мировоззрение и этика Православия были одновременно и основой, и содержанием, и гарантией государственного и гражданского права и обеспечивали незыблемость государственных устоев русской жизни»[251]251
  Архимандрит Платон. Указ. соч. С. 82.


[Закрыть].

Этот процесс нашел отражение в Русской Правде – важнейшем законодательном памятнике Древнерусского государства, дошедшим до нас в Краткой и Пространной редакциях (начало XI–XII века)[252]252
  См. подробнее: Российское законодательство X–XX веков. Т. 1. С. 41—115.


[Закрыть]. Этот свод законов включал нормы различных отраслей права, в первую очередь гражданского и уголовного, а также отдельные нормы о судоустройстве и судопроизводстве, в которых были закреплены положения о княжеском и общинном суде. Княжеская власть на Руси – прежде всего власть судебная. Даже само призвание князей на правление было мотивировано междоусобицами и отсутствием правды; именно поэтому славянские племена «реша сами в себе: поищем себе князя, иже бе владел и судил по праву»[253]253
  Цит. по: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 254.


[Закрыть]. Князь был первым судьей в народе и высшим источником правды, причем право суда и расправы было одновременно его личным правом и личной обязанностью, а также одной из древнейших прерогатив княжеской власти[254]254
  См.: Хартулари К.Ф. Право суда и помилования как прерогативы Российской державности. Т. 1.СП6., 1899. С. 10.


[Закрыть]. «Аще кому будет из нас обида, то ты прави», – говорят киевляне князю Игорю. Во время болезни князя Всеволода «людям не доходити княжей правды», что, по мнению летописца, было чревато крупными беспорядками[255]255
  См.: Тихомиров Л.A. Указ. соч. С. 255.


[Закрыть]. Личное судопроизводство являлось повседневным занятием князя. Например, у Владимира Мономаха в расписании на каждый день значилось: «людей оправливати».

Князь, конечно, не мог разбирать все судебные дела самолично, и назначал себе в помощники «мужей своих», как правило, дружинников. В Краткой Правде и в более поздней Пространной Правде нет четкого перечня княжеских слуг, выполнявших судебные функции: это и емец (княжеский чиновник), и мечник, и отрок. С XII века с развитием дворцово-вотчинной системы управления отроки – младшие члены дружины все чаще выполняют функции судей. Русская Правда определяет и размер вознаграждения за выполнение дружинниками князя судебных функций (ст. 31, 40 и 41 Краткой Правды, ст. 74 Пространной Правды).

Создавались на Руси, согласно Русской Правде, и так называемые общинные суды городские (пригороды, сотни) и сельские (верви), которые, по мнению русского историка А.Е. Преснякова, являлись «главным орудием для поддержания обычно-правового порядка и внутреннего мира всей волости»[256]256
  Пресняков А.Е. Княжеское право в Древней Руси. Очерки по истории X–XII столетий. М., 1993. С. 429.


[Закрыть]. М.Ф. Владимирский-Буданов указывает, что «естественным образом возникает судебная власть общины как обязанность соседей помогать обиженному»[257]257
  Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. С. 582.


[Закрыть]. Общинный суд состоял из 12 мужей; ему были подсудны все дела о кражах имущества (ст. 15 и 33 Краткой Правды). Высшей же судебной инстанцией оставался сам князь, который «в случае каких-либо жалоб на злоупотребление властью требовал всякие дела к своему собственному суду»[258]258
  Хартулари К.Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 12.


[Закрыть].

Судебный процесс включал три стадии: 1) установление сторон, 2) производство суда и 3) исполнение решений[259]259
  См. подробнее: Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. С. 584–597; Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 427–439.


[Закрыть]. Обе стороны назывались истцами (ст. 17), что указывает на отсутствие у какой-либо из них процессуальных преимуществ. Понятие о государстве как истце (в делах уголовных) еще не существует, и нет различий между уголовным и гражданским, следственным и обвинительным процессом, однако государство уже помогает частному истцу в преследовании обвиняемого (ст. 41), возлагает расследование преступлений на общины (ст. 80). Так, если истец найдет сбежавшего холопа в чужом городе, то должен заявить посаднику и попросить у него отрока, чтобы «увязать» беглеца, за что уплатить «вязебное» – 10 кун (ст. 146). Правда, такая помощь оказывалась, скорее всего, в исключительных случаях – по сложившемуся обычаю заинтересованная сторона сама производила следствие: потерпевший должен был найти доказательства иска (свидетелей, поличное), отыскать преступника, обеспечить себе право на возврат краденого или право иска против вора путем «заклича на торгу» (объявления об утрате). Истец сам вызывал на суд ответчика, и стороны условливались о сроке, когда им стоять перед судьей. Княжеский двор был местом суда, и выражение «вести на княжий двор» означало «вести на суд», причем «княжим двором» называли не только резиденцию самого князя, но и те дворы, где выполняли свои обязанности по отправлению правосудия княжеские чиновники в провинции.

Как уже говорилось, в Древней Руси особая роль принадлежала князю как высшему судье, поскольку население часто не было удовлетворено судом «княжих людей». Более того, указывает А.Е. Пресняков, значение княжьего суда все возрастало: по мере видоизменения и усложнения жизни, особенно в городских центрах, возникали все новые правовые вопросы, решавшиеся по-прежнему, по традиционному народному обычному праву. Устойчивое, плохо развивающееся, консервативное по сути обычное право отставало от потребностей жизни. Князь же не считал себя строго связанным нормами обычного права; случаи сложные, неясные, новые, применение норм обычного права в которых привело бы к явной несправедливости, разрешались им творчески, так сказать, judicium acquitatis (решение по справедливости). Тем самым князь «творил право», его решения становились прецедентами[260]260
  См.: Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 431.


[Закрыть]. Постараемся не забыть главную мысль: при разрешении конкретных дел имеет место судейское правотворчество – судья творит новое право для участников спора.

Стороны вели дело перед судьей (роль которого сводилась, по сути, к председательствованию, руководству процессуальной борьбой): представляли вещественные доказательства (знамение), приводили свидетелей; без свидетелей обвинение считалось ложным (поклеп), и штраф не присуждался (ст. 67). Состязательный процесс шел в строго установленной обычаем форме, после чего судья выносил решение, при этом руководствуясь Введением к Русской Правде (по спискам Пушкинской группы), представляющим собой выдержку из Поучения Василия Великого к судьям о соблюдении ими справедливости («Не приимеши послушества лжа; аще не виноват, долго не держи гнева; горе оправдающему нечестиваго мзды ради»)[261]261
  Российское законодательство X–XX веков. Т.1. С. 81.


[Закрыть].

Интересную мысль высказывает А.Е. Пресняков: при вынесении решения о восстановлении нарушенного права судья, убежденный, что у человека это право имеется, должен был найти ему соответствующую формулировку; «как у германцев красноречиво подчеркивают сами названия лиц, постановляющих приговор, «Rechtssprecher», «Urteilsfinder»; то же основное представление лежит и в корне нашего слова «суд» (=суждение). Право надо в спорном случае найти и назвать. Эти формулы права в виде судебных приговоров становятся прецедентами; найденные формулы облегчают нахождение и применение права на будущие потребы»[262]262
  Пресняков А.Е. Указ. Соч. С. 438, 439.


[Закрыть].

Обязанности по исполнению решения возлагались на выигравшую сторону. Например, кредитор сам устраивал продажу должника, обиженный сам расправлялся с подлежащим телесной каре обидчиком. Разумеется, должностные лица могли помочь исполнить решение суда, но в таком случае с тех, «кому помогут», они получали соответствующее вознаграждение («уроци») в зависимости от величины иска.

* * *

Дальнейшее развитие законодательства о судоустройстве и судебном процессе отражено в Новгородской и Псковской судных грамотах[263]263
  См. подробнее: Российское законодательство X–XX веков. Т. 1. С. 300–390.


[Закрыть].

Новгородская судная грамота открывается следующими словами: «Нареченному на архиепископство Великого Новгорода и Пскова (Псковская земля до середины XIV века являлась частью Новгородской республики; в 1348 г. она стала самостоятельной феодальной республикой. – В.Я.) священному иноку Феофилу судити суд свои, суд святительски по святых отец правилу, по номоканону; а судити ему всех равно, как боярина, так и житьего, так и молодчего человека». Роль «владычня» (архиепископского) суда возрастает: ему подлежат уже не только церковные (как по Уставу князя Владимира), но и светские люди. На местах отправлением правосудия занимался «владычный наместник».

Новгородское светское судопроизводство было основано на разграничении подсудности между княжескими и общинно-вечевыми судебными органами: сам князь, его наместник и тиун разрешали преимущественно уголовные иски; суд посадника ведал тяжбами о земельной собственности (ст. 2 и 28); суд тысяцкого – исками, возникающими из договоров между лицами торговыми («дела торговая, гостиная и суд торговый» – ст. 4). Упоминаются также судьи сотские и рядовичи, выбранные от Новгородских сотен и рядов. Судебные органы состояли в инстанционных отношениях двоякого рода: пересуд и доклад. Пересуд, или новое рассмотрение дела в высшей инстанции, принадлежал органам княжеского суда (ст. 2 и 3); доклад делался докладчиками – членами высшей судебной коллегии, состоящей из представителей общин (концов города), судей, назначенных сторонами, и княжеских чиновников (ст. 26)[264]264
  См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. С. 583.


[Закрыть]. Как видим, увеличивается число должностных лиц, наделенных судебными функциями, что, несомненно, было вызвано дальнейшим развитием и усложнением складывающихся феодальных отношений.

В процессуальном праве также появляются новые элементы: принятие присяги путем целования креста на Новгородской судной грамоте как судьями, так и сторонами. С такой присяги начинался всякий судебный процесс, причем, если сторона отказывалась от крестоцелования, она проигрывала процесс (ст. 4, 14, 15 и 27). Факт целования креста судьями предполагал, что они будут судить по совести, закону и справедливости («А судить им право, по крестному целованию»). Процессуальные нормы допускали предъявление и рассмотрение встречного иска, что служило дополнительной гарантией соблюдения принципа состязательности (ст. 13). Устанавливался запрет на обращение к помощи «ноугородцов» (толпы) для оказания давления на суд. Статья 9 закрепляла месячный срок для рассмотрения дела в суде, чтобы дело «не волочить», однако для тяжб о земле предусматривался срок больший – 2 месяца (ст. 28). Неправда ли, это очень напоминает современные сроки рассмотрения дел? Впервые находит закрепление и ведение протокола судебного заседания: судебные дьяки записывали выступления участников процесса («розказчиков»), последние знакомились с записью и в знак согласия с нею прикладывали свои печати (ст. 21).

Статья 26 определяла порядок производства в суде высшей инстанции. Суд собирался во владычной комнате 3 раза в неделю. На суде присутствовали по одному боярину и житьему с каждого конца Новгорода, судьи первой судебной инстанции и приставы («из добрых людей»). Такое широкое представительство говорит не только

о большей гласности при отправлении правосудия, но и о большей вероятности вынесения законного и справедливого решения. Члены суда (докладчики), не явившиеся на заседание, наказывались специальным штрафом. Статья запрещала брать взятки (посулы) и решать дело по дружбе («не дружить никоей хитростью»). Самостоятельное восстановление права (самоуправство) в Новгороде запрещалось, однако потерпевшему предоставлялось право участвовать в судопроизводстве: «на суд поимати двема истцом по два боярина и по два мужа житейска от каждыя страны тяжущейся» (ст. 25).

Согласно Псковской судной грамоте в Пскове всякий суд включал одновременно и княжеские, и общинно-вечевые органы. Центральное судилище («господа») – это князь, посадники сотские (представители общин). Хотя и указывается отдельно на суд княжий (ст. 1) и посадничий (ст. 3 и 6), в действительности они заседали всегда вместе (ст. 4). Такой же двойственный состав имели и служебные органы суда: совместно действовали княжий человек и сотский (ст. 18); дьяки княжий и городской (ст. 79); подверники по одному человеку от князя и от Пскова для наблюдения за порядком в суде (ст. 59); дворяне и подвойские для вызова в суд (ст. 81). Провинциальное судоустройство имело такой же двойственный характер: в пригородах управляют и судят посадники (ст. 77) и княжеские наместники (последние с 1469 г. во всех пригородах Пскова)[265]265
  См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. С. 584.


[Закрыть].

Псковская судная грамота, как и Новгородская, закрепляла положения о разграничении компетенции светского и духовного суда (ст. 1 и 2). Суд также начинался после крестного целования, чтобы судьи «тайных посулов неимати» (ст. 4, 77 и 78). Особенно важно подчеркнуть, что впервые был закреплен текст присяги, которая давалась посадникам при вступлении в должность. Эта присяга древнейшая из дошедших до нас: «А которому посаднику сести на посадничество, ино тому посаднику крест целовати на том, что ему судит право по крестному целованию, а городскими кунами не корыстоватися, а судом не мстится ни на кого ж, а судом не отчитись, а праваго не погубити, а виноватаго не жаловати, а без исправы человека не погубити ни на суду на вечи» (ст. 3).

Кроме того, в Псковской судной грамоте отражена активная роль судей в процессе. Например, суд сам вел следствие, посылал своих людей на место для выяснения обстоятельств дела (ст. 24), что не было свойственно состязательному процессу. В определенной степени здесь уже присутствуют элементы зарождающегося инквизиционного судопроизводства. Статья 58, определявшая порядок рассмотрения дел, позволяла допускать в судебное помещение (судебницу) только тяжущиеся стороны, а в случаях, перечисленных в ст. 68–71, – также представителей, в частности для защиты интересов женщин, малолетних, монахов и монахинь, стариков и глухих (увечных). Институт судебного представительства впервые закреплялся на законодательном уровне, причем лица, обличенные властью («властель»), могли выступать стороной в процессе лишь в случае спора по их делу и не имели права быть представителями в суде (ст. 69).

Тем самым тот, кто был наделен властными полномочиями, лишался возможности оказывать давление на суд. Более того, судебные решения, вынесенные в установленном порядке, не могли быть отменены ни князем, ни посадником, что является наглядным подтверждением самостоятельности и независимости зарождающейся судебной власти. Однако наряду с убедительными примерами, подтверждающими прогрессивные тенденции в развитии права и процесса на Руси, нельзя, дабы не искажать историю, умолчать об одном малоприятном факте: ст. 7 Псковской судной грамоты впервые вводился новый вид наказания, не известный Русской Правде, – смертная казнь…

Мозаичная картина законодательного поля раздробленной Древней Руси была бы неполной, если бы мы не упомянули о таких сборниках законов, как Кормчая книга и Мерило праведное, которые широко использовались в судебной и административной практике в XIII–XV веках. Кормчая книга была зачитана на Соборе, созванном митрополитом Кириллом во Владимире-на-Клязьме в 1272 г., где и получила одобрение[266]266
  См. подробнее: Протоиерей Цыпин В. Указ. соч. С. 89–99.


[Закрыть]. Она представляла собой собрание церковных правил и гражданско-правовых норм, которыми должен руководствоваться в своей жизни каждый христианин. В основу Кормчей книги был положен греческий Номоканон, а также ряд статей греческого и русского происхождения, имеющих церковно-канонический, церковно-государственный и исторический характер. Мерило праведное служило пособием для судебной деятельности княжеской власти. Сборник включал полный текст Прохирона, содержал главы, посвященные проблемам имущественного, наследственного, залогового, строительного права; а также полный текст Эклоги в славянском переводе. В Мерило праведное был включен и Закон судным людям[267]267
  См.: Священник Николин А. Указ. соч. С. 62–64.


[Закрыть].

* * *

Итак, подведем некоторые итоги.

Древнерусское право, развившееся на почве византийского, глубинной основой которого, в свою очередь, было римское право, – это самостоятельное право, вобравшее прогрессивные идеи естественного права, законности и справедливости.

Законодательство Древней Руси, закрепившее доктрину «симфонии властей» мирного сосуществования власти светской и духовной, отражает нравственно-религиозный идеал православия.

Правосудие постепенно становится одним из основных видов государственной власти. Утверждается самостоятельность судебной власти как таковой, поскольку решения судей не вправе отменить иные должностные лица. Князь как верховный судья и наделенные им властными полномочиями по отправлению правосудия должностные лица присягают вершить суд по совести, закону и справедливости. Судебный процесс приобретает характерные черты гласности и состязательности. Судьи, разрешая дело в рамках закона, «находят» и «высказывают» новое право для участников спора, т. е. «творят» право.

Все это свидетельствует о том, что Древняя Русь, обладая развитым законодательством и правосудием, принадлежала семье цивилизованных народов, с которыми она, приветствуя взаимопроникновение правовых идей и преемственность традиций, и продолжила движение вперед по пути исторического развития.