Текст книги "«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века"

Таблица 1

Объем перлюстрированной корреспонденции в начале XX века*632632
  Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 279; ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1000. Л. 103; Д. 1001. Л. 87.


[Закрыть]

* В графах 2–4 приведены сведения за январь – сентябрь. В графе 5 для 1900–1911 годов приведены сведения за весь год, а для 1912–1914 годов – за январь – сентябрь.

** Н.с. – нет сведений.

Из данных, приведенных в таблице, видно, что наибольшее количество выписок приходится на 1907 год (14 221), затем идет спад до 1910 года, а потом – опять некоторый подъем. Одновременно растет количество шифрованных и «химических» писем, а также писем, перлюстрированных по требованию министра внутренних дел633633
  См.: Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 279.


[Закрыть].

2. Планы реформирования службы перлюстрации после Первой российской революции (1905–1907 годов)

Российская революция 1905–1907 годов показала неподготовленность органов политического сыска к борьбе с антиправительственным движением такого размаха. Поэтому уже в ходе революции началась работа по перестройке политических спецслужб, создавались планы их реформирования634634
  См.: Там же. С. 41–57, 87–105, 121–136, 351–366.


[Закрыть]. Поскольку перлюстрация являлась одним из направлений политического розыска, то деятельность «черных кабинетов» также оказалась в поле внимания руководства МВД и Департамента полиции. Прежде всего вставал вопрос об организации новых перлюстрационных пунктов и об улучшении работы уже существовавших.

По приказу министра внутренних дел П.А. Столыпина старший цензор Санкт-Петербургского почтамта М.Г. Мардарьев (заместитель руководителя всей службы перлюстрации в Российской империи А.Д. Фомина) был направлен 29 мая 1908 года в Киев и Одессу «для переустройства секретного дела на новых началах». 14 июня 1908 года Мардарьев подал Фомину рапорт о результатах поездки. В частности, он отметил, что теперь в этих пунктах, как и в Петербурге и Москве, «корреспонденция будет отбираться и передаваться для досмотра приученными к делу, испытанной верности долгу почтовыми чиновниками при отправлении ими своих прямых служебных обязанностей». Причем «как отборка, так и передача в цензуру писем, смею думать, замаскированы будут довольно удачно, и поэтому толки о досмотре Цензурою частной корреспонденции должны прекратиться»635635
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. Год 1910. Д. 333. Л. 13.


[Закрыть]. Кстати, при представлении Мардарьева в январе 1909 года к награждению орденом Св. Станислава 1‐й степени было отмечено, что поручение министра внутренних дел Столыпина о преобразовании цензурных пунктов в провинции «им было блестяще выполнено»636636
  РГИА. Ф. 1289. Оп. 21. Д. 221. Л. 150 об.


[Закрыть].

В феврале 1910 года вице-директор Департамента полиции С.Е. Виссарионов провел ревизию трех перлюстрационных пунктов и представил доклад по результатам ревизии. В связи с этим в Департаменте полиции в феврале 1913 года состоялось специальное совещание о постановке перлюстрационной работы в империи637637
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1001. Л. 16–26 об.


[Закрыть]. Естественно, эти материалы следует рассматривать как часть общих попыток реформировать органы политического розыска в данный период. В 1911–1912 годах тот же Виссарионов ревизовал охранные отделения в Варшаве, Киеве, Москве, ГЖУ Волынской и Московской губерний638638
  См.: Там же. Ф. 102. Оп. 316. Год 1911. Д. 202, 352; Год 1912. Д. 202.


[Закрыть]. В конце ноября – начале декабря 1912 года состоялся съезд руководителей политического сыска. Под руководством Виссарионова была создана рабочая группа в целях переработки и совершенствования нормативных документов639639
  Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 210–211.


[Закрыть].

Поездка Виссарионова в феврале 1910 года состоялась по указаниям министра внутренних дел П.А. Столыпина и товарища министра П.Г. Курлова, ведавшего политическим розыском в империи. Вице-директор ДП посетил Москву, Варшаву и Саратов, пытаясь получить ответ на три вопроса: по чьим директивам проводится перлюстрация? насколько широки ее пределы? почему при сравнительно больших затратах отдача от «секретного дела» оказывается незначительной? В результате 3 апреля 1910 года он представил отчет товарищу министра Курлову.

В Москве Виссарионов имел беседы с московским почт-директором В.Б. Похвисневым, старшим цензором Московского почтамта В.М. Яблочковым, а также с начальником 1‐й экспедиции почтамта, в которой проводился отбор корреспонденции для перлюстрации, Н.Г. Пезе‐де-Корвалем640640
  Николай Генрихович Пезе‐де-Корваль (1864–?) в 1890–1898 годах занимался перлюстрацией в Казани и Москве. Был уволен в сентябре 1898 года после драки с отставным поручиком Титовым. Вновь был принят в Московский почтамт в 1907 году. Служил исполняющим обязанности экспедитора (с 10 апреля 1909 года) и экспедитором Московского почтамта (с 26 августа 1910‐го).


[Закрыть]. В Варшаве его собеседниками были начальник Варшавского почтово-телеграфного округа М.К. Богуцкий, помощник варшавского генерал-губернатора по полицейской части К.К. Утгоф, начальник Варшавского охранного отделения К.И. Глобачев и старший цензор варшавской цензуры иностранных газет и журналов А.Ф. Шлиттер. Поскольку Глобачев был назначен на этот пост незадолго до приезда Виссарионова, то последний получил также материалы от бывшего начальника Варшавского охранного отделения П.П. Заварзина. В Саратове ревизор из Петербурга получил информацию от начальника Саратовского ГЖУ полковника В.К. Семигановского и начальника Саратовского охранного отделения ротмистра А.П. Мартынова.

Выяснилось, что руководители почтовых учреждений Богуцкий и Похвиснев заботятся о предоставлении цензорам необходимых условий для работы, но не входят в существо этой деятельности. Указания по отбору корреспонденции для просмотра поступали от руководителя «секретной», или «особой», части при цензуре иностранных газет и журналов в империи А.Д. Фомина или его заместителя М.Г. Мардарьева из Петербурга, от начальника Московского охранного отделения, от помощника варшавского генерал-губернатора по полицейской части Утгофа на основании докладов начальника Варшавского охранного отделения, а также (по вопросам контрразведки) от начальника штаба Варшавского военного округа. Кроме этого, вскрытие переписки осуществлялось по собственной инициативе Яблочкова и Шлиттера – с учетом местной политической жизни. Обследование заказной и денежной корреспонденции производилось на основании распоряжения московского почт-директора и начальника Варшавской почтово-телеграфной конторы. Из Петербурга в начале каждого года поступал так называемый «алфавит», т. е., как уже известно читателю, список лиц, чья корреспонденция подлежала перлюстрации. Этот перечень затем дополнялся по инициативе руководителей местной цензуры. В Москве в течение года в него обыкновенно вносилось до 300 адресов. Из них на следующий год по распоряжению из Петербурга переходило около семидесяти, а остальные исключались641641
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1001. Л. 16–17, 18 об., 20–20 об., 23, 24 об.


[Закрыть].

Определенным откровением для С.Е. Виссарионова стало то, что чины московской цензуры трудились также для министерств военного, морского, иностранных дел и Министерства двора. Перлюстрация дипломатической переписки консулов производилась и в Варшаве. Все копии, снятые в Москве и Варшаве, направлялись в Петербург – А.Д. Фомину и М.Г. Мардарьеву. После 1905 года для их пересылки были приняты особые конспиративные меры. Пакет с секретными бумагами адресовался Василию Ивановичу Матушкину (что означало – Фомину или Мардарьеву). Этот пакет вкладывался в другой, с надписью «В Отдел Высочайшей корреспонденции». Уже в Петербурге производилось распределение полученного материала по ведомствам: министру внутренних дел, товарищу министра, управлявшему политическим сыском, директору Департамента полиции, в МИД и в Военное министерство. В частности, распределением бумаг, полученных из Варшавы, ведал В.И. Кривош642642
  О В.И. Кривоше см.: Зданович А.А., Измозик В.С. Сорок лет на секретной службе: Жизнь и приключения Владимира Кривоша. М.: Кучково поле, 2007.


[Закрыть]. Кроме этого, при необходимости копии передавались в Охранное отделение в Москве и К.К. Утгофу для Охранного отделения в Варшаве. О перлюстрации для Министерства двора начальник первой экспедиции Московского почтамта Н.Г. Пезе‐де-Корваль, руководивший отбором писем, сказал Виссарионову: «Здесь такие лица замешаны, что от страха назвать их пятки трясутся», а потому фамилии этих лиц он готов назвать лишь П.Г. Курлову лично643643
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1001. Л. 19 об.


[Закрыть]. Как тут не вспомнить о подозрениях вдовствующей императрицы Марии Федоровны и ее дочери Ольги Александровны? Тем более что С.П. Белецкий признавался: «…когда нужно было передать распоряжение [курсив мой. – В.И.], вызывался Мардарьев, которому говорилось лично», «если же интересовала переписка партийных лиц… посылался чиновник, и фамилии передавались из рук в руки, чтобы не было лишней переписки»644644
  Там же. Д. 232. Ч. 1. Л. 76.


[Закрыть]. Таким образом, здесь речь идет не об обычном «алфавите», который сообщался в письменном виде. Под «распоряжением» явно понимается указание о перлюстрации в отношении очень высокой особы или лиц, чтение переписки которых могло вызвать общественный скандал. Например, тот же Белецкий 16 сентября 1917 года заявил, что в 1913 году получил указание министра внутренних дел Н.А. Маклакова о просмотре всей корреспонденции защитников М. Бейлиса, в том числе родного брата министра, В.А. Маклакова645645
  Там же. Д. 1000. Л. 150.


[Закрыть].

Сравнивая работу двух «черных кабинетов» – в Москве и Варшаве, С.Е. Виссарионов весьма негативно оценил деятельность цензуры в Москве и дал высокую оценку работе перлюстрационного пункта в Варшаве. Главную причину неудовлетворительного состояния дел в Москве ревизор видел в личности старшего цензора Яблочкова:

В.М. Яблочков – почтенный уже человек свыше 70‐ти лет от роду [на самом деле ему шел 64‐й год]. При собеседовании с ним я вынес впечатление, что у него очень слабое представление о программах революционных партий; он не обладает никакими сведениями о партийной жизни, о новейших течениях, спорах, [на] строениях; напр. [имер,] он оказался совершенно неосведомленным о группе инициативного меньшинства партии социалистов-революционеров, о ликвидаторах среди партии социал-демократов и т. п. При таких условиях довольно трудно выделять из обширного материала наиболее интересное и необходимое для политического розыска. <…> Являясь по своему возрасту, по отсутствию энергии и должной осведомленности, человеком совершенно неподходящим для того дела, которое на него возложено <…> по заявлению Пезе‐де-Корваля и Похвиснева, распустил своих подчиненных и стал даже в материальную зависимость от них, занимая у них денежные суммы646646
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 232. Л. 17 об. – 18 об. В.М. Яблочков (1846–?) – старший цензор Московского почтамта в 1906–1917 годах.


[Закрыть].

В результате Виссарионов отмечал следующие главные недостатки в работе московского «черного кабинета». Во-первых, слабая трудовая дисциплина цензоров, работают всего лишь с одиннадцати до четырнадцати часов, поэтому большая часть отобранных в экспедиции писем остается непросмотренной – иногда из шестидесяти писем просматривают только десять. Во-вторых, «Переписка лиц, получивших видное назначение, привлекших к себе общественное внимание, переписка членов политических партий подвергается просмотру без особой системы». В-третьих, слабый надзор со стороны Яблочкова за работой первой экспедиции. В-четвертых, беспорядочность в ведении делопроизводства и «полное отсутствие всякой системы в наблюдении за корреспонденцией»: нет «алфавитов» авторов писем, нумерации, копий писем. Невозможно установить, были ли обнаружены письма того или иного лица, один раз или неоднократно, когда именно, от кого были получены директивы «по установке цензуры за тем или иным лицом». В-пятых, серьезные упущения в самом процессе перлюстрации: за неделю в Московское охранное отделение доставляется всего пятнадцать – двадцать писем, копии изготавливаются на шапирографе (копировальном аппарате – усовершенствованном гектографе), а не печатаются; не прилагаются фотоснимки с писем и конвертов; не прикладываются переводы писем; копии писем не нумеруются и «не снабжаются отметками… к какой революционной партии принадлежит автор и адресат, и проходили ли они ранее через цензуру». Из всего этого был сделан вывод: «…цензурная работа в Москве носит характер скорее механический: надо дать несколько десятков писем в месяц, и письма даются, но без всякого плана, без стремления добыть ценный материал». В итоге «некоторое освещение внутренней организационной деятельности революционной партии иногда получается, но зато совершенно отпадает помощь в розыскном отношении…»647647
  Там же. Л. 18–18 об., 20–21.


[Закрыть].

В отличие от Москвы Виссарионов высоко оценил постановку дела в варшавском «черном кабинете», подчеркнув заслугу «энергичного, преданного и отлично понимающего дело старшего цензора А.Ф. Шлиттера». В день из экспедиции поступало к цензорам 3–4 тыс. единиц отобранной корреспонденции. С дипломатической почты, в том числе шифрованной, снимались копии. Вскрытие производилось «наиболее усовершенствованными способами при помощи игл и сухого пара». Для «опечатывания и обвязывания дипломатической почты изготовлялись заранее необходимые слепки печатей и вязки». «Химический» текст проявлялся на месте с помощью лакмусовой бумаги. Для получения образцов почерка в необходимых случаях производилось фотографирование писем и конвертов, а также калькирование почерков. Образцы почерков регистрировались. Велся реестр, в который заносились все копии писем или выписки. Он состоял из следующих граф: порядковый номер; указание, от кого письмо, куда и кому; краткое содержание. Номер имел вид дроби: числитель – номер по порядку поступления, знаменатель – номер по порядку отправления копии генералу К.К. Утгофу. В выписках всегда делалась отметка о переводе: «с польского языка», «с еврейского жаргона». В случае повторного поступления писалось: «представляется в дополнение к прежней переписке того же автора» – с указанием номеров писем и выписок. Если была установлена принадлежность того или иного лица к определенной партии, то в копии делалась соответствующая отметка.

Кроме реестра в Варшаве велся также «алфавит адресатов и авторов», причем напротив каждой фамилии или клички делалась ссылка на номер реестра, под которым зарегистрирована копия или выписка. Имелся и реестр директив, получаемых из Петербурга. Каждому адресу давался отдельный номер, а в случае поступления по такому адресу корреспонденции в специальной графе отмечался номер, под которым эта копия занесена в реестр. К реестру был приложен «алфавит» (перечень фамилий лиц, подлежащих наблюдению).

А.Ф. Шлиттер, помимо исполнения директив, также проявлял, по мнению начальства, полезную инициативу. «Наблюдая за перепиской того или иного лица и в силу профессионального навыка», он выявлял его связи и вводил «их в число подцензурных». Кроме этого, «следя за политической жизнью края, он сам бесконтрольно намечает тех или иных лиц, переписку коих и подчиняет цензуре». Весь материал, добытый в Варшаве, также пересылался в Петербург. В целом с 1 января по 10 февраля 1910 года в Варшаве было сделано 183 выписки. Из них 137 были переданы К.К. Утгофу. Не предоставлялись ему «те копии, которые имеют значение в общегосударственном смысле, а не в узко-розыскном». Наконец, одно время цензура в Варшаве работала и по заданиям ревизии сенатора Н.П. Гарина (директора ДП с 29 июня по 9 ноября 1905 года).

В результате такой налаженной перлюстрационной работы, по мнению ревизора, был достигнут ряд серьезных успехов. В качестве примеров он отметил захват австрийского шифра, раскрытие дела немецкого агента Розова-Германа в 1907 году, арест типографии «революционной фракции Польской социалистической партии» и т. п.

Поэтому Виссарионов предлагал «ввиду исключительных заслуг г. Шлиттера» выдать ему 500 руб., начальнику отдела по перевозке почт Федотову «назначить к празднику Св. Пасхи» 200 руб. и начальнику Варшавской почтово-телеграфной конторы Н.В. Васильеву увеличить регулярные наградные с 300 до 400 руб. Также он признал обоснованными претензии цензоров в Москве и Варшаве, связанные с несправедливым распределением наград и денежных поощрений, когда «львиную долю оставляет себе петербургская цензура»648648
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 232. Л. 21–24. О деле Розова-Германа см.: Старков Б.А. Охотники на шпионов. Контрразведка Российской империи. 1903–1914. СПб.: Питер, 2006. С. 160–163. «Революционная [или Боевая] фракция Польской социалистической партии» образовалась в результате раскола партии в 1907 году. Активно использовала террор. Ревизия сенатора Н.П. Гарина: Н.П. Гарин – директор ДП с 29 июня по 9 ноября 1905 года, затем сенатор. С декабря 1907 года провел ревизию в Москве. По ее результатам московский градоначальник А.А. Рейнбот был снят с должности, а затем отдан под суд. 20 мая 1909 года Гарину была поручена ревизия учреждений и установлений военных округов.


[Закрыть].

Ознакомившись с постановкой перлюстрации в Саратове, вице-директор ДП указал, что, хотя «Саратов является одним из видных пунктов революционного движения, здесь цензура никогда не имела организованного характера». Один из бывших филеров здесь зачислен почтальоном, он и двое его сослуживцев разбирают корреспонденцию – «то, что заслуживает интереса», доставляют в ГЖУ и в Охранное отделение. Также если наружное наблюдение отмечает опускание письма в почтовый ящик, то при посредстве начальника Почтово-телеграфной конторы данное письмо передается начальнику ГЖУ. За эту помощь трем почтальонам выдается 50 руб. в месяц, и «приблизительно в такую же сумму обходится поддержание добрых отношений с начальником почтово-телеграфной конторы»649649
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 232. Л. 24–24 об.


[Закрыть].

Эти сведения можно дополнить воспоминаниями тогдашнего начальника Саратовского охранного отделения А.П. Мартынова. По его словам, обычно письмо содержало в себе самые безобидные фразы. Но от секретного сотрудника он знал, что в письме есть скрытый, написанный лимонной кислотой текст, что он – между чернильными строчками, а потому эти последние несколько шире расставлены. Знал он и что шифр, которым написан частями скрытый текст письма, составлен по известной, легально изданной брошюре. Один экземпляр этой брошюры находится в руках автора письма, т. е. в Саратове, а другой лежит в квартире одного из членов ЦК партии социалистов-революционеров, проживающего на положении эмигранта в Париже.

Остается лишь подогреть все письмо над стеклом обыкновенной керосиновой лампы, и тогда зашифрованный текст, написанный лимонным соком, проявляется весьма просто. Расшифровка – при наличии книги-ключа – дело совсем простое. Первые две цифры означают страницу. Дальше следуют группы по четыре цифры: первые две означают строку, а последующие две – место буквы в данной строке. Значительно труднее точно воспроизвести разрушенное подогреванием и проявлением оригинальное письмо. Надо подобрать точно такую же бумагу, переписать, старательно подделывая почерк, оба текста, явный и секретный, и, что весьма важно, привести конверт в такой вид, чтобы он не возбуждал ни малейших подозрений. Короче говоря, то письмо, которое в Париже получит член центрального комитета [партии социалистов-революционеров], написано не саратовским революционером, но начальником Саратовского охранного отделения. А подлинник остается в архивах650650
  Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Т. 1. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 226–227.


[Закрыть].

В целом же С.Е. Виссарионов пришел к следующим выводам: (1) «результаты, получаемые от цензуры, представляются довольно слабыми, в сравнении с теми затратами, которые делаются на нее»; (2) причины этого «заключаются в полной бесконтрольности петербургской цензуры и неудачном подборе лиц на местах».

Поэтому он внес ряд предложений по реформированию «черных кабинетов». Первое – поставить руководство делом перлюстрации в империи под прямой контроль директора ДП МВД или товарища министра. Второе – открыть новые перлюстрационные пункты «в местах наиболее сильного революционного проявления»: в Вильно, Ростове-на-Дону, Саратове, Екатеринославе. Третье – «освежить личный состав»: уволить в отставку «с надлежащей пенсией» В.М. Яблочкова (род. в 1846 году) и К.Ф. Зиверта (старший цензор киевской почтовой цензуры, род. в 1843 году) по причине их возраста. Четвертое – «прикомандировать к Варшавской и Петербургской цензуре молодых благонадежных чиновников, которых надлежит учить цензурной технике, с тем, чтобы они образовали кадр, из коего затем и пополнять отдельные пункты». Пятое – «оборудовать все пункты последними усовершенствованиями цензурной техники (…в Одессе и Киеве нет даже фотографических аппаратов)». Шестое – «обязать чинов цензуры ознакомиться с программами революционных партий, напр. [имер] в объеме изданных Департаментом полиции обзоров». Седьмое – «завести делопроизводство наподобие Варшавской цензуры». Восьмое – «командировать периодически с инструкторскими целями сведущих лиц в отдельные пункты для улучшения дела». Девятое – «распределение наград производить по представлению местных старших цензоров»651651
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1001. Л. 24 об. – 25.


[Закрыть].

Но далее события развивались по другому сценарию. На тексте доклада Виссарионова есть следующие пометки: слова «Это лишнее» – напротив пожелания сохранять копии перлюстрированных писем и «вещь недопустимая» – напротив упоминания о работе цензоров для ревизии сенатора Н.П. Гарина652652
  Там же. Л. 25 об.


[Закрыть]. Таким образом, к основным положениям доклада читавший (видимо, П.Г. Курлов) своего отношения не высказал. Реакция руководства вообще оказалась крайне неспешной и не очень понятной. В этом плане показательна история с проектом открытия вновь перлюстрационного пункта в Вильно, закрытого в 1895 году. 13 февраля 1910 года был подготовлен документ об отпуске А.Д. Фомину 6 тыс. руб. на его создание. 19 февраля П.А. Столыпин наложил резолюцию «Согласен». 3 марта Фомин сообщил начальнику ОО ДП А.М. Еремину, что деятельность цензуры иностранных газет и журналов начнется в Вильно 15 марта. Но неожиданно на докладе Еремина 5 марта П.Г. Курлов «приказал приостановить это дело впредь до особого распоряжения» министра. И тот же Курлов 15 апреля докладывает Столыпину о записке Виссарионова и его предложениях, указывая «на крайнюю необходимость возможного развития этого дела ввиду заметного ослабления центральной агентуры после дела Азефа».

К данному вопросу вернулись в конце 1910 года. Еще в конце 1909‐го А.М. Еремин запросил ряд начальников ГЖУ об их отношениях с руководителями почтово-телеграфных контор на предмет ведения перлюстрации, о чем подробно будет рассказано ниже. В конце ноября ответы начальников ГЖУ на запрос Еремина были доложены Курлову. Последний приказал составить смету расходов на открытие новых перлюстрационных пунктов. М.Г. Мардарьев предложил направить в Иркутск цензора В.Е. Лоренсона из Харькова, а в Ростов-на-Дону и Саратов – соответственно Прошкина и В.С. Верескуна (доверенных лиц из Варшавы с многолетним опытом работы), указав их примерное жалованье. Михаил Георгиевич предлагал сделать их чиновниками особых поручений при губернаторах и как таковых представить к соответствующим чинам и награждению орденами. Относительно сметы указывалась необходимость иметь средства на съем конспиративной квартиры, наем помощника, на жалованье почтовым сотрудникам, на канцелярские материалы, покупку фотоаппарата и пишущей машинки, выдачу прогонных и подъемных. В декабре 1910 года была составлена новая смета и на открытие перлюстрационного пункта в Вильно. В январе 1911‐го она была представлена П.Г. Курлову, который ее утвердил. А.Д. Фомин доложил о готовности начать работу с 1 февраля того же, 1911 года. Но вновь последовала отмена принятого решения, и 28 февраля Фомин возвратил Еремину уже полученные 2125 руб.653653
  Там же. Ф. 102. Оп. 267. Д. 35. Л. 40–40а, 49–50, 62, 64, 74–75 об., 78.


[Закрыть] В июле 1913 года в бумагах ОО ДП формальной причиной неоткрытия пункта в Вильно было названо то, что якобы Фомин ошибочно докладывал Столыпину о необходимости особого высочайшего повеления на такой шаг. Здесь же отмечалось, что ошибку необходимо исправить654654
  Там же. Д. 42. Л. 77.


[Закрыть]. Но это не было ошибкой! Как показано выше, все перлюстрационные пункты (кроме Тифлисского в 1909 году) открывались и закрывались по повелению императора.

Наконец, в феврале 1913 года в Департаменте полиции под председательством его директора С.П. Белецкого состоялось совещание по вопросу цензуры почтовой переписки. Резолюцию совещания, по‐видимому, готовил С.Е. Виссарионов, поскольку текст ее в основной части совпадает с отчетом от 3 апреля 1910 года. Из существенных отличий можно отметить предложения «сделать цензуру… подчиненной одному лицу – Директору Департамента полиции», а также организовать не четыре, а двенадцать новых пунктов перлюстрации: в Вильно, Риге, Белостоке, Саратове, Казани, Ростове-на-Дону, Томске, Иркутске и в пограничных пунктах Вержболове, Александрове, Подволочиске и Унгенах. И опять никаких конкретных действий не последовало. Сложно понять, каковы причины этого – нехватка денежных средств или боязнь публичных скандалов в ситуации после 1905 года? На то, что такая боязнь существовала, указывает резолюция, адресованная директору ДП Н.П. Зуеву в марте 1910 года в связи с планами открытия «черного кабинета» в Вильно: «К чему это? В провинции более чем опасно злоупотребление этим». Позже, 30 сентября 1917 года, на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Зуев скажет, что П.А. Столыпин «считал распространение перлюстрации нецелесообразным, опасаясь огласки и общественного возбуждения»655655
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 267. Д. 35. Л. 50; Д. 42. Л. 77–77 об., 80; Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1000. Л. 183–184.


[Закрыть]. В том же 1913 году, в конце июля, М.Г. Мардарьев, как отмечалось выше, поставил вопрос перед руководством ДП о перемещении перлюстрационного пункта в Харькове из местной почтовой конторы на частную квартиру656656
  Там же. Ф. 102. Оп. 267. Д. 42. Л. 77, 80.


[Закрыть].

Еще одно доказательство в пользу того, что боязнь публичных скандалов могла быть сдерживающим моментом, имеется в переписке начальника Витебского ГЖУ полковника А.Р. Шульца с ОО ДП. 31 августа 1913 года он писал, что если раньше перлюстрация в Витебске велась с помощью 18 почтальонов, то затем предыдущий начальник ГЖУ генерал-лейтенант Загоскин якобы получил указание командира Корпуса жандармов и товарища министра внутренних дел П.Г. Курлова прекратить эту практику. Шульц просил разрешить ведение перлюстрации «с соблюдением всесторонней конспирации и в более ограниченных рамках». Эту просьбу он вновь повторил в письмах 23 октября и 23 декабря 1913 года. Наконец 4 января 1914 года ему был направлен ответ, что товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский отложил рассмотрение вопроса на неопределенное время. И только 30 мая Шульц сообщил в ДП, что при проезде Джунковского через Витебск вопрос был решен «в утвердительном смысле». При этом товарищ министра дал указание пользоваться данным приемом розыска (перлюстрацией) «при соблюдении полной осторожности и в исключительных случаях»657657
  Там же. Д. 35. Л. 81, 83, 89, 90, 92.


[Закрыть].

Как я писал выше, тема перлюстрации регулярно поднималась также на сессиях III и IV Государственной думы в 1908, 1909, 1912, 1913 и 1914 годах. Одиннадцать депутатов – социал-демократы, трудовики, кадеты, октябрист и прогрессист – не только рассуждали о «черных кабинетах», но и приводили вполне конкретные примеры их деятельности. Наконец, настоящий скандал разразился, когда в 1913 году в ряде газет появились публикации на эту тему. В такой ситуации старший цензор М.Г. Мардарьев 6 августа 1913 года писал С.П. Белецкому, что «разоблачения за последнее время в русских газетах страшно взволновали и даже напугали служащих. Изо всех пунктов присылаются вырезки с подобными статьями и спрашивают, что делать»658658
  Там же. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1001. Л. 83 об., 84.


[Закрыть].

Вообще публикации в газетах после фактической отмены предварительной цензуры в 1906 году весьма волновали ДП. С февраля 1912 года по октябрь 1914‐го в Департаменте было заведено специальное дело «Переписка о черных кабинетах», где фиксировались все выступления печати по этому вопросу659659
  Там же. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1159. Л. 1–62.


[Закрыть]. Руководство ДП даже пыталось действовать на опережение. Однако осенью 1914 года в ДП и у руководителей «черных кабинетов» возник новый повод для беспокойства. 23 февраля 1914 года двадцатиоднолетний чиновник Санкт-Петербургского почтамта А.Ф. Голышев в пьяном виде застрелил своего отца, сторожа секретной экспедиции почтамта Ф. Голышева. В августе к его вдове А. Голышевой пришел неизвестный. Он спрашивал ее, не говорил ли ей муж о «секрете» того места, где он служил. Незнакомец предлагал ей 25 руб. или больше, сказав, что зайдет снова через полтора – два месяца. Вдова сообщила об этом сослуживцу мужа, сторожу Ф. Зырину. В результате директор ДП В.А. Брюн де Сент-Ипполит направил в сентябре официальное отношение начальнику Охранного отделения в Петрограде с указанием установить наблюдение за квартирой Ф. Голышева и арестовать неизвестного при его появлении660660
  Там же. Оп. 267. Д. 40. Л. 144, 158–159.


[Закрыть]. Но история эта не имела продолжения. Можно лишь предположить, что неизвестный был, скорее всего, газетным репортером.

Появление Государственной думы с ее правом контроля бюджета также создало определенные неудобства для чиновников цензуры иностранных газет и журналов, в том числе в плане назначения секретных пенсий. В 1906 году министр внутренних дел П.А. Столыпин и министр финансов В.Н. Коковцов заключили соглашение о том, что пенсии чинам цензуры будут теперь назначаться на общем основании, с ведома министра финансов. Но в 1913 году при рассмотрении вопроса о назначении пенсии чиновнику варшавской цензуры Э.Я. Вейценбрейеру Департамент государственного казначейства обратился к начальнику Главного управления почт и телеграфов с запросом об участии Вейценбрейера в секретной части. В этой ситуации министр внутренних дел Н.А. Маклаков рекомендовал «по соображениям государственного значения» вернуться к прежнему порядку назначения таких пенсий специальными всеподданнейшими докладами. В свою очередь министр финансов Коковцов 26 июня 1913 года предложил проводить предварительные личные переговоры директора Государственного казначейства и начальника Главного управления почт и телеграфов661661
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1000. Л. 110–110 об.


[Закрыть]. На деле же, например, назначение пенсии «вне правил» в размере 4 тыс. руб. в год старшему цензору А.Д. Фомину в мае – июне 1914 года проходило путем договоренности между министрами внутренних дел и финансов, а также посредством всеподданнейшего доклада о назначении Фомину «добавочной пенсии из сумм почтово-телеграфного ведомства» в размере 1 тыс. руб. в год662662
  РГИА. Ф. 1289. Оп. 4. Д. 5122. Л. 33, 34, 36, 37.


[Закрыть].

В ситуации нарастающих скандалов вокруг деятельности «черных кабинетов» руководитель почтово-телеграфного ведомства с октября 1913 года по март 1917‐го В.Б. Похвиснев был не прочь избавиться от службы перлюстрации и передать ее в подчинение прокуратуре. На допросе в Москве 11 октября 1917 года он говорил, что делал доклад на эту тему П.А. Столыпину. Столыпин якобы сказал, что сам интересовался устройством перлюстрации на законном основании и ее упорядочением. Если это верно, а не верить Похвисневу оснований нет, то такой разговор мог произойти в период, когда Владимир Борисович был почт-директором Московского почтамта (февраль 1906‐го – октябрь 1913 года). По его же словам, доклад об удалении почтовой цензуры из почтамтских зданий он делал Б.В. Штюрмеру (министр внутренних дел с 3 марта по 7 июля 1916 года). Эти мысли, как он говорил, поддерживали В.Ф. Джунковский (товарищ министра внутренних дел с 25 января 1913‐го по 19 августа 1915 года) и Н.Б. Щербатов (министр внутренних дел с 5 июля по 26 сентября 1915 года)663663
  ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1000. Л. 210–211.


[Закрыть]. Нельзя исключать и финансовую проблему, о которой подробнее будет сказано ниже.

Одновременно руководство службы перлюстрации стремилось показать повышение эффективности своей деятельности. 18 апреля 1911 года директор ДП Н.П. Зуев ознакомился с запиской о мерах по усилению контроля за поступающей и отправляемой иностранной корреспонденцией. В записке сообщалось, что в Петербурге дано указание доставлять в почтамт с Варшавского вокзала всю корреспонденцию из Поволжья и Сибири, идущую за границу, в почтамте просматривать всю переписку с Францией, Швейцарией, Бельгией и Италией (слово «Италия» вписано синим карандашом – видимо, это начальственное добавление). То же самое предполагалось делать в отношении данной корреспонденции в Москве, Одессе, Киеве, Харькове и Варшаве. Что касается почты, сданной на Варшавском вокзале и на пути от Петербурга до Вильно, то предлагалось получить указание Главного управления почт и телеграфов, чтобы вся корреспонденция во Францию, Швейцарию, Бельгию и Италию, кроме коммерческой, отбиралась в почтовом вагоне и направлялась в отдельном мешке в Варшавскую почтовую контору для «надлежащего просмотра». Заканчивалась записка напоминанием, что проект новых штатов сотрудников был разработан в ДП еще три года назад, но до сих пор вопрос не решен. На записке имеется резолюция о ее представлении товарищу министра П.Г. Курлову для доклада П.А. Столыпину664664
  Там же. Ф. 102. Оп. 267. Д. 38. Л. 20–20 об.; Оп. 316. Год 1910. Д. 333. Л. 20–20 об.


[Закрыть].