Текст книги "«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века"

В России масонские ложи с участием представителей русской знати появились при Елизавете Петровне и постепенно разрослись при Екатерине II. На своих собраниях члены лож обсуждали вопросы веры и нравственности, религиозно-нравственного воспитания человека. Одна из таких лож, на основе ранее существовавших, была учреждена в 1780 году в Москве. Ее идейным главой стал выдающийся мыслитель, просветитель и журналист Н.И. Новиков. Однако если на протяжении ряда лет власть воспринимала деятельность масонов достаточно спокойно, то постепенно императрица начала относиться к ним все более подозрительно. Такой перемене прежде всего способствовала революция во Франции. Особое место в цепи событий, приведших к революции, возбужденное воображение реакционеров многих стран Европы отводило деятельности ордена иллюминатов. В этой ситуации обвиненными в «иллюминатстве» оказались московские масоны. Приказ А.А. Безбородко московскому почт-директору И.Б. Пестелю (отцу будущего декабриста) иметь наблюдение за их перепиской был отдан при П.Д. Еропкине, главнокомандующем в Москве с 28 июня 1786 года по 19 февраля 1790‐го. Но тот считал, как пишет историк Я.Л. Барсков, «оную неважной и примечанья недостойной»11591159
  Барсков Я.Л. Переписка московских масонов. С. XIII.


[Закрыть]. Ситуация изменилась после публикации в мае 1790 года книги А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Новый московский главнокомандующий князь А.А. Прозоровский доносил Екатерине II 22 июля того же года: «В некоторых письмах есть екивоки, но разуметь их невозможно, для чего велел я их на почте копировать, и, сообразя все, можно будет нечто и понять»11601160
  Барсков Я.Л. Переписка московских масонов. С. ХI–XII.


[Закрыть].

На протяжении нескольких лет, в 1790–1792 годах, переписка участников кружка А.М. Кутузова, И.В. Лопухина, князя Н.Н. Трубецкого и прежде всего Н.И. Новикова подвергалась постоянной перлюстрации в стенах Московского почтамта. И.Б. Пестель доносил московскому главнокомандующему князю Прозоровскому: «Совершенно удостоверить могу, что ничего замечания достойного чрез вверенный моей дирекции почтамт… пройти не может»11611161
  Там же. С. Х.


[Закрыть]. С каждого письма лиц, находившихся под наблюдением, снимались две копии. Одна направлялась князю Прозоровскому, другая – в Петербург, графу А.А. Безбородко, главному директору почт и одновременно докладчику императрицы в эти годы. Наиболее интересные письма докладывались государыне.

Однако то ли квалификация чиновников перлюстрации оказалась низкой, то ли участники переписки знали об интересе к их корреспонденции, но они стали открыто выражать недовольство действиями почтовых служащих. А.М. Кутузов писал князю Н.Н. Трубецкому из Берлина в апреле 1791 года: «Я не смею говорить откровенно, ибо письма подвержены любопытству подлецов, жаждущих читать оные». В тот же день в письме другому товарищу, И.В. Лопухину, он сообщал, что боится писать о том, о чем бы хотелось, так как «завелись гнусные и подлые бездельники, старающиеся читать, что мы друг с другом говорим»11621162
  Там же. С. 114.


[Закрыть].

Едва ли И.Б. Пестелю и его помощникам было приятно читать такие выражения. Но гораздо больше их волновала реакция начальства. Оказывалось, что тайна перлюстрации уже и не тайна для тех, за кем следят. Поэтому И.Б. Пестель старался оправдаться перед начальством. В лучших традициях бюрократии почт-директор доказывал, что Московский почтамт тут ни при чем. Он писал А.А. Прозоровскому:

Ваше Сиятельство из письма Кутузова усмотреть изволите, что он крайне недоволен, что его письма весьма неосторожно распечатываются. Сие подозрение недавно обнаруживается и, по примечанию моему, с тех только пор, когда в Берлине возбуждаются тревоги и делаются военные приготовления. Я начинаю сомневаться, не распечатываются ли там [в Берлине] сии письма столь неискусным образом, ибо клеем подлеплять не есть способ, употребляемый в России. Хотя и после меня рижский почтмейстер свидетельствует письма, но я уверен, что он свое искусство знает и не подает сомнения корреспондентам. Сверх того служит доказательством, что не здешние места тому виною, [и то,] что корреспонденты московские г. Кутузова подобного неудовольствия не обнаруживают11631163
  Там же. С. Х.


[Закрыть].

Говоря о клее, Пестель имел в виду фразу из письма А.М. Кутузова в мае 1791 года Н.Н. Трубецкому: «Последнее ваше письмо распечатано было и бесстыдным образом замазано клейстером»11641164
  Там же. С. 117.


[Закрыть]. У нас нет точных данных о том, кого подозревали в перлюстрации Кутузов и его друзья: Москву или Берлин. Но ясно – перлюстрация, как отмечалось выше, далеко не всегда оставалась незамеченной.

Аресты московских масонов и близких к ним людей также были связаны с использованием перлюстрации. Так, Екатерина II предписала 6 февраля 1792 года рижскому генерал-губернатору Ю.Ю. Броуну задержать московских студентов Василия Колокольникова и Максима Невзорова, возвращавшихся после четырех лет обучения в Геттингенском университете. Студенты подозревались в масонстве и связях с Н.И. Новиковым. В указе требовалось: «…в случае проезда сих людей через Ригу, под видом таможенного осмотра» отобрать все имеющиеся у них бумаги и письма и посмотреть содержание «оных известным способом в Рижском почтамте». В ответ губернатор 18 февраля сообщал, что студентов задержали под видом необходимости просмотра латинских книг, которые они везли в Академию наук, а все отобранные у них бумаги он направляет на усмотрение императрицы. В результате 27 февраля государыня приказала доставить студентов с приставом в столицу. Здесь в Алексеевском равелине Петропавловской крепости они были допрошены знаменитым С.И. Шешковским. Он, в частности, интересовался у молодых людей, «отчего произошла французская революция»11651165
  Выписки из архива канцелярии Прибалтийского генерал-губернатора. К истории первых дней царствования Екатерины II // Осмнадцатый век. Исторический сборник / Издатель П. Бартенев. Кн. 1. М., 1869. С. 458–460.


[Закрыть].

13 апреля 1792 года Екатерина II направила указ А.А. Прозоровскому провести обыск у Н.И. Новикова. 24 апреля Николай Иванович был арестован и 17 мая отправлен в Петербург, где его допрашивал Шешковский11661166
  Барсков Я.Л. Переписка московских масонов. С. XLIII–XLIV.


[Закрыть]. Дело московских масонов закончилось обысками, ссылкой ряда из них, арестом и заключением в Шлиссельбургскую крепость Новикова, сожжением по приказу духовной цензуры 18 656 экземпляров «вредных» книг. В 1794 году, когда в Москве было обнаружено еще одно помещение с ранее неизвестными книгами, часть их также была сожжена. В.Я. Колокольников и М.И. Невзоров в крепости тяжело заболели и были переведены в Обуховскую больницу. Колокольников вскоре умер, а Невзоров был признан душевнобольным11671167
  Довнар-Запольский М.В. Правительственные гонения на масонов // Русское масонство. С. 511–513, 515.


[Закрыть].

Иногда перлюстрация использовалась для усиления обвинения лиц, уже находившихся под подозрением. В этом плане характерно дело братьев Массон в конце 1796 года. Старший из них, подполковник Андре Пьер, жил в России с 1781 года и был в прекрасных отношениях с А.А. Аракчеевым. Младший, Шарль Франсуа, проживал в Петербурге с 1786 года и с 1795‐го служил секретарем великого князя Александра, будучи в чине премьер-майора. Но взошедший на трон Павел I имел устойчивое предубеждение против младшего из братьев. В результате оба брата в декабре 1796 года были арестованы. А.П. Массону была устроена очная ставка с графом Пиаченцей, служившим в Кадетском корпусе. Тогдашний генерал-директор полиции Н.П. Архаров, держа в руке перлюстрированное письмо графа, задал именем императора вопрос: почему в письме приятелю Пиаченца пишет, что полковник Массон шутил о запрете императором круглых французских шляп? В итоге братья были высланы за границу11681168
  Анисимов Е.В. Политический розыск и тайная полиция. С. 158–159.


[Закрыть].

В царствование Павла I повышенное внимание к перлюстрации иногда приводило к трагикомическим последствиям. Так, в начале 1801 года перехватывают письмо из Москвы дипломату И.М. Муравьеву-Апостолу, которое содержит фразу: «Я был также у нашего Цинцината в его имении» (Цинцинат, или, вернее, Цинциннат, – римский патриций, которого предание считало образцом скромности, доблести и верности гражданскому долгу). Любимец Павла, умный и циничный граф Федор Ростопчин, решает использовать эту ситуацию для очередной политической интриги. Он представляет императору дело так, будто автором письма является выдающийся государственный деятель, тридцатилетний граф Никита Петрович Панин. У этой интриги была своя предыстория. Осенью 1799 года молодой дипломат стал вице-президентом Коллегии иностранных дел, заместителем Ф.В. Ростопчина. При взбалмошном Павле всякое было возможно, и «сумасшедший Федька» – я уже говорил, что так называла Ростопчина Екатерина II, – начал игру против возможного соперника. Осенью 1800 года Панину было объявлено «царское неблаговоление». Ему предписали поселиться в селе Петровско-Разумовском под Москвой. Но Ростопчин помнил немало случаев, когда император внезапно отказывался от прежних решений и опала мгновенно сменялась фавором. А он хотел «утопить» Панина окончательно.

Итак, по версии Ростопчина, автор письма – Н.П. Панин. «Цинцинат» же – князь Н.В. Репнин, генерал-фельдмаршал, один из главных в то время русских полководцев. И раз опальный дипломат и отставной фельдмаршал встречаются частным образом – тут уже видится пугающий заговор. В таких случаях государь скор на решения. 29 января 1801 года Павел I пишет московскому военному губернатору графу И.П. Салтыкову:

Открыл я, Иван Петрович, переписку… Панина, в которой титулует он князя Репнина Цинцинатом, пишет о некоторой мнимой тетке своей (которой у него однако же здесь никакой нет), которая одна только из всех нас на свете душу и сердце токмо и имеет, и тому подобныя глупости. А как из сего я вижу, что он все тот же, то и прошу мне его сократить, отослав подале, да… чтобы он вперед ни языком, ни пером не врал. Прочтите ему сие и исполните все.

Изумленный Панин заявляет Салтыкову, что ничего подобного не писал. Московский губернатор докладывает императору. Взбешенный Павел через неделю, 7 февраля, вновь пишет Салтыкову: «В улику… посылаю к вам копии с перлустрированных Панина писем, которыми извольте его уличить. И, как я уже дал вам и без того над ним волю, то и поступите… как со лжецом и обманщиком»11691169
  Шильдер Н. Император Павел I. СПб., 1901. С. 480.


[Закрыть].

Между тем слухи об этой истории начинают гулять по Москве. И тогда скромный чиновник коллегии иностранных дел Петр Иванович Приклонский обращается к другому любимцу императора – графу Ивану Кутайсову, бывшему брадобрею и камердинеру Павла. Чиновник объясняет, что автор крамольного письма – он, а «Цинцинатом» назвал именно Панина, поскольку многие называют графа «римлянином». Кутайсов, естественно не питающий особой любви к Ростопчину, своему сопернику по фавору, докладывает государю. Московская почта подтверждает, что письмо писано не рукой Панина. Разражается скандал. За три недели до убийства Павла в опалу попадает сам Федор Ростопчин. Уже 16 февраля графу Панину разрешают въезд в обе столицы. 18 февраля начальство над почтовой частью империи поручается графу П.А. Палену, главе реального заговора. 20 февраля следует указ императора Сенату: «Действительного тайного советника графа Ростопчина всемилостивейше увольняем от всех дел по прошению его». Затем Ростопчина высылают в Москву11701170
  Шильдер Н. Император Павел I. С. 481–482.


[Закрыть]. Кажется, эта история была специально разыграна, чтобы служить иллюстрацией пословицы «Не рой другому яму…». Если же говорить всерьез – она вновь показала опасность использования перлюстрации в собственных целях людьми, неразборчивыми в средствах.

Выше я уже отмечал, что страдавший любовью к либеральным высказываниям Александр I также широко пользовался услугами «черных кабинетов». Насколько широко при нем сеть перлюстрации накрывала подозрительных лиц, видно, в частности, по делу Сперанского. Государственный секретарь М.М. Сперанский 17 марта 1812 года был уволен от должности, в тот же день арестован и отправлен в ссылку в Нижний Новгород. Одновременно был сослан в Вологду один из ближайших его друзей и сотрудников в 1810–1812 годах – М.Л. Магницкий. Через две недели, 31 марта, А.Д. Балашов, потерявший накануне пост министра полиции, но оставленный при императоре для поручений, писал санкт-петербургскому почт-директору Н.И. Калинину: «Получил я высочайшее повеление… чтобы вы… доставляли ко мне, для доклада Его Величеству, все пакеты, которые будут в получении на имя… Сперанского и… Магницкого, хотя б Его Величество и в отлучке из С. [анкт] – Петербурга изволил находиться»11711171
  Дубровин Н.Ф. Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I (1807–1829 гг.). М., 2006. С. 55.


[Закрыть]. 12 апреля 1812 года Балашов сообщал нижегородскому гражданскому губернатору А.М. Руновскому:

…кроме прямой переписки г. Сперанского, куда бы то ни было и с ним других лиц порученной вашему надзиранию, надлежит иметь подобное наблюдение и за перепискою не токмо его окружающих, но и тех лиц, коих связь или знакомство с ним может обращать на них подозрение в том, что они употребляются средством как к передаче ему, так и к пересылке его писем под посторонними адресами. <…> я прошу вас обратить строгое ваше внимание на поступки и действия нижегородского купца Костромина, который, по дошедшим до меня сведениям, едва ли не будет употреблен в посредничество по переписке с г. Сперанским…11721172
  Там же. С. 56–57.


[Закрыть].

Нижегородский вице-губернатор Н.Н. Муравьев докладывал главнокомандующему в Санкт-Петербурге 25 октября 1814 года относительно переписки Сперанского:

…я долгом считаю заметить, что ежели бы он имел, или бы желал иметь ее в каком‐либо отношении значащем или сокровенном, то он может ее производить, независимо от почты и явных путей, через своих свойственников, посредством его собственных людей. Но за всем тем, во исполнение вашего повеления, я бдительнейше стану наблюдать, чтоб переписку г. Сперанского, какого рода бы ни была, ежели не избежит моего ведения, усмотрению вашего высокопревосходительства представить11731173
  Там же. С. 158–159.


[Закрыть].

После подавления восстания декабристов и их ссылки объектом перлюстрации стали письма не только причастных к этому событию, но и посторонних, касавшихся данной темы. Например, во второй половине 1827 года была сделана выписка из письма члена горной экспедиции при Нерчинских заводах Ф.Ф. Фриша брату, командиру бригады 3‐й гренадерской дивизии генерал-майору М.Ф. Фришу, о положении сосланных декабристов. В результате была затребована справка на автора письма и его корреспондента11741174
  РГВИА. Ф. 36. Оп. 5. Д. 148. Л. 13–14.


[Закрыть].

Сведения, полученные путем перлюстрации, перепроверялись через официальные структуры. Из письма С. Харкевича от 20 апреля 1826 года из Москвы к А.С. Павлову в Петербург была сделана выписка о возмущении крестьян в Тверской губернии. Харкевич, в частности, писал: «Тверские крестьяне в бунте усилились, и бурмистр едва живым ушел, а они выбрали другого по себе бунтовщика. Я еду в Тверь просить губернатора о усмирении их и вторично послал объявление в Старицу смирить бунтовщиков, самому же без команды военной опасно туда голову свою несть». В результате начальник Главного штаба И.И. Дибич 3 мая направил распоряжение начальнику 1‐й уланской дивизии генерал-майору С.А. Хилкову: «До сведения Государя императора дошло, что в Тверской губернии, особенно в Старицком уезде, оказалось возмущение крестьян. Как о сем происшествии не получено по военной части никакого донесения, то предписываю вашему сиятельству узнать и донести мне немедленно, справедливы ли сии слухи и буде возмущение крестьян действительно всей губернии обнаружилось, то в какой оно степени». 10 мая князь Хилков доложил Дибичу, что в Старицком уезде никакого возмущения не было, а случилось оное в Калязинском уезде, куда было командировано два эскадрона Сибирского уланского полка. Командир дивизии также отметил, что донес об этом его императорскому величеству и во все начальственные места 4 мая11751175
  РГВИА. Ф. 36. Оп. 4. Д. 223. Л. 1–4.


[Закрыть].

Иногда подозрительность в отношении перлюстрированных писем, стремление увидеть в них некий скрытый смысл приводили к комическим ситуациям. В сентябре 1827 года было прочитано письмо полковника Петра Давыдова из Тифлиса своему родственнику в Москву, известному военачальнику 1812 года и поэту Д.В. Давыдову. Описывая различные новости кавказской жизни, автор в числе прочего писал: «Вот вам еще не менее для вас интересное: <…> из грузин, грузинок и людей русских, познание имеющих, жена моя составила комитет. Заседание было об отличии красок чернить волосы, и оным открыто, разыскано и положено: отправиться ей с избраннейшими в лавки, что учинено 24‐го [августа], но, увы! Краски старые и нехорошие». Это место было отчеркнуто карандашом и поставлен знак «NB» (т. е. Nota Bene – обратить внимание). В результате дежурный генерал Главного штаба А.Н. Потапов 19 сентября направил запрос по поручению начальника Главного штаба Дибича тифлисскому военному губернатору Н.М. Сипягину с приложением копии данного места письма и требованием «сообразить смысл слов сих в отношении к Давыдову, не есть ли это какая‐либо аллегория, способствующая к передаче совсем другого смысла», а также уведомить, кто такой Петр Давыдов. Из Тифлиса 5 ноября последовал успокоительный ответ губернатора: «Писано полковником артиллерийского гарнизона Давыдовым, который известен за человека самого нескромного, но суждениями своими никому кроме себя вреда не делающего. Я в полной мере уверен, что он, желая блеснуть остротою, написал Аллегорию, которую сам не понимает и которая не заключает в себе никакой сокровенности»11761176
  Там же. Оп. 5. Д. 199. Л. 1–5 об.


[Закрыть].

Выше я уже говорил о внимании к переписке жителей Царства Польского. Такие письма, прочитанные в Петербурге, в конце 1820‐х годов пересылались по указанию Николая I в Варшаву – великому князю Константину. Например, в апреле 1828 года последний сообщал А.Х. Бенкендорфу, что прочел извлечения из писем статского советника Снядецкого профессору Краковского университета Шоповичу и виленского профессора Онацевича директору Белостокской гимназии. В августе 1830 года Константину было отправлено перлюстрированное письмо графа Валевского из Парижа, адресованное камер-юнкеру Кожмяну. В декабре 1830‐го – копия письма князя Любецкого бывшему российскому министру иностранных дел Адаму Чарторыйскому11771177
  Русский архив. 1884. Кн. 3. № 5–6. С. 319; 1885. Кн. 1. № 1. С. 34; Русская старина. 1883. Т. 40. № 12. С. 661–662.


[Закрыть].

В XIX веке использование перлюстрации для борьбы с различного рода реальными или мнимыми противниками власти, тайными обществами резко возрастает. Но во второй четверти столетия, когда Николай I на время «подморозил» страну и реальных противников самодержавия в центральной России было весьма немного, чиновники «черных кабинетов» с одобрения высшей власти брали на заметку все сколько‐нибудь оппозиционные и крамольные высказывания.

Так, в октябре 1826 года была сделана выписка из письма воспитанника шестого (старшего) класса Московского благородного пансиона Шульговского своему товарищу в Петербург. В письме в следующих словах описывалось посещение пансиона императором в конце июля того же года: «Сказал, что кроме дурного ничего о нас не знает. Потом долго бранил тех, кто прежде нас здесь учились, называя их подлецами, недостойными имени Русского и проч. Говорил очень много, скоро. Выразительно и очень часто делал нам различные наставления. Гром прошел,… грозный глас Монарха переменил на нежный отцовский». Из Главного штаба был сделан запрос московскому военному генерал-губернатору об авторе письма, и на том дело, к счастью для юноши, закончилось11781178
  РГВИА. Ф. 36. Оп. 4. Д. 487. Л. 1–5. Воспитанниками Московского благородного пансиона были декабристы П.Г. Каховский, Н.М. Муравьев, С.П. Трубецкой и др. После посещения пансиона императором руководство этого учебного заведения сменили. При новом посещении пансиона, 11 марта 1830 года, император вновь остался крайне недоволен, и указом от 29 марта 1830 года пансион был преобразован в гимназию.


[Закрыть].

В 1840‐е годы подозрение вызывали даже мало-мальски неосторожные высказывания в письмах. Некий Туркестанов писал из Тифлиса С. Арбузову в Новгород, что не доволен ни собой, ни окружающими. После скитаний по России предполагает уехать за границу, отзываясь «с восхищением о французской республике». Наместнику Кавказа князю М.С. Воронцову и генерал-губернатору Бессарабии генерал-лейтенанту П.И. Федорову было велено собрать подробные сведения об этом человеке. Француз Юлиан из Москвы, уведомляя своего приятеля в Гродно Д. Мыслицкого о предоставлении ему в числе других французов жительствовать в России или вернуться во Францию, замечал, что в душе остается республиканцем. Московскому губернатору князю А.Г. Щербатову и начальнику 2‐го округа Корпуса жандармов С.В. Перфильеву было приказано учредить за Юлианом «секретное, но бдительное наблюдение». Мильер из Парижа извещал живущего в Иркутске Ришье, что постарается выслать ему нож-кинжал. Министру финансов было предписано не пропустить нож-кинжал через таможни, а генерал-губернатору Восточной Сибири генерал-лейтенанту В.Я. Руперту – установить наблюдение за Ришье. Австрийский подданный Коханский весной 1849 года писал из Одессы графу Залусскому в Лемберг (Львов), что рад освобождению лиц, арестованных за участие в восстании в Кракове в феврале 1846 года. Поскольку Коханский, как оказалось, уже выехал из России, канцлер К.В. Нессельроде и министр внутренних дел Л.А. Перовский получили распоряжение в страну его более не впускать11791179
  ГАРФ. Ф. 109. 1‐я экспедиция. 1844. Оп. 19. Д. 212. Л. 9 об., 15, 21.


[Закрыть].

В течение ряда лет длилось дело действительного студента Г.А. Токарева. В апреле 1841 года было перлюстрировано письмо без подписи, на французском языке, из Дрездена в Шацк Тамбовской губернии, княгине А. Кудашевой. Подробная выписка, заверенная губернским почтмейстером, была направлена начальником 7‐го округа Корпуса жандармов в Петербург А.Х. Бенкендорфу. Возмущение начальства вызвал следующий текст:

Тебя так волнует, что я останусь недорослем, в то время, как мои товарищи будут титулярными советниками, коллежскими асессорами и статскими советниками. Неужели от этого мои достоинства потеряют в цене? Ты говоришь, что я должен быть полезен моей родине. Я люблю свою родину; путешествия отнюдь не делают меня космополитом. Я заложил бы душу мою, чтобы быть полезным моей стране. Но скажи, как я смогу это сделать, служа в проклятой канцелярии и окруженный всякой сволочью. Дело в том, что наши чиновники сидят повсюду, даже в министерствах.

Затем ты мне пишешь, что можно получить образование, не покидая своей комнаты. Я согласен, знаменитый философ Кант никогда не покидал своего Кенигсберга. Но можно это делать повсюду, исключая Россию. Толпа книг запрещена у нас, и мы ни за какую цену не можем их получить. <…> наши университеты – это школы, а наши профессора – манекены или святоши, как, например, досточтимый Погодин [историк М.П. Погодин]. И может быть, это даже не их вина. Ведь именно правительство своей медвежьей лапой закрывает им рот и запрещает говорить правду. Наша нынешняя литература не больше и не меньше, как проститутка. Это [Н.А.] Полевой, [Н.В.] Кукольник, которые продают свою Музу и свои стихи за перстни и монаршее благословение. <…> что мы должны читать, какие имена можем мы назвать с тех пор, как умерли Пушкин и Марлинский [А.А. Бестужев]. Какого‐нибудь иезуита Кукольника, запойного пьяницу и святошу одновременно? Какого‐нибудь Полевого, который торгует своим талантом!? Какого‐нибудь [Э.И.] Губера, который философствует, сочиняет стихи, делает переводы и все это ничего не стоит? Какого‐нибудь [О.И.] Сенковского, который первоклассный плут и, к тому же, шулер? Какого‐нибудь [П.П.] Каменского, который не знает, что говорит и который делает долги ловчее, чем прозу. [Ф.В.] Булгарин, грязный автор, для которого я не найду достаточно мерзкого определения? [Н.И.] Греч, старая перечница? Слава богу, что я далеко от моей родины! В моей стране мне бы пришлось плакать и умереть от ярости, наблюдая непредвзятым взглядом все, что там делается11801180
  Там же. 1‐я экспедиция. 1841. Оп. 16. Д. 123. Л. 3–4. (Перевод с франц. – В.И.)


[Закрыть].

Далее началось расследование. Было установлено, что княгиня А. Кудашева состоит в переписке с братом, студентом Г.А. Токаревым, находящимся в Германии. Княгиня обратилась с письмом к Л.В. Дубельту, прося о снисхождении к двадцатилетнему юноше, освободившемуся за границей от строгого надзора. Видимо, Дубельт сделал надпись: «Надо поберечь юношу, но все‐таки вразумить его». В свою очередь, император 4 июля 1841 года повелел вернуть студента в Россию. Требование о возвращении молодого человека канцлер К.В. Нессельроде направил русскому посланнику в Дрездене П.Я. Убри. 6 (18) августа Токарев дал расписку о немедленном выезде на родину, «как только состояние его здоровья это позволит», представив два врачебных свидетельства. 23 марта 1842 года Нессельроде информировал Бенкендорфа о том, что Токареву выдан паспорт на проезд в Москву. 27 марта Николай I в ходе всеподданнейшего доклада распорядился учредить за Токаревым по возвращении его в Россию строгий секретный надзор. Токарев прибыл в Москву 21 мая 1842 года и поселился в доме своей тетки, княгини Е.Г. Бибарсовой, под надзором жандармов.

В последующее время наверх регулярно шли доклады о поведении поднадзорного, который служил в архиве Министерства иностранных дел. 31 августа 1844 года Токарев обратился с просьбой снять с него негласный надзор, ибо «по молодости своей навлек на себя справедливый гнев Правительства, и теперь полиция всюду преследует меня своим надзором». Одновременно к шефу жандармов графу А.Ф. Орлову написала княгиня Бибарсова. Тот наложил резолюцию: «Сделать справку и доложить мне». Канцелярские жернова пришли в движение. Был запрошен московский военный губернатор князь А.Г. Щербатов. 30 сентября того же года начальник 2‐го округа Корпуса жандармов генерал-майор С.В. Перфильев доносил Орлову, что Токарев «в настоящее время ведет жизнь против прежнего скромнее», занятия его «заключаются в литературе; выдавая себя за писателя он издал брошюрку своих стихотворений и переводов под заглавием “опечатки” и, как говорят, пишет какой‐то роман». Здесь же были указаны знакомые Токарева, с которыми он в то время встречался. В заключение признавалось, что «в образе мыслей Токарева ничего предосудительного не замечается, и он в суждениях о правительстве весьма осторожен». 9 октября Орлову писал князь Щербатов, ссылаясь на обер-полицмейстера, по словам которого «Токарев поведения хорошего, <…> в образе мыслей его ничего вредного не замечено и… он всегда бывает в обществе хороших людей». В результате 15 октября 1844 года государь согласился с прекращением надзора за Токаревым. Об этом было сообщено генерал-майору С.В. Перфильеву, министру внутренних дел Л.А. Перовскому и княгине Е.Г. Бибарсовой11811181
  ГАРФ. 1‐я экспедиция. 1841. Оп. 16. Д. 123. Л. 1–44.


[Закрыть].

Выше я уже рассказывал о том, что с 1805 года был установлен надзор за перепиской членов бывшего грузинского царского дома. К началу 1830‐х годов в Петербурге проживали сыновья Ираклия II Юлон и Парнаоз, его внуки Дмитрий и Луарсаб Юлоновичи, а также сыновья Георгия XII Давид, Баграт и Теймураз; в Москве – дети Георгия XII Илья, Михаил, Окропил. В ноябре 1830 года в Тифлисе возникло тайное общество во главе с А. Орбелиани (внуком Ираклия II) и Е. Эристави. Заговорщики вынашивали идею восстановления грузинского царства и поддерживали связь с царевичем Окропилом. Заговор был раскрыт в декабре 1832 года. Военному суду были преданы тринадцать человек, приговор вынесли 10 февраля 1834 года. Он был довольно мягкий: военных разжаловали, перевели в другие части, гражданских лиц выслали в Россию. Впоследствии А. Орбелиани стал генерал-майором, Е. Эристави – полковником и начальником Горийского уезда11821182
  Хачапуридзе Г. Дворянское движение в Грузии в 30‐х годах XIX столетия // Вопросы истории. 1950. № 7. С. 45, 49–51, 57.


[Закрыть]. А в 1833 году следствием этих событий стало повеление об усилении надзора. В 1834 году военный министр А.И. Чернышев представил государю список лиц, причастных к заговору. А.Н. Голицыну было дано указание о наблюдении за корреспонденцией этих лиц. Но в данном случае за тринадцать лет не удалось добыть «ни одного, хотя малейшего замечательного политического факта». К тому же приходилось преодолевать существенные неудобства. Дело в том, что в Московском почтамте, через который в основном и шла данная переписка, отсутствовал переводчик с грузинского. Письма пересылались в Петербург, где читались приглашенным чиновником Азиатского департамента МИДа. В результате проходило пять-шесть дней, пока письма возвращались в Москву и выдавались получателям. Все это возбуждало «неудовольствие и подозрение». Поэтому 17 августа 1847 года Николай I согласился с прекращением перлюстрации этих лиц11831183
  РГИА. Ф. 1284. Оп. 241. Д. 241. Л. 98–99 об.


[Закрыть].

1 февраля 1842 года Николаю I было доложено о трудах почтмейстера в городе Рени Филатова, который успешно занимался перлюстрацией, выучив болгарский язык. Некоторые из присланных им выписок были представлены императору. В частности, перлюстрация в Рени в начале того же года открыла «заговор с целью восстания болгар против турецкого правительства»11841184
  Там же. Д. 240. Л. 78. Возможно, речь идет об отряде числом около 300 человек, созданном в валашском городе Брэиле в 1842 году для переброски на территорию Болгарии. Отряд был окружен валашскими войсками, разбит, а часть участников заключена в тюрьму (Краткая история Болгарии. М., 1987. С. 169). Было бы интересно выяснить, как с этими данными поступила российская власть.


[Закрыть].

5 мая 1848 года В.Ф. Адлерберг писал главе III Отделения и шефу жандармов А.Ф. Орлову, что от виленского почтмейстера прислано письмо на имя жителя города Рахова Минской губернии Ф. Здзяховского. Письмо это из Парижа и написано шифром. По некоторым разобранным местам можно предположить, что адресат «имеет с посылателем письма сношения для вредной цели». Поэтому почтмейстерам в Вильно, Житомире, Новоселицах (на реке Прут), Одессе и господину Блюму (перлюстратору при Киевской почтовой конторе) дано было указание иметь наблюдение за перепиской Здзяховского. В случае пересылки шифрованных писем их следовало отправлять главноуправляющему Почтовым департаментом11851185
  ГАРФ. Ф. 109. 1‐я экспедиция. 1848. Оп. 23. Д. 213. Л. 24–25.


[Закрыть]. 16 мая того же года поступило сообщение, что в Московском почтамте учреждено наблюдение за перепиской некоего Владислава Высокерского, служащего по ведомству путей сообщения. Перлюстраторам в его письмах многое показалось подозрительным: наличие подробной карты России, рассуждения о польском восстании 1830–1831 годов и предположение о возможности подобного в будущем. Было решено поручить главе ведомства графу П.А. Клейнмихелю «обращать внимание на его [Высокерского] поведение и поступки»11861186
  РГИА. Ф. 1284. Оп. 241. Д. 242. Л. 30–31 об.


[Закрыть].

Осенью 1848 года, пожалуй, впервые последовало высочайшее распоряжение о наблюдении за перепиской крестьян. Нижегородский военный губернатор князь М.А. Урусов обратился с ходатайством к Адлербергу о просмотре переписки крестьян деревни Осинки Васильского уезда с их поверенным в столице. По утверждению губернатора, эти крестьяне «уклоняются от законной власти» помещика Киреевского и «домогаются… свободного состояния». Их интересы в Петербурге представляли «избранные ими из среды своей поверенные» (возможно, оброчные крестьяне). 31 октября Николай I утвердил предложение Адлерберга сообщать князю Урусову из перлюстрации то, что «относится к предмету, по которому нужно следить за сей корреспонденцией», и делать это каждый раз по высочайшему повелению11871187
  Там же. Л. 39–40 об.


[Закрыть].

Подобный случай произошел и в начале 1851 года. Владимирский гражданский губернатор П.М. Донауров сообщил Адлербергу, что крестьяне помещицы Поливановой в Покровском уезде «не признают власти помещицы и домогаются свободного состояния». Их поддерживают «находящиеся в безвестной отлучке крестьяне, вызвавшиеся быть у них ходатаями», которые ведут с ними переписку и якобы «выманивают деньги». Донауров просил разрешить чинам земской полиции осматривать корреспонденцию, чтобы «задержать письма вредного содержания» и представить их губернатору. При докладе императору было решено учредить наблюдение в Московском почтамте и сообщать губернатору нужные сведения11881188
  Там же. Д. 243. Л. 5–6.


[Закрыть].

Потенциальная опасность виделась и со стороны староверов. При Николае I вновь усилились гонения на них. В конце 1851 года рижский военный, лифляндский, эстляндский и курляндский генерал-губернатор князь А.А. Суворов информировал, что общество рижских раскольников направило в Петербург трех депутатов ходатайствовать об отмене или смягчении стеснительных мер против беспоповцев при производстве девятой народной переписи в 1850 году. Поэтому он просил учредить наблюдение за их перепиской и сообщать ему копии или выписки из писем, обещая сохранять это в тайне. 9 декабря государь повелел данную просьбу исполнить11891189
  Там же. Л. 22–22 об. О гонениях на рижских беспоповцев см.: Лесков Н.С. О раскольниках г. Риги, преимущественно в отношении к школам. СПб., 1863.


[Закрыть]. В начале 1854 года министр внутренних дел Д.Г. Бибиков сообщил В.Ф. Адлербергу о ссылке семи «главнейших раскольников» под строжайший надзор в Кирилло-Белозерский монастырь, в Полтавский мужской монастырь; в города Вологду, Вятку, Пензу, Петрозаводск; в Харьковскую губернию. Губернаторам было приказано не допускать сношений между ссыльными и их последователями, поэтому министр просил содействия почтовой части в наблюдении за их перепиской. 7 марта 1854 года император утвердил распоряжение Адлерберга местным почтовым чиновникам передавать такие письма губернаторам11901190
  РГИА. Ф. 1284. Оп. 241. Д. 243. Л. 63–63 об.


[Закрыть].