Текст книги "Царский декамерон. От Ивана III до Александра I"

Новелла двадцать четвертая
Последние дни первого императора

А в 1724 году сановный и родовитый Санкт-Петербург скоро уже жил другой новостью – 22 ноября был подписан брачный контракт между голштинским герцогом Карлом-Фридрихом и великой княжной Анной Петровной, а еще через несколько дней состоялось их обручение. Торжества сопровождались балами и фейерверками, зваными обедами в домах вельмож и Зимнем дворце. Петр и Екатерина, показываясь вместе, производили впечатление спокойных, веселых и любящих супругов. Казалось, тучи развеялись и ничто не грозит более их союзу и семейному покою. Однако судьбе было угодно решить иначе.

Еще во время коронационных торжеств Екатерины Петр простудился и болел с перерывами до глубокой осени. И все же он вел прежний образ жизни – много пил, ел все, что ему хотелось, и почти не слушал докторов.

Дело Монса и вовсе подорвало его здоровье. Казалось, что он сознательно ищет смерти. 21 ноября – на пятый день после казни Монса – Петр первым в столице, рискуя жизнью, переехал по льду через Неву, вставшую лишь накануне. Начальник береговой стражи Ганс Юрген хотел арестовать нарушителя, но им оказался сам император.

20 декабря Петр участвовал в грандиозной попойке, устроенной по случаю избрания нового князь-папы «всепьянейшего собора», потом, в январе 1725 года бурно отгулял на свадьбе своего денщика Василия Поспелова и на двух ассамблеях – у графа Толстого и вице-адмирала Корнелия Крюйса. Особенно же поразил всех больной император, когда 6 января, в мороз, прошел во главе Преображенского полка маршем по берегу Невы, затем спустился на лед и стоял в течение всей церковной службы, пока святили Иордань. Все это привело к тому, что Петр слег, сильно простудившись, и с 17 января стал испытывать страшные мучения.

Простуда усугублялась застарелыми недугами. О них существует несколько версий. Французский посол в России Кампредон сообщал в Париж, что царь призвал к себе одного итальянского доктора (доктора Азарити), с которым посоветовался наедине. Далее Кампредон писал, что, по словам Азарити, «царь страдал задержкой мочи, а это является следствием застарелой венерической болезни, от которой в мочевом канале образовалось несколько небольших язв».

Лечивший Петра врач Блюментрост был против хирургического вмешательства, а когда хирург-англичанин Горн операцию все же провел, то было уже поздно, и у Петра вскоре начался антонов огонь (гангрена). Последовали судороги, сменявшиеся бредом и глубокими обмороками. Последние десять суток, если больной и приходил в сознание, то страшно кричал, ибо мучения его были ужасными.

Относительно диагноза последней болезни Петра мнения специалистов расходятся. Автор фундаментального труда «История медицины в России» В. Рихрер считал, что Петр умер из-за воспаления, вызванного задержкой мочи, не упоминая о том, что было причиной этого воспаления. Другой видный историк медицины Н. Куприянов полагал, что смерть Петра наступила от воспаления мочевого пузыря, перешедшего в гангрену, и от задержания урины. И наконец, небезынтересно и заключение, сделанное в 1970 году, группой московских венерологов, изучивших все сохранившиеся документальные свидетельства о болезни и смерти Петра. Профессора Н. С. Смелов, А. А. Студницын, доктор медицинских наук Т. В. Васильева и кандидат медицинских наук О. И. Николова пришли к заключению, что Петр «по-видимому, страдал злокачественным заболеванием предстательной железы или мочевого пузыря, или мочекаменной болезнью».

В краткие минуты облегчения Петр готовился к смерти и за последнюю неделю трижды причащался. Он велел выпустить из тюрем всех должников и покрыть их долги из его сумм, амнистировать всех заключенных, кроме убийц и государственных преступников, и просил служить молебны о нем во всех церквах, в том числе иноверческих.

Екатерина находилась у его постели, не покидая умирающего ни на минуту. Петр I умер 28 января 1725 года в начале шестого утра. Екатерина сама закрыла ему рот и глаза и вышла из маленькой комнатки-кабинета, или конторки, как ее называли, в соседний зал, где ее ждали, чтобы провозгласить преемницей Петра.

Глава четвертая
Екатерина I и Петр II

Новелла двадцать пятая
Придворный калейдоскоп

Петр I умер, не оставив завещания. Наследниками престола могли считаться, во-первых, сын казненного Алексея – Петр, во-вторых, дочери Петра I и Екатерины – Анна и Елизавета, в-третьих, родные племянницы Петра I, дочери его старшего брата Ивана Алексеевича – Анна, Екатерина и Прасковья. Анна занимала в это время герцогский трон в Курляндии, Екатерина была герцогиней в Меклебурге, а Прасковья жила в Москве, не будучи замужем. И наконец, наиболее вероятной наследницей престола считалась Екатерина Алексеевна.

Через три часа после смерти Петра I собрались сенаторы, члены Святейшего Синода и генералитет – военный и статский. Они встретились по собственному почину, как только узнали о смерти императора. Однако, когда все они пришли в соседний с конторкой зал, там уже были офицеры обоих гвардейских полков. Споры о праве на опустевший трон развернулись мгновенно. Каждый из сановников так или иначе выражал свои симпатии и антипатии, но офицеры хранили молчание. Противники Екатерины зароптали, не желая видеть рядом с собою гвардейских офицеров, но присутствовавший в зале подполковник Преображенского полка Иван Бутурлин подошел к окну, толкнул раму и махнул рукой. Через распахнутое окно в зал донесся барабанный бой…

Этот аргумент оказался самым веским, перечеркнул все соображения сановников о преимуществах родства и праве претендентов на трон. Немаловажным было и то обстоятельство, что вторым подполковником преображенцев был светлейший князь Александр Данилович Меншиков, в чьих симпатиях к Екатерине никто из присутствующих не сомневался.

* * *

Сорок дней прощался с мертвым, забальзамированным телом императора весь Петербург.

А через три недели, 22 февраля, умерла младшая из дочерей Петра – девятилетняя Наталья, и в Зимнем дворце еще одним гробом стало больше.

Когда продумывали церемониал похорон, оказалось, что гроб с телом императора не проходит в дверь из конторки, и тогда по приказу главного распорядителя похорон генерал-фельдцейхмейстера, сенатора и кавалера, графа Якова Брюса в дверь превратили одно из окон, а к нему снизу возвели просторный помост, с обеих сторон которого шли широкие лестницы, задрапированные черным сукном.

В полдень 10 марта 1725 года три пушечных выстрела известили о начале похорон императора. Мимо выстроившихся вдоль берега Невы полков гроб Петра I снесли по лестнице на набережную, и восьмерка лошадей, покрытых попонами из черного бархата, провезла гроб к причалам главной пристани, а оттуда на специально сооруженный на льду Невы деревянный помост, ведущий к Петропавловской крепости. За гробом Петра несли более тридцати знамен. И первыми из них были: желтый штандарт Российского флота, черное, с золотым двуглавым орлом, императорское знамя и белый флаг Петра I с изображенной на нем эмблемой – стальным резцом скульптора, вырубающим из камня еще незавершенную статую, символизирующую преображающуюся Россию. А перед этой знаменной группой за гробом шли члены семьи покойного и сенаторы. Порядок, в каком они следовали, о многом говорил и сановникам, и иностранным дипломатам, ибо он точно отражал расстановку сил и значение каждого из этих людей при дворе.

Первой шла вдовствующая императрица Екатерина Алексеевна. С обеих сторон ее поддерживали: светлейший князь Меншиков и великий канцлер граф Головкин. Следом шли дочери Петра и Екатерины – семнадцатилетняя Анна и пятнадцатилетняя Елизавета, затем племянницы – царевна Прасковья Ивановна и мекленбургская герцогиня Екатерина Ивановна, а за ними – родственники по матери покойного – Нарышкины. Вместе с ними шел девятилетний внук покойного Петр, сын казненного Алексея, и жених Анны Петровны – голштинский герцог Карл-Фридрих.

Не пройдет и десяти лет, как почти все эти люди умрут. Долгожителями окажутся лишь великий канцлер Головкин и дочь Петра I – Елизавета.

Гроб Петра поставили в Петропавловском соборе, который тогда еще строили, и он стоял там непогребенным шесть лет. И только после этого тело покойного предали земле…

Царствование Екатерины I продолжалось чуть больше двух лет – она скончалась 6 мая 1727 года, едва перешагнув рубеж своего сорокалетия. Наиболее значительным событием в ее царствование была свадьба старшей дочери Петра и Екатерины – Анны Петровны, состоявшаяся 21 мая 1725 года. Зятем императрицы стал двадцатипятилетний голштинский герцог Карл-Фридрих из дома Шлезвиг-Гольштейн-Готторпов. Именно этот брак положил начало господству, практически новой династии. Формально сохранив за собой прежнюю фамилию Романовых, императорская семья, фактически, стала династией Романовых-Гольштейн-Готторпов, так как подавляющее большинство женихов и невест для Российского императорского дома рекрутировалось из Северной Германии, которая вследствие этого часто именовалась «племенной конюшней Дома Романовых».

В то время высшая бюрократия разделилась на явных сторонников Екатерины I и ее скрытых недоброжелателей. Возле первого человека в государстве – Меншикова – оказались его сподвижники – начальник Тайной канцелярии П. А. Толстой, генерал-адмирал Ф. М. Апраксин и канцлер Г. И. Головкин. Их поддерживала большая и могущественная группа сановников – военных и дипломатов.

Скрытая оппозиция опиралась на Правительствующий Сенат, состоявший из одиннадцати членов, и поэтому Екатерина и Меншиков стремились к тому, чтобы отобрать у Сената функции правительствующего органа. Это было сделано 8 февраля 1726 года учреждением Верховного тайного совета. В его состав входили Меншиков, Толстой, Апраксин, Головкин и князь Д. М. Голицын. Возглавляла Верховный тайный совет, не входя в него, сама императрица. Ведению совета подлежали все дела внешней политики и дела, «которые до Ее Величества собственного решения касаются», то есть те, которые не подлежали ведению Сената. Сам Сенат перестал официально именоваться «правительствующим» и был переименован в «Высокий Сенат». Самым же существенным было то, что три важнейшие коллегии – Иностранных дел, Военная и Адмиралтейская – изымались из подчинения Сенату и передавались в ведение Верховного тайного совета, получив в отличие от прочих коллегий название государственных.

Из других событий важнейшим можно считать официальное открытие в декабре 1725 года Академии наук и художеств, а из правительственных распоряжений – ряд указов, сокращающих непомерно тяжелое налоговое бремя и государственные расходы. И тем не менее эти расходы все же оставались весьма существенными. В первую очередь это касалось затрат на содержание двора.

Датский посланник в Петербурге Вестафль утверждал, что за два года царствования Екатерины I при ее дворе было выпито заграничных вин и водок на миллион рублей, в то время как весь государственный бюджет достигал десяти миллионов1. Пьянство во дворцах было повальным. Как и прежде, отличались в нем не только мужчины, но и дамы, а среди них – неувядаемая и несгибаемая княгиня-игуменья Анастасия Петровна Голицына. Только за одну неделю – с 12 по 19 октября 1725 года она получила от императрицы сначала 20, а потом 15 золотых червонцев за то, что выпивала на глазах у нее по два кубка вина. А ведь петровский кубок вмещал три литра!

Екатерина после смерти мужа стала в полном смысле слова веселой вдовой. Она обзавелась сразу несколькими фаворитами: ими стали Сапега, Левенвольде и Девиер. Не чуралась она и других кратковременных счастливчиков, среди которых оказывались даже дворцовые служители. Сам светлейший князь Меншиков, приходя поутру в спальню императрицы, начинал беседу с вопроса: «А чего бы нам выпить?»

Вскоре в Петербурге все чаще стала мелькать и еще одна фигура – курляндская герцогиня Анна Ивановна. Мы встречались с нею в 1710 году, когда она стала женой племянника прусского короля курляндского герцога Фридриха-Вильгельма. На пути со свадьбы в Курляндию герцог с перепоя скончался, и Анна стала вдовой в семнадцать лет. Теперь ей уже перевалило за тридцать.

После скоропостижной смерти мужа Анна Ивановна горевала недолго – молодость и пылкость натуры взяли свое, и она вскоре утешилась тем, что стала все чаще появляться в Петербурге, который не шел ни в какое сравнение со столицей Курляндии – бедной захолустной Митавой (ныне Елгава).

Посланником герцогини Курляндской в Петербурге, или, как тогда говорили, резидентом, был швед Рейнгольд-Густав Левенвольде, бывший офицер Карла XII, перешедший на русскую службу после поражения шведов под Полтавой. Он был одним из любовников Анны Ивановны и честно соблюдал ее интересы в Петербурге, ибо в значительной мере эти интересы были и его собственными. Левенвольде пользовался расположением и императрицы Екатерины, и потому, как порядочный человек, офицер и дворянин, соблюдал и ее интересы2.

Он происходил из древнего, аристократического немецкого рода, осевшего в Ливонии еще в XIII веке. Как и Виллим Монс, Левенвольде сначала был камер-юнкером Екатерины, а при ее восшествии на трон стал камергером. 24 октября 1726 года Рейнгольд-Густав Левенвольде и его брат Карл-Густав получили титул российских графов. Вслед за тем Рейнгольд стал кавалером ордена Святого князя Александра Невского и получил осыпанный бриллиантами портрет Екатерины для ношения на шее.

Кроме шведа Левенвольде, Анна Ивановна приблизила к себе уже известного нам шурина Меншикова Девиера, а затем еще и польского магната, молодого красавца Петра Сапегу. То, что Девиер и Сапега, подобно Левенвольде, состояли в разряде галантов императрицы, потом сыграло немаловажную роль в судьбе Анны Ивановны.

В это время Екатерина I все чаще стала болеть, а государственными делами целиком занимался Меншиков. А сама она предпочитала устраивать свои собственные семейные и амурные дела. Как мы уже знаем, ее первым галантом был Рейнгольд-Густав Левенвольде, деливший свои привязанности между Анной Ивановной и императрицей.

Другим фаворитом Екатерины I в конце ее жизни стал только что упоминавшийся князь Петр Сапега. Его отец Ян-Казимир Сапега еще в начале XVIII века претендовал на корону Польши, а потом, отказавшись от борьбы за трон для себя, стал ревностным поборником Станислава Лещинского и столь же ярым врагом еще одного соискателя короны – Августа II Сильного. Из-за того, что Август II был союзником России, Сапега воспринимался Петром I как политический противник, и Екатерине нужно было резко переменить отношение к нему и его сыну в сознании петербургского двора. Сапеги появились в Петербурге, когда Ян-Казимир вновь попытался добиться королевского титула и решил привлечь на свою сторону Россию. С этой целью в начале 1726 года он посватал своего сына Петра за дочь Меншикова Марию, обещая со своей стороны помочь Александру Даниловичу стать герцогом Курляндским.

Меншиков благосклонно воспринял эту идею и пригласил Петра Сапегу приехать к себе. Светлейший князь поселил двадцатишестилетнего жениха у себя в доме, чтобы получше узнать будущего зятя, а следом за женихом приехал и его отец.

Ян-Казимир Сапега 10 марта 1726 года, за два дня до объявленного обручения его сына с Меншиковой, был пожалован чином российского фельдмаршала, а его сын в тот же день стал камергером. В списке фельдмаршалов, с момента учреждения этого чина Петром I, Сапега был седьмым, но в отличие от всех своих предшественников не имел перед Россией никаких военных заслуг и ни дня не служил под ее знаменами. Говорили, что Екатерина I удостоила его этого звания за то, что он помог сыскать в Литве ее родственников, но гораздо вероятнее, что чин фельдмаршала был дан Сапеге стараниями Меншикова в расчете на то, что новый фельдмаршал в случае, если возникнет необходимость воевать за Курляндию, встанет во главе русской или объединенной русско-польской армии.

12 марта Екатерина I в присутствии всего двора сама обручила Петра Сапегу с княжной Марией Меншиковой и в тот же день влюбилась в чужого жениха, отличавшегося необычайной красотой. Екатерина подарила Петру Сапеге полностью меблированный роскошный дом и огромные поместья, но сделала все, чтобы расстроить намеченную свадьбу. А для искусного прикрытия подлинной причины отказа от свадьбы с Марией Меншиковой, подставила молодому красавцу свою племянницу – графиню Софью Карловну Скавронскую. Однако эта свадьба состоялась уже после смерти императрицы, 19 ноября 1727 года. Так как положение бывшего фаворита оказалось очень непрочным, Петр Сапега продал дом и поместья за два миллиона рублей серебром и уехал вместе с женой в Литву.

Новелла двадцать шестая
Сиятельные графы Скавронские, Гендриковы и Ефимовские

А теперь настал черед рассказать о жене Сапеги Софье Карловне, в девичестве графини Скавронской, и о ее родственниках – братьях, сестрах, племянниках и племянницах Екатерины I.

Первой из двадцати родственников российской императрицы предстала перед нею ее родная сестра Христина. Это случилось в мае 1721 года, когда Петр и Екатерина были в Риге. Там к Екатерине пришла крепостная крестьянка помещика фон Вольфеншильда-Ленневарда. Она назвалась Христиной Сковорощанкой, родной сестрой русской царицы, и Екатерина, увидев ее, тут же признала своей сестрой, а при расставании дала ей двадцать золотых червонцев. По приказу Петра I фельдмаршал князь Никита Иванович Репнин, тогдашний Лифляндский генерал-губернатор, начал долгие, весьма осторожные поиски родственников Екатерины. Розыск тянулся с конца 1722 по январь 1726 года и завершился уже после смерти Петра.

За это время были найдены родные братья императрицы Карл и Фридрих Скавронские и еще одна родная сестра Анна с семьями. Однако никто из них, кроме Фридриха, не соглашался ехать в Петербург. Тогда всех их под конвоем перевезли в окрестности столицы и поселили на мызе Стрельня в недавно построенном дворце на берегу Финского залива.

Карл Скавронский с женой, двумя дочерями и тремя сыновьями переехал из Стрельни в Петербург в конце 1726 года. Екатерина подарила ему роскошный и богато меблированный дом с окнами на Неву. И вот именно его старшая дочь – Софья, ставшая фрейлиной Екатерины, вышла замуж за Петра Сапегу.

Средняя дочь – Анна – была замужем за графом Михаилом Илларионовичем Воронцовым, дослужившимся до высшего гражданского чина – канцлера – и возглавившего Коллегию иностранных дел. Из трех сыновей Карла Скавронского, что-то заметное представлял из себя только один – Мартын. В царствование Екатерины II он стал обер-гофмейстером и генерал-аншефом. Отзывы же о самом Карле Скавронском и его жене Марии Ивановне – единодушны и однообразны: даже на фоне распущенного и вечно пьяного окружения Екатерины I они прослыли сугубыми пьяницами, а Мария Ивановна, как деликатно заметил Гельбиг, прославилась еще и «необузданными излишествами относительно мущин».

Карл и все его семейство 5 января 1727 года получили титулы графов, а глава семьи еще и придворный чин камергера, соответствовавший по Табели о рангах армейскому полковнику. Второй брат императрицы – Фридрих Скавронский, сразу же переделавший свое немецкое имя на русское Федор, был возведен в «графское Российской империи достоинство» в тот же день, что и его старший брат Карл.

Федор был бездетен, но у его жены было двое дочерей от первого брака. Однако и жена Федора Скавронского и его падчерицы наотрез отказались ехать в Петербург и остались жить в своей деревне. Федор, получив графский титул, стал владельцем вотчин около Москвы, а потом, овдовев, женился на Екатерине Родионовне Сабуровой, происходившей из древнего и знатного рода, откуда вышли и две московские царицы: жена Василия III – Соломония – и жена старшего сына Ивана Грозного, Ивана Молодого – Евдокия. Новоявленный граф ненадолго задержался в Петербурге, вскоре уехав в одну из своих подмосковных деревень.

Графских титулов были удостоены и члены семейств двух сестер Екатерины – Христины и Анны.

Христина, вышедшая замуж за крепостного крестьянина Симона-Генриха, не имевшего фамилии, приехав в Петербург стала именоваться графиней Гендриковой. Нетрудно догадаться, что фамилия ее была произведена от имени мужа. Симон не знал грамоты и потому не мог быть определен в какую-либо службу. Он, как и графы Скавронские, получил большие поместья и чин камергера.

У Симона и Христины было две дочери и два сына. Все они породнились со знатнейшими русскими фамилиями, однако только один из сыновей – Иван – сделал блестящую карьеру, став генерал-аншефом и командиром корпуса кавалергардов. Брат же его Андрей, как и отец, удостоился придворного чина камергера, не служив ни одного дня ни по военной части, ни по статской..

Другая сестра Екатерины – Анна – была замужем за польским крестьянином Иоахимом, бесфамильным, как и все крепостные. В русской транскрипции это имя произносилось Ефим, и потому в России фамилия сестры Екатерины и ее мужа была – Ефимовские. В отличие от своих сородичей графский титул Ефимовские получили в царствование Елизаветы Петровны 25 апреля 1742 года. Когда же Симон и Иоахим появились в России, то, подобно Скавронскому и Гендрикову, получили все тот же придворный чин камергера, роскошные дома и богатые поместья. Четверо сыновей Ефимовских ничем особым не отличились, хотя и сделали придворную карьеру благодаря своему происхождению.

Нравы во всех четырех семействах новоявленных графов были самыми низменными, а отношения между братьями и сестрами необычайно скандальными. Часто, живя в одних и тех же деревнях, которые были пожалованы им в общее владение по частям, они дрались друг с другом, писали в суды жалобы и завоевали дурную славу стяжателей и ябедников. Их второе и третье поколения были уже другими людьми, но словно какой-то рок преследовал и Скавронских, и Ефимовских, и Гендриковых. В Россию приехали двадцать братьев, сестер, племянников и племянниц Екатерины, а к 1800 году все три фамилии пресеклись, не оставив ни одного продолжателя рода.