Текст книги "Царский декамерон. От Ивана III до Александра I"

Новелла двадцать седьмая
Предсмертная конвульсия

Между тем из-за того, что Екатерина совершенно устранилась от государственных дел, сила и влияние Меншикова продолжали расти. Это заставило верховников опасаться того, что он скоро превратит их в марионеток.

Врагами Меншикова оказались Толстой и Голицын, а вне среды верховников – все еще очень влиятельный Девиер.

В апреле 1727 года Екатерина тяжело заболела, и Меншиков нашел повод показать своим противникам, что шутки с ним плохи. К тому же он был злопамятен, и это почувствовал прежде всего Девиер: всесильный временщик так и не простил своему непрошеному шурину брака с сестрой, состоявшегося вопреки его воле.

И когда в апреле 1727 года Екатерина заболела, Девиер по приказу Меншикова был арестован и обвинен в том, что он во время болезни императрицы «не только не был в печали, но и веселился, и плачущую Софью Карлусовну (Скавронскую) вертел вместо танцев и говорил ей: „Не надо плакать“. В другой палате сам сел на кровать… говорил Ее Высочеству цесаревне Анне Петровне: „О чем печалишься? Выпей рюмку вина“. И говоря то, смеялся, и пред Ее Высочеством по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал… А были при том многие персоны, которые, когда спрошены будут, объявят о всех его непотребных словах и злых поступках, и в какой силе вышеупомянутые злые слова говорил, и где, и с кем, и когда был в совете, и какое злое намерение имел, о всем может объявить при допросе и при розыске». Девиер при допросах и во время пыток не переставал, утверждать, что он не умышлял никакого зла интересу ее императорского величества и никаких сообщников не имеет, но говорил с Бутурлиным, Толстым, Нарышкиным, Долгоруким и Скорняковым-Писаревым о свадьбе великого князя на княжне Меншиковой. Потребованные к ответу Писарев и Толстой показали еще и на Ушакова. Из речей их открылось, что все они более или менее опасались силы Меншикова и советовались между собою, как бы воспрепятствовать сватовству великого князя на его дочери.

Переход трона к Петру Алексеевичу грозит и тем, говорил Девиер и его сообщники, что он «без сомнения возвратит из заточения бабку свою царицу Евдокию, а она нраву особливого, жестокосердна, захочет выместить злобу».

6 мая 1727 года, в последний день своей жизни, Екатерина подписала указ о наказании Девиера и его сообщников. Приговор суда определял смертную казнь Девиеру и Толстому, а остальным – битье кнутом и ссылку в Сибирь. Екатерина заменила смертную казнь на кнут и ссылку, Скорнякову-Писареву предписала кнут, лишение имений, чинов и ссылку в Тобольск, а остальных – Бутурлина, Нарышкина, Долгорукова и Ушакова – понизила в должностях и удалила от двора.

Через несколько часов после подписания приговора Екатерина I умерла. Главный врач Блюментрост, представляя Верховному тайному совету медицинское заключение о причине ее смерти написал, что с нею «фебра приключилась и повреждение в легком быть надлежало, и мнение дало, что в легком имеет быть фомика, которая за четыре дня до смерти Ее Величества явно оказалась… и от той фомики 6-го дня мая с великим покоем преставилась».

Приговор Девиеру и его соучастникам, хотя и был одним из последних актов, подписанных Екатериной, но все же не самым последним. Гораздо более важным документом было оставленное и должным образом оформленное завещание, по которому наследником трона объявлялся Петр Алексеевич – двенадцатилетний внук Петра I. Завещание гласило: «Великий князь Петр Алексеевич имеет быть сукцессором» (самодержцем). Однако регентом при нем назначался не Меншиков, как можно было ожидать, а «обе цесаревны, герцоги и прочие члены Верховного совета, который обще из девяти персон состоять имеет».

Новелла двадцать восьмая
Между похоронами и свадьбой

Когда Екатерина I умерла, великому князю Петру Алексеевичу шел тринадцатый год. Он был мягок душой, красив, достаточно развит и весьма не глуп для своих лет, напоминая покойную мать Софью-Шарлотту. С самого начала своего неожиданного воцарения мальчик попал в очень непростую ситуацию, ибо кроме него претенденткой на трон могла оказаться и восемнадцатилетняя дочь Петра I и Екатерины I – Елизавета Петровна – его родная тетка. Сторонники Петра II сватали ребенка-императора за дочь Меншикова – Марию. Меншиков увез Петра к себе во дворец и там сосватал его за свою дочь. 12 мая, когда тело Екатерины еще не было погребено, Петр II возвел Меншикова в звание генералиссимуса, дав ему очевидное преимущество перед пятью жившими и действовавшими в ту пору фельдмаршалами.

16 мая 1727 года Екатерину похоронили, а уже 24-го во дворце Меншикова на Васильевском острове была необычайно пышно отпразднована помолвка Петра II и Марии. Меншикову эта великая удача не вскружила голову, и он демонстративно протянул руку примирения и дружбы ненавидевшим его Голицыну и Долгорукову. После этого враждебными ему остались лишь Анна Петровна и ее муж голштинский герцог Карл, но и от них вскоре избавился умный и ловкий генералиссимус: пообещав супругам миллион флоринов и выдав им для начала всего 140 тысяч, он отправил Анну и Карла в Голштинию. Им была обещана ежегодная пенсия в сто тысяч флоринов и поддержка России в деле присоединения к Голштинии соседнего Шлезвига. 25 июля герцогская чета отплыла из Петербурга в Киль, сопровождаемая небольшой группой придворных.

Среди них прежде всего следует отметить девятнадцатилетнюю Мавру Егоровну Шепелеву. Ее дядя Дмитрий Андреевич Шепелев был женат на родственнице пастора Глюка – Дарье Ивановне и из-за этого был близок Петру и Екатерине. Его-то родственница – Мавра Егоровна – и отправилась в Голштинию, выполняя двоякую роль: будучи фрейлиной Анны Петровны, в душе она оставалась неизменной сердечной подружкой Елизаветы Петровны. Находясь в Киле, она сообщала Елизавете Петровне обо всем, происходившем во дворце и в городе.

В письмах от 12 и 19 февраля 1728 года Шепелева сообщает о рождении у Анны Петровны сына Карла-Петра-Ульриха – будущего российского императора Петра III и о церемонии его крестин. Не успели письма Шепелевой дойти до Петербурга, как в Киле случилось несчастье: скоропостижно умерла молодая мать новорожденного – Анна Петровна.

Торжества в Киле сменились глубоким трауром, особенно же скорбел овдовевший Карл-Фридрих, ибо со смертью жены сильно уменьшились его собственные шансы на возвращение в большую европейскую политику, так как петербургский двор становился для него почти недосягаем.

Новелла двадцать девятая
Крушение полудержавного властелина

А в Петербурге все более укреплялся всесильный Меншиков. Избавившись от голштинской герцогской четы и спровадив остальных неугодных ему сановников, он, казалось, достиг вершины могущества, но вдруг неожиданно заболел и на несколько недель отошел от государственных дел. Этого времени оказалось достаточно, чтобы Петр II, рано созревший и чувственный юноша, прочно подпал под влияние своей столь же чувственной и весьма распутной семнадцатилетней тетки Елизаветы Петровны.

Все это привело к тому, что Петр II совершенно остыл к Марии Меншиковой – девушке нравственной и холодной, носившей среди юнцов прозвище Мраморная статуя. Когда же будущий тесть попробовал приструнить распоясавшегося юнца, то тринадцатилетний император закусил удила и пошел на открытый разрыв со всесильным еще вчера временщиком. Петр II повелел забрать из дома Меншикова императорские экипажи и свои личные вещи,

а 7 сентября 1727 года приказал арестовать светлейшего князя. Через два дня и сам Александр Данилович, и несостоявшаяся невеста Мария Меншикова, и все семейство генералиссимуса были отправлены в ссылку: пока еще в Рязанскую губернию, в роскошное имение князя – Раннебург.

11 сентября 1727 года Меншиковы отправились из Петербурга, сопровождаемые 127 слугами и обозом в 33 экипажа9. В изгнании оказался самый влиятельный вельможа империи, о чем свидетельствовал принадлежавший ему в то время титул: «Светлейший князь Святого Римского (Германской империи) и Российского государств, князь и герцог Ижорский в Добровне, Горках и Почепе граф, наследный господин Ораниенбаумский и Батуринский, Его Императорского Величества Всероссийского над войсками командующий генералиссимус, Верховный тайный действительный советник, рейхсмаршал, Государственной военной коллегии президент, адмирал красного флага, генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской, подполковник Преображенский, лейб-гвардии подполковник над тремя полками, капитан Компании бомбардирской, орденов Святого Апостола Андрея и (Святого) Александра Невского, Слона, Белого и Черного Орлов кавалер».

Соответственно титулу было и состояние Меншикова, впрочем, почти сразу же полностью конфискованное в казну. О размерах и составе его владений и имущества можно судить по перечню, сделанному специально созданной для этого правительственной комиссией. Она определила, что Меншикову принадлежало: 90 тысяч душ крестьян, 6 городов, 4 миллиона рублей наличными и 9 миллионов в лондонском и амстердамском банках, бриллиантов и других драгоценностей еще на один миллион рублей, серебряной посуды три перемены, каждая из 288 тарелок и приборов и 105 пудов, т. е. 1680 кг золотой посуды.

Однако в Раннебурге Меншиковы пробыли недолго: 15 апреля 1728 года их всех отправили в Березов – богом забытый сибирский городишко, закинутый в болота и тундру более чем на тысячу верст севернее Тобольска. Сначала Меншиковы жили в тюрьме, но потом сам Александр Данилович срубил дом и даже пристроил к нему часовенку. Однако жить ему оставалось совсем немного. 12 ноября 1729 года он умер, разбитый параличом. А еще через месяц скончалась и его дочь Мария – бывшая царская невеста. Двое других детей Меншикова – сын и дочь – впоследствии были возвращены из ссылки только потому, что в банках Лондона и Амстердама хранилось девять миллионов рублей, которые могли быть выданы лишь прямым наследникам Меншикова. Это обстоятельство и заставило русское правительство вернуть брата и сестру Меншиковых в Петербург, и все же львиная часть вкладов в конце концов оказалась в руках государства и его высших сановников.

Новелла тридцатая
Мотылек над огнем

Избавившись от всесильного временщика, Петр II пустился во вся тяжкая. Саксонский посланец Лефорт – племянник Франца Лефорта – в декабре 1727 года писал: «Император занимается только тем, что целыми днями и ночами рыскает по улицам с царевной Елизаветой и сестрой, посещает камергера, пажей, поваров и Бог весть еще кого.

Кто бы мог представить, что эти безумцы способствуют возможным кутежам, внушая царю привычки последнего русского. Мне известно помещение, прилегающее к биллиардной, где помощник воспитателя приберегает для него запретные забавы. В настоящее время он увлекается красоткой, бывшей прежде у Меншикова, и сделал ей подарок в пятьдесят тысяч рублей… Ложатся спать не раньше семи часов утра».

Беспрерывные попойки и ночные оргии не только подрывали не очень-то крепкое здоровье Петра II, но и деформировали его характер. Он стал вспыльчивым, капризным, жестоким и упрямым.

Уже на следующий день после ареста Меншикова Петр II подписал манифест о коронации, а 9 января 1728 года выехал в Москву, чтобы по традиции совершить обряд венчания на царство в Успенском соборе Московского Кремля. По дороге в первопрестольную Петр заболел корью и две недели пролежал в постели, остановившись в Твери. 4 февраля совершился его торжественный въезд в Москву, где старая русская аристократия, в большинстве своем ненавидевшая Петра I и благоговевшая перед памятью великомученика Алексея, встретила нового императора с неподдельной радостью и восторгом.

На волне этого приема самыми близкими людьми для Петра II оказались князья Долгоруковы – Василий Лукич и Алексей Григорьевич, введенные в состав Верховного тайного совета, а любовь юного императора к Москве оказалась столь велика, что он официально объявил ее единственной столицей. Петр, его старшая сестра Наталья и их тетка Елизавета Петровна, приехав в Москву, встретились и с Евдокией Федоровной Лопухиной, освобожденной сразу же после смерти Екатерины I и проживавшей в Вознесенском женском монастыре. Однако, хотя внуки и пожаловали бабушке 60 тысяч рублей в год на содержание и приставили к ней небольшой придворный штат, Евдокия Федоровна осталась в монастыре, правда, в совершенно ином, чем до этого, качестве. После коронации Петр продолжал кутить и «сгорать пламенем кровосмесительной любви» к своей юной и прелестной тетке.

Но тут на пути Петра возник неожиданный соперник – князь Иван Долгоруков, в объятиях которого он однажды, внезапно для него и себя, застал Елизавету Петровну. Однако ревность к сопернику скopo угасла, так как князь Иван стал волочиться за замужней княгиней Трубецкой. Петр в свою очередь увлекся княжной Екатериной Алексеевной, сестрой своего друга Ивана Долгорукова. Все это происходило в Москве и ее окрестностях, где девять месяцев продолжалась царская охота.

Время от времени Петр оставлял охоту и приезжал в богатую подмосковную усадьбу Алексея Григорьевича Долгорукова – Горенки, где его с нетерпением ждала новая невеста. Елизавета Петровна была оставлена своим ветреным августейшим племянником, но тут же утешилась в объятиях новых возлюбленных.

А Екатерина Долгорукова все крепче прибирала к своим рукам вечно пьяного подростка. И тому причиной была не только ее податливость, ласковый по отношению к жениху нрав, но и несомненный ум княжны и прекрасное для девушки образование. Детство царской невесты прошло в Варшаве, в доме ее деда, русского посла при польском дворе – князя Григория Федоровича Долгорукова, умного и хорошо образованного человека.

19 ноября 1729 года в присутствии всех членов Верховного тайного совета и генералитета, собравшихся в Лефортовском дворце Петр объявил о своем намерении жениться на княжне Долгоруковой, а еще через десять дней обручился с ней. При этом, кроме сановников, присутствовала Евдокия Федоровна Лопухина, Елизавета Петровна, одиннадцатилетняя внучка царя Ивана Алексеевича – Анна Леопольдовна (ее мать Екатерина Ивановна в 1718 году была выдана за владетельного германского князя Карла-Леопольда Мекленбург-Шверинского). С Анной Леопольдовной мы еще встретимся, так как через одиннадцать лет она станет регентшей при своем годовалом сыне Иване Антоновиче – императоре Иване VI.

Сразу же после обручения Петра II с княжной Долгоруковой решил жениться и фаворит юного императора, его новоиспеченный шурин – князь Иван Алексеевич Долгоруков, в распутстве превосходивший всех своих друзей и подруг. Его выбор пал на одну из самых красивых и богатых невест России – дочь фельдмаршала и графа Бориса Петровича Шереметева – Наталью. Было решено, что обе свадьбы сыграют в один день и два жениха со своими невестами будут сидеть за общим пиршественным столом. Свадьбу назначили на 19 января 1730 года. Но ей не суждено было состояться – 7 января Петр II сильно простудился, одновременно заболел оспой и 18 января умер, не приходя в сознание и поэтому не подписав никакого завещания.

Новелла тридцать первая
Меж Петербургом и Митавой

В момент смерти Петра II возле него в Лефортовском дворце, кроме родственников, находились шесть человек: трое Долгоруковых – Алексей Григорьевич, Василий Лукич и Михаил Владимирович, барон Андрей Иванович Остерман, князь Дмитрий Михайлович Голицын и генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин – брат царицы Марфы, жены царя Федора Алексеевича. Посоветовавшись друг с другом, они решили пригласить для обсуждения создавшейся ситуации еще трех генерал-фельдмаршалов – князей Василия Владимировича Долгорукова, Михаила Михайловича Голицына, Ивана Юрьевича Трубецкого, а также морганатического мужа царевны Прасковьи Ивановны сенатора и генерал-поручика Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова.

Первым заговорил Дмитрий Голицын, заявивший, что дети Екатерины I не более чем выблядки Петра I и никаких прав на престол не имеют. Он же назвал в качестве претендентки на престол курляндскую герцогиню Анну Ивановну. 19 января в десять часов утра Сенат, Синод и генералитет единогласно подтвердили принятое решение. После этого семь членов Верховного тайного совета выработали условия (так называемые Кондиции), которые, по их мысли, должна принять Анна Ивановна прежде, чем станет императрицей. По этим Кондициям Анна Ивановна обязывалась: править страной вместе с Верховным тайным советом; без его согласия не начинать войны и не заключать мира; передать в подчинение Верховному тайному совету командование гвардией; не присваивать своей властью никаких чинов выше полковничьего; не употреблять государственные доходы для собственного пользования; не казнить без суда, по собственному произволу, никого из дворян; не выходить замуж и не назначать себе преемника без согласия Верховного тайного совета.

Кондиции завершались фразой: «А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны Российской».

Добавив к Кондициям письмо о том, что они одобрены Сенатом, Синодом и генералитетом, Василий Лукич Долгоруков поехал в Митаву к Анне Ивановне.

Нам уже известно, что в 1727 году, сразу после смерти Екатерины I, один из ее любовников, граф Рейнгольд-Густав Левенвольде уехал на свою родину – в Ливонию. Брат же его – Карл-Густав Левенвольде – остался в Петербурге и сделал после смерти Екатерины I неплохую карьеру. Карл-Густав был камергером при Петре II, благодаря чему имел доступ ко многим государственным тайнам. Был он осведомлен и о замысле верховников ограничить самодержавную власть Анны Ивановны.

Как только Карл-Густав узнал об этом намерении, он тотчас же написал письмо своему брату Рейнгольду-Густаву, жившему под Ригой. Рейнгольд-Густав, прочитав письмо и тоже не теряя ни минуты, сам понесся в Митаву к Анне Ивановне и вовремя предупредил ее о планах Долгоруковых «со товарищи». Рейнгольд-Густав посоветовал Анне Ивановне подписать Кондиции, а потом, в Петербурге, уничтожить эту бумагу. Анна не забыла этой услуги братьев Левенвольде и, став императрицей, произвела Рейнгольд-Густава в обер-гофмаршалы, а Карла-Густава в генерал-поручики и генерал-адъютанты.

28 января 1730 года Анна Ивановна подписала Кондиции и на следующий день выехала из Митавы в Москву.

Новелла тридцать вторая
Герцогиня Курляндская

Анна Ивановна была второй дочерью царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи Федоровны, урожденной Салтыковой. Она родилась в Москве 28 января 1693 года и сразу же попала в обстановку весьма для нее неблагоприятную. Отец постоянно болел, а мать почему-то невзлюбила Аннушку, и она оказалась предоставленной самой себе да опеке богомольных и темных нянек и приживалок. Уже в детстве девочке сказали, что она вовсе и не царская дочь, потому что Иван Алексеевич бесплоден, а отцом ее является спальник Прасковьи Федоровны Василий Юшков. (Спальником называли дворянина, который стерег сон царя или царицы, находясь в покое рядом с опочивальней.)

Когда девочка подросла, к ней были приставлены только два учителя: учитель немецкого и французского языков Дитрих Остерман – брат вице-канцлера барона Андрея Ивановича Остермана – и танцмейстер француз Рамбур. Из-за этого Анна Ивановна осталась полуграмотной и в дальнейшем не очень-то увлекалась науками. Девочка была рослой – на голову выше сверстников – полной и некрасивой.

После скоропостижной смерти мужа она, как мы уже знаем, навещая Петербург, делила свои сердечные привязанности с разными соискателями ее любви, но в Митаве ее серьезным поклонником, а потом и фаворитом стал мелкий дворцовый чиновник Эрнст-Иоганн Бюрен. (В России его звали Бироном, да и он сам называл себя так, настаивая на своем родстве с французским герцогским домом Биронов.)

Впервые Бирон появился перед герцогиней Курляндской в двадцать восемь лет. Его отец – немец-офицер – служил в польской армии, но, кажется, не был дворянином. Что же касается матери будущего герцога, то ее дворянское происхождение бесспорно.

Эрнст Бирон был третьим сыном. В юности он стал студентом Кенигсбергского университета, но не закончил его, потому что чаще чем в университетских аудиториях сидел в тюрьме за драки и кражи. Двадцати четырех лет он приехал в Петербург и попытался вступить в дворцовую службу, но не был принят из-за низкого происхождения. В 1723 году Анна Ивановна женила своего фаворита на безобразной, глухой и болезненной старой деве Бенгине-Готлибе фон Тротта-Трейден, происходившей, впрочем, из старинного и знатного немецкого рода. Однако женитьба ничего не изменила в отношениях герцогини и фаворита. Более того, когда 4 января 1724 года у Бирона родился сын, названный Петром, то сразу же поползли упорные слухи, что матерью мальчика была не жена Бирона, а Анна Ивановна. Когда мальчик подрос обнаружилось его сильное сходство с Анной Ивановной15.

Между женитьбой Бирона и поездкой в Москву с Анной Ивановной произошло несколько амурных историй, связанных со сватовством, но ничем не кончившихся.

Наконец в сентябре 1725 года, через полгода после смерти Петра I, Анне Ивановне, бывшей тогда в Санкт-Петербурге, сообщили о новом суженом – блестящем кавалере, храбреце и красавце, покорителе дамских сердец от Варшавы до Парижа – графе Морице Саксонском, внебрачном сыне польского короля. К тому же он был на три года моложе невесты, перешагнувшей тридцатилетний рубеж. Поэтому, еще не увидев графа Саксонского, Анна Ивановна заочно влюбилась в него.

Ее не смущало, что Мориц слыл не только выдающимся бабником, но и столь же замечательным дуэлянтом, мотом и картежником, за которым к моменту сватовства накопилась куча долгов. Анну Ивановну не останавливало и то, что граф Саксонский по рождению не был августейшей особой. И, казалось, что полдела уже сделано, однако и на сей раз ни брачных переговоров, ни сватовства не последовало, хотя потенциальная невеста делала все, что было возможно.

Прошло около года прежде чем Мориц решился на активные действия со своей стороны. Будущий знаменитый маршал Франции и выдающийся военный теоретик, отличавшийся дерзостью и быстротой маневра, он и при осуществлении грядущей матримониальной операции избрал именно такой образ действий.

Бросив все свои версальские дела и утехи, собрав со своих богатых парижских любовниц и уже сильно обедневшей матери все, что только мог, он помчался в Митаву. Чтобы стать мужем Анны Ивановны, Морицу надлежало получить согласие дворянского курляндского сейма, имевшего право выбирать герцога по своему усмотрению. И здесь счастье сопутствовало Морицу – его избрали герцогом. Дальше волеизъявление сейма подлежало утверждению королем Польши и российской императрицей, так как Курляндия по юридическому статусу зависела от этих двух стран. Казалось, что отец Морица, занимавший трон Польши, несомненно утвердит его избрание, но не тут-то было: политика взяла верх над родительскими чувствами, и Август II воздержался от одобрения.

И уж совсем никаких надежд не мог связывать Мориц с русской императрицей, поскольку ситуация не соответствовала ее политическим планам: Екатерина I решила, что герцогом Курляндии должен стать Меншиков, который и отправился в Ригу с внушительным кавалерийским отрядом. В Митаву же для переговоров с сеймом приехал Василий Лукич Долгорукий – влиятельный член Верховного тайного совета и опытный дипломат.

Вскоре в Митаву приехал и Меншиков, где встретился со своим соперником на курляндский трон. Желая сразу же поставить Морица на место, Меншиков первым делом спросил:

– А кто ваши родители?

Мориц ответил вопросом на вопрос:

– А кто были ваши?

Курляндское дело кончилось в конце концов ничем для обоих соискателей. Причем Мориц потерпел двойное фиаско: он не только лишился перспективы завладеть троном, но и получил отказ в своих матримониальных намерениях. Последнее же обстоятельство связано с комическим эпизодом, более смахивающим на фарс.

В Митаве Мориц жил во дворце своей невесты, в одном из его крыльев. Ожидая благополучного исхода сватовства, пылкий кавалер не оставлял без внимания и молодых придворных красавиц. Одной из его пассий оказалась фрейлина Анны Ивановны, которую граф Саксонский среди ночи провожал домой. Во дворе замка лежал глубокий снег, и Мориц понес свою любовницу на руках. Внезапно он споткнулся, поскользнулся и упал, выронив фрейлину в снег. И вдруг он услышал пронзительные женские крики. Это кричала испуганная фрейлина и еще кто-то другой. Оказалось, что Мориц упал, споткнувшись о спящую пьяную кухарку с черной дворцовой кухни. Во дворце возник переполох, проснулись его обитатели и в том числе Анна Ивановна, получившая очевидное доказательство того, каков ее жених.

И все же, несмотря на скандал, Мориц остался в Митаве. Неизвестно сколько бы он жил там, если бы туда ни пришли четыре русских полка, присланных специально для того, чтобы изгнать докучливого претендента на курляндский трон. Мориц бежал из замка, на рыбацкой лодке переправился через реку Лиелупе и затем добрался до Данцига. Так завершилась очередная неудачная для Анны Ивановны попытка замужества.

Как бы то ни было, но будущая российская императрица, выехав из Митавы 29 января 1730 года, 10 февраля приехала в Москву, объявленную покойным Петром II, как уже упоминалось, единственной столицей России.