Текст книги "Царский декамерон. От Ивана III до Александра I"

Новелла одиннадцатая
«Всешутейшие и всепьянейшие соборы»

А теперь, оставив Степана Глебова и Евдокию Федоровну, возвратимся к царю Петру, к тому времени, когда он заточил ненавистную ему жену в монастырь, а сам с головой окунулся в сугубый разгул. Своим пьяным развлечениям Петр придал некое устроение, собственноручно написав устав своеобразного шутовского ордена и назвав его «сумасброднейшим, всешутейшим и всепьянейшим собором». Петр сам сочинил и чины, то есть порядок и обряды избрания и поставления новых членов «собора», и всякий раз составлял программу очередного собрания, вдаваясь в мельчайшие детали его проведения.

Первый такой «собор» прошел после смерти десятого и последнего патриарха Адриана – ярого сторонника старины и откровенного противника петровских новшеств. Петр платил Адриану откровенной неприязнью и не побоялся после его смерти упразднить патриаршество, заменив этот институт Святейшим Синодом, да и то через двадцать лет. А чтобы унизить Адриана, учинил издевательское действо, поставив во главе «собора» князь-папу Никиту Моисеевича Зотова, наряженного в патриаршие ризы! В этом шутовском звании он пробыл до дня смерти, последовавшей в 1717 году. Затем до 1723 года князь-папой был Петр Иванович Бутурлин. Вторым лицом «собора» стал князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский, одетый в гротескный царский средневековый наряд. Папу и кесаря окружал целый синклит придворных и многочисленный причт в шутовских и маскарадных костюмах.

Забегая вперед, отметим, что, когда в 1714 году первому князь-папе, а тогда уже графу, тайному советнику и генерал-президенту Тайной канцелярии Зотову было велено готовиться к свадьбе, расписанной Петром по обычаям «собора», в перечне одеяний, в которых должны были явиться гости, значились следующие: жених – в кардинальском, кесарь – в царском, Меншиков, Апраскин, Брюс, Вейде, Фицтум – в платье гамбурских бурмистров, господин вице-адмирал (то есть сам Петр), Бутурлин, Трубецкой, Скляев – в платьях разной манеры. В перечне приглашенных значилось около двухсот мужчин и тридцать семь дам во главе с царицей Екатериной I. Особо отмечены в приглашении «госпожа архиерейша Бутурлина и госпожа князь-игуменья Ржевская».

Петр не только составил список приглашенных на свадьбу князь-папы Зотова, но и велел большинству из них, проживавших тогда в Петербурге, ехать в Москву. В Первопрестольной почти весь январь 1715 года прошел в маскарадных шествиях, забавах и шутовстве. На улицы Москвы выставили сотни бочек вина и пива и длинные ряды столов с разными яствами. В день венчания звонили колокола всех московских церквей, и их звон сливался с какофонией огромного оркестра ряженых, шедших в Архангельский собор. Там девяностолетний священник обвенчал молодых, и они выехали из Кремля под звуки оркестра, гул колоколов и рев пьяной толпы: «Патриарх женился!»

На свадьбе присутствовали все члены «собора» и другие приглашенные. Примечательно, что женитьба Зотова состоялась, когда ему исполнилось семьдесят лет.

Его женой стала Анна Еремеевна Стремоухова, урожденная Пашкова, офицерская вдова, ненамного моложе своего нового мужа. Когда он через три года умер, Анна Еремеевна вышла замуж в третий раз, остановив свой выбор на новом князь-папе – Петре Ивановиче Бутурлине. Однако и здесь Анну Еремеевну постигла неудача – в середине 1723 года, опившись и объевшись на очередном «соборе», и третий ее муж умер.

За сорок дней до собственной смерти, 19 декабря 1724 года, Петр вновь намеревался созвать «собор», чтобы произвести «чин нового избрания». «Всесвятейшим всешутейшим патриархом Кукуйским, Прешбургским, Заяузским и от великих Мытищ» Петр планировал избрать одного из основателей «собора», графа и сенатора Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина.

Вторым чином на иерархической лестнице «собора» был князь-кесарь. Сначала этот сан носил Федор Юрьевич Ромодановский, называвшийся еще и «потешным генералиссимусом четырех выборных потешных полков и прешбургским королем».

Вспомним крепость Прешбург, построенную возле села Преображенского на реке Яузе в 1685 году. Именно там нередко и собирался «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор». Вспомним также, что в селе Преображенском размещался пыточный Преображенский приказ, начальником которого тоже был Федор Юрьевич. А уж в последнем своем качестве он наводил ужас на всю Москву, и в особенности в отсутствие Петра, когда князь-кесарь замещал царя. Неслучайно, все другие члены «собора» страшились Ромодановского и заискивали перед ним.

Ромодановский и Зотов умерли в одном и том же году. О преемнике Зотова мы уже знаем, а место князь-кесаря Петр попросил заступить сына умершего – Ивана Федоровича. Ему же был поручен и Преображенский приказ.

Иерархия внутри «собора» напоминала церковную – после двух первых лиц шли митрополиты – владыки различных городов, после них – протодиаконы, диаконы, и т. д. По мере роста заслуг в шутовстве и пьянстве «собор» коллегиально повышал своих членов. Так, сам царь был «протодиаконом Петром Михайловым», а митрополитом «царствующего и великого града Санкт-Петербурга, Ижорcкой и Кроншлотской Ингерманландии» числился по 1717 год Петр Бутурлин.

А теперь о женской части «собора».

Князь-игуменьей была Дарья Гавриловна Ржевская, урожденная Соковнина, разбитная, бойкая на язык, угодливая баба-шутиха, пользовавшаяся благоволением Петра и ставшая его доверенным лицом при молодой жене царевича Алексея Петровича Софье-Шарлотте. Софья-Шарлотта много раз просила своего августейшего тестя убрать от нее эту пьяницу и доносчицу, специально приставленную для сбора сплетен и соглядатайства, но Петр всякий раз оставлял ее просьбы без ответа.

Распущенную, почти всегда пьяную князь-игуменью Дарью Гавриловну Ржевскую, едва ли не превзошла такими же качествами ее родная дочь Евдокия. В 1708 году пятнадцатилетней девочкой попала Евдокия в постель к Петру, а через два года Петр пристроил ее, выдав замуж за своего любимца, бывшего денщика, а в ту пору тридцативосьмилетнего бригадира Григория Петровича Чернышева, родоначальника графской фамилии. Муж Евдокии был храбр, честолюбив и прославился многими подвигами в Северной войне: участвовал в штурмах десятка крепостей, взял в плен коменданта Нарвы генерала Горна, был много раз ранен. Свою женитьбу на царской фаворитке он расценивал как награду за боевые подвиги. Евдокия принесла бедному бригадиру немалое приданое, да и Петр одарил молодых богатыми подарками. Петр и потом долгие годы сохранял с нею прежнюю связь и, как утверждали, был отцом шести ее детей – трех сыновей и трех дочерей. Однако, учитывая необыкновенно легкий нрав Евдокии, отцом этих детей мог быть и любой другой из ее угодников.

Первый сын Евдокии, названный Петром, родился в Петербурге 24 марта 1712 года, и его крестным отцом стал царь Петр Алексеевич. Мальчику еще не было четырех лет, когда его уже зачислили в Преображенский полк «во внимание к родителям». Детство свое провел он при голштинском дворе, а вернувшись в Россию, нес одновременно придворную и дипломатическую службу, добившись в последней немалых успехов. Петр Григорьевич был русским послом в Дании, Пруссии, Англии и Франции. Постоянное благоволение к нему преемников Петра – Анны Ивановны, Петра III и Екатерины II служило для многих доказательством его высокого происхождения.

Второго сына Евдокии – Захара – тоже не без оснований причисляли к сыновьям Петра I. Он родился 18 марта 1722 года, и его карьера напоминала путь, пройденный старшим братом. Он дослужился до чина генерал-фельдмаршала, был главнокомандующим Москвы и наместником в Белоруссии. Захар Григорьевич заслужил особое к себе расположение великой княгини Екатерины Алексеевны – будущей императрицы Екатерины II. Однако об этом – в свое время и на своем месте.

Третий сын Евдокии Чернышевой, появившийся уже после смерти Петра I, Иван Григорьевич, тоже не уступил своим братьям в карьере – он дожил почти до конца века и в семьдесят лет стал президентом Адмиралтейской коллегии и генерал-фельдмаршалом от флота.

Отношения Петра и Евдокии Чернышевой, носившей во «всешутейшем и всепьянейшем соборе» кличку «Авдотьи бой-бабы», сильно переменились в худшую сторону после того, как Петр посчитал ее виновницей своей болезни – гонореи. Царь велел мужу Евдокии выпороть ее за то, что она его заразила. И все же Евдокия Чернышева не была второй дамой в «соборе». Она упомянута здесь после князь-игуменьи только потому, что являлась ее родной дочерью.

Второй дамой была ее величество государыня князь-цесаревна Ромодановская, третьей – архиигуменья Стрешнева, ставшая после смерти Ржевской князь-игуменьей; затем шла игуменья – княгиня Анастасия Петровна Голицына, урожденная княжна Прозоровская, и наконец, госпожа адмиральша Михайлова, то есть царица Екатерина.

Здесь названы важнейшие «старицы», а кроме них в женскую часть входили послушницы и богомолки, смиренные грешницы, завлекаемые в этот содом от случая к случаю.

Через него прошли многие сестры, дочери и жены самих членов «собора», их дальние родственницы и просто знакомые девицы и женщины, если они отличались миловидностью и могли понравиться «протодиакону Петру Михайлову» и его причту. Участницами «собора» были и девицы Аресеньевы, и сестры Меншиковы, и многие иные «инокини».

О легкости нравов, царивших в «соборе», свидетельствуют рассказы современников и некоторые, правда, немногочисленные, документы. Вот один из них, показавшийся автору достаточно красноречивым. Это покаянное письмо петербургского митрополита Петра Бутурлина, носившего прозвище Корчага, «протодиакону Петру Михайлову» от 15 февраля1708 года: «Преосвященный Петро Корчага провинился в том, что против своего обещания, уже в другой ряд занял двор, против указу, и ныне в том просит прощения, с таким закладом: ежели паки также провинится, то отдает в послужение, на несколько времени, во всякую волю жену свою Аксинью Михайловну, которую пред тем в крайнем угождении имел окольничий Иван Иванович Чаадаев, несмотря на то что она ему невестка была. Петр Бутурлин».

А теперь, вкратце, о чине избрания и чине поставления. Обе церемонии были разработаны самим Петром. В них участвовали: 1) искусные свистуны, подражатели птичьему пению, набранные из разных мест; 2) синодальные певчие; 3) певчие государевы; 4) подстенная братия; 5) диаконы; 6) попы; 7) монахи знатные; 8) архимандриты и суфреганы (епископы-викарии); 9) князь-папинские служители; 10) Бахус, несомый монахами великой обители, и ковш, несомый от плешивых; 11) архижрецы по одному.

К собравшимся выходили три претендента на вакансию князь-папы и «да посадятся в особой каморе на прорезанных стульях. Тогда от собора посылаются папины – архидиакон, ключарь и протодиакон (последний – сам Петр) свидетельствовать их крепким осязанием. Они же, осязая, воскликнут: „Габет, габет, габет – форамен!“

Такая церемония, как полагали некоторые историки – Вольтер, Е. Гримм, В. А. Бильбасов и другие, – изображала пародию на избрание римских пап. После того как в 855 году на ватиканском троне под именем Иоанна VIII оказалась женщина – немка из Майнца по имени Гильберта, ловко выдавшая себя за монаха-мужчину, было решено впредь проверять пол новых претендентов на папский престол. Именно это и делалось на «всешутейшем и всепьянейшем соборе».

Убедившись, что все три претендента имеют мужское естество, члены «собора» шли к князь-игуменье, держа в руках по два куриных яйца «одно – белое, а другое – черное» и, явившись, целовали «оную в перси».

Голосование проводилось яйцами. Кто из претендентов получал наименьшее число черных яиц, тот и становился князь-папой. На избранного надевали папскую митру и мантию, и плешивые, посадив его в носилки, несли на своих головах к трону, после чего пели ему многолетие. Князь-папа, сидя на троне, держал в руках орла – огромный кубок с вином. Остальные подходили к нему, целуя руку, а «тако жив… под лоном». «И пиют из десницы в знак присяги верности закона». После этого сажали новоизбранного в огромный ковш и провожали всем «собором» к его дому. А там опускали князь-папу в чан, наполненный пивом и вином, «и пив из онаго, расходятся».

На вопрос князь-кесаря: «Како содержиши закон Бахусов, и во оном подвизаешься?», новый папа отвечал: «Восстав по утру, еще в потемках, а иногда и в полночь, испиваю две или три чары. И продолжающееся время препровождаю таким же образом. Когда же придет время обеда, пью по чашке немалой, переменяя разные пития, паче же вином, так как оно – лучшее и любезнейшее Бахусово питие, и им я чрево свое, как бочку, добре наполняю; так что иногда и еду проношу мимо рта из-за дрожания десницы моей, и из-за того, что пью до потемнения в очах моих и собственной руки от этого не вижу. И так всегда творю. И учить такому же паству мою обещаю. Мыслящих же по-другому – отвергаю, и отчуждаю от себя, и матерю всех пьяноборцев. А я, как только что говорил, все это буду совершать до скончания моей жизни с помощью отца нашего Бахуса.

В нем же живем, а иногда и с места не движемся, и есть ли мы, или нет нас – не ведаем. А я желаю тебе, отцу моему, и всему нашему собору все это получити. Аминь».

После этого князь-кесарь говорил: «Пьянство Бахусово да будет с тобою, затемневающее, и дрожающее, и валяющее, и безумствующее тебя во все дни жизни твоей!», а новый князь-папа, упав на колени, клал голову, руки и грудь на лежащую перед ним винную бочку и слушал песнь Бахусову. Затем архи-жрецы облачали его в папский наряд, кропили ему лицо, голову, руки и читали молитву: «Во имя всех кабаков, во имя всех табаков, во имя всех водок, во имя всех вин, во имя всех каразинов, во имя всех браг, во имя всех бочек, во имя всех ендов, во имя всех ковшей, во имя всех плошек, во имя всех чарок, во имя всех стаканов, тако же во имя собранных вкупе канарейки, синицы, жаворонка, снегиря, соловья, чайки сойки, грача, лебедя, ворона, сокола, кречета, орла великого, корабля и кита, носящего их». (Имена птиц носили разномерные сосуды, предназначенные для питья вин.)

И наконец, надев на князь-папу митру, сажали его на трон, а он вкушал из орла вино и подавал кубок всем присутствующим.

Так проходили чин избрания и чин поставления, а прочие возлияния по разным поводам мало чем отличались друг от друга.

Новелла двенадцатая
Девица Анна Монс

А теперь вернемся в 1698 год, когда Петр подавил стрелецкий мятеж, заодно расправившись и с опостылевшей Евдокией. Заточение законной супруги в монастырь развязало руки Петру, и он стал серьезно помышлять о женитьбе на Анне Монс. Осенью того же года Петр уехал на кораблестроительные верфи под Воронеж, а за себя в Москве оставил «любезного друга Франца».

По возвращении Петра начались пиры и праздники в честь подавления бунта. Они проходили в новом дворце Лефорта, построенном во время путешествия царя по Европе и по его распоряжению архитектором Аксалитовым в лучших традициях русского зодчества, в стиле «нарышкинского барокко». 12 февраля 1699 года необычайно пышно и торжественно было отпраздновано новоселье, а еще через десять дней Лефорт заболел горячкой, а точнее, общим заражение крови, и 2 марта умер. Петр сильно горевал, смерть лишила его преданнейшего и любимейшего соратника и друга. Но она же и положила конец двусмысленным отношениям с Анной Монс. Она теперь, кажется, стала полностью принадлежать Петру.

Звезда Лефорта угасла, но тут же на дворцовом небосклоне круто поднялось в зенит новое светило – Меншиков. Сохраняя безусловную верность и преданность Петру, Александр Данилович придерживался и тех, кто был мил сердцу царя, но мгновенно отказывался от своих привязанностей, как только таковые менялись у царя. Пока царь любил Анну Монс, Меншиков столь же пылко ее обожал, всячески разжигая их чувства друг к другу.

В конце апреля 1699 года Петр в последний раз отправился под Азов. От этого времени сохранилось пять писем Анны к нему. В письмах Анна Монс предстает расчетливой, холодной, предприимчивой мещанкой. Ее послания содержат ходатайства и просьбы, чаще всего имущественного или юридиче-ского характера. Она просит за одних, за других, не забывая, впрочем, и себя со своими родственниками. Возвращение Петра в Москву ничего не изменило в его отношениях с Анной, и если бы не начавшаяся вскоре война со Швецией, то, может быть, Анна Ивановна и стала бы русской царицей.

Итак, 19 августа 1700 года Россия объявила войну Швеции, начав самую продолжительную в своей истории Северную войну, длившуюся двадцать один год.

Однажды, в апрельский вечер 1703 года, царь прогуливался с саксонским посланником Кенигсеком возле стен осажденной шведской крепости Нотебург (потом Петр переименовал ее в Шлиссельбург). Вдруг Кенигсек поскользнулся на бревне, переброшенном через ручей, и на глазах Петра рухнул в воду лицом вниз. К нему на помощь тут же кинулись солдаты, но опоздали – саксонский посланник захлебнулся и откачать его не удалось. Когда утопленника вытащили из ручья, у него в карманах обнаружили целую пачку писем Анны Монс, в которых, как писал академик Герард Фридрих Миллер, она «слишком ясно выражала свою преступную любовь к Кенигсеку». У Кенигсека оказался и миниатюрный живописный портрет Анны.

Петр тотчас же приказал приставить к дому Анны Монс крепкий караул и никого к ней не пускать. Догадываясь о причине немилости, Анна пыталась во что бы то ни стало вернуть к себе расположение царя и пробовала сделать это при помощи колдовства, чародейства, приворотных зелий, заговоренных перстней и тому подобной каббалистики.

Опала над всем семейством Монсов продолжалась до 1707 года и прекратилась из-за вмешательства прусского резидента Георга Иоганна фон Кайзерлинга, который, как и Кенигсек, сопровождал Петра на войне. 10 июля 1707 года неподалеку от Люблина, где стояла тогда главная квартира русской армии, Кайзерлинг объявил Петру, что Анна Монс – его невеста и потому он просит разрешения на брак с ней.

Петр ответил ему так:

– Я воспитывал девицу Монс для себя, с искренним намерением жениться на ней, но так как она вами прельщена и развращена, то я ни о ней, ни о ее родственниках ничего ни слышать, ни знать не хочу.

Присутствовавший при этом Меншиков добавил:

– Девка Монс действительно подлая, публичная женщина, с которой я сам развратничал столько же, сколько и ты.

В ответ Кайзерлинг полез драться, но Петр и Меншиков спустили его вниз по лестнице. Упрямый пруссак все же добился своего, но только четыре года спустя после этого происшествия он обвенчался с Анной в июне 1711 года, однако через полгода умер. Анна пережила его ненамного: она скончалась в Немецкой слободе 15 августа 1714 года.

Новелла тринадцатая
Марта Трубачева-Скавронская-Веселевская

Может показаться удивительной та легкость, с которой Петр отнесся к неверной Анне и еще более необъяснимой мягкость, проявленная к ней. Но следует иметь в виду то обстоятельство, что тогда Петр был очень занят военными делами, потом закладкой новой Петропавловской крепости, из которой выросла будущая столица России – Санкт-Петербург. Затем последовал и главный роман в жизни Петра – встреча и любовь с Екатериной, будущей женой и императрицей.

Существует несколько версий происхождения Екатерины и начала их знакомства. Одну из них излагает француз Франц Вильбуа, служивший на русском флоте с момента его создания, а впоследствии – вице-адмирал.

Он оставил интересные «Записки», касающиеся многих событий первой четверти XVIII века. Вильбуа был близок Петру и Екатерине, долго служил у царя адъютантом. Петр сосватал и женил француза на фрейлине Екатерины, старшей дочери пастора Эрнста Глюка – Елизавете, с которой будущая русская царица росла с трех до шестнадцати лет в семье Глюка, удочерившего маленькую сироту Марту10. Вильбуа дружил и с семьей младшей сестры своей жены – Дарьи Глюк, вышедшей в России замуж за обергофмейстера царского двора Дмитрия Андреевича Шепелева.

Таким образом, у Вильбуа оказалась уникальная информация о детстве и юности Екатерины, в католическом крещении – Марты. По свидетельству Вильбуа, родители Марты умерли от чумы, когда девочке было три года. Ее подобрал протестантский пастор города Мариенбурга Даут и взял к себе в дом. Однако эпидемия чумы выкосила и эту семью: осталась в живых лишь сирота Марта. И во второй раз девочку подобрал священник, приехавший в Мариенбург принять опустевший приход. Это был Эрнст Глюк. В семье пастора Марта находилась на положении полувоспитанницы-полуслужанки: вместе с тремя дочерями пастора училась чтению и письму по-немецки, рукоделию и ведению хозяйства.

Уже знакомый нам Гельбиг несколько по иному описывает начальный период жизни первой русской императрицы. Некоторые разночтения вносит в этот сюжет и известный историк Казимир Валишевский, но все они вместе – Вильбуа, Валишевский и Гельбиг, дополняя друг друга, рисуют следующую картину.

Относительно происхождения будущей русской царицы Екатерины I существует несколько версий, но точные сведения до сих пор отсутствуют. Одна из наиболее распространенных состоит в том, что ее мать была крепостной немецкого дворянина Альвендаля и от мимолетной связи со своим господином понесла будущую российскую императрицу. По сообщению Гельбига, отец Екатерины – литовский крестьянин по имени Самуил – не имел фамилии, как и большинство крепостных в Литве и Польше, а стало быть, и его дочь тоже была бесфамильной. Он жил в одной из деревень графов Сапега неподалеку от лифляндской границы. У Самуила было четверо детей – сын Карл и дочери Марта, Христина и Анна, – крещенные по католическому обряду.

Вскоре после рождения последней дочери Самуил умер и его осиротевшая семья переехала в Лифляндию, принадлежавшую тогда Швеции, в деревню Ленневарден на речке Румбе. По довольно достоверным источникам Марта родилась 5 апреля 1686 года. Из-за бедности мать устроила девочку к лютеранскому пастору в местечко Рооп, а затем к пастору Эрнсту Глюку в Мариенбург (ныне латвийский город Алуксне).

Из-за того, что вопрос о происхождении Екатерины не выяснен и многие данные противоречивы, дальнейшее повествование может показаться и не логичным, и не согласующимся. И все же я предложу главные версии, существующие на сегодня в исторической науке.

По свидетельству современников, в молодости Екатерина не отличалась особой красотой, была смуглой, коренастой, полной, но необычайно симпатичной, располагающей с себе девушкой, которая нравилась многим мужчинам. Не отличалась она и чрезмерной строгостью, почему целомудренный пастор Глюк решил положить конец фривольным приключениям своей воспитанницы и предложил ей найти себе жениха. Марта выбрала парня, который ей нравился, да и ему она была по душе. Таким образом состоялся брак по любви, и была сыграна небогатая, но веселая свадьба.

Муж Марты, Иоганн Крузе, судя по фамилии и имени, немец, служил в местном гарнизоне. И, очевидно, был трубачом, потому что сразу после свадьбы Марту стали называть Трубачевой. Это прозвище на первых порах заменяло ей фамилию. Но их семейная жизнь продолжалась лишь несколько дней – Иоганн ушел со своим отрядом в поход, а вскоре, 25 августа 1702 года, в Мариенбург вошли войска Бориса Петровича Шереметева, и, волею случая, Марта оказалась в его доме. Молодая служанка ненадолго стала любовницей пятидесятилетнего фельдмаршала, но тот вскоре уступил ее своему гостю – женолюбу и сладострастнику Меншикову, которому прекрасная Марта попалась на глаза. (Известный русский историк князь П. В. Долгоруков, перечисляя любовников Марты в Мариенбурге, называет последовательно генерала Родиона Христиановича Бауэра (Боура), Шереметева и Меншикова.)

Когда в 1703 году Меншиков привез Марту в Москву, ее именовали Веселевской. Разгадка тому содержится в письме П. М. Бестужева-Рюмина, посланном Екатерине 25 июня 1715 года. Он писал, что отыскал «в Крымборхе фамилию Веселевских». В частности, у некоего курляндца Вильгельма Гана были четыре сестры. Первая – Екатерина – вышла замуж за Яна Веселевского; вторая – Доротея – «была за Сковородским», т. е. Скавронским. У Доротеи были сыновья – Карл и Фридрих – и четыре дочери Анна, Доротея, еще Анна и Екатерина. Эта-то Екатерина и жила в Кройсбурге (он же Крышборк, Крымборх, Крейсбурх) «у тетки своей Марии-Анны Веселевской, которую в двенадцать лет возраста взял в Лифлянды шведский мариенбургский пастор». Далее Бестужев сообщал сведения и о других членах этой фамилии, причем отмечал, что многие из них умерли в поветрие, т. е. во время чумы.

Так, мало-помалу вырисовывались забытые и самой Мартой эпизоды ее раннего детства. А может быть, ей и не очень-то хотелось, чтобы горькая и суровая правда о первых годах ее нищенской и сиротской жизни сделалась достоянием князей и генералов, окружавших трон ее мужа, пока еще не венчанного с ней.

Меншиков с гордостью показывал свою новую служанку-наложницу, приходившим к нему в дом друзьям и собутыльникам, но усиленно скрывал ее от Петра. Но однажды во время попойки с царем проболтался о прелестной любовнице. Петр велел немедленно показать ему девушку. Тут-то и увидел Петр свою суженую – шестнадцатилетнюю, пухленькую, с необычайно живыми черными глазами и совершенно необъятным бюстом. Девушка мыла окна и, не замечая царя, легко перескакивала с подоконника на подоконник.

Царь увез Марту с собой, спрятав ее от всех в маленьком домике на окраине столицы. Только наиболее близкие ему люди знали, кем на самом деле является для их государя эта юная служанка, официально значившаяся женой придворного конюха. Скоро Марта была введена Петром и Меншиковым в круг близких подруг и родственниц царя и его фаворита.

Скрупулезный и добросовестный историк Г. В. Есипов, исследовав все, доступные ему источники, также считает, что знакомство Шереметева с Мартой Скавронской произошло в Мариенбурге, а вот уход ее от старого фельдмаршала к Меншикову относит к концу 1703 года, когда Меншиков, приехав в Москву, оказался в гостях у Шереметева. Знакомство же Петра с Мартой Есипов определяет 1 марта 1704 года, ссылаясь на ее письмо к Петру от 8 апреля 1717 года, в котором говорилось: «Желаю ведать, изволили ли ваша милость в 5-е число апреля [день рождения Екатерины] выкушать по рюмке водки, так же как в 1-е число марта. А я чаю, что изволили запамятовать: прошу мне отписать».

Новый роман Петра не походил ни на один из его предыдущих: от шестнадцатилетней литовской крестьянки тридцатидвухлетний царь потерял голову. Он не считал ее простой наперсницей, но видел в ней будущую жену, тем более, что она скоро забеременела и родила близнецов – Петра и Павла, умерших в младенчестве. И потому уже в 1705 году Петр предложил своей будущей жене и матери двух сыновей принять православие.

К этому времени и сама она прекрасно понимала, что Россия стала для нее новой родиной, где ей предстоит прожить еще очень долго. «Для того, – писал историк К. И. Арсенев, – оставила веру своей родины и приняла православие; усердно начала изучение русского языка и скоро преуспела в нем так, что казалось, будто всегда принадлежала к великой семье русского народа»14.

Решив крестить Марту Скавронскую по православному обряду, Петр уже в 1705 году имел на нее далеко идущие планы, намереваясь в дальнейшем сделать ее и своей женой и русской царицей. Об этом красноречиво свидетель-ствует хотя бы то, что крестным отцом Марты, получившей новое имя Екатерины, стал сын Петра – пятнадцатилетний царевич Алексей, а крестной матерью – сводная сестра царя Екатерина Алексеевна – сорокасемилетняя дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской. Отчество Екатерина получила от имени крестного отца – Алексеевна. С этого времени все, кто знал ее, резко изменили отношение к ней, ибо теперь перед ними была крестная дочь царевича и царевны и, наверное, будущая государыня. Даже Меншиков изменил тон, и, оставаясь ближайшим другом Екатерины, стал вместе с тем и почтительным подданным.

А между тем новообращенная Екатерина и ее прежние товарки продолжали жить одной компанией сначала при дворе любимой сестры Петра – Натальи Алексеевны, а потом во дворце Меншикова. Они не были домоседками и часто уезжали к царю в Нарву, Смоленск, Витебск, Петербург. В эту тесную, сплоченную и веселую корпорацию входили сестры Меншикова – Марья и Анна Даниловны, две сестры Арсеньевы – Дарья и Варвара Михайловны, Анисья Кирилловна Толстая. Из них Дарья Арсеньева была в связи с Меншиковым. В сентябре 1705 года Меншиков писал к ней: «Для Бога, Дарья Михайловна, принуждай сестру [сестру Меншикова], чтоб она училась непрестанно как русскому, так и немецкому ученью, чтоб даром время не проходило»15.

Известно, что в это время Меншиков еще не оставлял надежды обручить Петра с одной из своих сестер, но судьба уже благоволила Екатерине Алексеевне. В 1707 году у нее родилась первая дочь – Екатерина, скончавшаяся через год, а затем на свет появились еще две девочки: 27 января 1708 года – Анна, а 18 ноября 1709 года – Елизавета. Первой из них было суждено занять трон в голштинском герцогстве, а второй – стать российской императрицей.