Текст книги "Агасфер. Вынужденная посадка. Том I"

12

– Как ты и говорил, Саня, самолет лежит на боку. Левое крыло отделено от фюзеляжа, метрах в четырех. Нет, ты просто молодечик, Саня! – Алдошин, не сняв гидрокостюма, торопливо глотал из крышки от термоса обжигающий кофе. – И на сонаре место точное определил, и лодку вывел прямо на это место! Сейчас нужно будет сделать отметку на береговой линии, обозначить точное место находки – и возвращаемся в Долинск! Накрываю тебе поляну, отмечаем это дело по всем правилам – и отвожу тебя домой!

– Поляна – это хорошо, Миша. Только уходить отсюда нам пока нельзя.

– Чего так? – насторожился Алдошин.

Морин показал ему скалу, замыкающую каменистый пляж, рассказал про замеченные блики и свои догадки по этому поводу.

– Если сейчас снимемся и уйдем, то наблюдатели, как дважды два, сделают правильный вывод. Поймут, что мы с первого раза нашли искомое. Надо еще понырять, Миша…

Алдошин задумчиво кивнул: Морин был прав.

– Можно сразу уйти к другой отметке – это как раз почти напротив скалы с наблюдателем, – предложил Морин. – А хочешь, давай с тобой нырнем разок тут, осмотримся, попробуем проникнуть внутрь самолета… Ты уверен, что там нет того, что ты ищешь?

– Практически да, Санек. Тут вот какая деталь: амфибия взлетела с японского аэродрома 6 января 1946 года. И к вечеру того же дня оказалась здесь. Помнишь фотографию наших летчиков, которую я тебе показывал? Так вот, снимок сделан месяц спустя, в феврале. Самолет еще был на льду. И неизвестно, кто и сколько раз за это время успел сунуть туда нос.

– А что с американским пилотом?

– Неизвестно. Если он остался жив после вынужденной посадки, то мой клиент исходит из того, что, скорее всего, перенес доверенный ему груз на берег и где-то спрятал. Хотя здесь вариантов много, Саня. Он мог быть убит, ранен, мог быть сразу захвачен в плен. Пилот, наконец, мог просто бросить самолет со всеми «потрохами» и уйти в тайгу или к людям.

– Ладно, Миша, – вздохнул Морин. – Сие меня не касается. Так что будем делать? Если нырять вдвоем, то останется только один комплект баллонов. Только одно погружение.

– Давай нырнем, – решил Алдошин.

* * *

По пути к следующей отметке Морин предложил:

– Миша, может, подстрахуемся? Я могу прямо сейчас либо вырезать часть записи показаний гидролокатора с истинным объектом, либо подкорректировать его координаты. «Перенести» его метров на пятьсот в сторону и на сотню дальше от берега. В лесу твой бандюган не придал записи никакого значения – а вдруг у него хороший консультант сыщется? Возьмет у тебя запись и проведет самостоятельный поиск…

– Молодечик, Санек! Лучше вырежи кусок. Он «тяжелый»? На флешку поместится?

– Попробую. И сделаю вырезки «пустышек» еще в двух-трех местах. Для конспирации, так сказать.

Определившись с координатами следующей отметки, стали на якорь, и Алдошин с последним комплектом баллонов ушел под воду – туда, где по предположениям Морина, лежала затонувшая самоходная десантная баржа.

Баржу он не нашел – то ли Морин на этот раз не слишком тщательно выверил координаты, то ли сам Алдошин искал больше для «галочки» – вернее, для возможных соглядатаев. Когда он вынырнул, забрался в лодку и начал стягивать костюм аквалангиста, Морин доложил:

– Бликов больше не видел. Черт его разберет – может, место наблюдатели сменили, может, осторожничают. Или солнце в их оптику больше не попадает. Ветер вроде донес разок с берега что-то вроде отголосков треска мотоцикла, но не поклянусь, – Морин мотнул головой в сторону берега. – Тут вообще есть какое-нибудь жилье поблизости? Поселки?

– По карте вроде нет, – пожал плечами Алдошин. – Но тоже не поручусь за нынешних картографов. А подробных спутниковых съемок этого района мне не попадалось. Ну, что, Санек? Возвращаемся?

Лодку и мотор на этот раз в лесничестве решили не оставлять. А чтобы Вадим из Долинска не заподозрил их в том, что миссия по поиску выполнена, Алдошин сделал на днище лодки солидный разрыв.

По дороге в Долинск обговорили детали отчета перед Вадимом – на тот случай, если тот догадается опросить Алдошина и Морина по отдельности. Предосторожность оказалась нелишней: Вадим в черном заляпанном джипе уже ждал их на дачной дороге у самой трассы.

Дорогу на сей раз им никто перегораживать не стал, Вадим лишь махнул рукой, показывая на обочину.

– Ну, как успехи, мужики?

– Какие успехи могут быть с первого раза? – сплюнул Алдошин. – Две точки только проверили. Причем на первую пришлось второй раз вдвоем нырять – я фонари оставил внизу, шнур сигнальный запутался…

– Запутался, – по привычке повторил Вадим. И прищурился. – В чем запутался-то? Что там, на дне, было?

– Металлолом. Рама от старого грузовика, еще какая-то дрянь…

– Значит, впустую… Мужики, без обиды только: я в машине вашей посмотрю сам, ладно? Чтобы у нас промеж друг друга полное доверие было…

Не дожидаясь согласия, бандюган откатил боковую дверь микроавтобуса, залез внутрь, погремел снаряжением и вылез с ноутбуком в руках.

– Миша, я показать хочу кое-кому запись гидролокационной съемки. Вечером верну, в целости и сохранности. Зуб даю! Не возражаешь?

– Возражаю, Вадим! – решил посопротивляться Алдошин. – Запись единственная, копию сделать не успел. Ты испортишь, или вообще исчезнешь – а мне что делать? Московский клиент шутить не станет!

– Ну, мы тут в городе-герое Долинске тоже не пальцем деланные, хоть и не москвичи, – криво улыбнулся Вадим.

– Давай так сделаем: поехали ко мне на квартиру, купим по дороге внешний жесткий диск – запись «тяжелая». Скопируем – и забирай, показывай!

– Годится, – сразу согласился бандюган и протянул Алдошину ноутбук. – Держи свое сокровище, Миша. Езжайте к деду своему, а я за диском сгоняю и подскочу…

– Кто предупрежден, тот и вооружен! – хмыкнул Алдошин, провожая глазами умчавшийся вперед джип Вадима. – Еще раз спасибо, Саня, что подсуетился насчет «корректировки» записи.

– С тобой поведешься, не тому научишься, – отшутился Морин. – Клиенту-то своему будешь звонить? В известность ставить о наезде и прочих итогах дня?

– Надо бы позвонить, – кивнул Алдошин и поглядел на часы. – Пятый час, столица уже проснулась. Тем более клиент мне какой-то «серый» телефон прислал для приватной связи. Вот и опробую заодно… Саня, я в сторонку отойду поговорить, не обижайся, ладно?

Алдошин достал из кармана необычно тяжелый для обычного мобильника плоский брусок «хитрой трубки», включил, нажал кнопку быстрого набора одного-единственного «забитого» в память телефона номера. После серии щелчков и нескольких гудков в трубке раздался незнакомый голос:

– Вас слушают!

– Здрассьте. Это Михаил беспокоит. Издалека. Мне бы э-э-э…

– Я понял, Михаил. Шеф сейчас ответить не имеет возможности. Это Семен, вы должны меня помнить. Что у вас за проблема? Я уполномочен…

С доверенным телохранителем Алдошину, как ни странно, разговаривать было легче. Не торопясь и подбирая слова, он по возможности коротко рассказал об утреннем наезде местных бандюганов, об их информированности и своих выводах относительно источника этой информированности. Про найденный самолет он упоминать не стал: это терпело до разговора с самим Абвером.

– Вот гнида! Я помню, как он блеял что-то насчет резервного аккумулятора. И что бы мне тогда не глянуть на ту коробочку, – подосадовал Семен. – Вы когда с шефом из лагеря ушли, он сразу за телефон схватился, и целый час или больше с ним бродил по окрестностям. К GPS’ке он тогда прилепил, скорее всего, «жучок» с сим-картой. И позвонил по номеру этой сим-карты, весь разговор ваш с шефом слушал… Ладно, с ним надо решать как-то кардинально. А на это у меня нет ни санкций, ни возможностей. Доложу, пусть решает. Вырвешься из райцентра этого? Местные «сявки» крепко насели? Какой погоняло у главного?

– Клички не знаю. Назвался Вадимом из Долинска. А насчет вырваться – думаю, что смогу. Я главному дезу слил в тему, он прокачивает ее с опозданием, проверяет – пока верит вроде. Но его тоже надо как-то нейтрализовать – с таким «хвостом» мне здесь делом заняться никак не возможно. А само дело появилось!

– Ясен пень! Доложу, Михаил. Трубочку сейчас выключите, а через два часа включите на десять минут. Самому звонить не надо. Если входящего не будет, то еще через два часа надо будет включить-выключить. Пока!

Через два часа включенный ненадолго Абверов телефон промолчал, и Алдошин объявил Морину:

– Возвращаемся домой. Указаний нет – кроме очевидной необходимости избавляться от местного эскорта. Вадиму я скажу, что надо перезарядить баллоны с воздухом и добыть побольше запасных. У них в райцентре это технически невозможно.

Однако вырваться из Долинска, от Вадима, оказалось не так просто. Попозже он, как и обещал, подъехал. Без свиты. Ноутбук вернул, выставил на стол бутылку вполне приличного коньяка и целый пакет закусона. Услыхав, что аквалангистам пить в перерывах между погружениями не рекомендуется, воспринял это с пониманием. Сам хватил полстакана, вместо закуски вставил в зубы свою зубочистку и развалился в древнем, как сам старичок-хозяин дома, кресле.

– Не хочется мне что-то, Миша, чтобы ты отсюда уезжал! – объявил он. – С баллонами – нет проблем. Завтра отправлю пацанов в вашу островную столицу, закупят и привезут все, что нужно. Ну, чего тебе, Миша-Везунок, не сидится у нас? Дело только начал делать – и сваливаешь.

– Другие дела дома есть, – попробовал возразить Алдошин. – И напарник мой на работе появиться завтра должен. Куда я денусь? Завтра к вечеру и приедем. С баллонами и свободные от текучки.

– С баллонами и свободные, – кивнул Вадим. – Не хочется расставаться с тобой, Миша! Вот что-то подсказывает мне – не надо нам расставаться!

– Чего ты выдумываешь, Вадим?

– Не выдумываю, а вижу кое-какие нестыковочки в нашей с тобой «любви». Хочешь, аргументирую, Миша? Так вот: что-то очень уж легко ты согласился утречком на сотрудничество со мной, Везунок! Это раз. Даже не попытался меня своим клиентом припугнуть, хотя мог – это два. Я-то, грешник, про твоего московского «варяга» вообще ничего не знал утром, а сейчас просветили, спасибо. И запись твоего подводного «прозвона», Миша – это три!

– А что с записью?

– Ты, наверное, так и думаешь, Везунок, что если у человека районная прописка, то он и по жизни лох вечный? А у нас, между прочим, очень умные люди иногда попадаются, Миша, – собеседник говорил спокойно, глаз от собственных пальцев, коими нещадно начал хрустеть, не отрывал. Но желваки на скулах начали зло играть. – И вот один такой продвинутый товарищ, поглядев на запись гидролокации, однозначно заявил, что кое-что из твоего «кина», Миша, убрано…

– Я ничего не вырезал, Видим! – возмутился Алдошин. – Когда я б вырезал? И зачем?

– А товарищ твой? Специалист-подводник?

– Ему тем более незачем запись портить!

– Я заметил, уже на лодке, что несколько проскоков в записи имеется, – вмешался Морин. – И что таймера в углу монитора нету. На яхте, когда съемка шла, таймер работал. Так ведь запись-то оператор с яхты сам делал, нас к оборудованию не допустили!

– Вот деятели мне попались! – хохотнул Вадим. – На все ответ готов! Ну, а что насчет твоего быстрого согласия на сотрудничество, Везунок, скажешь?

– Я не Павка Корчагин! – хмыкнул Алдошин. – Вас семеро бугаев в лесу было, нас двое. А про серьезность клиента московского я тебе говорил, Вадим…

В кармане у гостя засвиристел мобильник. Вадим с досадой вынул трубку, хотел было отключить, чтоб не мешал. Однако, глянув на высветившийся номер, торопливо выскочил из кресла и пошел к дверям, чтобы говорить без помех.

– Ага, я это… Доброго здоровьичка… Что я творю?!. – Дверь за посетителем захлопнулась, и последующего монолога Алдошин и Морин не слышали.

Выглянув в окошко, Алдошин только и увидел, как бандюган, стоя на крыльце, беззвучно шевелил губами и даже прижимал руку к груди, как будто далекий собеседник мог оценить его убедительность. Разговор быстро закончился. Вадим отнял трубку от уха, поглядел на нее, словно хотел получше запомнить и без того известный ему номер. Потом дверь открылась, и посетитель, не проходя в комнату, прислонился с неизменной зубочисткой в зубах к косяку – как утром на таежной дороге лиственницу подпирал.

– Недооценил я вас, граждане товарищи! – Вадим покачал головой и вслух подосадовал. – Надо бы мне утром мобильники у вас отобрать. А то и сопровождающего дать в экспедицию… Проперся я, Везунок! Так что приношу официальные, как говорят, извинения за доставленные неудобства!

– А может, и не проперся ты, – спокойно заметил Алдошин. – Не дал бы мне клиента о наезде предупредить – мог бы и дров больших наломать, Вадим. Нынче предупреждением отделался, а могло и иначе повернуться, если бы успел москвичу досадить!

– И опять ты прав, Везунок! – согласился посетитель. Однако глядел при этом на Алдошина так, что от ненависти воздух возле глаз мог закипеть. – В общем, пошел я, господа туристы! Все свободны, разумеется! Будете уезжать – аккуратней за рулем! Не дай бог в ДТП попадете от радости – а спрос с меня будет…

Дверь за посетителем захлопнулась. Переглянувшись, «господа туристы» сдержанно посмеялись. Первым посерьезнел Морин:

– Ты часа три назад клиенту наябедничал на шалопая этого, Миша? И вот он, результат… Сильно, сильно… Судя по подобострастности разговора этого Вадима, ему звонил кто-то из больших командиров общаковских. А ему, насколько я понимаю, немалая величина общероссийского «бомонда» позвонила – от имени твоего клиента. Кто тогда ж твой клиент, Миша?

– Веришь ли, кроме имени-отчества ничего не знаю, Саня! Про себя называю Абвером: знаю, что очень богатый мэн. Но если ты думаешь, что мне это знакомство льстит… Век бы его не знал! – с чувством вздохнул Алдошин. – Ну, что, будем собираться, пока Вадим не передумал?

На подъезде к областному центру Алдошин, спохватившись, включил свой хитрый мобильник. И вовремя: он тут же застрекотал.

– Михаил? Это я, – раздался в трубке жизнерадостный голос Семена. – Твой мелкий вопрос решен. Довели уже до тебя?

– Да, к дому подъезжаю уже, спасибо!

– О чем речь? Свои люди! Да и не мне спасибо говорить надо, как понимаешь… Еще два момента, Михаил: сам к этой гниде, который Витька, с разборками и расспросами не лезь! Без тебя решат. Второй момент: завтра тебе позвонят по обычному мобильному. Почиститься тебе надо, хозяин считает. Машину, квартиру – все, в общем. Ваши местные спецы-электронщики почистят, на предмет обнаружения незаказанной тобой электроники. Понял? Ну, и пока тогда. До связи! Не забудь отключиться.

Ретроспектива-4 (январь 1946 года)

Восточное побережье Сахалина

– Господин капитан! Прошу прощения – но вы сами просили разбудить вас! – Капрал, не смея прикасаться к офицеру, наклонился над самым его ухом, выглядывающим из-под грязного, во многих местах прожженного угольками костров одеяла. – Господин капитан, проснитесь, прошу вас! Вернулся Охотник! Есть важные известия!

Офицер, выныривая из тяжелого забытья, застонал, выругался сквозь зубы, однако, еще не успев открыть глаз, сумел сконцентрироваться и взять себя в руки: капитану Императорской армии не подобало выказывать перед солдатней усталость и упадок духа! Он скинул одеяло, рывком сел на топчане и неприязненно уставился на готё Сино.

– Что случилось, капрал? – Офицер попытался сесть поудобнее, однако тростниковая подстилка отчаянно шуршала и скрипела, и он перестал ерзать. – Который теперь час?

– Полдень без четверти по токийскому времени, господин капитан! – Готё вытянулся перед офицером в струнку. – Вы приказали немедленно доложить, если Охотник вернется с новостями!

– «Если вернется»! – хмыкнул тайи-капитан Томео. – А куда бы он делся, капрал, если у нас в заложниках все его грязное семейство? Что там у Охотника?

– Он привез с собой летчика. Я полагаю, что это американский летчик, господин капитан! – доложил капрал, по-уставному глядя чуть выше головы тайи.

– Пусть Охотник зайдет! – Капитан покосился на семейство хозяев хижины, айнов, молча сидевших у очага – мужа, жену и старшего сына. Поднял взгляд припухших глаз на капрала, дожидающегося разрешения удалиться. – Проклятье, капрал! Кто мне может, в конце концов, сказать – эти животные понимают по-японски?

– Не могу знать, господин капитан! – пролаял капрал и, повинуясь ленивому взмаху рукой, четко повернулся и выскочил из хижины.

– Грязные животные! – убежденно повторил офицер, сбрасывая ноги в сапогах на земляной пол.

Как и его солдаты, последние несколько месяцев тайи Томео спал одетым, и уже смирился с тяжелым запахом немытого тела и человеческих испарений, в том числе и собственным миазмам. Он вынужден был терпеть все неудобства походного быта, оказавшись в глубоком тылу русской армии. Айны же, насколько он знал, никогда в жизни не мылись – в соответствии с собственными убеждениями и верованиями. И были достойны презрения за одно это.

Кроме того, тайи Томео подозревал, что родовой вождь айнов все-таки знает японский язык, но тщательно скрывает это. Вряд ли он таит в голове какие-то злобные замыслы – скорее всего, делая вид, что не понимает языка, тем самым он высказывает презрение к японской нации и ее армии. Пусть знает! Он и его грязное семейство живы пока только потому, что их ничтожная жизнь нужна Императорской армии и ее единственному офицеру в этом глухом уголке Карафуто. Когда в этих скотах минует надобность, он прикажет капралу перерезать им глотки!

Матерчатый полог откинулся, и в хижину вошел Охотник, с неизменной короткой трубкой в углу рта. Покосившись на айнов у очага, он несколько замялся, но, повинуясь нетерпеливому жесту офицера, прошел мимо них без приветствия и, не спросив разрешения, преступить порог их дома. Те, в свою очередь, сделали вид, что не замечают визитера: они презирали всех других северян, считая их гораздо ниже себя. И те, как ни казалось странным капитану Томео, послушно мирились с этим подчеркнутым пренебрежением. Признавали превосходство айнов перед орочонами, нивхами и прочими северными народностями, обитавшими на острове.

В минуты досуга и праздных размышлений Томео иногда задумывался над такой странной иерархией, но тут же всякий раз гнал размышления прочь: какое ему, собственно, дело до полудиких племен? Взять, к примеру, того же Охотника, покорно стоящего сейчас перед ним.

Невысокого, как все туземцы, роста, с темно-коричневой, продубленной морозами и ветрами кожей лица, рассеченного глубокими морщинами. Он был стар, но сколько ему было лет – никто, в том числе и сам Охотник, точно не знал. Кто-то говорил капитану, что Охотник жил на этом острове еще в прошлом столетии, когда тут еще была самая страшная каторга русского царя. И не просто жил, а зарабатывал тем, что охотился на беглых каторжников.

У него не было дома – он жил везде и повсюду, кочуя со своим чумом там, где хотел. Он пережил на этом острове победоносную военную экспедицию японской Императорской армии в 1904‒05 годах, пору безвластия, а позже – военный переворот 1917 года в России, который кое-кто называл великой революцией. Охотник не обращал внимания на такие «условности», как границы и демаркационные линии. В пору разделения острова на русский север и японский юг он продолжал кочевать там, где хотел. И появлялся со своей собачьей упряжкой и чумом то на севере, то на юге.

Его много раз обвиняли в шпионаже и русские, и японские власти. Хватали, бросали в тюрьмы по обе стороны границы, допрашивали и грозили расстрелом. Аресты и угрозы смерти Охотник переносил со стоическим спокойствием древних философов. Ему не в чем было признаваться – он просто жил на этом острове всегда. И намеревался жить до тех пор, пока эту жизнь у него не отнимут.

Ни одна власть, ни один тюремщик не решились отнять жизнь у этого простодушного сына самой Природы. Его многократно били, но всякий раз он оказывался на свободе. И, вопреки угрозам и предупреждениям, снова кочевал там, где хотел.

Впервые капитан Томео увидел Охотника три года назад, в комендатуре города Сикоку – после очередного ареста и обвинения в подрывной деятельности.

– Кто он такой? – спросил тогда Томео.

– Он называет себя последним гиляком на острове. Наши жандармы поймали его при пересечении границы. К его несчастью, гиляк, кроме своего родного языка, может говорить только по-русски, и то плохо. Он утверждает, что выучился говорить по-русски давно, еще в пору своей молодости. И что сейчас он слишком стар, чтобы запоминать слова на японском языке.

– Он действительно русский шпион? Его повесят?

– За что вешать птицу, которая имеет гнездо по одну сторону границы, а корм добывает на другом? Или зайца, которому нет дела до людских условностей и суеты?..

Летом прошлого года пехотная рота капитана Томео, торопливо отступая под натиском высадившегося на острове русского десанта, оказалась в окружении. С горсткой уцелевших после жестокой бомбежки солдат капитан сумел прорваться, но скоро его группа оказалась в глубоком русском тылу. Два месяца группа пряталась в глухом лесу, люди почти обезумели от голода, полчищ таежного гнуса и состояния неизвестности.

Несколько раз солдаты пробирались в редкие поселки, где сохранилось японское гражданское население. Но люди боялись помогать беглецам, и старосты поселков на коленях умоляли солдат уйти и не подводить их под репрессии русских оккупационных властей. По ночам солдаты пробирались на клочки полей и огородов своих соотечественников, выкапывали чудом сохранившиеся в земле мелкие и гнилые корнеплоды, собирали ботву и осыпавшиеся зерна злаков.

В конце октября группа капитана Томео наткнулась на чум Охотника – вместе с семьей он заготавливал на безымянной речушке рыбу на зиму, для людей и собак. Томео заставил Охотника добывать пропитание для солдат. А когда пришла зима, Охотник привел солдат в родовой поселок айнов, вблизи города Отиай.

Капитан Томео не отпустил Охотника. Чтобы тот не сбежал, Томео посадил на цепь его жену и двух старших детей. Трое младших, один из которых был и вовсе младенцем, и так никуда не денутся, рассудил офицер. Семью Охотника определили на жительство в их же чуме, поставленном на краю поселка айнов, а ему самому разрешили короткие свидания с женой и детьми всякий раз, как он приносил в лагерь добытую дичь или продукты, выменянные им в окрестных поселках или Отиае на мясо.

Такая ситуация, при которой один из шестерых солдат группы был постоянно занят на охране семьи Охотника, не очень нравилась самому офицеру – но иного выхода он просто не видел.

Томео откашлялся и отогнал прочь праздные мысли. Одна только необходимость объясняться с Охотником на русском языке приводила капитана в бешенство. Он и сам владел им весьма скверно и для того, чтобы дикарь понимал его, был вынужден жестикулировать, по несколько раз повторять одно и то же.

– Ты привел сюда человека. Где ты его нашел? Он был один? – Капитан говорил медленно, чтобы неповоротливый мозг дикаря успел уяснить суть вопроса.

Охотник языком перекинул короткую трубку из одного угла рта в другой, без разрешения сел на пол перед помостом, положив карабин на колени. Капитан едва удержался от того, чтобы не позвать капрала и не устроить ему взбучку за то, что тот не отобрал у гиляка оружие. Однако он быстро подавил это желание: Охотник может расценить это как проявление трусости офицера Императорской армии. Он, Томео, устроит капралу разнос – но позже, без этого грязного дикаря! К тому же пистолет был у капитана всегда наготове – вот и сейчас, опершись на локоть, он с деланой небрежностью сунул руку под сноп тростника, служащего ему и постелью, и подушкой, и обхватил пальцами рукоять офицерского намбу 14-го типа. Однако пистолет не потребовался. Гиляк пошевелился и, не вынимая трубки изо рта, заговорил – так же медленно, как и японский офицер.

– Ты просить всегда смотреть двумя глазами, большой начальник. Мой – смотреть. И сегодня мой видеть летающую машину, который, как утка, сел на вода и примерз там. Мой пойти по следам и найти один человек с дурной головой. Она выпил много огненной воды, однако: я нюхать! Она сильно крепко спать. Второй человек, он там не был. Огонь совсем сгорел, и он пошел за дровами в лес…

– Кусо! (Вот дерьмо!) Погоди, Охотник! – Капитан властно поднял свободную от пистолета руку. – Погоди, кусотаро! (Идиот, дебил! Буквально – голова из дерьма!) Ты уверен, что их было всего двое? Они русские?

– Нет, большой начальник! Нет больше – всего двое. Они наступали на снег, и мой видел этот след! Два человека! – Гиляк поднял два пальца. – И они нет русска! На летучей машине нарисовано вот так, – гиляк быстро нарисовал на земляном полу звезду, обвел ее неровным кругом. – Нет русский тотем. И говорить эта человек не по-русска!

– Он сопротивлялся?

– Нет, большой начальник! Мой твоя говорил – он выпил много огненная вода. Мой поклал его в нарта как мешок. Спала всю дорогу…

– Понятно. Капрал!

Дверной полог откинулся, и в хижину влетел капрал с пистолетом-пулеметом наизготовку.

– Давай сюда этого пленника! И не уходи слишком далеко, – распорядился капитан и мельком глянул на гиляка: – Ати ни икэё! (Пошел отсюда!) Тебя позовут, если будешь нужен.

– Хорошо, большой начальник! – Гиляк проворно встал, неуклюже поклонился. – Мой мал-мало побыть со своя баба? С детишка?

– Синдзимаэ! (Убирайся к черту!) Потом, Охотник!

Капрал вытолкал Охотника из хижины и выскочил следом. Через несколько минут он снова откинул полог, пропуская в хижину двух солдат, тащивших Райана. Тот спотыкался, волочил ноги, мотал головой и что-то мычал. Повинуясь жесту капитана, солдаты бросили пленника на пол, отсалютовали и замерли в ожидании следующих приказов.

Капитан Томео презрительно оглядел тяжело рухнувшего на пол американца. Тот ворочался, делая слабые попытки подняться.

– Облейте его водой! – приказал Томео.

Один из солдат подскочил к очагу, схватил ведро и вылил воду на голову американца. Тот захлебнулся, закашлялся, снова замотал головой.

– Ударь его! – скомандовал капитан. – Но не сильно, он должен говорить и понимать!

Получив внушительный удар солдатским ботинком по ребрам, Райан застонал, перевернулся и, держась за ушибленный бок, начал медленно садиться. Капитан Томео прищурился, разглядывая нашивку на левом кармане куртки: «Военно-Воздушные Силы США».

– Вы американец? Как вы попали сюда? Отвечать быстро!

Райан, приходя в себя после пьяного забытья, медленно озирался. Дольше всего он смотрел на примитивный очаг в центре хижины, на трех бородатых мужчин и женщину возле огня. Потом перевел малопонимающий взгляд на японского офицера.

– Если вы будете молчать, я прикажу солдатам снова ударить вас! – нетерпеливо выкрикнул капитан. – Вы поняли мой вопрос? Отвечайте! Вы американец?

– Да… А вы кто, черт побери? И где я? Где Арчи?

– Вопросы здесь задаю я! Как вы попали на Карафуто? Вы из поисковой группы? Сколько вас всего? Где остальные? Быстро!

– Какой Карафуто? Я не понимаю, о чем ты говоришь, приятель! – Райан помотал головой.

Капитан перевел взгляд на капрала и перешел на японский язык:

– Ударь его! Посильнее! Но не оглушай! – быстро уточнил Томео, заметив, что капрал начал снимать с плеча пистолет-пулемет. – Потом принеси еще воды…

Капрал и солдаты начали бить пленного ногами. Закрывая лицо руками, Райан взвыл:

– Хватит, прошу вас! Хватит! Я буду отвечать!

Подождав, пока на голову пленника снова не обрушилось ведро ледяной воды, японский офицер коротко спросил:

– Итак? Сколько вас?

– Нас двое. Я и командир экипажа… Арчи… У нас авария, мы совершили вынужденную посадку – здесь, недалеко…

– Где ваш командир?

– Я не знаю, приятель! Видишь ли, я замерз и плохо себя чувствовал. И когда Арчи ушел за дровами, немного расслабился… Чертовски холодно! – Райан начал понемногу приходить в себя. – Однако, приятель, я американский военнослужащий! А твои солдаты бьют меня! У тебя будут неприятности, приятель! Япония подписала Акт о капитуляции, разве ты не знаешь? Чертовски большие неприятности! Я не понимаю…

Закончить Райан не успел. Капитан Томео соскользнул с помоста и нанес ему сильный удар рукояткой пистолета чуть левее макушки. Расчет на оглушение был верен: тело пытающегося подняться с пола американца словно сломалось внутри и мягко осело на пол. Айны, сидящие возле очага, переглянулись, но промолчали.

– Вытащите его наружу и бросьте в снег! Когда американец очухается, не трогайте его и только сообщите мне, – распорядился офицер. – Капрал! Возьмите одного солдата и отправляйтесь с Охотником за вторым американцем. Соблюдайте осторожность, при необходимости устройте засаду. Постарайтесь взять его живым, но при сопротивлении разрешаю уничтожить противника! Прежде чем уехать, пришлите ко мне еще двух солдат: я хочу сильно напугать этого тикусёмо (сукиного сына)! Я громко прикажу солдатам расстрелять его, но они должны стрелять выше его головы! Хорошенько втолкуйте эту мысль нашим ахо (придуркам), капрал, – чтобы они ни в коем случае не вздумали на самом деле убить американца! Выполняйте!

Выпроводив капрала, капитан Томео встал, затянул на поясе ремень, застегнул на кителе верхнюю пуговицу. Помял щеки с отросшей за несколько недель редкой щетиной. Подумав, надел поверх кепи стальную каску, завязал под подбородком сетчатую ленту. Хмыкнул: каска в японской армии надевается только во время боя, но откуда американцу знать это!

– Он очнулся, господин капитан! – отрапортовал заглянувший в хижину солдат.

– Хорошо. Свяжите ему руки спереди и привяжите веревкой между двух деревьев так, чтобы он не смог дергаться или упасть на снег. По моей команде выстрелите поверх его головы, как и приказал вам капрал. Вы все хорошо поняли? Выполнять!

Снаружи послышался шум возни и протестующие возгласы американца. Выждав пару минут, офицер вышел из хижины и встал, широко расставив ноги. Пленного привязывали «на растяжку» между двух деревьев на края полянки. Заметив капитана, американец громко закричал:

– Послушай, приятель! Ты делаешь большую ошибку! Американцы не прощают тех, кто поднимает на них руку! Не убивай меня! Сохранив мне жизнь, ты сохранишь и свою! Клянусь, я замолвлю за тебя словечко – нашим или русским военным властям!

Дождавшись, когда пленный замолчал, Томео, заговорил:

– Ты солгал мне! Ты прилетел на Карафуто в составе десантной команды, чтобы в сотрудничестве с русскими разыскать и уничтожить остаточные группы японских военнослужащих! И ты лжешь насчет капитуляции моей страны! Император, наш Верховный главнокомандующий, никогда не унизит себя и нацию пораженческой капитуляцией! Ты оскорбил моего императора. Сейчас ты умрешь!