Текст книги "Агасфер. Вынужденная посадка. Том I"

Абвер перезвонил по «серому» мобильнику через десять минут, поинтересовался новостями. Узнав, что Алдошин искал не там и что для поиска истинного места затопления самолета придется «прочесывать» километра полтора-два каменистого пляжа, длинно и протяжно выругался. Однако пояснения насчет подводных и приливных течений выслушивать не пожелал.

– Все это не по телефону, Миша, даже такому надежному, как твой. Потом, при встрече. Раз другое место определил – ищи там. Я на тебя очень надеюсь! – И пошутил: – Ты там на восток поглядывай: может, увидишь, как я тебе рукой с того берега Тихого океана машу!

– Так вы там сейчас, Владислав Николаевич?

– Ага, в Калифорнии, по делам. Что еще у тебя?

– Да наш общий знакомый опять активность проявлять начал. В компаньоны опять просился. И что хуже всего – озвученные вами «аргументы» насчет Фигуры повторять пытается… Ну, когда вы при первой встрече мне «предъяву» сделали, помните?

Абвер снова выругался:

– Ну и друг у тебя неуемный! Вот что с ним делать, а? Нарывается прямо!

– Вам-то фиолетово, а мне что делать?

– А тебе плюнуть и забыть, Миша! Не надо тебе его бояться… Вернее, не его тебе надо бояться! Даже если он «сольет инфу» туда, куда не надо бы, без моего слова к тебе никто не подойдет, понял?

– Да вроде, – без энтузиазма отозвался Алдошин.

– Ну, а раз понял, то спокойно работай и не оглядывайся на придурков. Все! Я дома буду через два дня, телефончик по расписанию включай…

– Насчет телефона на том пляже не знаю, Владислав Николаевич! – с сомнением отозвался Алдошин. – Там берег высокий, от антенны долинской нас утес закроет. Может быть, там и вовсе связи сотовой не будет!

– Ну, на месте определишься. Пока!

Когда Алдошин отключился, Морин сочувственно покосился в его сторону, но спрашивать ничего не стал. Когда проехали Долинск, Алдошин вспомнил:

– Да, я ж тебе рассказывать начал, да телефон перебил. Автобусом моим кто-то на стоянке интересовался, Саня! Думаю, и тут без Витьки не обошлось!

Выспросив подробности, Морин покачал головой:

– И что ж мы так едем, как камикадзе, Миша? Ты машину-то осмотрел?

– Да вроде… Они же внутрь не лазили!

– Мало ли… Давай остановимся, глянем?

– Да уже приехали, считай! Ладно…

В Стародубском у пирса выгрузили снаряжение. Алдошин договорился с кем-то из знакомых, что тот отгонит машину в поселок, к себе во двор. А Морин все ходил вокруг микроавтобуса, заглядывая под колесные арки, щупая порожки. И наконец, выругавшись, достал из-за заднего номерного знака небольшую коробочку.

– Вот он, Витькин «подарочек», Миша! Детектор определения места нахождения объекта! Собакам дорогим в ошейник вставляют, детишкам на шею вешают! Теперь Витьке только номер симки набрать и к джипиэске подключиться…

Он размахнулся, чтобы забросить коробочку в море, однако Алдошин его остановил:

– Погоди-ка, я лучше придумал! Покарауль здесь барахло, а я до трассы проскочу и назад сразу!

Вернувшись через пять минут, Алдошин, посмеиваясь, доложил:

– Я эту электронику пристроил к фуре, которая на север, до самой Охи едет. Пусть там нас ищет!

Накачали и загрузили лодку, едва втиснулись в нее напоследок сами. Отплыли при весьма свежем восточном ветре, прижимавшем лодку к берегу и бросавшем в лица холодные брызги.

С местом для лагеря на каменном пляже Алдошин с Мориным определились еще до отъезда, решив разбить его у маленькой речушки – чтобы за водой, по крайней мере, далеко не ходить. Наполовину разгруженную лодку по руслу речушки дотащили до намеченного места – туда, где утес хотя бы полдня будет прикрывать палатку от жары в солнечные дни. Морину приглянулось местечко для лагеря еще ближе к зарослям, почти у подножия утеса, но Алдошин решительно воспротивился:

– Саня, ты человек не таежный, так что послушай дядю! Тут, на открытом месте, ветер хоть половину гнуса сдувать будет. А ближе к зарослям нас живыми сожрут! Ты что думаешь, у меня в той коробке крем для загара и от морщин? Это все – профилактические снадобья от комарья и прочей летучей сволочи! Впрочем, вечером сам оценишь! Давай-ка последнее барахло по воде привезем, а потом и передохнем, о’кей?

Остаток дня ушел на разбивку и благоустройство лагеря, заготовку хвороста. Захваченная небольшая бензопила сделала этот процесс быстрым и комфортным, полешек приготовили с большим запасом, чтобы подольше не отвлекаться. Вечером развели первый в сезоне костер, поужинали «дошираком» и колбасой. Алдошин заварил таежный чай по собственной методе – с непривычными для Морина травами и даже кедровыми орешками.

Таежная «нечисть», как и предсказал Алдошин, активизировалась с заходом солнца. Комары и мошки сердито жужжали на «ближних подходах» и лицу и телу, однако спутники предусмотрительно намазались соответствующим кремом, а одежду щедро побрызгали репеллентом. Да и расположились с подветренной стороны костра, куда Алдошин поверх сухого хвороста положил сыроватую корягу – для дыма.

– Хорошая все-таки вещь – природа! – изрек Морин, решительно отказавшись от складного стульчика и расположившись прямо на камнях. – Вот отгородился от нее человек благами цивилизации, удобствами всякими – и сразу слабее стал. Уязвимее, Миша! А самое главное – мыслей высоких полет потерял!

– Философ! – фыркнул Алдошин.

– А чего? Вот меня взять, Миша. Что бы я нынче вечером в городе делал? Затарился бы пивком и засел перед «самсунгом» своим широкоформатным. Каналы бы перещелкивал, от новостей наших гнусных плевался бы – кто где кого убил, где чего разбилось, кто из бомонда в очередной раз женился либо детей в психушку упек… До отбоя время убил бы – и на боковую. Встаешь иногда по утрам – и вспомнить нечего про вчерашний день. А завтра – про сегодняшний. И так далее, Миша, и тому подобное…

– Ну и давай ломать эту традицию, Саня. И даже можно внести в нее чуток оригинальности – давай сегодня подумаем о дне завтрашнем, – усмехнулся Алдошин. – Спланируем его, сверстаем окончательно!

– Давай! – покладисто согласился Морин, ерзая на камнях и устаиваясь поудобнее.

– Значит, завтра надо отправляться на исходную точку номер один – к тому месту, где на дне покоится самолет. Оттуда отмеряем дальномером в сторону нашего лагеря вторую исходную точку – ту, где гипотетически он мог затонуть. И откуда он начал неспешный дрейф по каменным плитам дна на юг. Говоришь, полтора километра – максимум?

– Не я говорю, Миша – расчеты…

– Неважно! – отмахнулся Алдошин. – Значит, находим эту точку номер два, и начинаем от нее отмерять участки к точке номер один. Шириной по сто метров вдоль берега и длинной до утесов. Длина будет разная, от ста пятидесяти до двухсот с хвостиком. В полном соответствии с шириной самого пляжа. Границы участков от берега до камней обозначаем, как и договаривались, шнуром – его мы захватили с избытком. Людей тут нету, и никто не спросит – что за разметку тут делают. Так, Саня?

– Да мы с тобой это проговаривали пять раз, Миша! – зевнул Морин. – И про то, что уйдет на эту разметку дай бог чтобы один день световой…

– А что делать? Везде нужна система, Саня! По участкам придется туда-сюда с «клюшками» ходить, на всякие железки и брошенные бог весть когда подковы «откликаться». Муторно, взвоем не раз от такого однообразия – а что делать?

– Делать нечего, Миша. Ходить – значит, ходить будем!

– А у меня еще одно предложение имеется, Саня! Можно сказать, рационализаторское. Я вот думаю дополнительно разбить полоски пляжа, которые мы нарежем, на две неравные доли каждый!

– И что ж тут рационализаторского?

– Логика поиска, Саня! Гляди: вот сошел ты с корабля в этих местах, чтобы спрятать клад, сундук с золотом. Время – зима, снегу – не меньше, чем по колено. Где ты ямку копать станешь? На ровном месте или подальше, у подножья каменных «пальцев»? У подножья, на каменных россыпях, и снегу-то почти нет: утесы прикрывают, и ветер его сдувает.

– Логично, – согласился Морин. – При условии, что у американцев в то время твоя логика в ходу была…

– Это логика всякого нормального человека, – отмахнулся Михаил. – Вот я и предлагаю: пройтись сначала с «клюшками» по этой самой перспективной полоске, под утесами! Не найдем – начнем тупо и систематически «прозванивать» ровные участки. Здесь не найдем – отмерим еще с полкилометра севернее и начнем по той же методе «долбежку»!

– Ты копарь старый, битый. Тебе виднее. А мое дело солдатское, Миша: куда прикажут, туда и пойду…

– И о твоей практике, кстати! – вспомнил Алдошин. – Давай-ка завтрашний день еще малехо подкорректируем: начну разметку с дальней точки я один. И заодно спрячу в камнях пару-тройку учебных железок для тебя. А ты тем временем насчет рыбы разведку произведешь: есть она тут, нету ли… Приманка, длинна лесы или еще какая снасть потребуется. Без свежатины, курьера а концентратах да консервах, мы тут быстро озвереем, Саня! А после обеда я продолжу разметку, а ты попробуешь те железки найти. Найдешь – пять баллов получишь. Не сыщешь – с тобой вместе пойду, Буду мастер-класс показывать. Годится?

– Да разве с вами поспоришь, герр оберст? – рявкнул фельдфебельским басом Морин.

– Ну, вот и славно. А потом, с учетом опыта, и следующий день сверстаем, Саня!

Однако третий день копарей был уже сверстан. И, увы, не ими…

Ретроспектива-6 (январь – март 1946 года)

Аэродром «Урюк», авиаполк, восточное побережье Сахалина

– Эх, Томочка-Тамара, и вы тоже! Не хотите вы меня понять! – Старший лейтенант Гонтарь «прикончил» стакан, со стуком поставил его на бумажную скатерть и сокрушенно покачал головой.

Разносчица офицерской столовой ефрейтор Тамара Золотарева посмотрела на полкового особиста с выражением затравленной ненависти. Натянуто улыбнулась, покосилась на прикрытый – но не закрытый до конца, вот стервы! – зев окна раздачи, за которым слышалось звяканье посуды и голоса посудомоек.

Старший лейтенант Гонтарь и здесь, в офицерской столовой авиаполка, подчеркивал свое особое положение. «Свой» стол велел поставить в сторонке, у самой буфетной стойки, самолично изготовил для него табличку «служебный». Какой служебный, господи? А остальные офицеры – не на службе, что ли? К столу были «прикреплены» два стула поновее прочих – хотя ел старший лейтенант всегда в одиночестве. Стульев в офицерской столовой и без того не хватало, и тем, кто не успевал по гонгу попасть в первую волну обедающих, приходилось либо ждать, либо пристраиваться с тарелками у подоконников. Однако на «служебные» стулья особиста никто не покушался, даже если Гонтарь опаздывал в столовую либо успевал поесть в неположенное время.

То же самое, «особое» положение было у него и со спиртным. Водка в буфете столовой была не под замком, и рабочий день Тамары Золотаревой, прикрепленной к буфету, начинался в полдень. Таким образом, именинники полка, заранее озаботившиеся о том, чтобы в свой день рождения не попасть в группу первой боевой готовности, могли совершенно свободно заявить о своих правах на 100 граммов «полетных» для себя и соседей по столу. Были и другие неписанные поводы для «остограмливания» – в основном печальные: невернувшийся самолет товарища, полученное известие о смерти кого-то из близких.

Не видело ничего особенного полковое начальство и в том, чтобы «тяпнуть под настроение» – но тут уже требовалась маскировка и «соблюдение приличий». В водку в таких случаях буфетчица бросала пару разваренных сухофруктов из кастрюли с компотом.

Гонтарь же без «сотки», а то и двух, за стол вообще не садился.

Как правило, он приходил в столовую со второй волной летчиков, молча и не глядя на окружающих садился за свой «служебный», доставал из планшета какие-то бумажки и начинал сосредоточенно «работать» с ними. «Работа» заключалась в том, что он вдруг поднимал от бумаг голову и начинал кого-то искать в обеденном зале глазами. Потом планшет нехотя отодвигался в сторону, и это было сигналом для Тамары. Она покидала буфетную стойку и брала на раздаче тарелки для особиста: сам он до стояния у окошка никогда не снисходил. Разгрузив поднос на «служебный» стол, Тамаре надо было непременно спросить насчет ста граммов «полетных». И всякий раз Гонтарь хмурил брови, словно припоминая объем несделанной работы, а потом с недовольным видом соглашался: где, мол, наша не пропадала!

Стоимость водки, выпитой личным составом полка, положено было удерживать из сумм денежного содержания, для чего буфетчица вела свой черный список и ежемесячно подавала его на утверждение заместителю командира полка по тыловому обеспечению.

– Неумная ты, Золотарева! – всякий раз вздыхал и морщился, глядя на список, худой, болезненного вида майор. – Вот увидит как-нибудь особист твой «черный список» – и сама к нему в такой же попадешь! Ты представляешь, что будет, если бухгалтер удержит с Гонтаря за восемь бутылок водки?! Да он же тебя первую в «дискредитации органов» обвинит!

– А что мне – на себя записывать? – огрызалась Тамара. – Или вообще не показывать, сколько этот оглоед вылакал? Под растрату самой попасть?

– Ладно, иди, Золотарева! – махал руками зампотыл. – Придумаем чего-нибудь, перекроем, будь он неладен, утробец ненасытный!

Однако хуже всего для Тамары было подчеркнутое внимание, которое стал уделять ей в последнее время старший лейтенант Гонтарь. А он явно подбивал к ней клинья и уверенно, как выражались летчики, «заходил на посадку» в ее кровать.

Вообще-то короткие и ни к чему не обязывающие «романы» в авиаполку, не обиженном по части женского пола, были явлением весьма обыденным. Молодые женщины – раздатчицы, посудомойки, почтальоны, метеорологи – с пониманием относились к зову природы мужчин, лишенных в силу службы общества представительниц прекрасного пола и семейного очага. И легко откликались на этот зов: война все спишет! Так же легко полковые фемины успокаивали возникающие порой «напряги» между соперниками: не петушись, милый! Не у тебя одного «хотелка пост приняла»!

Но Гонтарь… И молодой вроде, и на лице черти горох не молотили – а вот поди-ка, не лежит душа на его призывное «токование» откликаться! Не потому ли, что признанная красавица полка и почтальонша по совместительству, Валя Рут, с полгода назад попала под следствие за «нарушения режима ведения секретного делопроизводства»? Причем случилось это аккурат после того, как она категорически отвергла домогательства особиста, да еще и высрамила его мужские достоинства. В полку никто не сомневался, что исчезнувший журнал регистрации пакетов – дело рук самого Гонтаря, смертельно оскорбленного отказом Вали. Особое совещание при штабе Десятой воздушной армии хоть и с сожалением, но «впаяло» неразумной почтальонше пять лет с поражением в правах…

Вот и сегодня особист заявился в столовую уже после того, как весь личный состав пообедал. И плевать ему на приказ зампотыла, вывешенный на самом видном месте: в неурочное время в столовую для приема пищи допускаются только экипажи, вернувшиеся с боевых либо учебных вылетов.

– Заработался, Томочка! – весело объявил Гонтарь, шлепая по столу своим планшетом. – Надеюсь, не все нашими оглоедами сожрано? Осталось хоть на один зуб бедным труженикам?

Попробуй не оставь такому! «Бедному труженику», как же! Вольнонаемные поломойки из офицерского общежития, где Гонтарь, конечно же, занимал отдельную комнату, много раз судачили о том, что дрыхнет особист часов до десяти-одиннадцати, что ни боевые учения полка, ни стрельбы, ни политзанятия его совершенно не волнуют.

– Такие вот дела, Томочка! – заметил старший лейтенант, кивнув с одобрением при виде стакана с «соткой», принесенного раздатчицей прежде обеда. – Что у нас там на первое сегодня? Борщ опять? М-да… А вы, Тамара, опять сегодня со мной суровы и даже не улыбнулись ни разу!

Пошарив в карманах, Гонтарь достал кусок мыла в яркой упаковке с иероглифами, и когда Тамара принесла борщ и гуляш, демонстративно сунул подарок в кармашек ее передника.

– А вот я о вас не забываю, как видите, Томочка! Нарочно сегодня к коменданту заскочил, говорю ему: кровь из носу, а без презента для любимой не уйду! Дал, куда денется! – хохотнул Гонтарь.

– Так уж и любимой! – натянуто улыбнулась Золотарева. – Вам, мужчинам, кто не встретится – все любимые!

– Не все, Томочка! Женщин старше тридцати для меня не существует!

– А как же мать? – съязвила раздатчица. – Она для вас тоже не существует?

– Ну-у, Томочка, зачем путать очевидные вещи! – обиженно вытянул нижнюю губу особист. – Мать – это святое! Перчику попрошу еще, тут кончился в приборе… А жизнь без перчика, Томочка, это слишком пресно. Хоть в борще, хоть в отношениях. Когда вы только это поймете, а?

Гонтарь попытался поймать Тамару за талию, но она ловко увернулась. И тут, слава богу, вестовой из штаба в столовую просунулся. Увидев особиста, козырнул:

– Товарищ старший лейтенант, к командиру полка срочно! Вызывает!

– Ну, вот! Пожрать не дадут человеку! – заворчал Гонтарь, однако борщ отставил.

Командир авиаполка подполковник Кленовкин был единственным человеком, кого старлей-особист побаивался.

– Товарищи офицеры, в непосредственной близости от нашего аэродрома окопалось бандформирование численностью девять человек. Японские пехотинцы, легкое, судя по всему, стрелковое оружие. Сидят в родовом поселке местных айнов с осени прошлого года. Ведут себя тихо, вылазок и враждебных действий до сих пор не допускали. Вчера утром у них в расположении лагеря оказалось два пленных летчика, по всей видимости – американцы. Поврежденный самолет находится на побережье, примерно в десять-пятнадцать километрах от их лагеря. Есть основания полагать, что в ближайшее время японцы предпримут усилия по ремонту самолета. А как дальше – бог знает, что у них в голове! Могут попытаться улететь, либо предпримут атаку типа камикадзе на какой-то военный объект. Вот такая новость у меня. Есть у кого-нибудь вопросы?

– Откуда получена такая информация, товарищ подполковник? – немедленно встрял особист. – Она подтверждена?

– Жалко, что не от вас, старший лейтенант! – немедленно взъярился командир. – На почтальонов дела вы заводить успеваете, а вот оперативной обстановкой у себя под носом буквально – не владеете!

– Я бы попросил вас, товарищ подполковник, – заныл Гонтарь. – Младший сержант Рут проявила преступную халатность, и я не мог закрыть на это глаза! Это мой долг, в конце концов! А что касается оперативной обстановки в районе…

– Хватит, Гонтарь! – успокаивающе прогудел замполит и повернулся к командиру: – И ты успокойся! Так что за источник, Сергей Максимыч?

– Местный житель приходил. Гиляк, что ли… Охотником его все кличут. Начал на капэпэ лопотать, часовой дежурного по части вызвал. Тот сразу понял, что дело серьезное, и ко мне этого Охотника. По-русски он плохо «шпрехает», хоть и всю жизнь на Сахалине живет. Говорят, еще каторгу царскую здесь застал, во как! И япошек пережил. Я понял, что эти солдаты наткнулись на него еще осенью, когда он с семьей рыбу на зиму заготавливал. Семью взяли вроде как в заложники, никуда от себя не отпускали, а его заставили охотиться, мясо добывать. Вчера утром он возвращался из Отиайя по побережью и увидел недалеко от берега в полынье самолет. На нем был вот такой знак, – подполковник показал присутствующим корявый рисунок звезды в круге. – Охотник пошел по следам и увидел спящего у костра летчика. Подумал, что тот может замерзнуть, и взял его в лагерь к японцам. А ихний командир велел ему второго привести…

– А где сейчас этот Охотник? – оживился Гонтарь.

– Ушел. Он думает, что у него с семьей что-то неладно. Я велел его покормить, так он только чаю два стакана выдул и ушел…

– Как же так, товарищ подполковник?! – поразился Гонтарь. – Как вы могли отпустить его? Это же прямой пособник вражеских диверсантов! Ищи теперь ветра в поле!

– Ты меня еще в пособники диверсантов запиши, молокосос! – взревел командир, снова наливаясь свекольной краснотой. – Человек собой, детишками своими рискнул, сообщил нам о банде прямо под нашим носом, а я его арестовывать должен?! Совсем с ума посходили со своими играми в диверсантов! Какие они тебе диверсанты, Гонтарь? Окруженцы, от своих отбились и сидят как мышки за веником, в своей лесной берлоге! Вооружены? Да! Представляют для нас потенциальную опасность? Безусловно! Вот и думай теперь, старлей, как нам их обезвредить! А со стариками воевать, которые в три-четыре раза тебя старше, много ума не надо!

– Гонтарь, вы бы помолчали для разнообразия, – подал голос командир эскадрильи со звездой Героя на гимнастерке. – Здесь, между прочим, люди присутствуют постарше вас и званиями, и должностями!

Гонтарь ожег майора ненавидящим и обещающим взглядом, но замолчал.

– Так, если вопросов больше нет, жду ваших конкретных предложений, товарищи командиры! – Подполковник словно муху прихлопнул на столе.

– Девять штыков, с легким вооружением… Сами, полагаю, справимся, – заговорил замполит. – Пока штаб армии с Тойохарой операцию согласовывать будет, пока команда «чистильщиков» прибудет – сколько времени потеряем! А они, настолько я понял, с утра должны были выдвинуться к самолету?

– Именно туда, по словам Охотника, он должен был привезти из райцентра механиков, – подтвердил командир полка. – Но гражданские японцы отказались ехать ночью и обещали прибыть на место позже. Видимо, схитрили.

– Предлагаю сформировать отряд из бойцов роты охраны, батальона аэродромного обслуживания под командованием пилотов-добровольцев, – подал голос комэск. – Я думаю, человек 20–25 с задачей справятся. Одновременно с выходом отряда можно послать самолет-разведчик с наблюдателем на борту – для уточнения оперативной обстановки и корректировки действий.

– Толково! – кивнул подполковник. – А командиром отряда назначим старшего лейтенанта Гонтаря! Пусть нас, неразумных, поучит стратегии и тактике операций по ликвидации!

– Я не против, – заерзал на месте старший лейтенант. – Однако, согласно действующему приказу номер…

– Не волнуйся, старлей, я с начальником Особого отдела штаба Десятой армии твою кандидатуру уже согласовал. Согласно тому самому приказу! – широко улыбнулся командир полка. – У тебя, кстати, и личный автомат есть, единственный на все наше воинство – у роты охраны только винтари! А у летчиков и вовсе пистолеты. Так что действуй, старлей! Глядишь, и медальку схлопочешь… А против ты или за – меня не волнует! Ты под погонами, я командир части, тобой «обслуживаемой» – так что в боевой обстановке имею право и без согласования личным составом распоряжаться! Командирам роты охраны, БАО и комэскам: через десять минут представить командиру отряда товарищу Гонтарю списки личного состава. От старшего лейтенанта Гонтаря жду плана операции по окружению и захвату остаточной японской группировки. Заместителю командира авиаполка по тыловому обеспечению – обеспечить бойцов отряда лыжами. Все свободны!

* * *

Вечером того же дня, заперевшись в своем кабинете, старший лейтенант Гонтарь занимался рутинным после каждой боевой операции делом – писанием рапортов и докладных. Прежде прочих в соответствующую папку лег рапорт о «систематической дискредитации органов контрразведки» в его лице со стороны командира авиаполка и практически всех офицеров штаба, поощряемых «дурным примером» подполковника. Подумав, старлей присовокупил к рапорту еще и докладную на комэска – Героя Советского Союза. Помимо той же «публичной дискредитации» майор обвинялся в «моральном разложении» и «преступном сожительстве» с использованием служебного положения.

Покончив, таким образом, с главным, Гонтарь отправил штабного вестового в офицерскую столовую за ужином, который потребовал доставить сюда, на рабочее место. На словах сержанту было велено найти раздатчицу Золотареву и передать ей, что с ужином и прочими «прилагательными» он ждет именно ее.

Отправив вестового, Гонтарь начал сортировать «вещественные доказательства» – потрошить вещмешки убитых и плененных японцев. Наиболее интересные находки обнаружились им, как и предполагалось, в вещах японского офицера. Тут были и личные вещи попавших к японцам американских летчиков. Кольт, тяжелый будто утюг, записную книжку в красивом кожаном переплете, фотоаппарат «кодак», перочинный нож и умопомрачительный белый шарф Гонтарь, не раздумывая, сразу сунул в ящик письменного стола – рассудив, что к операции по ликвидации остаточной группировки японцев сии предметы отношения не имеют. Не он – так писарюги в штабе армии все равно растащат «на сувениры». Уж лучше он, чем кто-то!

В портсигаре японца Гонтарь обнаружил личный медальон американского летчика – две металлические таблички с закругленными краями и какими-то цифрами на одной цепочке. Не искушенный в тонкостях зарубежной амуниции, особист поначалу так и записал в протоколе изъятия: «медальоны американских пилотов, на одной цепочке белого металла – 2 шт.». Тем более «бляшки» отличались одна от другой: одна походила на банный довоенный номерок, а другая – как подушечка, двухсторонняя. И лишь позже, присмотревшись, он увидел, что на табличках одно имя – Лефтер. Подивившись этому обстоятельству, Гонтарь снова перетряхнул весь вещмешок, но медальона второго летчика там так и не нашлось.

Найденный в вещмешке того же японского офицера початый пузырек с одеколоном Гонтарь сразу предназначил в «презент для обольщения». Смущало его лишь то, что проклятый япошка успел почти на треть опустошить флакончик. Долить? Но чем? Водой доливать было никак нельзя: Гонтарь хорошо помнил, как вместе с товарищами-курсантами решил отметить успешное окончание ускоренных курсов младшего командного состава. Ничего спиртосодержащего, кроме одеколона «Русский лес», добыть тогда, в 1943-м, не удалось. Несколько флакончиков одеколона слили в большую эмалированную кружку и решили разбавить водой, отчего пойло тут же приобрело мутный молочный окрас.

Подумав, он осторожно долил флакончик доверху водкой из своего НЗ. Получилось замечательно: одеколон лишь чуть помутнел. Удовлетворенный Гонтарь сунул флакончик в карман. Туда же отправилось и складное зеркальце с изображением взлетающего журавля на обратной стороне из японского вещмешка. Он подумал: не присоединить ли к «презентам» тот самый белый шарфик ВВС США? Однако, уже вынув припрятанный шарф, пожалел.

– И одеколона с зеркальцем для нее, стервы, хватит! – вслух произнес он и повернулся на стук в дверь. – Входите!

Дверь, придерживаемая сержантом-вестовым, распахнулась, и на пороге с судками для медчасти и подносом под мышкой появилась давно желаемая Гонтарем разносчица Золотарева. Выражение ее лица явно говорило о том, что нынешнее «свидание» молодой женщине вовсе не в радость. Однако Гонтарь решил не обращать на это внимания.

«Погоди, сука, я тебе попозже припомню и твое ломание, и эти гримасы!» – многообещающе подумал он. Сам же, улыбнувшись, пригласил:

– А-а, Томочка! Ужин принесли герою дня, так сказать? Ну, проходите, проходите смелее! Вы ведь, кажется, впервые в моей берлоге? И слышать ничего не желаю, Томочка! В конце концов, я старше по званию и приказываю вам остаться! Ну, вот, присаживайтесь! Сержант, свободен! – властно распорядился он. – Командир в штабе еще? Ушел? Ну, а нам пока некогда уходить, как на «гражданке»! Свободен, сказал!

Заперев за вестовым дверь. Гонтарь мельком глянул в зеркало над рукомойником у входа. Погримасничал, придавая лицу то строгое, то таинственно-романтическое, то добродушное выражение рубахи-парня. Вздохнув, оправил гимнастерку и шагнул к сидящей на краешке дивана Тамаре.

– Томочка, чего ж вы этак, на самом краешке? Упасть ведь можно! Садитесь поудобнее, я вас скоро не отпущу, и не надейтесь! Кстати, я тут нашел у себя среди всякого барахла пару занятных вещичек – к чему они мне, думаю? Они больше даме сердца подойдут! – Он торжественно вынул из кармана презенты – флакончик одеколона и зеркальце и положил на обтянутые форменной юбкой колени девушки. – Вот, дама сердца, принимайте дары любви, так сказать…

* * *

(Из протокола допроса гр. Гонтаря от 18 марта 1946 г.)

18 марта 1946 г. г. Отиай, Сахалин

Мною, оперуполномоченным ОКР «Смерш» при штабе Десятой воздушной Армии ст. лейтенантом Митрофановым, допрошен:

Гонтарь Семен Федорович, 1919 г. рожд., урож. Архангельской обл. Ленского р-на д. Потылинская, и жителя Молотовской обл., гор. Соликамск, [п.] целлюлозно-бум[ажного] комбината, д. № 32; русский, б/п, образов[ание] 6 классов, из крестьян-середняков, рабочий, не судим. В Красную Армию призван 8/VII-1943 г. Соликамским РВК, служил в Отдельном Истребительном авиаполку в/ч, оперуполномоченным отдела ОКР «СМЕРШ».

Об ответственности за дачу ложных показаний и отказ от показаний по ст. ст. 95 и 92 УК РСФСР предупрежден (роспись).

Вопрос. Приказом командира авиаполка подполковником Кленовкиным вы были назначены командиром сводной группы по ликвидации бандформирования, дислоцированного в непосредственной близости от расположения полка. Расскажите о своих действиях в этот день.

Ответ. Поскольку Кленовкин отпустил проводника из местных жителей, который точно знал место дислокации бандформирования, пришлось ориентироваться по карте. Я приказал трем разведчикам (фамилии) выдвинуться вперед и произвести уточнение поселка айнов… Отряд окружил поселок, однако никаких признаков вражеской деятельности разведчики не обнаружили. Я по рации запросил у командования авиаполка поддержки с воздуха. Авиаразведка подтвердила отсутствие в поселке живой силы противника и одновременно обнаружила движущихся к побережью бандитов. По их следам отряд быстрым маршем двинулся следом, и через два часа бандформирование было настигнуто. Я дал приказ окружить группу, и после полученного визуального подтверждения о выходе заслона на указанные позиции дал сигнал к атаке. Японцам было предложено сложить оружие и сдаться, и ввиду отказа подчиниться я дал команду открыть огонь на поражение. Только после этого трое японских солдат бросили оружие и сдались.

Вопрос. Что вы можете пояснить следствию о трупах, обнаруженных разведчиками вашего отряда непосредственно в лагере бандформирования?

Ответ.Действительно, разведчики доложили мне о нескольких трупах (двое мужчин, женщина и дети из числа аборигенов), обнаруженных в овраге возле поселка айнов. По ряду признаков, трупы были совсем свежими. Никаких следственных действий мной по этому факту не проводилось, так как отряд преследовал уходящую банду.

Вопрос. А потом?

Ответ. Из показаний сдавшихся в плен японских солдат было установлено, что накануне вечером в лагере бандформирования была слышна стрельба, после чего капрал Сино приказал солдатам помочь ему вынести трупы за пределы лагеря и замаскировать их в снегу. Солдаты полагали, что местных жителей (семью Охотника) убил их офицер. Также он застрелил одного из японских солдат, охранявшего аборигенов.

Вопрос. Уточните: данные сведения получены вами только со слов пленных и не подтверждены материалами вашего расследования и вещественными доказательствами?

Ответ. В основном. Я начал оформлять материалы проверки, однако ввиду большой загруженности физически не успел этого сделать.

Вопрос. Поясните следствию происхождение найденных у вас при обыске служебного кабинета и личной комнаты в офицерском общежитии предметов американского производства.

Ответ. Пистолет «Кольт», фотоаппарат «Кодак» и записная книжка были найдены мной на месте боестолкновения с остаточной группировкой японских войск во время операции по ликвидации японских диверсантов. Я хранил их у себя в служебном кабинете, так как не успел определить принадлежность вышеуказанных предметов и не оприходовал должным образом по этой же причине. Перочинный нож американского производства, три журнала развратного содержания, шесть граммофонных пластинок, брючный ремень с маркировкой «Сделано в США» и шарф белого цвета с аналогичной маркировкой были мной приобретены у неизвестного мне лица на вещевом рынке в г. Хабаровске для личного использования во время моей командировки в этот город.

Вопрос. Ознакомьтесь с показаниями по настоящему делу военнопленных японских солдат, а также свидетелей из числа военнослужащих, ваших сослуживцев. Вы ничего не желаете добавить, либо изменить в своих показаниях?

Ответ.Прошло много времени, и, возможно, я что-то путаю. Пистолет и фотоаппарат могли содержаться и в вещмешке убитого японского офицера. Причины неоприходования те же, что и были мной названы. Что же касается ремня, шарфа – то гр. Стрельников и прочие тоже что-то путают, либо пытаются намеренно ввести следствие в заблуждение с целью моей дискредитации.

Вопрос. Предлагаю ознакомиться с дополнительными показаниями по этому делу, добытыми следствием. Имеете что-либо добавить по существу?

Ответ. Я никогда не высказывался неодобрительно по поводу качества советской продукции и не сравнивал ее с американскими предметами ширпотреба. Эти свидетели лгут.

Вопрос.При водворении в камеру предварительного ареста у вас в числе прочего была изъята нашейная цепочка белого металла в двумя металлическими табличками с выбитыми на них по-английски именем и группами цифр. По заключению экспертизы, данный предмет является личным медальоном военнослужащих армии США и является принадлежностью, позволяющей идентифицировать тело в случае его гибели. Поясните, как к вам попал данный медальон?

Ответ. Данный медальон был найден мной на месте боестолкновения с японскими диверсантами. Я повесил его на шею, чтобы не потерять в суматохе боя, а потом забыл про него.

Вопрос. Ваше пояснение объективно расходится с показаниями бойцов отряда, сформированного для поимки японцев и самих японских военнослужащих. Все они, в частности, утверждают, что американские военные летчики были расстреляны старшим бандгруппы, а тела их были засыпаны скальным грунтом при обрушении каменного массива в результате взрыва. Как к вам мог попасть медальон одного из американских военнослужащих?

Ответ. Ничего не могу сказать по этому поводу. Возможно, медальон был в числе прочего содержимого вещмешка убитого японского офицера.

Вопрос.То есть вы отрицаете, что в последующие дни возвращались к месту боестолкновения и пытались произвести раскопки тел американских военнослужащих с целями мародерства?

Ответ. Категорически отрицаю.

Вопрос.Фотоаппарат американского производства содержал непроявленную фотопленку. Поскольку он принадлежал американским пилотам, попавших на Сахалин при невыясненных обстоятельствах, то на фотопленке могли быть сняты кадры советских военных объектов, снятых со шпионскими целями. Почему вы не передали фотоаппарат с пленкой в ОКР «СМЕРШ» штаба армии для изготовления контрольных отпечатков и допустили тем самым преступную халатность?

Ответ. Я не умею фотографировать, и не знал, что в фотоаппарате есть отснятая пленка.

Вопрос. Вот перечень учебных дисциплин, по которым вы занимались на курсах младшего командного состава в спецшколе МВД, подразделение КР «СМЕРШ». За время обучения на курсах вы освоили, в числе прочего, и фотодело. Согласно справке кадровой службы спецшколы, курсантов обучали работе с фотоаппаратами «Кодак» и «Лейка». По этой дисциплине у вас была оценка «хорошо». Имеете что-либо добавить?

Ответ. Видимо, я забыл. Или не придал значения.

Вопрос.Ознакомьтесь с показаниями ефрейтора Золотаревой, разносчицы офицерской столовой обслуживаемой вами в/ч. Согласно этим показаниям, в феврале с. г. вы склонили ее к сожительству, используя при этом свое служебное положение и угрозы возбуждения следствия в ее отношении. Вы неоднократно демонстрировали ей журналы развратного содержания американского производства и склоняли ее к позированию для произведения аналогичной фотосъемки. При этом вы показывали ей фотоаппарат «Кодак», поясняя ей, что изъяли его у убитого японского офицера. Что вы можете пояснить по этому поводу, гр. Гонтарь?

Ответ: Золотарева врет. Она является женщиной легкого поведения, обманом поступившая на военную службу с целью извлечения из нее нетрудовых доходов. Могу пояснить, что она сама склоняла меня к сожительству и предлагала себя в качестве манекенщицы для развратных фотосъемок.

Протокол допроса с моих слов записан правильно и мне вслух прочитан (роспись).

Допросил: о/у ОКР «СМЕРШ» ППФЛ № 0313 ст.

л-т. МитрофановД. 4673. Л. 2‒4. Подлинник.

– Ну, что, друг мой боевой, еще по единой на свой лицевой счет запишем?