Текст книги "Агасфер. Вынужденная посадка. Том I"

– Наливай! – согласился заместитель начальника Особого отдела, подвигая к собеседнику свой стакан. – Завидую я тебе, конечно, с одной стороны. Получишь завтра документы, продаттестат и прочее, сядешь на поезд и к вечеру будешь уже в Тойохаре. А завтра в Маоке. Сядешь на пароход, и через пару дней во Владивостоке – вольным человеком! Ни тебе оперативок, ни прочей военной хрени… А там, глядишь, и дома через недельку-другую будешь такой же стакан подымать…

– А с другой стороны? – Трофимыч слушал боевого товарища внимательно, ничего из его слов не пропускал.

– С другой? – Заварзин махом опорожнил свой стакан, прихватил вилкой ломоть американской консервированной ветчины, пожевал. – А с другой стороны, душа за тебя болит, Трофимыч! Ну, куда ты приткнешься, друг любезный? Со своей ногой, на семь сантиметров короче другой? На производство тебя не возьмут, институтов мы с тобой до войны закончить не успели… На партийную работу ты и сам не пойдешь, я так думаю: не сможешь лизоблюдничать! На хозяйственную? Так и там без того не обойтись… Да и производство знать надобно, ты же под начало сопляка какого-то не пойдешь. Не знаю, Трофимыч! Честно, не знаю!

– А я знаю, Саша? А что делать? Полагаешь, я своей волей на дембель иду? Хрен там! Будь моя воля, я бы еще с годик в ОКР прокантовался, отпуск ведь светит фронтовикам старшего возраста! Съездил бы в отпуск, присмотрелся, подумал… Так ведь выпирает начальство! Ногой той же попрекает, на московские директивы ссылается…

– На меня-то, надеюсь, сердца не держишь, Трофимыч? Я-то как раз за тебя бился с командармом. Поссорился, можно сказать…

– Не надо, Саша! Все я знаю – мы где с тобой служим-то?

– То-то и оно! А дети как? Жена?

– Там все нормально, Саша. Старушка моя живая, наполовину, считай, здоровая. Дочка внуков нам «накачала» парочку, у старшего еще до войны траулер под командой был. Два раза ранен был, но с ногами-руками, в отличие от его батьки, вернулся, повезло. Целым вернулся! Жена его, правда, сноха моя бывшая то есть, улепетнула с интендантом каким-то заезжим, сына с фронта не дождалась… Пока он на берегу, конечно – не на чем на промысел выходить пока. Ну, да это дело поправимо, Саша!

– Конечно! Ну, что? По последней? Ты извиняй, Трофимыч – дел еще много! Это ты у нас человек вольный! Ты свою-то каптерку с вещдоками сдал? Чин чином?

– Не боись, Саша, писем вслед писать не надо будет!

– Ты что, шуток не понимаешь?! Я ж так, шутейно спрашиваю!

– А вот сейчас и проверим, как ты и шутки, и дружбу нашу понимаешь, Саша! Но прежде – давай на посошок!

Офицеры сдвинули стаканы, серьезно кивнули друг другу, выпили.

– Так что там у тебя, Трофимыч? – Заместитель незаметно, как ему показалось, скосил глаза на настольные часы, перевел взгляд на Трофимыча – и по его кривой усталой улыбке понял, что тот его маневр понял.

– Сейчас уйду! – пообещал тот, закурил «герцеговину» из пачки друга-начальника, пыхнул ароматным дымком. – Ты, надеюсь, помнишь, где я из ноги-то своей семь сантиметров потерял, Саша?

– А то! Западная Польша, 1944-й год… Вместе же летали, ты что?

– Я тебе говорил, что меня тогда американец спас? Когда меня сбили, и я едва успел с парашютом выброситься?

– Помню. Ну, ты тогда меньше суток на оккупированной территории пробыл. Да и то сказать – какая оккупированная, ежели все вперемешку было? И наши, и фрицы, и американцы… Они же тебя и передали нашим в госпиталь… Наш брат, особист, тогда уже не свирепствовал, как в сорок втором… Помню, конечно!

– Так вот, я когда на фольварк приземлился с полураскрытым парашютом и ноги к свиньям вдребезги разбил, мог ведь и к немцам попасть! Они уже бежали ко мне, паскуды! А тут, на мое счастье разведгруппа американских пехотинцев поблизости случилась на мотоциклах. Видели они мой последний бой, как меня сбили, как сиганул я из горящего ихнего «киттихока», лендлизовского… Не знаю, может, за своего приняли – только подлетел тогда один американский сержант, в люльку закинул, и из под самого носа у фрицев по полю увез! А тот, который до меня в люльке сидел, пешком сзади поспевал, пулю в плечо получил…

– Да знаю я твое личное дело, Трофимыч!

– Знаешь, да не все, Саша! Я в тот момент без сознания был. Когда очухался – поблагодарил, конечно. Они в свой госпиталь меня определить хотели – Христом Богом упросил связаться с нашими, передать меня по принадлежности. И «коридор» тут на мое счастье в немецкой обороне на участке образовался. Меня и сдали. Вез меня тот же сержант. Веселый такой, хоть по-русски ни бельмеса. Привез в наше расположение, сдает, документы какие-то оформляет с переводчиком нашим. А я переводчика прошу: спроси, милый, зачем он рисковал под немецкими пулями ради меня? За американца из-за самолета ихнего принял?

– Трофимыч, злоупотребляешь! Я ж твою историю досконально знаю!

– Погоди, Саша! Заканчиваю уже! – взмолился Трофимыч. – Так вот, тот сержант мне серьезно так говорит: не перепутал, мол, видел, что русский. А на выручку кинулся потому, что не гоже солдату в безымянном окопе после смерти лежать! Если не в своей земле пристанище обрести должен последнее, так хоть знать родные люди должны, где могилка! Крепко мне те слова в душу тогда запали, Саша! И до сих пор лицо того сержанта помню, хоть имени и не успел спросить. Я к чему, Саша: дозволь мне их вещдоков медальон американский взять, а? Уничтожат ведь все равно через положенное время! А я бы передал как-нибудь родителям этого пилота медальон-то!

Заместитель нахмурился:

– Как же ты передашь, Трофимыч? Ты ж не маленький, знаешь, поди, что у нас нынче с союзничками вчерашними полный раздрай! Ежели официально оформлять это дело – на полгода, считай, канитель с Москвой затеем! «Кто, зачем, почему?» Неприятности огрести можно по «самое не хочу», Трофимыч! Ты мне друг, конечно – но извини, не могу санкционировать! Не в моей это власти и компетенции!

– Да ты и не санкционируй! Позволь мне взять – и все! Я уж как-нибудь сам потом… Глядишь, годы пройдут – и помиримся с американцами! Подпиши протокол на уничтожение вещдоков – дело-то закрыто! Паскудника этого, Гонтаря, в лагерь уж отправили! Саша!

– Не знаю, что с тобой делать… Не похлебал бы с тобой каши из одного котелка на фронте – мог бы подумать черт знает что… Идол ты упрямый и бесстрашный, Трофимыч! Нельзя сердцем одним жить, надо и головешку иногда «включать»! Потом он передаст как-нибудь американцам, надо же!

– Эх, Саша… Ну, коли никак не можешь… прощай тогда!

Трофимыч встал из-за стола, пошатнулся на искалеченной ноге, махнул рукой и заковылял к двери.

– Погоди, Трофимыч… Вовка, черт седой! Вернись! Черт с тобой! Где твой протокол? Давай сюда, подпишу, дьявол с тобой!

– Спасибо, Саша! – Ветеран заковылял к двери, на пороге уже оглянулся: – Вот и ты совесть под жопу не всегда стелешь, Саша! Головенку-то, слышь, иногда и «выключать» надо! Когда сердце громко говорит!

– С-ступай, провокатор чертов! Изыйди, Сатана! – рассмеялся старый чекист.