Текст книги "Спасибо, что ты есть"

Лекс достал сигареты, вдохнул жесткий холодный воздух. Пахло весной – сыростью, прелой землей и чем-то неуловимо свежим.

Марина смотрела на голые деревья в палисаднике, вспоминая, как в детстве искали под ними «клад», а в подростковом возрасте прятали сигареты, чтобы не нести их домой. Как же до отвратительного знакомо и неизменно все в этой части планеты Земля. Она слишком долго жила тут, корнями вросла в этот бардак и безнадегу, но давно переросла этот тесный понятный мирок.

– Жалеешь, что пошел с нами? – спросила она, обнимая его.

– Неа, – Лекс вытянул зубами из пачки сигарету, но вдруг передумал курить, убрал ее обратно, – хороший чай, немножко нытья и философии, почему бы и нет.

– Мне показалось, ты загрустил.

Он развернул ее лицом к себе, погладив по щеке, убрал назад волосы и поцеловал.

– Я не грущу.

– Сделаю вид, что поверила, – улыбнулась Марина, – идем домой, холодно. У нас есть своя комната.

– Твои родители дома, – хохотнул Лекс, – и скорее всего, они смотрят телек в зале.

– Ну, это возможность испытать на себе, каково это жить молодой семье в родительской хрущевке, – она поцеловала уголок его губ, – романтика…

– Та еще романтика, – хмыкнул Лекс, – тренировка воздержания до глубокой ночи. Кстати, я есть хочу.

Марина кивнула, и они зашагали к дому.

– Если честно, меня вполне устраивает жить с твоими родителями в Самаре, – неожиданно признался Лекс, когда Ирина Сергеевна позвала их ужинать.

Марина не особо удивилась этому заявлению, ее родители прекрасно уловили главный секрет бесконфликтного взаимодействия с новым родственником – соблюдение личных границ, минимум личных вопросов и непрошеных советов. Для них это не составляло особого труда, эта тактика была давно известна и опробована на их собственной дочери. И Владимир Павлович и Ирина Сергеевна сходились во мнении – Лекс и Марина во многом были очень похожи.

– Они реально умеют здесь жить, ориентироваться во всех хозяйственных бытовых вопросах самарского реала, – продолжал Лекс, собирая в кучу разбросанные по столу эскизы будущих иллюстраций к книге Марины, которые он рисовал от нечего делать.

– Это их реал, конечно, умеют ориентироваться, всю жизнь учились, – усмехнулась Марина, – И, знаешь, я рада, что тебя не напрягает особо, что мы с тобой живем у них в гостях. Признаться, я думала, что ты захочешь жить в гостинице. Мои родители это го бы не поняли, скорее всего.

– Я знаю, что не поняли бы, но меня реально все устраивает и потом, твоя мама хорошо готовит…

– Все коты одинаковы, в смысле все мужики, – констатировала Марина, наблюдая за ковыляющим на кухню Богардом, учуявшим запах жареной курицы.

В последнее время Лекс часто рисовал: бредовые картинки, сюжетные иллюстрации к ее книге, шаржевые портреты.

Владимир Павлович никогда раньше не проявлявший интереса к изобразительному искусству с удовольствием и интересом обсуждал портретное сходство и удачно пойманные эмоции. Вдруг выяснилось, что в молодости он всерьез увлекался фотографией, но увлечение пришлось забросить в силу занятости и напряженной работы в больнице.

Марина с удивлением обнаружила, что ее отец и Лекс вовсе не так уж непохожи друг на друга как ей казалось. В чем-то они, безусловно, были полярно разными – во взглядах на жизнь, в привычках и вкусах, но при этом имели одинаковый темперамент, во многом похожие природные склонности и типы реакций. Они одинаково ловко и быстро сворачивали темы разговоров, в которых не смогли бы найти взаимопонимания, оба прекрасно чувствовали чего не нужно говорить в присутствии друг друга и таким образом без труда избегали конфликтов.

Перед отъездом Лекс подарил Ирине Сергеевне ее портрет. Владимир Павлович тут же отыскал на антресолях деревянную рамку, подходящего размера.

– Я слишком молодая тут получилась, – заметила Ирина Сергеевна, с видимым удовольствием разглядывая свой портрет, – спасибо за комплимент.

– Это не комплимент, это объективный взгляд художника, – усмехнулся Лекс, – хотя я – не художник, я, скорее, рисовальщик.

– Не прибедняйся, – фыркнула Марина, – это называется нарываться на комплименты. Сам же знаешь, что…

– Я должен уметь рисовать, я же архитектор, – перебил ее он, – художники, они другие, у них другое видение, более гуманитарное что ли…

– Ты не похож на гуманитария, – отозвался Владимир Павлович, вставив портрет в рамку, – хотя и технарем тебя не назвать, ты за столько лет под капот машины не удосужился заглянуть…

– Это не от отсутствия технарских склонностей, это из серии «не барское это дело», – улыбнулась Марина.

– Зачем ты так, – смутилась Ирина Сергеевна, но заметив, что Лекс нисколько не обиделся этому замечанию, добавила, – не всем интересно лазить под капотом.

– Я не люблю, что-либо делать руками, – признался Лекс, – для меня даже макеты в универе было проблемой делать. Начертить, просчитать, нарисовать в любой программе – это легко и с удовольствием, перенести картинку из головы в чертеж – запросто, но прибить пару гвоздей – это уже не ко мне.

– Каждому свое, – глубокомысленно заметил Владимир Павлович, – Тамарки на тебя нет, она своего зятя потенциального затестировала на мужепригодность. Он у нее и крыльцо на даче делал и баню перекладывал и водопровод прокладывал под чутким ее руководством.

– Он еще не сбежал? – спросила Марина, привалившись к плечу сидевшего рядом на диване Лекса.

Тот машинально развернулся так, чтобы ей было удобнее, привычным жестом обнял ее за плечи, прижавшись щекой к ее виску.

– Нет пока, в июне поженятся, мы от вас их поздравим, не переживайте. Только вот не помню я, чтобы Света со Стасом вот так вот вдвоем сидели на диване, – хмыкнула Ирина Сергеевна, – они постоянно друг друга в чем-то обвиняют, что-то доказывают, слушать тошно. Говорят, милые бранятся – только тешатся, но не верю я в это. Они не смотрятся вместе.

Марина прикрыла своей ладонью белые полоски шрамов на костяшках ладони Лекса, слегка сжав его руку.

– Я думаю, если люди ругаются, им надо расставаться, – вздохнул Лекс, – зачем трепать друг другу нервы, все равно глобально ничего не изменится.

– Что же, получается, поругались и сразу разбегаться? – усмехнулся Владимир Павлович, – Все ругаются, люди притираются друг к другу.

– Чего ты говоришь? – махнула на него рукой Ирина Сергеевна, – Когда это мы с тобой по молодости так уж ругались? Четыре раза помню и все четыре по делу и по крупному, когда это мы с тобой скандалили из-за ерунды?

– Не все же такие терпеливые как я, – засмеялся отец, – Стас мужик горячий, не может не реагировать на женское «бу-бу-бу», Светка в мать пошла, кого хочешь до печенок достанет.

– Все равно, если людям трудно общаться, то лучше не общаться совсем, – непреклонно заявил Лекс, – напряженные отношения выматывают, лучше сразу уйти или максимально отстраниться.

Марина прекрасно понимала, что говорит он о своих отношениях с родителями, но не стала ничего добавлять.

– Знаешь ли, разные бывают ситуации, люди разные, на Маришкином дне рождения ты видел Алку с Олегом. Вот они разошлись, у них дети, у них сложности с жильем, кто из них решил проблемы разводом? Ну доказали они каждый себе, что правее другого, а дальше что? – спросил Владимир Павлович, – прежний муж Алку поколачивал и мне кажется, двинь ей Олег пару раз, она бы передумала разводиться и не мыкалась бы сейчас с детьми по съемным квартирам без денег.

– Пап, с прежним мужем она тоже развелась, где логика? – усмехнулась Марина.

– С тем не она развелась, а он ее бросил ради шлюшки какой-то, а так, не развелась бы она с ним. Есть женщины, которым нужен глава, потому что своей головы у них просто нет. Есть любовь с кулаками, в «травме» я много раз это видел, привозят куру такую всю побитую, а она сказки рассказывает, что упала, выгораживает «любимого», любовь такая…

– Я бы не хотел даже близко подходить к подобным высоким отношениям, – криво улыбнулся Лекс.

– По себе не суди никого и никогда, – вздохнул отец, – Честно сказать, когда ты руку разбил, я первым делом подумал на Маринку, ты не обижайся, Серега, врач, который тебя чинил, мой старый знакомый. Он не мог не сказать мне, в каком ты был неадеквате. Я грешным делом подумал, что вы с Маришкой сцепились, и она не рассчитала…

Ирина Сергеевна метнула в мужа уничтожающий взгляд, видимо данная тема обсуждалась не один раз и сомнения в том, как было дело оставались до сих пор.

Марина понимала, что они беспокоятся, рано или поздно этот разговор состоялся бы в любом случае, Серега не мог промолчать, это она предвидела с самого начала. Лекс напрягся, но ничего не ответил.

– Пап, я не нуждаюсь в защите, – проговорила она, – ты не представляешь, как далеко эти предположения от истины.

– Я вижу, я знаю, что у вас нет никаких потасовок, – смутился Владимир Павлович, – зря я заговорил об этом.

– Очень зря, – сурово кивнула Ирина Сергеевна.

– Возможно, так случится, что вы познакомитесь с моей родней, – вдруг заговорил Лекс, – вам сразу расскажут какой я истеричный, неуравновешенный неадекват, что в юности у меня были большие проблемы с наркотой, а то вдруг вы прибываете в иллюзиях на мой счет. Будьте уверены, ваши иллюзии многие захотят развеять. Поэтому я сразу скажу – я могу быть опасен только для себя самого, вашей дочери ничего не угрожает, я живу с этим много лет, – его голос сделался глухим и жестким.

Марина чувствовала, как бешено колотится в его груди сердце, внешне он выглядел все также расслабленно и спокойно, только теперь это было маской. Напрасно отец начал этот разговор.

– Извините оба, что я влез не в свое дело, – поспешил замять тему Владимир Павлович.

– Да, ерунда, – Лекс поцеловал жену в висок и встал, – надо мне поработать немножко.

Его непринужденный тон и ленивая расслабленность движений уничтожили на корню возникшее в воздухе напряжение. Родители заговорили о ценах и скидках на авиабилеты, Марина выждала десять минут и, сославшись на то, что «завтра рано вставать» ушла в свою комнату вслед за Лексом.

Тот сидел в темноте перед светящимся экраном ноутбука, увлеченно играя в «танки». Потрепав по загривку, она поцеловала его в щеку, невольно заглядевшись на игровую баталию.

– Как работа?

– Не волк, в лес не убежит, – усмехнулся Лекс и без какого-либо перехода спросил, – Теперь они думают, что я неадекватный агрессивный безмозглый…

– Они думают, что зря спросили тебя про руку, мои родители врачи, если ты помнишь. Они способны отличить упоротого наркомана от человека в принципе далекого от этой темы, – перебила его Марина, – Почему тебя эта тема вообще задевает? Ну, мало ли кто что творил в юности. Сейчас-то я прекрасно знаю, что ты не долбаешься. По крайней мере, постоянно, – добавила она, осознав, что доподлинно знает минимум об одном совсем недавнем эпизоде.

– Я не знаю, – после долгого молчания ответил он.

Марина чмокнула его в макушку и начала разбирать постель.

– После аварии, благодаря которой во мне куча заплат, я по идее, должен был бы избегать даже говорить о запрещенных препаратах, а я до сих пор думаю, а может зря я тогда жив остался.

– Ты точно в аварию попал? – стараясь сохранить самый невозмутимый тон, задала она давно терзавший ее вопрос, – Это была случайность?

– Я не знаю, – просто ответил Лекс, – Я влетел на скутере на всей скорости в лобовое стекло «хамера», я не помню, почему именно так было, затормозить или отклониться я точно не пытался. Там был узкий сложный поворот, водила «хамера» ничего не мог сделать, ему в отличие от меня, свернуть бы не удалось при всем желании.

По всей видимости, он часто прокручивал тот злополучный момент у себя в голове и не считал нужным замалчивать подробности или уходить от ответа.

Марина включила ночник, разделась, забралась под одеяло.

– Вырубай адскую машину, завтра тяжкий день, отдохни от «работы», – усмехнулась она.

Его не нужно было долго уговаривать. На полутороспальной старой кровати вдвоем было довольно уютно, несмотря на тесноту.

– Ты остался жив специально для меня, – проговорила Марина, крепко обнимая его, – мне судьба обещала именно тебя.

– Хоть на что-то сгодился, – буркнул Лекс, выключая свет, и добавил совсем другим, мечтательным тоном, – если бы я десять лет назад знал, что есть ты со спецзаказом на меня, мне бы проще было бы смириться с происходящим тогда, была бы надежда.

– Знать всегда проще, чем верить, но сложнее жить без веры в лучшее. Я точно знаю.

В ответ он ее поцеловал, потом еще и еще. Мысли разбежались и попрятались по углам, дабы не мешать людям наслаждаться жизнью.

В Лондоне весна давно вступила в свои права. Свежая изумрудная зелень парков и скверов и солнечные погожие дни магнитом вытягивали людей из их домов, призывая насладиться легким, прогретым солнечным ласковым светом, насыщенным ароматами цветущих деревьев дыханием весны, воздухом. Вечерами по улицам бродили толпы праздно гуляющих молодых и не очень молодых людей. На летних эстрадах в парках постоянно звучала музыка, прогуливаясь там, можно было услышать даже знаменитых исполнителей, причем совершенно бесплатно.

В небольшом палисаднике на заднем дворе дома семейства Лайерд распустились кусты сирени и глициний. Стоило открыть окно на кухне, и весь дом наполнялся свежим весенним ароматом.

Переводчица закончила свою работу. Лекс нашел литературного агента, согласившегося представлять интересы Марины. Его звали Гарри Майлз. Это был интеллигентный седой мужчина, коренной лондонец, не в первый раз помогавший неизвестным авторам делать первые шаги к завоеванию читательской аудитории. Книга ему понравилась, и сюжет и авторский стиль и перевод. Это придало Марине уверенности. А когда книгой заинтересовались сразу три издательства, уверенность переросла в эйфорию. Наконец-то давняя кровоточащая рана начала исцеляться. Значит все не зря, значит, миру пригодились все-таки ее сказки, ее способности и предназначение. Давным-давно Марина видела американский фильм о девушке, которая считала, что профессия «певицы» невыгодна, нереальна и ведет в тупик, но все, что ей хотелось делать, вставая с утра – это петь, это было частью ее самой, частью души. Марина тоже никогда не видела перспектив в литературном творчестве, но от себя не скрыться. Ее книги были неотъемлемой частью ее жизни, фактически единственным способом настоящей самореализации.

Гарри Майлз настоял на переводе марокканского дневника, который решено было издать в промежутке между двумя частями большого романа – фэнтези. Вторую часть этого романа Марине только предстояло дописать. Еще Майлз посоветовал взять псевдоним, и тут неожиданно встрял Лекс и, псевдонимом Марины оказалась его фамилия.

Подписание контракта с издательством, предложившим лучшие условия, встречи с переводчицей и литературным агентом занимали все мысли Марины, большую часть следующих двух месяцев. Даже с Лексом они говорили преимущественно об ее книгах, деталях контракта, ее персонажах, иллюстрациях, которые Лекс, как и обещал, делал сам и тому подобном.

По выходным они ездили навещать своих лошадей. Обучение верховой езде не всегда проходило гладко, но неизменно приносило массу положительных эмоций. Очень скоро лошади стали их узнавать. Конечно, они ждали подарков в виде резаных яблок и морковки, которые Лекс и Марина приносили с собой. Тем не менее, было приятно видеть искреннюю радость больших сильных животных при каждой встрече.

Постепенно жизнь вошла в некую колею. В будние дни, сразу после завтрака Марина уезжала либо на встречу с Гарри Майлзом, либо с переводчицей, либо с издателями, Лекс весь день занимался собственным проектом дома или уезжал в офис, ближе к пяти часам пополудни они встречались в городе, обедали в каком-нибудь ресторане, после чего шли гулять по городу или в парк. Спустя короткое время Марина ориентировалась в хитромудром сплетении городских кварталов не хуже любого коренного лондонца, конечно, помогали навигаторы и гугл карты, однако потеряться в этом городе она более не видела для себя возможным.

Выходные, если они не ждали гостей и не ехали в конюшню, проходили в праздном возлежании в кровати, прерываемом лишь на завтрак, обед и ужин, сидении в интернете, в просмотре фильмов и редких походах по магазинам.

Марина никогда не отличалась хозяйственностью, впрочем, от нее никто ничего похожего и не ждал. Раз в две недели к ним приходили два уборщика – мыли, чистили, пылесосили весь дом. Посуду супруги Лайерд мыли вечером, когда набиралась полная посудомоечная машина, вещи сложные для стирки отвозил в химчистку Лекс, все прочее стиралось, когда набиралась полная корзина для белья, ужины Марина готовила сама или заказывала в тайском, итальянском или японском ресторане, проблемы в этом также никто не видел. В их доме никогда не наблюдалось особого бардака, просто потому, что и Марина и Лекс терпеть не могли, когда что-либо лежало на несвойственном для него месте долгое время. Чашка из-под чая, оставленная на рабочем столе Лекса не могла простоять там дольше одного прохода мимо Марины или Лекса. И не ради порядка, а просто потому, что иначе никак.

Скорее всего, если бы они расходились в этом желании видеть вещи только на причитающихся им местах – ссоры были бы неизбежны. На бытовой почве, на которой ломали копья и расставались сотни тысяч страстно любящих друг друга пар, для супругов Лайерд конфликты были практически невозможны. Все решалось без слов и без привлечения особо внимания к проблеме – испортилось – выбрось, надо купить – купи, закажи, мешает – убери, не нравится – скажи, что и как надо изменить. Надо сказать, именно бытовая часть совместного проживания с мужчиной больше всего пугало Марину в идее брака. У двух взрослых людей могут быть разные привычки, разное представление о бытовом укладе, с Лексом этой проблемы для нее не существовало. Привычки друг друга им не мешали, а во взглядах о том, как и что должно было быть, они почти не расходились.

Иногда к ним в гости приезжали Джен и Джаред. Пару раз их навестила Маргарет. В отличие от родителей Лекса, она ничуть не удивилась его внезапной женитьбе, заявив, что, как только увидела Марину, поняла, насколько серьезны их отношения, но наотрез отказалась вдаваться в детали, почему она сделала такой вывод. Лекс не жаждал общения с новым мужем Маргарет, однако к ней самой был привязан и искренне любил ее. Марине сложно было воспринимать ее как свекровь. Маргарет сохраняла дистанцию одним тем, что не считала возможным каким-либо образом влиять на Лекса, его жизнь или его решения. Она могла долго охать по поводу того, какой Лекс худощавый, но не позволила бы себе советовать ему больше есть. Потому что «приватность». В приватность, по словам Лекса, Маргарет избегала вторгаться.

– Она часто напоминала деду, что у меня есть родители, – как-то признался Лекс, после того, как Марина заметила эту странную несвойственную родителям особенность общения, – В подростковом возрасте, когда мне пришлось уехать в Россию, я считал, что она меня предала, что я ей не был нужен. Потом я ее понял, она не хотела брать на себя роль, которая была не нужна мне и крайне неудобна ей, ты ведь представляешь себе моих предков, кто с ними захочет связываться без крайней нужды.

– Я бы не смогла, – призналась Марина, – зная, как тебе нехорошо, не приехать и не забрать с собой.

– Ничего бы не вышло, – вздохнул Лекс, – в то время все старались за меня решить, что для меня лучше, стань она еще одним таким человеком в толпе доброхотов – это ничего бы не дало. Она была честна, ей не были нужны лишние проблемы, она не пыталась их себе создать.

Никогда прежде Марина не пыталась всерьез представить себя в роли родителя. Слова Лекса долго не шли у нее из головы. Знают ли родители в действительности, что нужно их детям или просто навязывают им свое видение, где грань между желанием защитить от опасности и диктатом. С маленькими детьми все просто, но дети вырастают, а родители так и не меняют свое представление о них, как о неразумных детях.

Сразу после июньских праздников Британской короны зачастили дожди.

В день презентации книги, вышедшей под названием «Сны великого моря», дождь лил стеной весь день. Лекс арендовал небольшое кафе, совмещенное с книжным магазином, где и прошло торжественное мероприятие – встреча издателей, Майлза, художника, нескольких приглашенных журналистов, критиков и первых читателей. К удивлению Марины, эмоции собравшихся людей были исключительно позитивные. Накануне Марина старалась не думать, как все пройдет, не строить планов, не ждать ничего, но глубоко внутри боялась неудачи или провала. Лекс напротив, был невозмутим и спокоен, как будто заранее все знал. Впрочем, когда презентация подошла к концу и пришла пора ехать домой, выяснилось, что для такого олимпийского спокойствия у мистера Лайерда были веские основания.

– Ну, все, теперь дело только за читателями, – вздохнул он, разворачивая над головой зонт.

Марина взяла его под руку, слегка замедлив шаг. Они шли вдоль длинного ряда магазинов, бутиков, пабов, город вокруг мелькал и искрился сотнями сияющих в свете витрин, фар, фонарей дождевых брызг. Звуки и запахи, приглушенные шумом разбивающихся об асфальт водяных потоков и разлитой в воздухе всепроникающей влагой, сделались фрагментарными и размытыми, подобно пятнам света. Запах шоколадного трайфла, кофе из открытого кафе, пыли, алкоголя, свежего хлеба, мокрого асфальта и земли, зелени, чьих-то духов, сигаретного дыма, перезвон дверных колокольчиков, обрывки мимолетных фраз, автомобильные гудки, музыка… Марина теснее прижалась к Лексу, он будто олицетворял собой вековой утес посреди моря неясности и сомнений.

– Майлз намекнул мне, что все значимые отзывы в прессе будут положительными, – проговорила она.

– Не сомневайся, так и будет, – кивнул Лекс, настроившись поймать такси.

– Ты им заплатил? – вдруг осенило ее.

– Да. Тебе не нужен черный пиар, ты не медийный персонаж с широко известной «историей» вроде автора книги «уличный кот по имени Боб». Из тебя не вылепить икону «становления лучше и лучше», при этом ты неизвестный автор, а я берегу границы своей и твоей частной жизни. Поэтому только проверенные надежные, интеллигентные способы рекламы, – усмехнулся он, втянув носом большой глоток воздуха, – И да, меня не вдохновляет идея читать в газетах о твоих эмигрантских амбициях и нашем с тобой фиктивном браке ради денег и гражданства.

– Подожди, какое это имеет отношение к книге? – опешила Марина.

– Твои книги надо продавать. Бизнес есть бизнес. Если ты не платишь за то, чтобы о тебе писали, так как нужно, о тебе напишут так, как нужно им.

Подъехал кэб. Лекс открыл перед ней дверцу.

– Я на всякий случай перестраховался.

Марина нырнула в салон автомобиля, стряхнула с волос дождевые капли.

– Тебя смущает мое эмигрантское происхождение? – спросила она, как только Лекс назвал таксисту адрес их дома.

– Я сам потомок эмигрантов, – хмыкнул он в ответ, – меня смущает перспектива вторжения в мою частную жизнь, если кому-нибудь взбредет в голову поговорить не о литературных достоинствах твоей книги, а об истории золушки, выписанной по интернету. Смотрела фильм «русская жена»? Она не говорит по-английски, но приехала сюда, чтобы выйти замуж за англичанина, заказавшего по интернету экзотическую жену.

Марину разобрал смех.

– Ты хоть понимаешь, как тебя за эту тираду распяла бы любая выписанная по инету русская женщина? То, что ты говоришь одновременно и цинично и унизительно, хотя, конечно, логично и вполне здраво.

– Ты обиделась? – опешил Лекс, внимательно посмотрев на нее.

– Неужели, похоже? – давясь от смеха пробулькала она, – да брось, чего насторожился так, ты прав, подобные отзывы может, и добавили бы популярности моей книге, но точно бы не были мне приятны, – она слегка хлопнула ладонью по его колену и прислонилась к его плечу, – Мой английский ужасен, да?

– Он понятен, но он упрощенный, американизированный. На таком английском не говорят выпускники приличных учебных заведений и тем более, английские писатели. Сразу понятно, что либо ты пишешь на другом языке, либо ты не можешь быть автором своих книг. Скрывать, что ты русская эмигрантка просто глупо.

– Так вроде никто не скрывал…

– Но и не афишировал. А меж тем это вполне коммерческий ход, если эту тему раскрутить.

– Ты это обговаривал с Майлзом? – вновь осенило Марину.

– Это было главное условие, на котором он стал твоим агентом. Он не должен пытаться эксплуатировать твою, а значит и мою частную жизнь ради чего бы то ни было.

– Ты страшный человек, ты в курсе? – усмехнулась Марина, грея в своих руках его холодную ладонь, – Столько подводных камней оказывается, я не учла…

Такси остановилось, водитель индиец пожелал им доброго вечера на чистейшем и правильном английском языке. Чтобы стать водителем лондонского кэба нужно очень хорошо знать город, сдавать много серьезных экзаменов и, наверняка, согласно писанным или неписанным правилам, нужно родиться в Великобритании. Это не работа для эмигрантов. Этот индиец, скорее всего, только выглядит как индиец, родился и вырос в Великобритании и едва ли был хоть однажды на родине предков. В Лондоне сотни тысяч эмигрантов, многие до конца жизни не выучат академический английский, не найдут работы и не интегрируются настолько, чтобы избавится от ярлыка «мигрант». История Золушки, вышедшей замуж за состоятельного англичанина действительно могла стать основным пиар ходом. Наталья Водянова до сих пор эксплуатирует этот образ – когда-то продавщица фруктов, ныне супермодель и жена английского аристократа. Кто знает, не хотела бы она отделаться от этого приклеенного таблоидами ярлыка. А может, это и есть «гордиться своими корнями», тем, что ты «self made men».

«Что еще остается тем, кому не повезло родиться в среде «upper middle class», – подумала Марина, открывая дверь своего дома.

Лекс сразу прошел на кухню, вернувшись с бутылкой холодного шампанского и двумя фужерами.

– Еще разок за феноменальный успех, – провозгласил он, звонко хлопнув пробкой.

Марина залпом осушила свой бокал.

– До дна!

По телу разлилось приятное тепло. Она с огромным удовольствием сняла туфли на высоких шпильках и вытянула ноги на диване, уже нисколько не беспокоясь о том, что светло-салатовый шелковый брючный костюм может помяться. Лекс разлил остатки шампанского, как раз получилось еще по бокалу, сел рядом, слегка подвинув ее.

– Сейчас напьюсь и буду к тебе приставать, – пообещала Марина, расстегивая ворот его рубашки.

В его глазах отразились чертики смешинки, выпрыгнувшие из пузырьков игристого вина.

– Ну, или я напою тебя и подло воспользуюсь ситуацией, как вариант…

Марина блаженно прикрыла глаза. Наконец-то ощущение триумфа и праздника добралось до нее. Весь день ей полагалось наслаждаться ими, но мешал стресс, нелепые страхи, неуверенность, слишком много нового и, как оказалось, неучтенного. Надо было позвонить родителям, рассказать, как все прошло, она держала их в курсе последних событий по поводу выхода книги. Однако это могло немного подождать.

На его губах остался вкус шампанского, все тревоги остались где-то там, за пеленой шелестевшего за окном дождя. Вечер принадлежал им двоим без остатка.

На следующий день Лекс огорошил ее новостью, что уезжает на несколько дней в Болгарию. Его нуждавшийся в переделке проект обрел окончательные очертания. Он хотел лично убедиться, что выбранный под строительство туристического комплекса участок действительно таков, как он выглядел в официальных документах.

– Я вернусь максимум через неделю. Тебе пока лучше не уезжать, мало ли какие мелочи всплывут, может, тебе придется еще встретиться с Майлзом или издателями, а может журналистами, мониторить ситуацию лучше отсюда.

Марина прекрасно все понимала, но засосавшее где-то под ложечкой чувство тревоги не позволило спокойно согласиться с этими доводами. Возражать тоже было глупо. Он все решил, в конце концов, он не обязан жертвовать своими планами ради ее паранойи. Просто она впервые осталась без него так надолго. С того памятного вечера, когда она фактически не зная кто он, пригласила его к себе поесть вареников и заодно переночевать, они не расставались дольше, чем на несколько часов. Она привыкла, что он всегда рядом. Возможно, полезно время от времени расставаться ненадолго, иначе люди становятся чересчур зависимыми друг от друга.

Она давно перестала замечать, что встает на пару часов раньше, чем ей было комфортно всю ее жизнь. Даже, когда утром не нужно никуда идти. Этот феномен можно было бы объяснить разницей часовых поясов между Самарой и Лондоном, но истина состояла в том, что Лекс вставал раньше и без него ей становилось холодно, что из-за него же она спала под легким одеялом, потому что ему под теплым было жарко, а ситуация, когда каждый спит под своим одеялом ее не устраивала. Куча мелочей, совсем не ее привычек укоренилось в ее жизни так, как будто были ее собственными – не солить еду в кастрюле, только на столе в тарелках, ставить молочник на стол, каждый раз, когда они пили чай, Лекс часто пил чай с молоком. До встречи с ним Марина не подозревала, что чай можно ассоциировать, не то, что пить с молоком, это же не кофе. Она привыкла писать в прикрепленном к холодильнику блокноте список того, что следовало купить, причем разными чернилами: красными, что кончилось совсем, синими, что подходило к концу и зелеными то, чего нет, но стоило бы купить, записывать крупные расходы в домашний гроссбух, где примерно было подсчитано, сколько планировалось потратить и на что именно в ближайший месяц. Позже Лекс планировал рассчитывать расходы в масштабах года. Марина не привыкла к такой домашней бухгалтерии, но это не составляло для нее никакого труда, это было рационально и понятно и незаметно стало ее собственной привычкой.

Видимо, пришло время как-то оценить изменения, произошедшие в ее жизни. Их было много и все кардинальные, но проанализировать их не хватало повода и мотива

Марина никогда не боялась одиночества. Много лет ей оно казалось естественным состоянием, теперь же она отвыкла от него и не заметила как.

– Если через неделю не приедешь, жди меня в гости, – предупредила она, – и звони мне. Каждый вечер звони, будем заниматься сексом по телефону.

– Или виртом через скайп, – усмехнулся Лекс

– Вирт это пошло, я дама с предрассудками, – засмеялась она в ответ.

Она проводила его только до дверей. Он настоял, чтобы в аэропорт она не ехала, зато позвонил и перед взлетом и после того, как самолет приземлился в Варне и потом, вселившись в отель, после ужина и перед тем, как лечь спать.