Текст книги "Спасибо, что ты есть"

– А потом я тебе его продам или как?

– Или подаришь или просто откажешься от него в мою пользу при окончательном оформлении документов.

– То есть Элизабет в теории могла сорвать сделку, если бы ты покупал участок на себя, и она бы знала об этом?

– Это сложно, но возможно. У меня здесь преимущество – я болгарин. Вероятно, она предполагала, что я только размышляю о покупке и играю в кошки-мышки со своими предками, она же знает, что компания не будет финансировать мой проект из собственного бюджета. Мы это просто не потянем.

– А кто будет финансировать?

– Инвесторы, как всегда. Лиз хочет взять на себя труд ключевого и главного инвестора.

Они зашли в номер. Духота стояла невозможная. Марина включила свет и кондиционер, Лекс задернул шторы и приоткрыл балкон.

Хоть он и подсмеивался над паранойей Марины по поводу банковских карт, сам всегда убирал все важные документы и ноутбук в сейф, каждый раз, когда выходил из номера. Марина, успевшая накануне узнать код, хотела убрать в сейф оставленные Элизабет бумаги, но Лекс, упав с размаху на кровать, ее остановил:

– В мусор это покроши, больно много чести хранить подобный хлам. Планшетник или ноут заодно достань, гляну, что предки пишут.

Марина, уже открыв сейф, послушно порвала документы на мелкие кусочки и сложила в ведро. Взгляд упал на торчавший среди лежащих в сейфе документов альбом с розовыми лошадками на обложке. Она открыла его и не сдержала удивленного возгласа. Весь альбом был изрисован похожими на мангу комиксами и аниме картинками. Заметив в ее руках альбом, Лекс картинно застонал:

– Блин, как насчет права на личную тайну? Нет, нет, не слышали? – хохотнул он, не сделав ни одной попытки помешать ей рассматривать его собственноручно нарисованные комиксы.

– Искусство – общее достояние, – невозмутимо заявила Марина, захлопнула сейф и вместе с альбомом присела на кровать, – Офигеть! Тут у тебя целый роман в картинках, – она перевернула страницу и, заметив несколько хентай сюжетов, добавила, – роман для взрослых. Фрейд нервно курит – красная шапочка с сиськами Памелы Андерсен и тролль, садо-мазо групповуха…

– Фрейду здесь анализировать нечего, все предельно прозрачно, – засмеялся Лекс, – пятидневная секс диета – толчок к сублимации, знаете ли.

– Нарисовано шикарно, – искренне восхитилась Марина, пролистав до конца альбом, – ты мог бы запросто рисовать подобные штуки на заказ или издавать собственные комиксы.

– Было время, я слегка повернулся на этом, – задумчиво проговорил Лекс, – Я даже учил японский, чтобы смотреть мультики и читать мангу в оригинале. Мне было уже сильно за 20, на подростковое увлечение это было уже не списать. Началось все после аварии, я не мог ничего делать, никуда ходить без костылей, я целыми днями смотрел и рисовал аниме и мангу. Потом жизнь вошла в норму, а аниме меня не отпускало… это не творчество, это сублимация, я не рисую что-то принципиально новое, все это уже существующие персонажи в моей интерпретации, но это слишком личное.

– Я не вижу принципиальной разницы между творчеством и этой очень качественно нарисованной сублимацией, – Марина вернула альбом в сейф, – ты зря стесняешься. Тот, кто это увидит, меньше всего будет заинтересован в анализе твоих сублимированных тараканов. Он будет заинтересован только результатом – твоей историей в картинках.

– Большая часть моих историй заканчивались самоубийством одного или нескольких персонажей, – засмеялся Лекс.

– А сейчас?

– Сейчас я просто рисую разрозненные, жестко несвязанные друг с другом сюжеты ни о чем. И те очень редко. До твоей книги и ее персонажей я не рисовал ничего больше трех лет.

– А почему ты вдруг перестал рисовать? Сам же сказал, что аниме тебя не отпускало…

– Я неосторожно забыл рисунки на столе в офисе и три дня отбивался от доброхотов, советовавших мне психотерапевтов и убеждавших меня, что у меня серьезные проблемы. Я решил, что лучше не рисковать и не рисовать.

– Там было что-то пугающее? Хентай за гранью добра и зла?

– Там было 21 вариант трагической кончины, наглядное пособие в картинках «как умереть молодым», там были и автокатастрофы, грабежи на улицах, все варианта суицида и тд

– Жесть, – заключила Марина, – я бы тоже напряглась, если бы такое увидела. Рисуй лучше хентай, даже яой меня бы меньше напряг, чем 21 вариант смерти.

– Яой не моя тема, – улыбнулся Лекс, – это рисовать неприкольно, сиськи эстетичнее смотрятся.

– Давай, одну бутылочку откупорим? – предложила Марина, убирая привезенное из Балчика вино в дорожный чемодан Лекса, а то четыре бутылки много тащить с собой. Только штопора нет у нас тут.

Она извлекла из своего рюкзачка обычный шуруп, лежавший там с прошлогодней поездки в Питер к друзьям. Лекс с живейшим интересом наблюдал за тем, как она ловко ввинчивает шуруп в середину каучуковой пробки, пока не загнала его до половины. Затем она обернула шляпку шурупа кожаным ремешком рюкзака и с силой потянула вверх. Пробка поддалась не сразу.

– Так, я понял, давай я поучаствую, будет, что рассказать.

– Как открывать вино шурупом? – скептически хмыкнула Марина, – Кому ты об этом собрался рассказывать? Оставь этот позор в тайне.

Лекс вытянул пробку, не прилагая видимых усилий, Марина помыла стеклянные стаканы.

Темно-рубиновое вино имело потрясающий аромат и ничуть не уступало по качеству дорогим французским винам. Закрыв глаза, легко было себя представить солнечным днем в саду, где цвели яблони и черемуха, вино будило далекие воспоминания детства, имело терпкий и глубокий вкус, оставляющий на губах легкий оттенок аромата спелого винограда и корицы. Они не заметили, как выпили всю бутылку, закусывая одной на двоих шоколадкой. Только встав с кровати, Марина почувствовала, что вино – это все-таки алкогольный напиток. Ноги ее не слушались, а в голове плыл приятный расслабляющий туман. Гладя на ее неловкие движения, Лекс смеялся, но сам предпочел не вставать, даже раздевался сидя.

– Напились, – констатировала Марина, упав на ровном месте, пытаясь закрыть балкон.

– Походу да, – согласился Лекс, выключая свет, – Завтра будем с утра пить айран, – чет я пьян и не кисло так, – добавил он, пару раз промазав ладонью мимо выключателя над кроватью, прежде чем попал по нему.

– Я не видела тебя пьяным, только под наркотой, – заметила Марина, придвинувшись к нему поближе, – Хотела тебя спросить, но стеснялась, зачем тебе это?

– Я наркоман, – вздохнул он, обнимая ее.

– Не болтай, – буркнула Марина, – я знаю тебя скоро год как и за исключением случая в ноябре, ничего такого не было, ты же на глазах у меня все время был или ты умудряешься потреблять кокос у меня перед носом так хитро, что я того не замечаю?

– Нет, но как бы тебе это сказать…

– Как есть, так и скажи.

– Мои предки правы насчет меня – я истеричный наркоман, неважно, сколько я могу ничего не потреблять и даже думать об этом не буду. В момент острой депры или какого-то глобального негатива кокос и я быстро друг друга находим. С ним мне просто легче не повеситься.

– Я ты никогда не лечился от депры?

– Она наследственная, что толку лечить поломку в генах, антидепрессанты – это та же наркота, от которой тупо хочется спать и никакого другого толка нет.

– Хочешь, будем уезжать каждый ноябрь и март, куда скажешь в тепло и солнце?

– Хочу, – вздохнул Лекс, – но не всегда это реально, знаешь, что я вдруг понял? – спросил он после некоторой паузы.

Марина легла поудобнее, подложив под голову его плечо.

– Что понял?

– Пока я загонялся по аниме, кокос мне не был нужен, видимо негатив уходил в рисунки.

– Лучше бы и дальше уходил в рисунки. Лучше рисуй, как ты разбиваешь раковину, но не разбивай ее в реале.

– Я тогда уронил в слив цепочку, – хмыкнул Лекс, – я не задавался целью что-то разбить, просто так получилось.

– То была попытка цепочку достать? – Марину разобрал смех.

– Что-то вроде того.

Ни Лекс, ни Марина не могли бы точно сказать, что именно им казалось в тот момент таким смешным, но смеялись оба до колик в животе.

Оставшиеся до отъезда два дня они провели на пляже, за исключением короткой поездки в Варну для оформления собственности на участок под строительство отеля. Варна для Марины казалась почти родным городом, слишком походила на Самару и по архитектуре и по энергетике. Гуляя по ее улицам, Марина не чувствовала, что находится в малознакомой чужой стране.

Лекс купил себе новый смартфон, причем дешевле, чем это было бы возможно в Лондоне. Марина купила на распродаже короткую куртку из бордово-красной джинсы. Ее обновки при всем желании не поместились бы в ее миниатюрный рюкзачок. Хорошо, что Лекс взял с собой вместительный чемодан.

Несколько часов до отъезда Марина пыталась придумать, как купить баночку розового меда так, чтобы Лекс об этом не узнал. На всякий случай. Правда, она не могла сформулировать, что это мог быть за случай и зачем ей иметь под рукой гарантировано легкий способ умереть. Она не хотела объяснять это желание Лексу, не хотела врать и изыскивать способы провести эту «контрабанду» в его чемодане. В конце концов, она пошла напролом:

– Купи себе баночку меда из розы, – предложила она, – Я не хочу, чтобы хорошая штука стала ассоциироваться исключительно с негативом. Он довольно вкусный, я успела распробовать.

Лекс покачал головой.

– Я его не очень люблю, как и мед вообще.

Марина не стала настаивать. Всегда можно прилететь в Болгарию и купить его. Никакого желания покончить жизнь самоубийством у нее не было, напротив, ей, как никогда прежде хотелось жить, было интересно все, что происходит, верилось в лучшее и хотелось, чтобы все было так, как было. Идея держать, подобно Кощею свою смерть в ларце в дальнем ящике гардероба выглядела абсолютно иррациональной и, тем не менее, соблазнительной.

«Я маньяк» – заключила она про себя, выяснив марку и фирму изготовителя меда, который ей довелось попробовать, записала листочек бумаги, спрятала в обложку паспорта и окончательно успокоилась.

Вместе с супругами Лайерд в Лондон вернулись солнце и тепло. Первым делом они забрали Богарда. С Маргарет ему жилось не плохо, однако, стоило Лексу появиться в его поле зрения, наглый кот забрался ему на плечо и не слез оттуда пока не оказался дома. Марина несла пустую переноску, а кот ехал домой на плече Лекса и урчал подобно трактору.

Маргарет ни словом не обмолвилась о своей осведомленности делами компании, ни о чем не спросила, но явно успокоилась, увидев, что Лекс пребывает в благодушном настроении.

Жизнь вошла в привычную колею. Марина уже не задавалась вопросом, когда и каким образом ее лондонское бытие стало восприниматься, как нечто привычное и естественное, просто приняла как данность – Лондон – ее дом.

В августе должны были приехать родители. Лекс нашел несколько домов для покупки, в пригороде, им оставалось выбрать вариант, наиболее подходящий для них. Отец рассчитывал сразу определиться с суммой переезда.

Сразу после возвращения из Болгарии Марина подписала контракт на издание «Снов Великого Моря» на русском языке. Майлз пригласил ее и Лекса принять участие в благотворительном литературном вечере, организованным издательством, который должен был состояться в ближайшую пятницу.

Лекс готовил презентацию своего проекта, которая также должна была пройти в ближайшем будущем и обещала произвести эффект разорвавшейся бомбы для уверенной, что все козыри в ее руках Мисс Тейлор и успокоенного уверенностью в том же Демида.

Переговорив с Макгрегором и еще несколькими потенциальными инвесторами, Лекс назначил презентацию на вечер субботы. Присутствие Марины также подразумевалось. Два подряд светских раута оказались для нее чуть большим стрессом, чем она могла себе представить. Марина не была светским человеком, она нервничала и не пыталась это скрыть. Ее раздражала собственная беспомощность и непонимание, как она должна выглядеть и вести себя на этих мероприятиях. Она полностью доверяла Лексу во всем, что касалось ее образа и стиля в одежде, но от факта, что именно он покупает ей одежду и аксессуары ее слегка коробило. Ей нравились выбранные им для нее платья на эти два вечера, но она отчетливо понимала, что никогда не купила бы их сама – слишком дорого, слишком элегантно, слишком не нее. Она не привыкла уделять повышенное внимание своей одежде – удобно, по фигуре, хорошо сшито – то были три главных критерия, которыми она всегда руководствовалась. Если при этом на одежде был известный лейбл, то пусть, если лейбл липовый или его не было, то тоже хорошо. С ранней юности она привыкла к каблукам, но она никогда не любила классических туфель с жестким задником. Ботинки, босоножки, бутильоны или шлепанцы на высоких шпильках, но не туфли. Увы, дресс код предстоящих мероприятий требовал именно туфель. Она не возражала, однако от радости не прыгала.

Накануне первого знаменательного события Марина решила примерить все, чтобы успеть привыкнуть к новому образу.

– Я, наверное, кажусь тебе не в меру привередливой провинциалкой? Ее одели в дорогие шелка, а она жалуется, что это все не соответствует ее восприятию себя, – вздохнула она, критически разглядывая себя в зеркале.

– Не кажешься, – буркнул Лекс, не отрываясь от работы.

Он доделывал последние штрихи, при помощи специальных перчаток рисовал прямо на экране телевизионной панели.

– Это нормально не любить пафос, тем более ты самодостаточный человек, чья самооценка мало зависит от оценки извне.

– Зависит, – возразила Марина, аккуратно снимая узкое вечернее платье кирпично-бронзового струящегося оттенка с глубоким декольте.

Она с ощутимым удовольствием переоделась в свою обычную одежду – облегающие джинсовые бриджи до колен, футболку из натурального хлопка и короткую куртку болеро из темной джинсы. В этом ей было привычнее и комфортнее. Она прекрасно знала, что ее фигура позволяет ей носить облегающие молодежные вещи, но никогда она не носила чего-то ультра женственного. Короткие юбки и летние легкие топики на ней выглядели скорее как спортивно-повседневная одежда, чем как нечто призванное привлекать внимание к ее сексуальности.

– Как только ты привыкнешь к этой новой для тебя среде, ты перестанешь обращать внимание на ее оценки тебя, – заверил ее Лекс, – ты завтра со мной в салон пойдешь или без меня? Мне подстричься надо…

Марина засмеялась, вспомнив их последний совместный визит в салон. Тогда Лекс с порога заявил, что «тебе все равно, кто тебе ногти делает, поэтому мне рыженькую оставь» и занял кресло у молодой рыжеволосой и откровенно красивой девушки. Марине досталась смешливая блондинка и все остались довольны. Это был самый веселый поход к маникюрше, который Марина могла бы вспомнить.

– Завтра мне кажется, будет не до смеха, но если получится поржать, как в прошлый раз, я только «за».

– Завтра все пройдет спокойно. Тебе понравится, я почти уверен. А вот послезавтра будет треш.

– Давай решать проблемы по мере их поступления. Сначала переживем завтра, потом послезавтра, потом плюнем и забудем, – резюмировала Марина, убирая платье в чехол.

«На один раз. Ужас! Столько бабла отвалить, чтобы надеть один раз!» – ругалась в голове жадная зеленая жаба. В последнее время она часто вспоминала себя в ранней юности, когда ей хотелось модных шмоток, но у родителей не было денег. Если бы ей тогда кто-нибудь купил что-то «на один раз сходить на дискотеку» разве она не была бы счастлива до потери сознательности?

«Дорога ложка к обеду» – ругнулась она про себя. Сейчас все было иначе. Гештальт прошлого не закрыть попыткой натянуть настоящую реальность на саднящие душу воспоминания. Что толку, что сейчас она может позволить себе любую одежду, ей уже не стать самой модной и красивой в классе, на подростковой дискотеке, на выпускном вечере. Это ей было нужно тогда, сейчас она лишь может констатировать факт, что ее восприятие себя не соответствует принятым в ее нынешнем деловом окружении стандартам.

– Ты привыкнешь, – будто бы читая ее мысли, повторил Лекс, – завтра все пройдет отлично, вот увидишь.

Он оказался прав.

Литературный вечер прошел в теплой дружеской, местами даже непринужденной обстановке. Марина познакомилась с несколькими бывшими богатыми соотечественниками, переселившимися в Лондон. Удивительно, но напряженности не возникло, формальное, ничего не значащее общение – никаких личных вопросов, бестактных замечаний или откровений. Англичане на фоне выходцев из России выглядели куда более любопытными и выказывали большую непосредственность и непринужденность, с удовольствием обсуждали таблоидные новости, сотрудничающих с издательством известных авторов, последние книжные новинки, личную жизнь медийных персонажей, много шутили и смеялись.

Довольно быстро Марина поймала нужную волну «ничего личного, мнение – это только мнение, все точки зрения так или иначе могут быть оспорены, относиться к ним нужно соответственно» и с удовольствием влилась во всеобщее оживление. Все происходящее мало значило для собравшихся людей – просто одна из возможностей приятно провести время в приятной компании, обменяться новостями и точками зрения по крайне широкому кругу вопросов.

Вечер проходил в одном из самых респектабельных районов города в принадлежащем восточным шейхам ресторане, при этом абсолютно европейском по форме обслуживания, интерьеру и общей концепции. Марину, как и нескольких других новых авторов, широкой публике представляли отдельно. В течение вечера несколько журналистов с особого разрешения Майлза взяли у нее короткие интервью. Лекс умудрился отыскать среди гостей человека, чья лошадь квартировала в одной конюшне с их собственными лошадьми, который знал Дженнифер и ее друга Джареда и очень редко ездил верхом. Его звали Брендон Берроуз, это был невысокий коренастый мужчина за сорок с круглым подвижным лицом и проницательными темными глазами. По профессии он был психоаналитиком, но, как и многие его коллеги имел страсть к писательству. Его писательские амбиции не выходили за рамки профессиональной тематики, его читательскую аудиторию составляли в основном коллеги и студенты психологических факультетов.

Три с половиной часа пролетели незаметно, ни одно из надуманных Мариной негативных ожидания не оправдалось, никто не шептался у нее за спиной, никто не выказал ей ни тени пренебрежения или враждебности, не сделал в ее адрес ни одного саркастического замечания. Она привыкла ожидать от людей подлости или беспардонности, она умела этому противостоять, а вот простое непринужденное приятное общение ее обескураживало. И радовало одновременно. Такое вроде бы простое и доступное удовольствие – общение. Только теперь эта роскошь сделалась ей доступной в таком качестве.

Лекс и мистер Барроузз большую часть вечера обсуждали лошадей и техники верховой езды, причем оба практически в этом не разбирались, чем веселили нескольких присоединившихся к их компании литераторов, знавших о лошадях многим больше.

Майлз представил Марине своего знакомого преподавателя русского языка, который выступил экспертом при оценке английского перевода и русскоязычного варианта ее книги. Джеймс Уолден блестяще владел русским языком, говорил практически без акцента и в отличие от Марины знал и любил русскую классическую литературу.

– Вы вгоняете меня в краску, – призналась она, когда он в очередной раз упомянул о «русском наследии, которое прослеживается в архетипических образах героев многих современных русских авторов», – Мое знание классической литературы явно недостаточно, чтобы судить о подобных тенденциях.

– Какие же писатели оказывали влияние на вас? – тут же спросил он, довольный, что разговор так быстро подошел к интересующей его теме.

По словам Майлза знаток классической русской литературы не нашел «признаков русскости» в ее книге.

– Толкиен, Роджер Желязны, Урсула ле Гуин, Борис Акунин и Виктор Пелевин и да, Джоан Ролинг, как же без нее.

Уолден выглядел озадаченным и смущенным. На помощь ему пришел Майлз.

– Миссис Лайерд не изучала литературу специально и, насколько я знаю, не задумывалась до недавнего времени о том, чтобы стать писателем.

– Я автор, писавший в стол много лет, для души, сейчас пришло время издать написанное.

– Как вы поняли, что время пришло?

– У меня появилась возможность это сделать.

– Главная героиня вашего произведения похожа на вас, – улыбнулся Уолден, – Мощь и властность под оболочкой обманчивой хрупкости. Ваша любовь к фэнтэзи – это побег от реальности, а вовсе не способ выразить себя в реальном мире, я прав?

– Может быть. Я не задумывалась об этом.

Вечером, когда Лекс зажег камин и, налив по бокалу вина, устроился на диване в гостиной, Марина вспомнила об этом разговоре и в подробностях рассказала ему.

– Эксперты думают, что мои сказки – это тоже сублимация, а мне кажется, что любое творчество – это побег от реальности и чем он успешнее, тем интереснее и не банальнее продукт творческого самовыражения.

– Ты путаешь теплое и мягкое, – возразил Лекс, – сублимация – это то, что можно сравнить с самовыражением. Рисовать граффити на заборе «Здесь был Вася» – самовыражение, рисовать заумную философскую белиберду, опираясь на какие-то там тенденции – это самовыражение. А когда создаешь нечто, не для того, чтобы вздрочнуть на собственную значимость, а для того, чтобы оно жило, существовало помимо тебя, чтобы было именно таким, как ты хочешь – это и есть то, что я лично могу назвать творчеством. Конечно, в это будет вложена значительная часть тебя, ты создатель и, хочешь ли ты того или нет, творишь через призму своего образа и подобия, но это не отражение твоей многоумности или осведомленности в тенденциях, это отдельный целостный и самодостаточный продукт – картина, книга, песня, да что угодно.

– Дело только в мотиве? – спросила Марина, забираясь с ногами на диван.

– Дело в душе. Есть люди создатели, а есть ремесленники. Ремеслу можно обучиться, тут главное качество, бренд пригодность изделия, востребованность, но невозможно научиться создавать. Для этого надо иметь особый вид души, которой тесно в существующей реальности и она создает альтернативную.

– Как-то много пафоса и грусти, – задумчиво глядя на пляшущие в камине язычки пламени, обронила Марина, – У Ирвина Ялома во всех книгах прослеживается мысль, что самый глубинный страх любого человека в том, что однажды он умрет. Отчасти я с этим согласна, люди ищут смысл жизни, пытаясь оправдать свое нежелание умирать. А ведь все умирают, каждый день приближает к смерти любое живое существо. Люди рожают детей, пытаясь продолжиться в них, обращаются к религиям, в надежде, что смерть это не конец, пытаются создать нечто, что обессмертит их в поколениях потомков, будь то философский трактат или архитектурный монумент. Пример Ницше, Хеопса, Эйнштейна, Фрейда, Бетховена и многих других вдохновляет.

– Ты думаешь, глухой Бетховен или страдающий жуткой мигренью Ницше жаждали бессмертия? – спросил Лекс, обнимая ее за плечи, – В этом можно усомниться. Они могли не помышлять о собственном бессмертии, может, они бежали от своей неблагоприятной реальности в свое творчество. Творчество могло примирить их с жизнью, они в нем прятались, а итог – их творения бессмертны, потому как создатели вложили в них душу, наделили в полном смысле своей жизнью, потому как не хотели проживать свою реальную жизнь в данном времени и обстоятельствах.

– То есть творчество бережет от самоубийства? – Марина отхлебнула вина и посмотрела сквозь тонкий хрусталь бокала на огонь – вино отливало золотым янтарным блеском, словно кусочек солнца, подрагивая, таял в бокале.

– Кого-то точно бережет, – согласился Лекс, – зависит от масштаба неудовлетворенности качеством жизни.

– Знания умножают печаль.

Лекс кивнул и поднес бокал к ее бокалу.

– За это выпьем.

– Давай лучше за любовь, – улыбнулась Марина, – любовь бережет от самоубийства с не меньшей эффективностью.

– Давай.

Бокалы отозвались тихим мелодичным звоном, отблески веселых огоньков заиграли в вине с новой силой.

Марина поймала себя на странном ощущении – она абсолютно счастлива и если завтра не взойдет солнце, это не будет иметь принципиального значения.

«Любовь не бережет от смерти, она делает ее неважной» – заключила она про себя.

Суббота не задалась с утра

Марина решила пожарить блинчики к завтраку, но Богард перевернул чашку приготовленной опары, пока лез через стол на подоконник. Вдобавок Лекс, собираясь в кондитерскую за круассанами, обнаружил у двери недоеденного мыша и так впечатлился находкой, что следующий час провел в погребе и кладовке с ультрафиолетовым фонарем, пытаясь отыскать следы мышиного пребывания. Получалось одно из двух – либо шальная мышь забежала с улицы и лишилась половины тушки, либо у двери презент оставил другой кот, потому как Богард дальше порога не выходил. Вторую половину мышки найти не удалось.

– Зачем ему жрать эту дрянь? – передернувшись от отвращения, спросил Лекс, закончив, наконец, свои дедуктивные изыскания на предмет возникновения мышиной половины на пороге дома.

– Он кот, ему это не вредно, – усмехнулась Марина, дожаривая вторую порцию блинов, – Хватит о мышах, у нас их нет, кушай лучше блинчик.

Богард невозмутимо возлежал на подоконнике, ожидая своей порции блина. Лекс приготовил ему кушанье, порвав блин на кусочки и полив сверху молоком, и только после этого сам приступил к завтраку. Наглый кот даже не встал, пододвинулся ближе к поставленному перед его мордой блюдечку, и зачавкал, уплетая любимое лакомство.

– Как трехногий кот может поймать мышь? – не унимался Лекс, с удовольствием налегая на намазанные конфитюром блины.

У Марины от воспоминаний о мышиных останках портился аппетит.

– Кончай, а! Я может, тоже есть хочу, – поморщилась она, слегка толкнув его в плечо.

– Кончать? – ухмыльнулся Лекс, – Блины не настолько афродизиаки, чтобы прямо тут и прямо сейчас…

Марину разобрал смех.

День выдался солнечный и теплый. Если бы не презентация Лекса, они поехали бы за город, катались бы на лошадях, возможно, зашли в гости к Маргарет или встретились бы с Дженнифер и Джаредом в пабе. Обидно было тратить такой погожий день на формальную рутину и неприятных людей.

На презентацию отправились сразу после салона, где Марине сделали макияж и уложили волосы. Лекс нервничал и пытался это скрыть под маской сосредоточенности. Мероприятие должно было проходить в большом конференц-зале в офисе компании Лайердов. Там их уже ждал Макгрегор и Маркус Донован, знакомые Марине по поездке в Марокко. Макгрегор выглядел совершенно иначе, чем в Африке – на нем прекрасно сидел дорогой деловой костюм, аккуратно подстриженная борода казалась ухоженной, а он явно чувствовал себя так же естественно в этом образе как в рваных джинсах и гавайской рубашке посреди пустыни.

– Прекрасно выглядишь, – заметил он, едва Марина успела поздороваться с ним, – женственно и изысканно.

– Я вас оставлю, – Лекс хлопнул Макгрегора по плечу и удалился раздавать последние распоряжения перед демонстрационным показом.

– Рада тебя видеть, – улыбнулась Марина, – ты тоже отлично выглядишь.

– Я напоминаю вам о дрифт пати в конце лета. Я на вас рассчитываю, – Макгрегор снял с подноса проходящего мимо официанта два бокала с безалкогольным «Мохито», отдал один ей, – обещаю, будет весело.

– Верю и в свою очередь обещаю приехать, если не помешают обстоятельства непреодолимой силы.

Среди гостей мелькнула белокурая голова Элизабет Тейлор. Демид и Катарина так же были тут.

Свет погас, зажглись демонстрационные экраны. Голоса затихли, остался только голос Лекса за кадром, рассказывающий о своем архитектурном детище. Марина видела все это много раз и на экране ноутбука и на экране телевизора, видела частями и от начала до конца, но у нее все же захватило дух. Лекс продумал все, каждая деталь, каждая беседка, фонарь и перила лестниц представляли собой единую концепцию – романтика, эстетика, уединенность. Макгрегор не скрывал своего восхищения, как и многие другие. Когда экраны вновь погасли, раздались аплодисменты.

– Это блестяще! – признался Макгрегор, – Я хочу увидеть все это в цифрах! – с этими словами он двинулся к столу с презентационными материалами.

Марина огляделась по сторонам в поисках Лекса. Его нигде не было. Элизабет разговаривала по телефону, очевидно, уже зная о том, как она обманулась с покупкой участка в Болгарии. Катарина и Демид куда-то пропали. Видимо, где-то наверху в кабинетах шли ожесточенные дебаты. Марину это не касалось, но оставаться в стороне она не могла.

Марина покинула конференц-зал и направилась к лифту. Мимо прошли две шикарно одетые женщины средних лет, у каждой в руках была пухлая папка с распечатанными презентационными материалами из тех, какие мог взять любой желающий изучить подробности проекта.

– Ты знаешь, что младший Лайерд женился? – спросила одна.

– Я слышала об этом. Говорят, она молода и нетребовательна, ездит везде с ним, образования нет, профессии нет, социальные навыки крайне ограничены. К тому же она откуда-то из Восточной Европы, – улыбаясь, отрапортовала другая.

– Кто тебе это сказал? Она писательница, вчера я купила ее книгу и книга весьма недурна.

Марина нажала на кнопку вызова лифта, женщины вошли в кабинет для переговоров, видимо, чтобы изучить проект в тишине и покое.

«Элизабет – болтушка» – фыркнула она про себя.

Лифт никуда не торопился, вальяжно курсируя между третьим и четвертым этажами, именно там располагались кабинеты руководства и ключевых сотрудников. Когда же он, наконец, подъехал и двери открылись, Марина оказалась лицом к лицу с Катариной Лайерд.

– Добрый вечер, – как можно дружелюбнее поздоровалась девушка.

Катарина не сумела скрыть досады, губы замедлились разъехаться в дежурной улыбке, а со лба забыло сползти напряжение.

– Рада вас видеть, Алекс сейчас спустится, ему нужно кое-что обсудить с финансовым директором и своим отцом. Составите мне компанию? Мне бы очень хотелось поговорить с вами.

Марина улыбнулась и кивнула. Катарина открыла дверь ближайшей переговорной – уютного кабинета, где кроме овального стола и нескольких удобных стульев не было мебели. На стене красовалась большая телевизионная панель, на широких подоконниках пышно цвели бело-голубые и розово-фиолетовые орхидеи, окна вопреки офисным традициям занавешивали не жалюзи, а белая прозрачная органза, не скрывающая живущую на подоконнике цветочную роскошь.

– Мне понравилась ваша книга, должна признаться, я поражена, – Катарина закрыла дверь и присела за стол.

Марина последовала ее примеру.

– Как автору мне приятно это слышать. Чудесные цветы…

– Это гордость нашего офис менеджера, – на этот раз совершенно искренне улыбнулась Катарина, – она волшебница, прирожденный цветовод.