Текст книги "Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»"

Как раз когда я готовился к выборам, посол Германии в Греции пригласил меня в уродливое укрепленное посольство Федеративной Республики, в двух шагах от столь же уродливой миссии Великобритании и поблизости от изящных неоклассических особняков, где обитали посольства Италии, Франции и Египта. Высокий и долговязый немецкий дипломат встретил меня весьма радушно, а наша встреча затянулась. Паппас предупреждал, что посол явно дал Алексису понять – мол, он недоволен моим потенциальным назначением на пост министра финансов. Если и так, мне этого недовольства не показали. Наоборот, меня всячески привечали.

Я нашел посла умным человеком, приятным в общении, пусть он буквально осыпал меня соображениями о том, что мы должны и чего не должны делать, если хотим выиграть выборы. Более двух часов подряд он готовил меня к предстоящему назначению посредством отрепетированных заранее и всеохватных вопросов и рассуждений по экономической повестке Греции, от долга и налогообложения до банков, рыночных реформ, приватизации и рынка рабочей силы. Посол четко знал свое дело и не скрывал позицию своего правительства: в глазах Берлина Греция давно лишилась суверенитета, к ее правительству будут относиться как к просителям. Но также он продемонстрировал толику сочувствия Германии к греческой катастрофе и намекнул на готовность к компромиссу, что выдало его симпатию к СДПГ (Социал-демократической партии Германии).

В тот же день Паппас передал мне записку с рядом советов о первых шагах на посту после выборов – от Йорга Асмуссена, сравнительно молодого человека, обладавшего некоторым влиянием в СДПГ. Асмуссен начинал свою политическую карьеру в министерстве финансов при Вольфганге Шойбле в бурном 2008 году, когда у власти находилась коалиция христианских демократов и СДПГ. Он сыграл важную роль в спасении немецких банков, и это обстоятельство обеспечило ему почести – и место в первом ряду, с которого он наблюдал за процессом низвержения Греции в долговую кабалу. За заслуги перед министерством финансов он удостоился, кроме того, поста в правлении Европейского центрального банка; такая должность чрезвычайно много значила для молодого человека с коротким послужным списком в банковской сфере. В 2013 году, когда пребывание в ЕЦБ закончилось, Асмуссен вернулся в Берлин в качестве младшего министра труда и получил важное поручение – ввести в Германии минимальную заработную плату, впервые в истории; эту крупную реформу канцлер Меркель согласовала с партнерами по коалиции из СДПГ, тем самым вызвав раздражение своих однопартийцев.

Едва услышав о записке Асмуссена в наш адрес, я навострил уши. Он намного превысил свои официальные полномочия, но я ожидал, что этого человека «Тройка» использует в качестве «первопроходца», чтобы наладить первый контакт между ними и нами. Асмуссен выглядел идеальным кандидатом: социал-демократ, работавший в тесном сотрудничестве с экономическим архиконсерватором Вольфгангом Шойбле в период краха немецких банков, человек, стоявший у руля ЕЦБ в 2012 году, когда «Грексит» казался неотвратимой реальностью, а Марио Драги еще не топнул ногой, призывая канцлера Меркель отступить, и один из той горстки людей, которые разрабатывали для ЕЦБ «план Z» – схему, по которой Грецию предполагалось исключить из еврозоны с минимальными потерями для других государств Европы. Но я никак не ожидал того, что Асмуссен придет к нам не один. Выяснилось, что он написал нам, дабы познакомить нас с другим функционером, чье положение было еще весомее, – с Томасом Визером.

Я знал об официальном статусе Визера в бюрократии ЕС. Будучи президентом рабочей группы в составе Еврогруппы, он возглавлял «кабинет» заместителей, чья работа заключалась в подготовке заседаний Еврогруппы – форума, на котором министры финансов соответствующих стран принимают все ключевые решения. Номинально Томас Визер был заместителем Йеруна Дейсселблума, министра финансов Нидерландов и президента Еврогруппы. Тогда я этого не знал (и лишь позже сообразил), что на самом деле он был самым влиятельным человеком в Брюсселе, гораздо более значимым, нежели Жан-Клод Юнкер, председатель Европейской комиссии, Пьер Московичи[130]130
  Также встречается написание «Московиси» (по французскому образцу); при этом фамилия отца еврокомиссара, известного французского психолога, традиционно передается по-русски как «Московичи».


[Закрыть], комиссар по экономическим и финансовым вопросам (министр финансов ЕК), или даже, порой, чем сам Дейсселблум. Иногда казалось, что Визер, скажем так, руководит всем шоу.

В записке Асмуссен выставлял себя этаким сочувствующим левым и потенциальным союзником нашего нового правительства, который желает нам успеха. С этой целью он просил нас доверять Визеру, австрийскому социал-демократу, которого характеризовал как «друга», «надежного человека, заслуживающего доверия» и «ключевую фигуру брюссельского механизма». Кроме того, Асмуссен предполагал, что Визер поможет нам выиграть время, необходимое для проведения переговоров Греции с ЕС. По словам Асмуссена, Визер высказывался в пользу «продления программы» с целью «обеспечения поступательного движения Греции и предоставления своего рода гарантий» на срок проведения всесторонних переговоров. Возможно, говорилось в записке, «экономической команде следует связаться с ним вскоре после выборов». Завершалась записка Асмуссена словами: «Если я могу быть полезен чем-то еще, просто дайте знать».

Звучало обнадеживающе. Предыдущее правительство в Афинах не сумело согласовать продление с «Тройкой», срок программы истекал через месяц после выборов, и эта дата виделась, скорее, гильотиной, которая отрубит нам головы, а не залогом заключения нового соглашения. Мы, разумеется, были бы рады продлить программу. А если Визер и Асмуссен готовы тут помочь, это же великолепно. Но настолько ли все замечательно?

К записке Асмуссена прилагался неподписанный «черновик», как на бюрократическом жаргоне именуют неофициальные документы, распространяемые для облегчения переговоров и ни к чему не обязывающие; текст «черновика» составил Визер, и начинался документ с констатации совершенно очевидного, а именно, того факта, что нашему правительству предстоит «столкнуться с острой проблемой дефицита ликвидности»[131]131
  Только в марте требовалось 1,1 млрд евро для погашения четырех выплат по обязательствам перед МВФ.


[Закрыть]. Далее следовало сухое заявление о том, что нам не стоит ожидать перечисления средств, которые ЕЦБ задолжал Греции (около 1,9 миллиарда евро прибыли по нашим облигациям, каковые центробанк согласился вернуть), а также каких-либо кредитов, одобренных предыдущим правительством и необходимых Греции для погашения (реального или мнимого) своих долгов[132]132
  Визер сказал дословно следующее: «Исходя из текущих прогнозов движения денежных средств, которые не предполагают дальнейшего выделения финансов ни МВФ, ни ЕФФС, и без перечисления прибыли от Европейского центрального банка за греческие облигации на его балансе…» Именно ЕФФС финансировал второй «спасительный» кредит, выделенный Греции в 2012 году. Что касается прибыли ЕЦБ по греческим облигациям, она возникла вот откуда: в 2010–2011 годах ЕЦБ выкупил эти облигации у французских и немецких банков по цене менее 70 % от их номинальной стоимости, а их рыночная цена в тот момент составляла около 10 % от номинальной стоимости (см. примечание к главе 3). Тем самым ЕЦБ стимулировал североевропейские банки, замаскировав свою поддержку под шаг, призванный помочь Греции – то бишь под очередное проявление мнимой солидарности с Грецией. Всякий раз, когда подходил срок погашения этих облигаций, обанкротившемуся греческому государству приходилось занимать у европейских налогоплательщиков (через ЕФФС), чтобы произвести выплаты – по номинальной стоимости обязательств – в адрес ЕЦБ, который теперь владел этими облигациями. Иными словами, ЕЦБ получал немалую прибыль за счет обанкротившегося греческого государства и европейских налогоплательщиков. В 2012 году Еврогруппа приняла решение, что некоторая часть прибыли подлежит перечислению в бюджет Греции; данное решение объяснялось вовсе не тем, что Еврогруппа осознала свои ошибки – нет, оно было продиктовано желанием спрятать от европейских налогоплательщиков ту колоссальную сумму, которую предстояло выдать Афинам в качестве кредита, чтобы прикрыть собственное неразумие. Если коротко, смысл заявления Визера был таков: вы не получите ни гроша из тех сумм, о предоставлении которых мы договорились с предыдущим правительством; вы даже не получите ни гроша из прибыли ЕЦБ по греческим облигациям – то есть из ваших денег, которые мы частично согласились вам вернуть. Но от вас ждут, что вы своевременно и полностью произведете все выплаты, которые одобрило предыдущее правительство.


[Закрыть]. При этом Визер ясно давал понять, что «Тройка» по-прежнему ожидает от нас выполнения долговых обязательств перед ЕС[133]133
  Отмечу, что выплаты Афин «Тройке» и выплаты «Тройки» Афинам скрупулезно оговаривались в условиях второго кредитного соглашения, где содержался точный хронометраж.


[Закрыть]. Неизбежный крах греческого правительства, которым обернется такой шаг, приведет к «проблемам с ликвидностью» и неизбежно вызовет «напряженность на рынках». Если коротко, мы будем давить на вас так сильно и так публично, что инвесторы покинут Грецию, вкладчики понесутся забирать деньги из банков, и ваше правительство падет. Таков был кнут.

За кнутом Визер посулил морковку: «Тройка» может согласиться на продление второй программы кредитования и предоставить нам отсрочку от гильотины до 28 февраля 2015 года, а еще может повысить максимальную, устанавливаемую ЕЦБ стоимость краткосрочных казначейских обязательств (ГКО), которые нам разрешили выпускать для быстрого кредитования – по сути, это был наш карточный лимит, – чтобы мы могли располагать некоторыми дополнительными средствами и расплатиться с МВФ в марте. Но все будет зависеть от нашего «разумного и конструктивного» подхода к диалогу с «Тройкой»[134]134
  Цитируя Визера: «Чтобы избежать дефолта Греции по долговым обязательствам, необходимо добиваться дальнейшего продления нынешней программы… искать способы восполнения дефицита финансирования, наподобие тех, что уже использовались в разгар кризиса в августе 2012 года, например провести дополнительную эмиссию ГКО, [но этот шаг] требует одобрения «Тройки», которое возможно получить только в контексте сотрудничества со стороны нового правительства». ГКО, на которые ссылался Визер, представляли собой краткосрочные казначейские векселя со сроком погашения, обычно составлявшим три месяца. Поскольку срок погашения этих ГКО был настолько мал, они считались безопасными и привлекали инвесторов низкими процентными ставками. А поскольку такие бумаги безопасны и ликвидны, центральные банки легко принимают их в качестве залога в обмен на кредиты, поэтому коммерческие банки, как правило, покупают такие ГКО, обменивают в центробанке на наличные деньги и получают проценты от государства. Проблема возникает, когда у государства нет другого способа заимствования, кроме ГКО. Чтобы предотвратить выпуск слишком большого количества подобных облигаций (что неминуемо скажется на их обеспеченности и сделает их менее приемлемыми в качестве залога перед центральными банками), ЕЦБ устанавливает пределы на объем непогашенных долгов по ГКО для правительства в любой момент времени. В случае с Грецией этот предел равнялся 615 миллиардам евро. Но летом 2012 года, когда правительство Самараса пришло к власти, ЕЦБ увеличил лимит до 618,3 миллиарда евро. Причина заключалась в корысти: в августе 2012 года греческому правительству предстояло погасить государственные облигации на балансе ЕЦБ. У Афин не было необходимых средств, и ЕЦБ позволил Греции выпустить дополнительно ГКО на сумму 63,3 миллиарда евро, чтобы Афины могли погасить указанный долг. Визер также сообщил нам, что мы должны продлить соглашение до 10 февраля, так как далее документ подлежит одобрению парламентами других стран, а крайний срок одобрения – 28 февраля.


[Закрыть].

Суть попросту нельзя было бы выразить яснее: нас и дальше будут финансово обескровливать до тех пор, пока мы не согласимся участвовать в извращенном ритуале продления программы и притворяться, что нас избрали, чтобы ее завершить[135]135
  См. Varoufakis, 2016, p. 160–1.


[Закрыть]. Прочитав записку, я проинформировал Алексиса и Паппаса о ситуации: как мы и ожидали, «Тройка» принялась реализовывать план по нашему удушению. Я воспользовался этой возможностью, чтобы подтвердить прежние договоренности: мы должны добиваться продления действия программы после 28 февраля, как и предлагает Визер, дабы выиграть время для переговоров, но только при условии, что будем готовы объявить дефолт по обязательствам, если еврочиновники откажутся вести такие переговоры по новому соглашению добросовестно. Алексис и Паппас подтвердили, что договоренность остается в силе.

Тогда я сел и написал наш общий ответ Визеру. Выразив признательность за обращение и подчеркнув готовность к сотрудничеству, я указал на два важных фактора. Во-первых: что касается прибыли, причитающейся Греции по облигациям, – прибыли, которой, по словам Визера, нам не стоило ждать от «Тройки». «Категорический отказ возвращать Греции ее собственные деньги, – писал я, – оправдать будет тяжело, пусть даже предыдущие греческие правительства давали согласие на подобные вольности. Мы убеждены, что эти средства должны быть немедленно разблокированы ЕЦБ. Тем самым финансирование государства будет обеспечено, с использованием собственных законных активов Греции, вплоть до конца марта».

Мое второе замечание относилось к тонко завуалированной в записке Визера угрозе по поводу «рыночной напряженности», которая, по существу, вторила зажигательному заявлению Стурнараса от 15 декабря[136]136
  См. главу 4.


[Закрыть].

Ожидание потенциального тупика действительно порождает неопределенность, которая, в свою очередь, чревата проблемами с ликвидностью. Но что провоцирует упомянутое ожидание неизбежного тупика? Его провоцируют громкие заявления официальных лиц ЕС и ЕЦБ о том, что в течение нескольких дней после своего избрания новое греческое правительство должно подписать соглашение, за пересмотр которого оно выступало в ходе предвыборной кампании.

Демократическая Европа должна предоставить Греции финансовое пространство для маневра, позволить новому правительству страны выдвинуть предложения, которые лягут в основу справедливого и жизнеспособного соглашения. Отказ предоставить новому греческому правительству данное финансовое пространство приведет к проблемам с ликвидностью. Выдавать впоследствии эти проблемы с ликвидностью за необходимые ограничения оборота значит отрицать ответственность ЕЦБ и ЕС за их возникновение.

Письмо я отправил как раз перед тем, как мы с Данаей поехали на очередной митинг. Она спросила меня, над чем я работал.

– Над прекрасной новой дружбой, – ответил я.

За две ночи до открытия избирательных участков 25 января 2015 года мои друзья из СИРИЗА обсуждали только масштабы нашей грядущей победы и спорили, обеспечит ли она нам абсолютное большинство в парламенте. Меня же заботило иное.

Тремя днями ранее Гленн отправил мне по электронной почте подтверждение – дескать, петля затягивается. С 15 декабря, когда Стурнарас ускорил «банковскую лихорадку», затеянную премьер-министром Самарасом, вкладчики вывели из греческих банков 9,3 миллиарда евро, а уровень изъятия достиг 1 миллиарда евро в день. К моменту выборов 11 миллиардов евро вполне могли оказаться за границей или под матрацами[137]137
  Было изъято 6,7 % от общего объема депозитов, в результате чего сумма на счетах сократились до 152 миллиардов евро; в целом это соответствовало предыдущему минимуму июня 2012 года, когда аналогичная паника привела к уменьшению данного объема до 150,5 миллиарда евро.


[Закрыть]. Чтобы выдать такое количество денег, банкам пришлось увеличить свою зависимость от ЕЦБ на сумму в размере более 60 миллиардов евро. Угроза Марио Драги закрыть греческие банки обеспечивала именно те условия, которые ему требовались для ее осуществления[138]138
  Другого оправдания этому не было. Греческие банки беспокоились ничуть не сильнее, чем, скажем, итальянские. Всего несколько месяцев назад сам ЕЦБ фактически дал понять, что греческие банки прошли стресс-тесты, которым он их подвергал. Какой контраст с кипрскими банками в 2013 году или с ирландскими банками в 2009 году, которые все по-настоящему провалили тесты!


[Закрыть].

В преддверии дня голосования единственным будущим коллегой по правительству, с которым мне удалось поделиться своими опасениями, оказался Спирос Сагиас. Мы с Данаей навестили его квартиру в афинском пригороде на побережье (в этом пригороде я, собственно, вырос). Подивившись охранникам вокруг многоквартирного жилого дома, мы поднялись на лифте в просторный пентхаус, украшенный несколькими хорошо подобранными произведениями современного греческого искусства; сверху открывался чудесный вид на марину. Сагиас, пухлый мужчина средних лет, низким, утробным голосом, обертоны которого успокаивали, извинился за то, что принимает нас дома. Всему виной жаркая погода и нелады с сердцем, объяснил он. Хворь нисколько не притупила его интеллект и не мешала ему демонстрировать свою проницательность.

Он был не политиком, а, как сам шутливо представился, системообразующим юристом (на политическом жаргоне «системообразующими» после 2008 года стали называть банки, слишком крупные, чтобы допускать их банкротство). Пожалуй, не было такой крупномасштабной сделки частного капитала и государственного сектора, в которую не был бы вовлечен Сагиас и его преуспевавшая контора: приватизация, масштабные строительные проекты, слияния и поглощения – он занимался всем. До недавнего времени он даже оказывал юридическую поддержку «Коско», китайскому конгломерату, который приобрел часть порта Пирей и желал присвоить все остальное (СИРИЗА была категорически против этой приватизации). Когда Паппас сообщил мне, что Сагиаса хотят назначить секретарем нашего кабинета министров, я одновременно удивился и обрадовался; по крайней мере, у нас в команде будет «орел от юриспруденции», консультант, знающий, как составлять законы, и осведомленный обо всех секретах ancien regime[139]139
  Старый режим (фр.), в переносном значении – предыдущая власть.


[Закрыть].

Сагиас сразу взял быка за рога и заговорил именно о том, что меня беспокоило, – он захотел уточнить, каким конкретно образом ЕЦБ намерен нас задушить. Во-первых, ответил я, Драги прервет поток прямых поступлений средств ЕЦБ в наши банки, перенаправит средства в центральный банк Греции Стурнарасу, чтобы тот выдавал более дорогие краткосрочные кредиты (это так называемая программа экстренной помощи, или механизм ELA, косвенно финансируемый ЕЦБ). Далее, на втором этапе, правление ЕЦБ запретит Стурнарасу оказывать любую дополнительную экстренную помощь банкам; деньги закончатся, вкладчики начнут бунтовать, а банки закроются. К 21 января 2015 года, продолжал я, два из четырех системообразующих банков Греции уже обратились к Стурнарасу за помощью. «Декорации готовы, – подытожил я. – Теперь все просто ждут, когда мы выйдем на сцену»[140]140
  В своем электроном письме от 21 января 2015 года Гленн добавил:
  Решение ЕЦБ также должно обсуждаться сегодня после заявок на экстренное финансирование от «Евробанка» и «Альфабанка», а также, предположительно, еще двух других. Я бы допустил, что выделение помощи состоится наверняка, учитывая эскалацию событий еще до того, как облигации этих банков утратили пригодность в качестве залога по финансированию ЕЦБ в конце февраля. Данный отток ликвидности проявляется также в предельных ставках по депозитам в швейцарских франках и в потенциальной потребности правительства продолжать привлечение внимания инвесторов к краткосрочным казначейским векселям. Между тем «Нью-Йорк таймс» вчера воспроизвела ваш комментарий по поводу того, что программа количественного смягчения ЕЦБ сама по себе не решит проблем с греческой ликвидностью, а заодно повторила ваш призыв к ЕЦБ не исключать Грецию из программы покупки облигаций.


[Закрыть].

Затем я изложил ключевые моменты нашей стратегии сдерживания и суть договоренностей с Алексисом, Паппасом и Драгасакисом, опираясь на которые я согласился возглавить министерство финансов. Сагиас одобрил этот план.

– А вас что привело в правительство? – спросил я. – По вашей карьере трудно было предвидеть такой шаг.

– Я поступаю так потому, что верю в Алексиса, – сказал он. И добавил, что в молодости симпатизировал левым. Даже очутившись в самом сердце истеблишмента, смазывая, так сказать, винтики системы, в глубине души он всегда поддерживал эту романтическую связь с левыми. – Когда я познакомился с Алексисом, меня как громом ударило: мне захотелось предоставить свой опыт в его распоряжение. Я пришел в правительство не ради СИРИЗА. Я пришел защищать Алексиса. Ему наверняка понадобится защита. И вам тоже, Янис. Не обманывайте себя: все вокруг станут совать вам палки в колеса, буквально все, от прогоревших банкиров до Драгасакиса и прочих членов СИРИЗА. Вас ждет непростое испытание.

Так и выяснилось, что я не единственный, кого одолевает страх накануне нашего прихода во власть.

Я решил, что Сагиас мне нравится. Да, он запятнал себя многими десятилетиями контактов с олигархией, но не собирался скрывать свое прошлое. Лично мне всегда было проще доверять людям, которые прежде работали на истеблишмент, чем молодым фанатикам, которые тяготеют к духовному перерождению и к превращению в верных слуг того самого истеблишмента. Искренность Сагиаса, откровенность, с которой он перечислил причины своего выбора, предупреждения насчет Драгасакиса и активистов СИРИЗА, а также картины на стенах его квартиры – все это побуждало меня ощущать, что мы с ним заодно.

Тем не менее, когда мы собрались уходить, он признался, что еще раздумывает.

– Я до конца не уверен, что приму эту должность, – сказал он мне.

– Прочь сомнения! – воскликнул я. – Это же как 28 октября! – Я подразумевал день 1940 года, когда греческое правительство отвергло ультиматум Муссолини о сдаче. – Нельзя оставаться в стороне.

– Я подумаю, – ответил он таким тоном, что я поверил в его готовность согласиться.

Когда мы вернулись домой, пришло письмо от Джейми, который спрашивал, какова, насколько мне известно, программа действий.

Я написал ему в ответ:

«Не подавиться первым криком при рождении по милости «Тройки» и местных банкиров».

С помощью Гленна я подсчитал, что в одном только 2015 году греческому государству понадобится 42,4 миллиарда евро, чтобы возвратить свои долги (без процентов); это 24 % национального дохода. Даже если «Тройка» перечислит нам все деньги по второму кредитному договору, нам не будет хватать 12 миллиардов евро. Для страны, лишенной возможности заимствований у частных инвесторов, страны с пустой казной и нищим населением необходимость погашения этого долга означала одно: придется выскребать до дна резерв пенсионных фондов, муниципалитетов, больниц и коммунальных служб, одновременно идя на поклон к «Тройке» и выпрашивая новые подачки, с обязательством выжать последнее из наших пенсионеров, муниципалитетов, больниц и коммунальных служб, дабы вернуть эти средства кредиторам. Разве что лоботомия могла убедить меня в том, что подобное – в интересах нашего народа.

В день голосования люди подходили ко мне на улице, хлопали по плечу и заставляли обещать, что я не откажусь от предвыборных лозунгов. Мы поддерживаем вас, но не вздумайте повернуться к нам спиной; если вы так сделаете, мы вас уничтожим. Таково было общее настроение.

Пока Алексис строил планы по составу своего кабинета, я пытался сократить число наших потенциальных врагов. Гленн предложил мне привлечь на нашу сторону ряд частных финансовых воротил. Он назвал две причины такого шага: во-первых, им причиталась весьма малая толика греческого долга, поскольку этим кредиторам почти все оплатили за счет «спасительного» кредита (фактически частным лицам теперь принадлежало всего 15 % государственного долга); во-вторых, эти люди разбирались в арифметике и явно соглашались с основными моими аргументами. Почему бы не попробовать посотрудничать с этими богатыми и могущественными людьми, обладающими хорошими связями? Зачем вступать с ними в конфронтацию? Гленн посоветовал сделать, так сказать, шаг навстречу, заявить, что мы не видим ни малейшей необходимости проводить какую-либо дальнейшую реструктуризацию той части греческого государственного долга, которая находится в руках частных инвесторов. Поразмыслив, я кое-что поправил в этом тексте – сказал не просто, что мы не видим необходимости, но что мы категорически против подобных действий.

Между тем, насладившись короткой паузой на размышления, я был вынужден присоединиться к дискуссиям о составе правительства. Если мы не получим рабочего большинства, придется создавать правящую коалицию. Но кто окажется нашими партнерами? Если исключить партии, которые правили страной до сих пор и обрекли Грецию на кабалу, оставались только коммунисты – их коалиция нисколько не интересовала – и, конечно, фашисты из «Золотой зари», а также еще два варианта.

Первым виделась либерально-социалистическая центристская партия «Река» (Το Ποτάμι) во главе с журналистом, с которым мы с Данаей поддерживали дружеские отношения и для новостного сайта которого я написал сотни статей. Словом, с персональной точки зрения это была самая подходящая партия; ее ключевыми фигурами являлись люди, которых я знал и с которыми хорошо ладил. Но имелась одна серьезная загвоздка: они целиком и полностью поддерживали действия «Тройки».

Договаривайтесь настолько жестко, насколько вам угодно, скажут они мне, но даже не смейте задумываться о том, чтобы прервать сотрудничество с ЕС. А я им отвечу, что нет смысла входить в переговорную, если ты не готов ее покинуть… Нет, коалиция с «Рекой» представлялась стратегическим самоубийством и была, по сути, бессмысленной. «Тройка» будет знать, что в тот момент, когда они дадут отмашку на закрытие банков, «Река» порвет с нами, а меня осудят в парламенте за то, что я спровоцировал разрыв с кредиторами.

Впрочем, руководство СИРИЗА и Алексис, в частности, уже определились с выбором. Я сознавал их правоту, однако сама идея такой коалиции вызывала у меня тошноту. Алексис заключил сделку с Паносом Камменосом, лидером «Независимых греков». Основатель партии занимал пост младшего министра от «Новой демократии» в предыдущих правительствах, но в 2011 году, воздам ему должное, проголосовал против технократической коалиции во главе с бывшим вице-президентом ЕЦБ (миссия этой администрации заключалась в продавливании через парламент второго «спасительного» кредита). Изгнанный из «Новой демократии» за свой поступок, Камменос вместе с несколькими другими перебежчиками основал партию «Независимые греки». Не побоюсь отметить, что созданная ими партия могла родиться только в охваченном тоской и безумием Подкормистане. Она яростно сопротивлялась всякому кредитованию и в этом отношении стояла левее социалистов из ПАСОК, «Реки» и консерваторов «Новой демократии», но в области социальной политики и в сфере международных отношений занимала ультраправые позиции, декларируя национализм, тонко завуалированный расизм, интенсивный сексизм и гомофобию.

Как будто этого было недостаточно, Камменос имел привычку обвинять политиков, которые ему не нравились, во множестве грехов без всяких оснований – поневоле вспоминаются антисемитские теории заговора, где мелкие истины нагромождаются ради сотворения большой лжи. Вряд ли он проникся ко мне добрыми чувствами, когда я, в ответ на обвинения в адрес Георгиоса Папандреу и его семьи, дал показания на успешных слушаниях по их иску о клевете против него[141]141
  Если коротко, Камменос утверждал, что Георгиос Папандреу обанкротил Грецию ради обогащения – собственного и своей семьи. Каким образом? Его младший брат Андреас (мой друг и коллега) покупал кредитные дефолтные свопы (КДС) греческого «Постбанка», деривативы, которые подлежали оплате в случае дефолта греческого правительства. (Сам Камменос называл цифру в десятки миллиардов евро.) Я сообщил, что: фактические выплаты по указанным КДС были сравнительно незначительными; Андреас, пожелай он устроить этакий заговор, никогда не стал бы покупать деривативы у греческого «Постбанка», обратился бы напрямую к трейдерам Уолл-стрит или лондонского Сити; «преступление» премьер-министра Папандреу состояло не в том, что он обанкротил Грецию ради обогащения, а в том, что он отказывался признавать банкротство греческого государства.


[Закрыть]. Мысль о работе в составе кабинета, где будет числиться и Камменос, не доставляла никакого удовольствия.

Алексис объяснил свое решение о коалиции с Камменосом просто и лаконично. Нам пришлось выбирать, сказал он. Можно было быстро и безболезненно сформировать коалиционное правительство с «Независимыми греками», а Камменоса назначить министром обороны при условии, что он не станет вмешиваться в какие-либо решения, касающиеся переговоров с кредиторами или социальных вопросов; в этих решениях приоритет за прогрессивной повесткой СИРИЗА. Или можно было вступить в длительные переговоры с «Рекой» и в итоге сформировать правительство, которое «Тройка» способна свергнуть в любой момент.

– Проблемой независимые не будут, – заключил Алексис.

Как показали последующие месяцы, Алексис оказался прав. Камменос и его коллеги сдержали слово и полностью поддерживали нас в ходе переговоров. Более того, когда мы с ним в первый раз встретились, Камменос вовсе не выказал враждебности. Наоборот, он обнял меня, обратился ко мне с уважительными словами и посулил безоговорочную поддержку моей стратегии. Признаюсь, что прагматическая необходимость примириться не ослабила моего отвращения к той комбинации национализма и ксенофобии, которая характеризовала идеологию наших партнеров, и к их архаической приверженности идее неразрывной связи между церковью, армией и государством. Из всех вопросов, которые иностранные журналисты задавали мне после выборов, тяжелее всего, мучительнее всего было отвечать на вопросы относительно этого непростого союза.