Текст книги "Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»"

Друзья и журналисты часто просят меня описать наихудшие подробности переговоров с кредиторами Греции. Не иметь возможности прокричать с крыши о том, что сильные и могучие говорили мне наедине, конечно, разочаровывало, но гораздо хуже было общаться с кредиторами, которые на самом деле не желали возвращать вложенные средства. Переговоры с ними и попытки их вразумить походили на переговоры о мире с генералами, преисполненными решимости продолжать войну, поскольку они твердо знают, что они сами, их сыновья и их дочери находятся в полной безопасности.

Какова была природа этой войны? Почему кредиторы Греции вели себя так, словно не хотели вернуть свои деньги? Что побудило их сконструировать западню, в которой они в итоге оказались? Отгадка станет очевидной за считаные секунды, если оценить состояние французских и германских банков после 2008 года.

Хронические пороки Греции (отставание в развитии, бесхозяйственность и коррупция) вполне способны объяснить ее стабильную экономическую слабость. Однако недавняя несостоятельность была спровоцирована фундаментальными недостатками самого проекта ЕС и его валютного союза, основанного на евро. ЕС зарождался как картель крупных бизнесов, стремившихся ограничить конкуренцию между тяжелой индустрией стран Центральной Европы и обеспечить для них экспортные рынки в таких периферийных странах, как Италия или Греция. Дефицит бюджета в Греции и прочих малых странах отражал излишки в бюджетах стран наподобие Германии. Пока драхма девальвировалась, этот дефицит удавалось держать под контролем. Но когда национальную валюту сменил евро, кредиты от немецких и французских банков привели к тому, что греческий бюджетный дефицит вознесся в стратосферу[12]12
  Греческие государственные облигации торговались за 19 % от их стоимости, из чего следовало, что немецкие банки, которые хотели избавиться от греческого долга и перепродать эти облигации инвесторам, теряли бы при продаже 81 процент стоимости бумаг.


[Закрыть].

Кредитный кризис 2008 года, последовавший за крахом Уолл-стрит, обанкротил банкиров Европы, которые полностью свернули кредитование к следующему году. Лишенная возможности рефинансировать свои долги, Греция в том же году угодила в пропасть неплатежеспособности. Три французских банка неожиданно столкнулись с убытками от периферийного долга, превышавшими по крайней мере вдвое объем средств во французской экономике. Данные, предоставленные Банком международных расчетов, рисуют поистине ужасающую картину: на каждые тридцать вложенных евро они получали всего один. Это означало, что даже при 3 % невозврата (а это 106 миллиардов евро в займах, выданных периферийным правительствам, домохозяйствам и компаниям) тройку ведущих банков Франции потребуется спасать французскому государству.

Совокупный кредит, выданный теми же тремя французскими банками правительствам Италии, Испании и Португалии, составлял 34 % от общей стоимости экономики Франции – 627 миллиардов евро, если приводить точные цифры. Ради справедливости отмечу, что эти банки в предыдущие годы также предоставили не менее 102 миллиардов евро Греции. Если греческое правительство не сможет погасить кредиты, денежные дельцы по всему миру испугаются – и перестанут кредитовать португальцев, а также, возможно, итальянцев и испанцев, опасаясь, что эти страны окажутся следующими, кто объявит дефолт. При невозможности рефинансировать их объединенный долг в размере почти 1,76 триллиона евро по доступным процентным ставкам правительства Италии, Испании и Португалии вряд ли смогут выполнить свои обязательства перед тройкой ведущих банков Франции, и у тех возникнут зияющие дыры в балансе. За одну ночь основные банки Франции рисковали потерять 19 % своих «активов» – при том, что потеря всего 3 % уже грозила им крахом.

Чтобы ликвидировать эту дыру, французскому правительству понадобилось бы срочно отыскать ровно 562 миллиарда евро. В отличие от федерального правительства Соединенных Штатов Америки, которое способно переложить такие расходы на свой центральный банк (ФРС), Франция избавилась от собственного центрального банка в 2000 году, когда присоединилась к соглашению о валютном союзе, поэтому ей пришлось бы полагаться на доброту общего центробанка Европы – Европейского центрального банка. Увы, в уставе ЕЦБ четко прописан запрет не принимать на баланс плохие «греко-латинские» долги, частные и государственные. Вот так. На этом условии настояла Германия, только так согласная поделиться своей драгоценной немецкой маркой, переименовав ее в евро, с европейским «охвостьем».

Легко вообразить ту панику, в которую ударились президент Франции Саркози и ее министр финансов Кристин Лагард, когда они сообразили, что им, возможно, придется добывать из ниоткуда 562 миллиарда евро. Не менее легко вообразить страх одного из предшественников Лагард во французском министерстве финансов, печально известного Доминика Стросс-Кана, который тогда был директором-распорядителем МВФ и намеревался использовать свое положение как основу для начала предвыборной кампании на пост президента Франции через два года. Высшие должностные лица Франции понимали, что банкротство Греции потребует от французского государства заимствовать в шесть раз больше ежегодных налоговых поступлений, чтобы спасти три банка, совершивших очевидную глупость.

Это было попросту невозможно. Узнай рынок о том, как развивается ситуация, процентные ставки по собственному государственному долгу Франции взметнулись бы в стратосферу, а 1,29 триллиона евро французского государственного долга в мгновение ока попали бы в категорию плохих долгов. Для страны, которая отказалась от возможности печатать банкноты – это единственный нынешний способ извлекать деньги из воздуха – итогом стал бы экономический крах, повлекший бы за собой крах Европейского союза и его общей валюты.

В Германии между тем затруднительное положение канцлера оказалось не менее тревожным. В 2008 году, когда банки Уолл-стрит и лондонского Сити падали один за другим, Ангела Меркель старательно сохраняла имидж сурового и заботящегося о финансах «Железного канцлера». Морализаторски грозя пальчиком расточительным банкирам «англосферы», она привела в восторг прессу своим выступлением в Штутгарте, когда заявила, что банкирам Америки стоило бы поучиться у швабской домохозяйки умению управлять финансами. Вообразите же ее ужас, когда вскоре после того на нее обрушился шквал пугающих телефонных звонков из министерства финансов, из центрального банка и от экономических советников; все они наперебой твердили одно и то же – причем в их слова невозможно было поверить: госпожа канцлер, наши банки разоряются! Чтобы их спасти, требуются 406 миллиардов евро из денег швабских домохозяек – и не завтра, а вчера!

Признаться в таком публично было равносильно политическому самоубийству. Как она вышла бы к тем парламентариям, которым много лет читала нравоучительные лекции о бережливости применительно к больницам, школам, расходам на инфраструктуру, социальное обеспечение и охрану окружающей среды; как взялась бы умолять их согласиться на столь существенную «подпитку» банкиров, которые до сих пор фактически купались в деньгах? Как известно, необходимость – мать принудительного смирения. Канцлер Меркель глубоко вздохнула, вошла в великолепное, спроектированное Норманом Фостером здание федерального парламента в Берлине (бундестаг), изложила ошеломленным парламентариям дурные вести – и удалилась с запрошенной субсидией. По крайней мере, наверняка думала она, с этим-то я справилась. Вот только она ошибалась. Несколько месяцев спустя прилетел новый шквал телефонных звонков с просьбой выделить еще столько же миллиардов евро для тех же банков.

Почему «Дойчебанку», «Финанцбанку», прочим базирующимся во Франкфурте столпам финансовой некомпетентности понадобилось больше средств? Потому что суммы в размере 406 миллиардов евро, полученной от госпожи Меркель в 2009 году, оказалось едва достаточно для покрытия сделок с обесценившимися американскими деривативами. Конечно, этой суммы не хватило на покрытие банковских кредитов правительствам Италии, Ирландии, Португалии, Испании и Греции (в общей сложности на 477 миллиардов евро, из которых Афинам достался солидный кусок – 102 миллиарда евро). Лишись Греция возможности возвращать кредиты, три немецких банка столкнулись бы с очередной дырой в балансе, и от госпожи Меркель потребовался бы новый чек на сумму от 340 до 406 миллиардов евро. Будучи опытным политиком, госпожа канцлер прекрасно понимала, что теперь уже точно совершит политическое самоубийство, если снова придет в бундестаг и попросит у парламента такую сумму.

В общем, лидеры Франции и Германии потратили около 1 триллиона евро, чтобы не позволить греческому правительству открыть правду – то есть сознаться в банкротстве страны. При этом им следовало изыскать какой-то способ спасти своих банкиров во второй раз, не поставив в известность парламенты. Как сказал Жан-Клод Юнкер, тогдашний премьер-министр Люксембурга, а затем президент Европейской комиссии: «Когда дело становится серьезным, приходится лгать»[13]13
  См.: http://www.telegraph.co.uk/news/worldnews/europe/eu/10874230/Jean-Claude-Juncker-profile-When-it-becomes-serious-you-have-to-lie.html.


[Закрыть].

Спустя несколько недель удалось кое-что придумать: второй транш помощи собственным банкам будет представлен как акт солидарности с расточительными и ленивыми греками, которые, пусть невоспитанные и вообще невыносимые, по-прежнему остаются членами большой европейской семьи, а потому их нужно спасать. Весьма удобно, что это спасение подразумевало выделение нового гаргантюанского кредита, посредством которого греки смогли бы расплатиться с кредиторами из Франции и Германии, то бишь с провинившимися банками. Однако возникло техническое затруднение, которое необходимо было устранить: пункт учредительного договора еврозоны запрещал финансирование государственного долга со стороны ЕС. Как это обойти? Головоломку решили с типичной брюссельской хитрецой (это неаппетитное блюдо европейцы, в особенности англичане, успели научиться ненавидеть).

Во-первых, новые кредиты объявили не европейскими, а международными, любезно разрешив МВФ участвовать в сделке. Для этого от МВФ потребовалось нарушить свое самое священное правило: никогда не выделять кредит стране-банкроту до тех пор, пока она не «сострижет», то есть не рефинансирует, свой долг. Тогдашний директор-распорядитель МВФ Доминик Стросс-Кан, отчаянно желая спасти банки страны, президентом которой он собирался стать через два года, охотно пошел на сотрудничество и убедил внутреннюю бюрократию МВФ смириться с этим нарушением. Привлечение МВФ позволяло заявить, что все международное сообщество, а не только ЕС, кредитует греков во имя реализации высокой цели – поддержки мировой финансовой системы. Рекомендую запомнить, что речь шла о попытке ЕС спасти государство-члена ЕС, не говоря уже о немецких и французских банках!

Во-вторых, крупнейшая доля займов, которую следовало изыскать в Европе, поступит не от ЕС как такового; нет, их решили оформить в виде ряда двусторонних займов Греции – от Германии, от Ирландии, от Словении и так далее, причем каждый двусторонний договор должен отражать относительную экономическую силу кредитора (налицо любопытное применение знаменитой максимы Карла Маркса «От каждого по способностям, каждому по потребностям»[14]14
  Маркс К. «Критика Готской программы»: «На высшей фазе ком-мунистического общества… можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: «Каждый по способностям, каждому – по потребностям». До Маркса этот лозунг использовали французский социалист Л. Блан и утопист Э. Кабе.


[Закрыть]). Как следствие, из каждых 1000 евро, выделенных Афинам на возмещение долга французским и немецким банкам, Германия гарантировала 270 евро, Франция – 200 евро, а остаток в 530 евро гарантировали малые и бедные (в сравнении с первыми двумя) страны[15]15
  Эти цифры отражают тот факт, что Германия обеспечивала около 27 % общего дохода еврозоны, Франция – около 20 % и так далее.


[Закрыть]. Такова была суть уловки по «спасению» Греции – по крайней мере, для Франции и Германии: тем самым большая часть бремени по санации французских и немецких банков перекладывалась на налогоплательщиков из стран, что были даже беднее Греции, например из Португалии и Словакии. Вместе с ни о чем не подозревающими налогоплательщиками из числа членов МВФ, скажем из Бразилии и Индонезии, этим налогоплательщикам предстояло перечислять средства в банки Парижа и Франкфурта.

Не ведая, что они, по сути, расплачиваются за промахи и ошибки французских и немецких банкиров, словаки и финны, подобно простым немцам и французам, верили, что они помогают стране-соседу избавиться от долгов. Так, во имя солидарности с невыносимыми греками, франко-германская «ось» посеяла семена ненависти между гордыми народами.

Едва «спасительные» ссуды потекли в министерство финансов Греции, началась операция «Спасение»: процесс немедленного перенаправления денег обратно во французские и немецкие банки. К октябрю 2011 года вложения немецких банков в государственный долг Греции сократились на целых 27,8 миллиарда евро – до 91,4 миллиарда евро. Пять месяцев спустя, к марту 2012 года, они уже составляли менее 795 миллионов евро. А французские банки выходили из обеспечения долга еще быстрее: к сентябрю 2011 года они избавились от греческих государственных облигаций на сумму 63,6 миллиарда евро – и полностью исключили греческий долг из своего баланса к декабрю 2012 года. То есть операцию провернули менее чем за два года. Вот к чему, собственно, свелась помощь Греции.

Неужели Кристин Лагард, Николя Саркози и Ангела Меркель были настолько наивны, что ожидали от обанкротившегося греческого государства возврата этих денег и процентов по кредитам? Разумеется, нет. Они воспринимали все происходящее именно так, как следовало – как циничное перекладывание потерь французских и немецких банков на плечи самых слабых налогоплательщиков Европы. В том-то и заключалась суть: кредиторы из ЕС, с которыми я вел переговоры, не уделяли первостепенного внимания возвращению своих денег потому, что на самом деле это были не их деньги[16]16
  МВФ находился в несколько ином положении, поскольку Кристин Лагард ощущала огромное давление со стороны неевропейских участников фонда, которые требовали вернуть каждый пенни, выделенный Афинам по кредиту. Эти участники (например, Бразилия) сильно злились на европейское руководство МВФ за втягивание фонда в «рукопашную», до которой им самим не было дела, за нарушение устава МВФ – и за угрозу их деньгам.


[Закрыть].

Социалисты, как любила повторять Маргарет Тэтчер, просто обязаны привести финансы в беспорядок, потому что рано или поздно у них заканчиваются чужие деньги[17]17
  Данное заявление миссис Тэтчер делала часто и разными словами. Например, в интервью «Темза Ти-ви» (программа «На неделе», 5 февраля 1976 года) она сказала: «…а правительства социалистов традиционно творят финансовый беспорядок. У них [социалистов] всегда заканчиваются чужие деньги. Это для них вполне характерно».


[Закрыть]. Что бы сказала, интересно, Железная леди, доведись ей узнать, что эта фраза будет отлично характеризовать ее собственных самопровозглашенных учеников, неолиберальных бюрократов, управлявших банкротством Греции? Разве эта «помощь» Греции была чем-то еще, кроме спасения французских и немецких банков за счет чужих денег?

В своей книге «Глобальный Минотавр», которую я писал в 2010 году, когда Греция вступала в период кризиса, я утверждал, что капиталистическая идеология свободного рынка пала в 2008 году, спустя семнадцать лет после крушения коммунизма. До 2008 года апологеты свободного рынка изображали капитализм этакими дарвиновскими джунглями, где происходит естественный отбор наиболее успешных предпринимателей. Но после финансового краха 2008 года дарвиновский естественный отбор словно перевернули с ног на голову: чем более несостоятельным оказывался банкир, особенно в Европе, тем больше у него появлялось шансов присвоить доходы всех остальных – простых трудяг, инноваторов, бедняков и, конечно, политически бессильных. Банкротократия – вот имя, которое я дал этому новому режиму.

Большинству европейцев приятно думать, будто американская банкротократия хуже своей европейской «кузины», вследствие могущества Уолл-стрит и печально известной «открытой двери» между американскими банками и правительством США. Что ж, они сильно, очень сильно ошибаются. Банками Европы перед 2008 годом управляли столь бездарно, что банкиры-неудачники с Уолл-стрит выглядят на этом фоне едва ли не образцом добродетели. Когда начался кризис, банки Франции, Германии, Нидерландов и Великобритании располагали активами на более чем 30 триллионов долларов США; это в два с лишним раза выше государственного дохода Соединенных Штатов Америки, в восемь раз выше государственного дохода Германии и почти в три раза выше государственных доходов Великобритании, Германии, Франции и Нидерландов, взятых вместе[18]18
  Как будто этого было недостаточно, на каждый доллар, фунт стерлингов или евро, к которым имелся доступ у европейских банков, они одолжили минимум сорок. С учетом такого так называемого коэффициента кредитного плеча в соотношении 40:1, расчеты показывают, что если хотя бы всего 10 % оказались невозвратными, кому-то пришлось бы предоставить банкам 2,25 триллиона долларов, иначе банкоматы бы опустели, а сами банки закрылись бы навсегда.


[Закрыть]. Греческое банкротство 2010 года потребовало бы немедленного вмешательства правительств Германии, Франции, Нидерландов и Великобритании на сумму примерно 10 000 долларов США на каждого ребенка, женщину и мужчину, проживающих в этих четырех странах. Для сравнения, аналогичная ситуация применительно к Уолл-стрит потребовала бы относительно скромного вмешательства в размере не более 258 долларов на одного гражданина США. Если уж Уолл-стрит заслуживает ярости американской общественности, европейские банки заслуживают этого в 38,8 раза больше.

Но это еще не все. Вашингтон мог бы передать плохие активы Уолл-стрит на баланс Федеральной резервной комиссии и оставить их там, пока банки не оправятся – или пока они не канут в забвение, из которого их однажды извлекут археологи будущего. Проще говоря, американцам не нужно оплачивать даже эти сравнительно скромные 258 долларов на душу населения. Но в Европе, где такие страны, как Франция и Греция, отказались от собственных центральных банков в 2000 году, а ЕЦБ запрещено приобретать плохие долги, деньги, необходимые для спасения банков, приходилось изымать у граждан. Если вы когда-нибудь задумывались о том, почему европейский истеблишмент уделяет нищете куда больше внимания, нежели американский или японский, причина именно в этом. Все дело в том, что ЕЦБ запрещено хоронить грехи банков в своем балансе, а это означает, что у европейских правительств нет выбора: они вынуждены финансировать спасение банков через сокращение льгот и повышение налогов.

Было ли недостойное обращение с греками заговором? Если да, то это, если угодно, был бессознательный заговор – во всяком случае, поначалу. Кристин Лагард и ее присные вовсе не собирались основывать европейскую банкротократию. Когда французские банки очутились на краю гибели, какой у нее был выбор, в качестве министра финансов Франции, и какой выбор был у ее европейских коллег и МВФ, кроме как сделать все, чтобы спасти эти банки – пускай ради того понадобилось солгать девятнадцати европейским парламентам о назначении греческих кредитов? Солгав единожды, причем с размахом, они вскоре осознали, что должны скрывать эту ложь под все новыми и новыми слоями обмана. Ведь признаться во лжи значило совершить профессиональное самоубийство. Они не успели спохватиться, а банкротократия уже подчинила их себе, наряду с аутсайдерами всей Европы.

Об этом говорила мне Кристин, признаваясь, что вложено слишком много в неудачную греческую программу, чтобы от нее отказываться. Пожалуй, ей стоило бы процитировать емкие слова леди Макбет: «Что свершено, то свершено»[19]19
  Перевод Ю. Корнеева.


[Закрыть].

Моя карьера «предателя нации» восходит к декабрю 2006 года. На публичных дебатах, организованных аналитическим центром бывшего премьер-министра, меня попросили прокомментировать государственный бюджет 2007 года. При взгляде на цифры что-то заставило меня отмахнуться от них как от жалкой маскировки, вроде тюля на окнах бедной квартиры:

Сегодня… нам угрожает пузырь американской недвижимости и рынка деривативов… Если этот пузырь лопнет, а он точно лопнет, никакое снижение процентных ставок не активизирует приток инвестиций в нашу страну, а потому глупо рассчитывать на восполнение потерь и думать, что хотя бы один из приведенных параметров бюджета удастся реализовать… Вопрос не в том, случится ли крах, а в том, насколько быстро он спровоцирует нашу следующую Великую депрессию.

Мои коллеги-эксперты, среди которых было два бывших министра финансов, смотрели на меня так, как обычно смотрят на глупца, несущего откровенную чушь[20]20
  Одним из них на самом деле был Яннис Драгасакис, которому предстояло стать вице-премьером в том правительстве СИРИЗА, где я занимал пост министра финансов.


[Закрыть]. На протяжении следующих двух лет мне предстояло наталкиваться на такой взгляд снова и снова. Даже после того как перевернулась кверху брюхом корпорация «Леман бразерс», произошел крах Уолл-стрит, разразился кредитный кризис, а Запад оказался в тисках депрессии, греческая элита продолжала наслаждаться самообманом и пребывать в блаженстве. На званых обедах, на академических семинарах и в художественных галереях рассуждали о неуязвимости Греции перед «английской болезнью», верили, что наши банки достаточно консервативны, а греческая экономика полностью защищена от последствий охватившей Америку бури. Утверждая, что это чрезвычайно далеко от истины, я вносил резкий диссонанс в общие рассуждения, а дела между тем становились все хуже.

На самом деле государства никогда не возвращают свои долги. Они оттягивают выплаты, то есть откладывают погашение до бесконечности, возмещают только проценты по кредитам. Пока у них получается это делать, они остаются платежеспособными[21]21
  Для иллюстрации: в 2015 году британское казначейство погасило облигацию, выпущенную в разгар кризиса «пузыря Южных морей» 1720-х годов.


[Закрыть]. Имеет смысл сравнить государственный долг с ямой в земле рядом с горой, олицетворяющей общий доход страны. День за днем яма становится все глубже, поскольку на долг начисляются проценты, даже если государство больше не заимствует. Но в тучные времена, по мере роста экономики, гора дохода неуклонно повышается. Пока гора растет быстрее, чем углубляется долговая яма, дополнительный доход с вершины этой горы можно «ссыпать» в соседнюю яму, дабы ее глубина оставалась прежней, а состояние государства – стабильным. Неплатежеспособность возникает, когда экономика перестает расти или начинает сокращаться: рецессия «прогрызает» гору дохода страны, никак не помогая замедлить темпы углубления долговой ямы. В этот момент встревоженные денежные дельцы начинают требовать более высоких процентных ставок по своим кредитам за готовность продолжать финансирование государства, а повышение ставок словно подгоняет к яме экскаватор, который начинает копать быстрее и делает долговую яму глубже и глубже.

До кризиса 2008 года Греция, если судить по горе годового дохода, имела самую глубокую долговую яму среди всех стран Европейского союза. Но тогда гора доходов росла быстрее, чем углублялась эта яма, создавая видимость устойчивости[22]22
  Уже в начале 2008 года доходы повышались на приятные глазу 5,8 % в год, тогда как долг увеличивался лишь на 4,4 % ежегодно.


[Закрыть]. Все изменилось в начале 2009 года, когда почва ушла из-под ног французских и немецких банков в результате того, что они активно вкладывались в обесценившиеся американские деривативы, в одночасье денонсированные Уолл-стрит. Для Греции беда заключалась еще в том, что рост доходов в стране до сих пор поддерживался кредитованием корпораций (зачастую через греческое правительство) со стороны тех же французских и немецких банков, которые кредитовали государство[23]23
  Государство часто заимствует у иностранных банков и передает средства подрядчикам на строительство автострад и тому подобного.


[Закрыть]. В миг, когда эти банки запаникуют и прекратят кредитование государственного и частного секторов Греции одновременно, игра закончится. Греческая гора доходов повалится, а яма государственного долга превратится в пропасть[24]24
  С 5,8 % роста годом ранее произошло падение на 4,5 %. Между тем объемы задолженности увеличились на 5,7 % по сравнению с 4,4 % в прошлом году.


[Закрыть]. Именно об этом я предупреждал всех, кто хотел меня слушать.

Осенью 2009 года новое греческое правительство пришло к власти с обещанием увеличить государственные расходы в качестве способа восстановления горы доходов страны, но новый премьер-министр и министр финансов, представители социал-демократической партии ПАСОК, не добились желаемого. Страна оказалась банкротом еще до того, как они успели принять присягу. Мировой кредитный кризис, который вроде бы никак не затрагивал Грецию, вот-вот должен был остановить работу европейских банков, которые нас кредитовали. Для страны с развитием на фоне роста долга – причем долга, зафиксированного, по сути, в иностранной валюте, поскольку финансовую политику еврозоны Греция никоим образом не контролировала, – да еще окруженной европейскими экономиками, переживающими глубокую рецессию и неспособными к девальвации национальных валют, это означало, что гора доходов будет уменьшаться со скоростью, грозящей скинуть всю страну в долговую яму.

В январе 2010 года в радиоинтервью я предупредил премьер-министра, с которым был лично знаком и даже состоял в дружеских отношениях: «Что бы вы ни делали, не берите от имени государства кредитов у наших европейских партнеров в тщетном стремлении предотвратить наше банкротство». В ту пору греческое государство предпринимало невероятные усилия для того, чтобы сделать именно это. Спустя всего несколько секунд правительственные СМИ принялись обзывать меня предателем и глупцом, который не понимает, что подобные прогнозы имеют свойство сбываться: мол, сохранение уверенности рынка в финансовом благополучии государства – это единственный способ обеспечить приток ссуд. Убежденный в том, что наше банкротство неизбежно, сколько бы ни прятать голову в песок, я не желал угомониться. Тот факт, что я когда-то писал речи для премьер-министра Папандреу, стал известен Би-би-си и другим зарубежным новостным агентствам. Заголовки наподобие такого: «Бывший греческий парламентарий называет Грецию банкротом» расползлись по средствам массовой информации и укрепили за мной репутацию злейшего врага греческого истеблишмента.

Эптон Синклер однажды сказал: «Трудно заставить человека что-то понять, когда его зарплата зависит от того, что он этого не поймет»[25]25
  Цитата из предвыборной речи 1930-х годов (писатель баллотировался на пост губернатора Калифорнии). Экономист П. Кругман в своих работах приписывает это высказывание публицисту Г. Менкену, но, вероятно, налицо некая путаница, поскольку Менкену принадлежит схожее по смыслу высказывание: «Не следует спорить с человеком, работа которого в том, чтобы его нельзя было переубедить».


[Закрыть]. В нашем случае доходы и богатство греческого правящего класса зависели от того, что они не будут признавать факта банкротства Греции. Если каждому мужчине, женщине и ребенку нынешнего поколения, а также следующего, придется брать необеспеченные кредиты, чтобы поддерживать отношения греческих олигархов с иностранными банкирами и правительствами, значит, так тому и быть. Их не убеждали никакие аргументы, никакие призывы вспомнить об интересах остальных 99 % греческого населения. Но чем старательнее они игнорировали тревожные признаки и факты, тем больше я ощущал себя обязанным предупредить наших сограждан о том, что кредиты, которые истеблишмент берет от их имени, ради спасения от банкротства, лишь усугубляют положение и, как следствие, ввергают Грецию в долговую кабалу. Друзья и коллеги говорили, что, возможно, я прав в своих прогнозах, но все-таки не стоит публично рассуждать о банкротстве. Не будучи прирожденным политиком, я отвечал словами Джона Кеннета Гэлбрейта: «В политике бывают времена, когда ты на правильной стороне, но проигрываешь». Я и не догадывался, насколько пророческой окажется эта цитата.

Что ж, я продолжал бороться в одиночку, продолжал призывать страну признать банкротство, чтобы избежать работного дома, который был ей уготован, если она не пожелает смириться с очевидным. В феврале 2010 года по национальному телевидению я сказал, что проблема всех продлеваемых кредитов в том, что, как в игре, когда под музыку пересаживаешься со стула на стул, рано или поздно музыка обрывается. В данном случае это будет тот момент, когда беднейшие европейцы, чьи налоги и льготы идут на финансирование кредитов, вскричат: «Хватит!» Но к тому времени мы станем намного беднее, намного обремененнее долгами – и наши соседи нас возненавидят. В апреле 2010 года, за месяц до выделения кредита, я опубликовал подряд три статьи. В первой из них, от 9 апреля, под названием «Банкроты ли мы?», утверждалось, что, если государство продолжит притворяться стабильным, благодаря полученным займам греков ожидает «самое зрелищное банкротство семей и предприятий в нашей послевоенной истории». Но вот если государство сознается в банкротстве и вступит в переговоры с кредиторами, большую часть долгового бремени мы разделим с теми, кто несет ответственность за наши долги, то есть с банками, что предавались хищническому кредитованию до 2008 года.

Ответ истеблишмента был простым и однозначным: если наше правительство пожелает реструктуризировать долг, Европа, недолго думая, выкинет нас из еврозоны. Мое возражение на это тоже было простым и очевидным: такой шаг приведет к разрушению банковских систем Франции и Германии, а также самой еврозоны. Они никогда этого не сделают. Но даже если сделают, какой смысл состоять в валютном союзе, уничтожающем экономики своих членов? Словом, в отличие от тех противников евро, которые воспринимали кризис как возможность добиться «Грексита», моя позиция заключалась в том, что единственный способ сохранить стабильность еврозоны есть сопротивление директивам ее институтов.

Менее чем за десять дней до подписания кредитного соглашения я сделал еще два залпа по правительству. 26 апреля в статье под названием «Последнее танго Европы» я сравнил усилия нашего правительства по привлечению кредитов с усилиями сменявших друг друга правительств Аргентины, которые стремились через крупные долларовые займы от МВФ обеспечить паритет своей валюты с американским долларом достаточно долго для того, чтобы богачи и корпорации успели ликвидировать свои аргентинские активы, перевести поступления в доллары и переправить их на Уолл-стрит – затем же экономика и валюта рухнули, а накопленный долларовый долг попросту придавил к земле несчастное население Аргентины. Через два дня я выпустил статью, название которой говорило само за себя: «Преимущества банкротства».

Спустя пять дней кредитное соглашение было подписано. Премьер-министр, выбрав идиллический остров в качестве фона для своего обращения к нации, восхвалял этот шаг как второй шанс Греции, доказательство европейской солидарности, основу для восстановления нашей экономики, бла-бла-бла. На самом же деле это была фактическая измена, а страна получила общий билет в работный дом.