Текст книги "В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы"

Ветер дул с юго-запада, было сухо. Хороший день, чтобы обследовать значительный отрезок побережья. Мы с Джорджем вышли в 12:30, сразу после обеда. Мы взяли с собой еду в рюкзаках и ружье, без которого никак не обойтись. Две реки, питающиеся талыми водами, впадают в северо-восточную часть залива Иванова. Первую, которая находится приблизительно в полукилометре на восток от нашей хижины, перейти довольно легко. Последние два дня мы по очереди ходили к ней за питьевой водой. Следуя традиции XIX века, мы назвали ее «рекой ван Вейна» в честь нашего коммерческого директора. Вскоре мы подошли к гораздо более широкому и быстрому потоку, который, согласно нашей карте, берёт начало прямо у ледяной шапки. У него даже есть собственное название: река Снежная. В долине этой реки можно найти стволы деревьев, а дальше вглубь острова даже пузатые железные буи для рыболовных сетей или что-то в этом духе. На берегу я сорвал несколько крохотных растений для Николая. Джордж посчитал, что это хорошее место, чтобы испытать крупнокалиберные патроны Бреннеке – плод экспериментов доктора Лабутина. Мне никогда раньше не приходилось использовать такие патроны, и я решил потренироваться, выбрав в качестве мишени массивный металлический буй.

Стрелковые упражнения прошли успешно: я промахнулся сантиметров на 20, а Джордж – на 5. «Ружье бьет на 5 сантиметров ниже», – заявил он тоном, который не позволял усомниться в его снайперском искусстве. Ружье такого калибра дает мощную отдачу в плечо. Было странно видеть, как пуля рикошетирует от стального буя, и только потом слышать звук, эхом разносящийся по долине. Мы чувствовали себя как два малолетних хулигана, занимающиеся чем-то противозаконным. Вчера Джордж почистил и смазал все три ружья. Русские просто оставляли свое оружие снаружи, и два дня спустя на нём появились заметные признаки коррозии.

Затем я развернул голенища своих болотных сапог. Поскольку я выше и тяжелее Джорджа, я попробую перейти через ручей первым и нащупать брод. Я обвязал вокруг талии веревку. Успешно сделав несколько первых шагов, я вдруг почувствовал, как твердое дно уходит из-под моих ног. Я поскользнулся и, повалившись на бок, оказался в ревущей ледяной воде. Вода была повсюду. Я не чувствовал холода – я вообще ничего не чувствовал, – но поток яростно тянул меня за собой. Подтянув веревку, Джордж помог мне подняться на ноги. Через минуту, мокрый с головы до ног, я стоял, дрожа, на берегу.

«Мощно ты кувыркнулся кормой вверх», – рассмеялся Джордж.

«Очень смешно! – огрызнулся я, тяжело дыша. – Я чуть богу душу не отдал!» Я быстро высыпал всё из рюкзака и фотосумки на низкий пригорок рядом с устьем реки. Вода хлынула как из ведра. К счастью, было солнечно, так что содержимое могло высохнуть. Я больше всего беспокоился за компактную видеокамеру, которую мне дал Антон ван Мюнстер, чтобы я снимал самые важные события. Она намокла, и на части кассет я заметил капельки воды. Антон хотел поехать с нами, но Ержи его не отпустил. Он считал, что важнее снять, как будет проходить обследование останков Благохранимого дома. Надеюсь, пленки не пострадали, поскольку за последние несколько дней я успел отснять несколько интересных моментов. Полураздетый, я сидел на вершине холмика, а вокруг меня были разложены на просушку долларовые купюры. Это был наш неприкосновенный запас на случай необходимости. Его должно было хватить, чтобы оплатить вертолет до Диксона – поселка на Таймыре. Как известно, девиз Аэрофлота: «Не заплатишь – не поедешь», даже в чрезвычайных обстоятельствах. Мы в этом убедились в 1993 году. Джордж тем временем искал место, где можно перейти реку вброд.

«Ну как ты тут? – пробурчал он. – Надо смотреть на поверхность воды, чтобы понять, где можно пройти». Он больше часа ходил по реке с длинным шестом и очень осторожно нащупывал путь. После того как он с этим разобрался, мы перешли на другую сторону за 10 минут.

В 4 часа дня мы снова двинулись в путь. Мы хотели дойти до мыса Вилькицкого, где Дмитрий Кравченко в 1979 году обнаружил коническую груду камней диаметром у основания около 2 метров рядом с просевшим прямоугольным участком грунта, соответствующим по своим размерам двойному захоронению – гипотетическая могила № 2. В лежавшем перед каменным конусом медвежьем черепе было пулевое отверстие, которое, согласно Кравченко, соответствовало пуле, выпущенной из мушкета, подобного тем, которыми были вооружены люди Баренца. Для меня это место было самым обнадеживающим. К сожалению, мы сильно задержались, и я сомневался, что мы успеем пройти за остаток дня 15–20 километров. Но всё равно получилась прекрасная прогулка вдоль побережья. Слева от меня до горизонта тянулся Северный Ледовитый океан. Прибрежная полоса становилась всё уже, и в некоторых местах всего несколько метров отделяли полосу прибоя от отвесного обрыва. В конце концов мы забрались на плато в надежде разглядеть каменные знаки. Поверхность была очень ровной – плотный слой мелкой гальки. Вдалеке виднелось несколько солидных каменных глыб. Низкое солнце подчеркивало каждую неровность. Сочившаяся вода заполняла углубления в грунте, и мы обнаружили несколько низин, поросших мхом и травой. Вокруг этих «новоземельских джунглей» мы сразу же заметили следы и экскременты северных оленей, но самих животных нигде не было видно. В глубине острова виднелись черные холмы, за которыми скрывается гигантская ледяная шапка.

По дороге на мыс Марии мы встретили только одну груду камней на мысе Дриженко. Как объяснил нам Евгений, знак в виде сложенной из камней пирамиды по-русски называется «гурий». Предположительно их сооружали поморы – русские люди, жившие на побережье и промышлявшие морем. Я не думаю, что эти гурии относятся к XVI веку, в противном случае де Вейр обязательно написал бы о подобных сооружениях, как он писал о поморских крестах. С мыса Марии открывается прекрасный вид на залив Иванова с одной стороны и два Больших Оранских острова с другой. Оба острова представляют собой плоскогорья с отвесными скалистыми краями, вздымающимися прямо из темно-синих морских вод. Теперь мне совершенно очевидно, что, если плыть вдоль берега, эти острова будут видны практически из любой точки. В ярком солнечном свете серый пейзаж приобрел почти голубоватый оттенок, и кажется, что видно бесконечно далеко.

Обратная дорога от мыса Марии до нашей хижины заняла добрых три с половиной часа, мы вернулись в лагерь около 9 часов вечера. Все остальные сидели на солнышке перед хижиной. Евгений показал нам следы белого медведя, тянувшиеся вдоль берега. Вот те раз! Значит, они где-то поблизости. Но насколько свежие эти следы? Они оставлены вчера или в прошлом месяце? Определить это невозможно. Сегодня вечером мы уже не будем так беззаботно сидеть у костра.

Наши товарищи ждали нас, чтобы поужинать вместе. В последние несколько дней еду готовил Константин. За ужином мы обсудили наш поход, и Джордж предложил свой план на следующие два дня. Он решил добраться до мыса Вилькицкого. Мы можем переночевать на мысу и начать раскопки на следующий день. Евгений считает, что не стоит разбивать группу. У нас только одна рация, а без связи он не может взять на себя ответственность за безопасность людей. «Нам придется сделать две вылазки, чтобы выполнить всё намеченное, – подвел итог Джордж. – Это плохо. Но, если погода не испортится, у нас будут две отличные прогулки – просто благословение после всех этих дождей».

Остаток вечера мы провели, сидя вокруг костра. Было тепло, поскольку ветер совсем стих. Я поставил свои промокшие ботинки сушиться и вытянул голые ноги к огню. Сегодня мы должны были стоять на вахте с полуночи до 3:00. Незадолго до полуночи, когда солнце висело низко над горизонтом при ясном небе, начал образовываться иней. Джордж решил забрать череп медведя, обнаруженный нами в субботу. Погода может испортиться, и у нас не будет возможности еще раз туда сходить. Джордж ушел, но поход оказался не из легких. Через полтора часа он появился из густого тумана, очень быстро накрывшего всё вокруг. Фактор риска здесь тоже присутствовал, поскольку наши друзья белые медведи могли легко подойти незамеченными. Восход был в 2:47.

29 августа 1995 года, вторник

Около 9:30 утра все, наконец, встали. Виталий связался с «Иваном Киреевым»: у группы Ледяной Гавани всё хорошо. На сегодня у нас запланирован поход на мыс Вилькицкого. Однако Евгений дал понять, что предпочел бы придерживаться изначальных указаний Боярского обследовать участок берега между мысами Петровского и Варнека, который идет от нас в противоположную сторону. Мы все с этим согласились и около полудня вышли из лагеря в западном направлении. Погода снова прояснилась: ни малейшего дуновения ветра, легкие облачка и отличная видимость, как вчера. Когда мы уходили, температура была не меньше 7 °C. Мы шли к Ледяному мысу, следуя изгибу берега залива. Я сравнил записи, сделанные во время нашего первого разведывательного похода в субботу, с топографической картой. Как выяснилось, залив, куда спускается своим языком ледник Петерсена, – это вовсе не Ледяной мыс. До того оставалось еще не менее десятка километров иссеченного фьордами берега. Как исследователю Арктики, мне еще предстоит многому научиться. На полпути к мысу Петровского берег разрезает безымянная река, которую мы легко перешли вброд в болотных сапогах. Мы окрестили ее рекой Боярского. Незадолго до того, как мы подошли к реке, Джордж нашел еще один медвежий череп, наполовину засыпанный галькой и покрытый слоем мха. Рядом лежал череп тюленя, а еще дальше – дельфина или морской свиньи. Весь берег у подножия обрыва был завален костями тюленей, моржей, белых медведей и китов. Под таявшими снежниками, прячущимися на склонах гор и в узких расщелинах, вероятно, находилось еще больше костей, накопленных за века. Весь берег усыпан ребрами и позвонками китов. Покрытые зеленым слоем мха, питающегося содержащимися в костях фосфатами, они были хорошо заметны на фоне сероватого гравия.

Мы пересекли реку и двинулись дальше по краю плато. Не встретив по пути ничего интересного, мы дошли до самого мыса Петровского, где к нам присоединились Евгений и Константин. Они шли далеко впереди, но потом вдруг внезапно остановились и спешно двинулись в нашем направлении. Невероятно взволнованные и напуганные, они сказали нам, что видели медведя. Медведя? Я бы тоже хотел его увидеть! Наведя бинокль на то место, куда они указывали, я пытался разглядеть зверя. И точно! На моховой кочке я обнаружил белого медведя, который лежал на спине и спал, как щенок, с раскинутыми лапами. Русские сказали, что идти дальше нельзя. Трудно предсказать, как поведет себя разбуженный зверь. «Медведь – таинственное животное, – сказал Николай, – и очень опасное». Он считал, что здесь нам не пройти. Джордж пытался слабо протестовать: «Но ведь у нас есть ружья?» Но даже ему было не по себе. Во время своего пребывания на Шпицбергене он почти не сталкивался с медведями и потому плохо знаком с этим животным.

И что же теперь делать? Если мы не можем идти дальше, то придется возвращаться. От мыса Петровского мы шли поверху, по плато, и по дороге наткнулись на остатки палаточного лагеря. На земле валялись консервные банки, гвозди, провода, обрывки палаточного брезента и кирпичи. Неподалеку я обнаружил пару деревянных лыж. Евгений сказал, что тут был лагерь геодезистов. По словам Евгения, этому лагерю более 40 лет, а жившие в нём люди производили замеры для топографической карты, которой мы сегодня пользуемся. Я попробовал было осмотреть лагерь еще раз, но Николай считал, что нам надо спешить. Хотя медведь навряд ли стал нас преследовать, расслабляться было рано.

Вечером мы уютно устроились вокруг костра, когда Николай внезапно закричал: «Медведь! Медведь!» Никто ничего не увидел, но он помчался в хижину, чтобы взять ракетницу. Оказалось, что это был тюлень в полосе прибоя. Все рассмеялись, и Николай тоже оценил юмор ситуации. Когда спокойствие было восстановлено и мы снова расселись у костра, Евгений стал рассказывать о своем увлечении мистической стороной археологии: Гиперборея – таинственная страна Севера и археологические изыскания, которыми занималась во время Второй мировой войны нацистская организация «Аненербе». Не переводя дыхания, он поделился с нами и своими этническими взглядами. Джордж взвился: «Это явный перебор по части оккультизма и бредовых теорий!» Тема задела его за живое, и он продолжал раздраженно и язвительно: «Как можно повторять эту чушь про определение этнических различий с помощью измерений формы черепа! Он, совершенно не стесняясь, черпает идеи из XIX века – и это человек науки! Такие взгляды подавлялись годами и вот теперь снова выплыли на поверхность. Эти люди просто продолжили с того самого места, где их предшественники остановились в 1917 году. И мы вынуждены работать с ними!» Меня это всё не слишком волновало. Мне, скорее, нравилось слушать Евгения. Он говорил с воодушевлением, и одна историческая байка следовала за другой. Евгений действительно разговорился. Как правило, люди не спешат рассказывать о своих интересах, и обычно немногословный Евгений продолжает меня удивлять.[61]61
  Ahnenerbe (нем. «наследие предков») – в 1935–1945 годах дочерняя организации СС, которая под видом научного общества занималась пропагандой германского превосходства и обоснованием теорий нордической расы, жизненного пространства, территориальной экспансии.


[Закрыть]

30 августа 1995 года, среда

Когда мы проснулись, над нашими головами бушевал ураган, ветер яростно стучал по крыше хижины. Балки заметно гнулись, и пластиковые окна трепетали на ветру. Зашедший в хижину Виталий сообщил мне, что палатка North Face скоро улетит в космос. Ее почти расплющило, и на арочные каркасы приходилась огромная нагрузка. Ветер был такой сильный, что, несмотря на здоровенные коряги, на которых мы с Джорджем закрепили растяжки, наша палатка почти стелилась по поверхности. Шатровая палатка русских, наполненная ветром, словно парус, на последних растяжках парила в метре от земли, пританцовывая в порывах ветра. Мы бросились спасать палатки, и нам, наконец, удалось прижать их к земле. За завтраком я почувствовал, что меня бьет озноб, и, понимая, что заболеваю, опять забрался в спальный мешок. Шторм расходился всё сильнее. Джордж вышел наружу, чтобы принести оставшиеся вещи из расплющенной палатки. Вернувшись, он укрепил пленку на окнах клейкой ремонтной лентой, ведь, если ветер начнет задувать под крышу нашей хижины, нам всем настанет крышка. Я вспотел и решил не вылезать из спального мешка. К 2 часам дня ветер полностью сорвал пластиковую пленку с крыши. Сегодня утром Джордж предложил накрыть крышу брезентом, на котором мы спали. «Нет, – ответили наши русские коллеги. – Лучше подождать, пока ветер стихнет». Их никакими силами нельзя было выгнать наружу. Они так и остались лежать в своих спальниках и со смирением наблюдали, как ветер сносит крышу.

В этом ветре было что-то странное. Он пришел из-за гор, прямо с ледяной шапки, но принес с собой теплый воздух. Днем температура в хижине поднялась до 13 °C.

«Это бора», – сказал Николай. Что такое «бора»?! Дух Севера? Злой демон нашей хижины? Николай не мог мне ничего объяснить. Или он не знал сам, или, скорее, не знал, как перевести. В половине шестого вечера ветер внезапно стих. Теперь можно было закрепить брезент на пострадавшей от ветра крыше, но время было упущено. Едва лишь мы собрались выйти наружу, начался дождь, и крыша стала протекать. На помост, где лежали наши спальники, полилась вода. Виталий и Евгений прибили брезент, до этого лежавший на полу, на крышу. Шатровую палатку, служившую складом, тоже разрезали на куски, поскольку нам не хватило материала. Работа продвигалась медленно. Джордж ходил вокруг хижины, объясняя, что надо делать, но работавшие на крыше не обращали на него никакого внимания. После часа переругиваний новая крыша, укрепленная дополнительными балками и камнями, была готова. Надеюсь, она защитит нашу хижину от дождя, хотя я не очень-то доверяю потертому палаточному брезенту. После плотного и вкусного ужина из риса и тушенки с греческими приправами мы пришли в себя и повеселели. Все сидели довольные, прихлебывая кофе и обсуждая вселенские проблемы. Вечер выдался теплый: +7 °C.

Наша вахта сегодня выпала с 4 часов до 7 утра. В первый раз за всё это время мы увидели в заливе айсберги. Около 5 утра на севере, на горизонте, возник какой-то темный объект. Сначала я подумал, что это подводная лодка всплыла, чтобы осмотреть наш лагерь. По радио нам сказали, что сегодня утром «Иван Киреев» встретился около мыса Желания с военным кораблем. Может, они сообщили ему о нас? Мы с Джорджем по очереди разглядывали этот объект в бинокль. Через 20 минут Джордж позвал меня на берег. «По-моему, это киты! – взволнованно сказал он. – Смотри! Их там двое – один взрослый и детеныш!» Даже невооруженным глазом было видно, что объект разделился надвое. Существа медленно менялись местами и иногда ныряли. Мы еще какое-то время за ними наблюдали, но они были слишком далеко, чтобы рассмотреть детали. Что это было? Даже в бинокль мы не могли их толком разглядеть. Я не заметил ни одного фонтана.

31 августа 1995 года, четверг

В 7 утра, когда наша вахта закончилась, спать нам с Джорджем уже не хотелось. Мы решили воспользоваться долгим днем и сразу же отправиться на мыс Варнека и дальше на Ледяной мыс. Я разбудил Николая, который громко храпел. Русские спят в тяжелых ватных спальниках. По-видимому, спальники не так уж плохи – никто из наших партнеров на холод не жалуется. Каждый вечер Николай укладывается спать в шерстяном армейском белье, а на голову надевает кожаную пилотскую шапку. Я обрисовал ему наш план, и он его одобрил при условии, что мы будем осторожны. Как он выразился: «Ахтунг! Берегитесь медведей!»

В этот раз у меня не было никаких тяжелых вещей, только болотные сапоги и полевой рюкзак с хлебом, колбасой и сыром. После часа дороги и переправы вброд через реку Боярского я заметил вдалеке медведя – внушительных размеров зверь с отливающей желтым шкурой бродил среди снежников под обрывом там, где берег изгибается к мысу Петровского. Снова повернуть назад из-за медведя – это было бы слишком! Мы посоветовались, и у нас сложился план: срезать дорогу и пройти напрямик к Ледяному мысу, надеясь, что животное нас не почует. Джордж рвался сразиться с медведем и тем самым покончить с опасностью, но я был против. При первой же возможности мы покинули берег и поднялись на плато. Путь вел по направлению к мысу Ермолаева прямо через область Гагарьих озер, получивших свое название благодаря чернозобым и краснозобым гагарам (род Gavia), гнездующимся на островке посреди самого обширного озера. Сейчас сезон выведения потомства позади, и птицы уже улетели. Когда мы в первый раз пришли сюда неделю назад, в субботу, Николай обнаружил в этих водоемах пресноводных креветок. Непонятно, откуда они здесь взялись. Остались ли они здесь после того, как озёра отделились от моря? Неужели эти животные так быстро эволюционируют? Или они попали сюда каким-то другим путем?

Между озерами идти было трудно, приходилось перебираться через поля, сложенные из крупных валунов, – так называемые глыбовые россыпи, – чередовавшиеся с болотистыми участками. Сосредоточившись, я перепрыгивал с валуна на валун. Такое передвижение получалось очень медленным, и вскоре мы ужасно устали. Вскоре после полудня мы подошли к речушке, которая с грохотом срывалась вниз со скального уступа и устремлялась в море, прорезая себе путь рядом со скоплением обломочных пород – боковой мореной. Передо мной во всём своем величии лежал ледник Петерсена. При свете солнца казалось, что ото льда исходит голубое сияние. В наши дни язык ледника отступил на несколько километров от створа, но когда-то именно он прорезал в скалах этот залив. Ширина его около 2 километров. От того места, где мы стоим, береговой уступ изгибается к юго-западу. На противоположной стороне залива мы видим широкий и отлогий берег, на который легко попасть с моря, но нам до него не добраться. Мы не можем идти дальше. Чтобы попасть на другую сторону, нужно перейти через ледник, а это исключительно опасно. Некоторые трещины достигают нескольких метров в ширину. Ледник, спускающийся в залив, похож на нарезанную буханку хлеба, и ломтики постепенно расходятся всё шире.

Достигнув самой западной точки той территории, которую нам предстояло исследовать, мы решили вернуться к нашему лагерю в заливе Иванова, идя вдоль берега. Отлогая полоса прибрежной земли очень узка, и скалы плато взмывают вверх почти отвесно. Отполированные каменные обрывы со множеством осадочных слоев выглядят впечатляюще. Лежащие друг на друге породы подвергаются эрозии неравномерно, образуя превосходные балконы для птичьих гнездовий, которых здесь действительно великое множество. Поднять умерших Баренца и Класа Андриса на плато для погребения по таким скалам было бы нереально. «Только представь себе – им пришлось бы самим подняться по обрыву и поднять два окоченевших тела, – сказал Джордж. – Для этого нужно обвязать их веревками и затащить наверх. Не думаю, что они стали бы этим заниматься». Кивнув в знак согласия, я взглянул на утесы: «Если они похоронены где-то здесь, то только внизу, в прибрежной полосе». Это умозаключение наводит нас на мысль, что стоящая перед нами задача попросту невыполнима, – весь берег покрыт плавником и галькой, а сверху регулярно скатываются увесистые булыжники. И всё же, не оставляя надежды, мы продолжили свой путь.

Километр за километром мы шли вдоль берега, не встречая на пути ничего интересного, ни одного каменного знака. И только к юго-западу от мыса Варнека, где шла пологая полоса берега шириной около километра, можно было сравнительно легко взобраться на плато. Здесь протекал разветвленный ручей, спускающийся вниз, к морю. На самом широком из его рукавов, приблизительно в 100 метрах от моря, мы увидели бревенчатую избушку. Она была сделана из выброшенных на берег стволов деревьев, а щели между бревнами были законопачены мхом и глиной. В южной стене, высотою в семь венцов, имелся дверной проём, а позади избушки мы нашли самоё дверь. Когда-то она крепилась к косяку полосками резины. Половина крыши, сложенной из тонких, подогнанных друг к другу стволов, всё еще была цела. Внутри по всей длине тянулась скамья, на которой можно было спать или сидеть. В углу направо от двери мы обнаружили высокую груду камней, очевидно, служившую очагом. В выемке для костра лежал железный буй, подобный тем, что часто встречались на берегу. В нём было вырезано квадратное отверстие – судя по всему, его использовали как плитку. Вбитые в стены гвозди выглядели вполне современно. Всё указывало на то, что избушкой, вероятно, пользовались несколько десятилетий назад, но кто бы это мог быть? Нам оставалось только догадываться. Быть может, это были солдаты-пограничники, или охотники за шкурами, или поморы? А может – нацисты во время войны?

На берегу недалеко от избушки лежал череп крупного моржа. Массивный, благородного цвета бивень всё еще украшал верхнюю челюсть. Все коренные зубы были на месте, но, когда мы подняли череп, они стали выпадать один за другим. Это были неглубоко сидящие плоские круглые костяшки – идеальный инструмент для раскалывания раковин. Бивень был тяжелый, не менее полуметра в длину и великолепной формы. Оставив избушку, мы двинулись поверху, чтобы исследовать последние километры в сторону мыса Петровского. Но на этом участке нам также не встретилось ничего, заслуживающего внимания. Мы срезали дорогу к заливу Иванова и снова прошли мимо лагеря геодезистов. Издалека было видно ржавые бочки из-под топлива и деревянные полы для палаток, которые когда-то здесь стояли. Всё вокруг было завалено алюминиевыми колышками и настилами для палаток, деревянными ящиками, ржавыми металлическим инструментами. Я даже раскопал среди этой кучи мусора целую койку. Но долго задерживаться там мы не могли и скоро продолжили путь, потому что как раз неподалеку отсюда мы сегодня утром видели медведя. И еще один такой зверь спал неподалеку отсюда два дня назад. Рядом с рекой Боярского мы спустились на берег. Вдалеке уже было видно нашу хижину с развевающимся на ветру неподалеку красным университетским флагом. К 6 часам вечера мы вернулись домой.

Как выяснилось, Виталий и Николай следили за нами, когда мы уходили сегодня утром, и очень волновались за нас. Они также заметили слоняющегося по берегу медведя. Потом он поймал тюленя и, пообедав, улегся спать. После полудня они потеряли его из виду. Незадолго до нашего возвращения Виталий связался с «Иваном Киреевым». Он сказал нам, что корабль сейчас стоит на якоре рядом с полярной станцией у мыса Желания. Боярский планирует забрать нас отсюда и предупредил, чтобы мы были готовы в любой момент покинуть остров. Константин и Евгений, не теряя времени, принялись паковать свое оборудование. Лопаты и кирки уже стоят, связанные, рядом с дверью. В 9 вечера мы связались с судном во второй раз и узнали, что произошла задержка и они прибудут не раньше завтрашнего утра. День выдался ясный и солнечный, со слабым ветром и температурой воздуха +5 °C. Но к вечеру погода начала быстро портиться.

1 сентября 1995 года, пятница

Вчера я был в недоумении, почему нам надо собираться прямо сейчас, когда впереди еще так много работы. Сегодня выяснилось, что прогноз предсказывал значительное ухудшение погоды. Ветер усилился до 6 баллов по шкале Бофорта. Идет дождь, и при сильном ветре с моря плашкот не сможет подойти, чтобы нас забрать. На завтрак у нас были переваренные макароны, которые Николай смешал с мясными консервами, – получилась жуткая гадость. И он ожидал, что мы станем это есть! Даже кетчуп не мог скрыть мерзкий вкус его стряпни. Джорджа чуть не вырвало, и к еде он больше не притронулся. Остальные тоже ели без энтузиазма. Николай, как оказалось, рассчитывал, что мы наедимся на весь день и скажем ему «спасибо». Хлеб к этому времени уже кончился, и от одной мысли о том, чтобы снова положить себе в миску эту бурду, мне становилось тошно. Делать было нечего, и всеми овладела неуверенность. Никто не хотел выходить наружу под проливной дождь. Ширина прохода вдоль нар была даже меньше метра, и сидеть в хижине вшестером было довольно тесно. На полу стояли четыре коробки с припасами. На время приема пищи мы клали на них широкую доску, которая служила нам столом, а мы сидели рядом на нарах, где обычно находились ноги. Сегодня я сел у внешней стены, рядом со мной были Джордж, Евгений, Константин и Николай. У другой стены сидел Виталий, а рядом с ним лежал радиопередатчик. Под нарами мы держали не очень нужные вещи, вроде русско-английского словаря. Моя одежда висела на вбитых в стену гвоздях. В этот безрадостный день мы просто ждали и ничего не делали. Николай залез в свой спальный мешок, не снимая куртки, и захрапел. Константин, сидя в углу кухни, непрерывно курил одну сигарету от другой. Вскоре вся хижина заполнилась голубоватой дымкой.

В 6 часов вечера мы должны узнать, прибудет ли корабль и, что еще важнее, когда. Так или иначе нам придется пробыть тут некоторое время. За весь день я ничего толком не сделал, только собрал вещи, прибрался, сложил палатку – и всё. Во второй половине дня мы все собирали дрова для прощального костра. Вокруг кострища по соседству с хижиной поставили три деревянных щита для защиты от юго-западного ветра. Вскоре у новой конструкции выявился серьезный недостаток – теперь дым циркулировал на одном месте и лез в глаза тем, кто сидел рядом с костром. Русские не считали это существенным неудобством: дым, сказали они, – это хорошо, потому что так теплее.

У Константина еще несколько дней назад закончились сигареты, и он стал крутить что-то сам. Что это было – я не знал. Судя по резкому запаху, он курил план или собирал мусор со двора? Но тут я увидел, что он делает: заворачивает порцию чая (из пачек с голубым слоном) в обрывок газеты, поднятой с пола. Он говорит, что научился делать это, служа в армии пограничником, когда его с товарищами отправляли в многодневные дежурства на отдаленную точку. «В чае есть никотин», – говорит он, так что, по его мнению, всё в порядке.

На ужин были оставшиеся от завтрака макароны. Я попытался улучшить их вкус, добавив специй, но вышло еще хуже. После ужина Евгений вернулся к своей излюбленной теме, устроив нам еще одну лекцию об этнических различиях и типах черепов. Он даже упомянул предвоенные теории этнических ареалов немецкого археолога Коссинны. На Джорджа это подействовало как красная тряпка на быка. Он не желал этого слушать и был близок к тому, чтобы затеять ссору. К счастью, конфликт удалось замять. В 6 вечера нам сообщили, что судно придет не раньше завтрашнего утра. Весь день сильный ветер дул с юга и юго-запада.[62]62
  Густаф Коссинна (1858–1931) – профессор археологии в Берлинском университете, исследовал вопросы миграционного этногенеза, исходя из положения о совпадении археологической культуры и этноса. Нацисты использовали его идеи для обоснования доктрины интеллектуального и физического превосходства арийской расы и территориальной экспансии Германского рейха. В послевоенные годы теории Г. Коссинны подвергались критике; однако они по сей день остаются предметом научных споров. Новому витку дискуссии вокруг наследия ученого положили начало две опубликованные в 2015 году работы по анализу (секвенированию) древней ДНК (аДНК), получившие в научном мире название «улыбки Коссинны».


[Закрыть]

2 сентября 1995 года, суббота

За ночь погода стала еще хуже. С 4 до 7 утра, когда Джордж и я стояли на вахте, сильный ветер дул с моря, неся с собой мелкий дождь. Джордж воспользовался этой возможностью, чтобы расслабиться и пофотографировать нашу хижину и ее окрестности. Хотя из-за сильной облачности освещенность была низкой, Джордж всё-таки ухитрился сделать несколько снимков, используя штатив и очень длинную выдержку. Я не спал до 8 утра, но потом решил, что стоит немного вздремнуть. Сегодня первый раз за всё это время у меня замерзли ноги, потому что ветер хлестал прямо в дверь и поток холодного воздуха продувал рядом с моим спальным мешком. Наша так называемая дверь скорее похожа на ширму. Чтобы ее закрыть, нам приходится с силой тянуть ее, а потом привязывать веревкой к деревянному косяку. Петли сделаны из двух кусков моржовой шкуры, которую Виталий нашел на берегу.

Я проснулся в 10 утра. С тем же успехом можно было валяться дальше – у нас не было никаких дел, кроме как дожидаться «Ивана Киреева». В 9:30 по радиосвязи пришла новость, что прибытие судна опять откладывается. Слышимость была очень плохая, поэтому мы так и не смогли понять причину всех этих задержек. В хижине по-прежнему очень сыро. Мы как смогли подтянули брезент на крыше, но вода продолжает без остановки капать на наши спальники. Джордж взял с собой флотскую водонепроницаемую сумку из гортекса, которая ему очень пригодилась. У меня тоже есть такая, но я оставил свою на «Иване Кирееве» и очень об этом жалею. Джордж свято верит в экипировку с армейских складов, которую продают в специальных магазинах, и даже слышать не желает о товарах для активного отдыха, рекламой которых заполнены популярные журналы. Его уже однажды здорово подвела бракованная спортивная одежда – 15 лет назад на Шпицбергене. По его словам, с тех пор ничего не изменилось: выглядят эти товары прекрасно, но, когда доходит до дела, мгновенно приходят в негодность.

Настроение в нашей хижине тем не менее остается бодрым. Евгений выглядит просто другим человеком. На борту он был угрюм и немногословен. Казалось, он просто не хочет с тобой разговаривать. Но здесь, в заливе Иванова, его просто не узнать – он не умолкая рассказывает разные смешные истории. А в перерывах поет или учит нас с Джорджем каким-нибудь забавным русским поговоркам. Константин всегда держится поблизости, готовый поддержать шуткой жизнерадостные реплики Евгения. Николай, напротив, предпочитает помалкивать. Он сдержан по натуре и к тому же плохо владеет языками – английским и немецким, – на которых мы общаемся. Зачастую он не может сказать ни слова, потому что рот у него набит сыром, кусочками сахара, шоколадом или еще чем-нибудь съестным.

Джордж не поленился составить список чисто русских привычек. Ему не дает покоя умение других людей справляться с жизненными трудностями иным способом, чем это принято у нидерландцев.

Особенности русских традиций

• Буханку хлеба сначала режут вдоль, а затем нарезают поперек – получается пол-ломтика.

• Еду зачерпывают из общего котла.

• Едят сырой чеснок.

• Сушат мокрую одежду у костра: прожигают рукава, штанины, ботинки и т. д.

• Нарочно садятся с подветренной стороны костра, поскольку это полезно для здоровья: чем больше дыма, тем лучше.

• Ложатся спать в сырых ватных спальниках и не сушат их.

• Пьют этиловый спирт, разведенный водой.

• Оборачивают ноги полосками материи, прежде чем надеть сапоги.

• Заваривают очень крепкий чай, а потом разбавляют его кипятком.

• Готовят еду в помещении без вытяжки или вентиляции.

• Не собирают пепел от костра и не рубят брёвна пополам.

• Часто слепо подчиняются начальству.

• Носят ремень поверх верхней одежды, а не под ней.

• Панически боятся белых медведей, даже когда те спят.

• Суеверны и используют много ругательных слов.

• До сих пор не преодолели травму, нанесенную Второй мировой войной.

• Постукивание по горлу скрещенными пальцами означает предложение выпить водки (много).

• В горчицу обильно добавляют хрен, получается остро и исключительно вкусно.

• Носят морские головные уборы с клапанами для ушей на завязках.

• Пьют по многу раз с бесконечными разговорами и произнесением тостов по очереди.

• Едят вкусные соленые лисички и печеную кильку с хвостом.

• Почти никогда не обсуждают женщин или секс, даже если сильно выпьют.

Ничего не остается, кроме как ждать, ждать и еще раз ждать связи с «Иваном Киреевым». Не меньше ста раз я смотрел на часы – не настало ли 6 часов… Чтобы убить время, я сварил котел горохового супа. Только на то, чтобы очистить кастрюлю от остатков вчерашних макарон, ушел час. Просто удивительно, какими пассивными сделало нас это вынужденное безделье. Всю вторую половину дня мы бесцельно бродили вокруг хижины или сидели у костра. После обеда мы с Джорджем еще раз внимательно посмотрели на карту, имея под рукой отчет Кравченко для сравнения (см. дополнение). Как выяснилось, когда мы шли по берегу в направлении мыса Петровского, мы просто проглядели деревянный столб с надписью BAR 55. Надеюсь, завтра у нас будет возможность еще раз посетить это место. На всё нам будет нужно около четырех часов, и утром мы прекрасно успеем это сделать. Николай считает, что лучше не загадывать заранее, а подождать до завтрашнего утра. Надо сначала узнать, какие планы у «Ивана Киреева».

Сегодня у нас сверхдлинная вахта – с половины десятого до часу ночи. Крыша нашей хижины протекает как раз над спальным мешком Джорджа, и сегодня он решил заделать отверстие оставшимся куском пленки, прикрепив его деревянными клинышками. Сначала он терпеливо нарезал щепки, а потом выделывал невероятные танцевальные па между головами спящих людей, чтобы завершить ремонт. Когда ему это наконец удалось, мы отпраздновали успех последней плиткой шоколада «Кранберри».

3 сентября 1995 года, воскресенье