Текст книги "В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы"

Без ума от Баренца

Когда я занимался этими амстердамскими персонажами, живыми и мертвыми, мне удалось побывать «за кулисами» Рейксмузеума, в его офисах и кладовых, где экспонаты из «Новоземельской коллекции» лежали под надежной охраной в широких ящиках или в мастерских, где их чистили и готовили к путешествию сквозь века. Десятки кованых железных гвоздей, черных и блестящих от льняного масла. Ощутимая связь между прошлым и настоящим – это, конечно, многочисленные предметы, извлеченные из руин Благохранимого дома Эллином Карлсеном и Чарльзом Гардинером почти 150 лет назад. При таком бессистемном подходе, какой был у них, просто чудо, что все находки благополучно вернулись в Нидерланды. Представьте себе, как Гардинер осторожно извлекает «аккуратно сложенное и смятое письмо» из порохового рожка и, заметив, что оно разваливается на части, складывает все разрозненные кусочки бумаги в синюю папку из льняной бумаги, предварительно сделав на ней надпись: «Фрагменты рукописи, найденной в пороховом рожке. – Ч. Г.». Наша признательность за возможность слышать эти голоса принадлежит Чарльзу Тильстону Бику, который был редактором английского издания «Дневника» де Вейра, вышедшего в 1853 году. Нам также следует воздать должное Самуэлю л’Оноре Наберу, который в начале XX века вместе с группой архивистов и библиотекарей поставил перед собой задачу переиздать журналы экспедиций «Золотого века», сопроводив их полным архивным исследованием. Когда нацистская военная машина отбросила свою тень и в конечном итоге захватила Европу, Яриг Моллема продолжал последовательно популяризировать достижения и подвиги наших благородных моряков. Северная Новая Земля, далекая и неприступная, как в былые времена, оставалась землей легенд, героями которых были охотники на моржей и капитаны подводных лодок. Путь туда был закрыт вплоть до окончания холодной войны, а именно до 1991 года, когда мы смогли воспользоваться постперестроечной открытостью. Представьте себе две ярко-оранжевые спасательные шлюпки, пробивающиеся через Карские Ворота, – историческое значение этого момента трудно преувеличить. Нам совершенно неожиданно представилась возможность пройти по следам Баренца и завершить этот путь на Новой Земле. По счастливому стечению обстоятельств это произошло ровно 400 лет спустя.

Мы бы хотели завершить этот исторический экскурс стихотворением, которым поэт и драматург Йост ван ден Вондел (1587–1679) прославляет Виллема Баренца среди великих нидерландских мореплавателей. Его гимн был вдохновлен гравюрой «Процветание страны», выполненной по заказу издателя и поэта Абрахама де Конинка. На гравюре изображен городской пейзаж Амстердама, молодая женщина с фрегатом на коленях, Виллем Баренц и Якоб ван Хеймскерк под сенью ангелов и херувимов по сторонам городского щита.

Доспехи Якоба ван Хеймскерка, которые были на нём в день гибели 25 апреля 1607 года, когда неприятельское пушечное ядро оторвало ему ногу

Гимн, или Похвальная песнь знаменитым мореплаваниям Соединённых Нидерландов (1613)

Йост ван ден Вондел

Строки 227–246[107]107
  Перевод Д. А. Хотимского.


[Закрыть]

 
De hope van gewin zoo wijd de saeke brocht,
Dat tot twee malen toe dees streke werd bezocht,
Wijd onder t’ Beersche licht: maar laas! Met weinig bate,
Niet wijders opgedaan als der Nassouwen strate.
Maar Willem Barentszoon, als voogd en principaal,
Den Noordpool, met nog een, gaat voor de derde maal
Bestoken, op vier min als vier-maal twintig trappen,
En daalt ter Hellen waart, daar nergends menschen stappen,
Те, кто мошной широкой богатства бы гребли,
Два раза снаряжали на север корабли.
Богатств им принесла судьба в ответ строптиво  —
Не шире ни на дюйм Вайгачского пролива.
Daar hem Corneliszoon, in nood en lijfsgevaar,
Om al des werelds schat geenszins wil volgen naar;
Dan Barentszoon (die niet vindt raadzaam zich te wenden)
Tot Nova-Zembla toe, verzeilt aan ‘s Weerelds ended.
Но Виллем Барентзон дерзанья в звездный час
На север парус свой направил в третий раз,
Туда, где ада мрак разъять не может солнце,
Где не было до днесь ноги первопроходца.
Natuere word beroert, sal ick dan gantsch verkracht
(Seght sy) ten lesten zijn van ’t menschelijck geslacht?
Zal dan een sterflijck dier de palen overspringen,
Die eenmael heeft ghestelt de Moeder aller dingen?
Пускай Корнелис Райп, опасности не рад,
В смятении зовет поворотить назад.
Продолжит Баренц путь и, не приняв совета,
За Новою Землей достигнет края света.
Природы речь горька: «Насилье надо мной
Не вздумал ли творить уверенной рукой
Тот смертный, для кого несметные барьеры
Праматерь всех вещей воздвигла выше меры?
Zal dan geen plaetse zijn op ’s Werelds aengezicht
Daer desen woesten hoop zijn zoolen niet en licht
Natuere sal vele eer, vele eer als dit ghedoogen
Geheel ontwapent zijn van alle haer vermogen.
Ужели места нет на всём лице Земли,
Куда бы страсть и пыл его не привели?
Коль скоро претерплю бесчестие покорно,
То власть и мощь свои утрачу я бесспорно».
 

Глава 14
Лето на острове Вайгач, 2000 год

Москва

Ясный летний вечер, немного ветрено. Я открываю двойные окна, явно сконструированные для лучшей защиты от холода, и в комнату врываются звуки города: гавканье собак, рев ускоряющихся грузовиков, гудки машин, завывание сигнализации, людские голоса. Сквозь весь этот шум пробиваются обрывки поп-музыки и русский хаус-бит. Мы снова в Институте наследия, который был организатором наших трех экспедиций на Новую Землю в 1993, 1995 и 1998 годах. В этом году Дэвид Лубински и я намерены вернуться в Арктику, на этот раз на остров Вайгач. Институт находится в гостинице рядом с выставочным парком ВДНХ, напротив многоэтажного отеля «Космос», по фасаду которого периодически скользят пульсирующие лучи яркого белого света. Площадь перед отелем уставлена киосками и павильонами с импровизированными террасами, куда молодежь приходит прогуляться и купить бутылку пива. Посередине шоссе идет строительство гигантской эстакады, и искры от электросварки летят во все стороны. Еще два года назад ничего такого тут не было. Шоссе проложили прямо через прилегающий район, закрыв вид на золоченую входную арку парка. Прямо за углом – изящный титановый монумент Покорителям Космоса. На календаре 2 августа 2000 года.

Сейчас я сижу в номере люкс (4-40), а двумя этажами ниже, в конце темного коридора, всё еще лежит четырехметровый обломок судна Виллема Баренца. Время от времени в широких коридорах, выстланных красными ковровыми дорожками, мы видим людей в тапочках, подходящих за водой к электрическому самовару. Они тут постоянные жители, похоже, других гостей, кроме нас, нет. Какая-то дама показывает нам знаками, что мы можем поесть, если хотим. В маленькой кухне она открывает холодильник, достает три белых пластиковых ведерка и снимает с них крышки, чтобы показать нам их содержимое. Я прошу две поллитровые бутылки пива «Балтика № 3». «Я не буду», – говорит Дэвид про пиво и заглядывает в ведерко. Я всё равно забираю обе бутылки. Пётр Боярский и его команда уже на Севере, в Воркуте, где мы и должны с ними встретиться. Дмитрий Бадюков ждет нас в аэропорту. Он заметно изменился с 1998 года, в его черной бороде появилась седина: я не сразу его узнал – прошел мимо, не обратив внимания. «Жизнь тяжелая», – сказал он. Ему позвонили после двух лет молчания и попросили забрать нас из аэропорта. Он обнял меня несколько раз, даже в микроавтобусе по дороге в гостиницу. Я живое подтверждение того, что некоторые вещи не меняются. Я вернулся в Россию с 20 тысячами долларов наличными в чемодане и закрепленными на моём теле. Эту экспедицию спонсировали американцы, и, поскольку после обрушения рубля в августе 1998 года банковские переводы не работали, средства на экспедицию мы забирали наличными из местного офиса банка, как в кино (хотя и не про ограбления). Мой научный руководитель даже был вынужден взять дополнительную ипотеку на свой дом, чтобы получить эти деньги.

После экспедиции 1995 года мы всё закончили и привели в порядок. Я уехал из Амстердама и поступил в докторантуру Университета Иллинойса в Чикаго. С новыми целями, новыми людьми и новыми спонсорами мы вернулись в 1998 году на Новую Землю, мы хотели отыскать на мысе Вилькицкого могилу с черепом белого медведя и исследовать окрестности мыса Спорый Наволок с помощью дистанционно управляемых подводных аппаратов. Но мыс был окружен льдом, сгрудившимся по его берегам. И на мысе Вилькицкого мы не нашли ничего даже отдаленно напоминающего могилу. Вернуться на Новую Землю оказалось очень сложно, и полевой сезон 1999 года пришлось пропустить. Затем вдруг пришло приглашение присоединиться к группе, работающей на Вайгаче. Мы с радостью откликнулись на предложение поехать на Вайгач и посмотреть, что там можно найти. «Местами берега острова пологие, из серого и черного песка вперемешку с галькой, и все берега завалены выброшенными морем деревьями с корнями и всем остальным», – писал Ян Хёйген ван Линсхотен [L’Honoré Naber 1914, 64]. «…Местность в основном плоская, за исключением нескольких продолговатых невысоких гребней, холмов и лощин. То тут, то там попадаются неподвижные озерца или болота, которые, как мне кажется, подпитываются за счет таяния. Повсюду множество разноцветных полевых цветов, некоторые с прекрасным запахом, кое-где также чистая трава, но в основном это насыщенная зеленая растительность […], похожая на торф или мох, по которой очень трудно ходить, будто идешь по пуховым перинам или подушкам…»[108]108
  Западные исследователи часто используют термин Novaya Zemlya Region (NZR), понимая под ним архипелаг Новая Земля вместе с островом Вайгач.


[Закрыть]

За ужином мы с Дэвидом разглядываем продолговатый снимок острова Вайгач, черно-белый с высоким контрастом, заламинированный в блестящий пластик. Эта фотография будет нашим руководством на ближайший месяц и главным инструментом в выборе полевых участков. Она была сделана еще в 1960-х годах одним из первых спутников фоторазведки. Съемка производилась на 70-миллиметровую пленку, которую возвращали на землю в капсулах. Спускающиеся на парашюте капсулы подбирал самолет со специальным крюком. В это трудно поверить, но топографические карты и аэрофотоснимки по-прежнему засекречены, и не в последнюю очередь потому, что Новая Земля и Вайгач всё еще остаются под управлением военных. Но не так давно, как только истек 30-летний запрет, которого требовали законы времен холодной войны, старые снимки со спутников-шпионов были опубликованы Геологической службой. Получив их негативы, я отправился в университетскую фотолабораторию, где мелком отметил на пленке интересовавшие меня участки. Сотрудник лаборатории распечатал мне все эти ледники и береговые линии, возможно, получив от этого некое эстетическое удовольствие. Так или иначе, в результате маловероятной цепи событий появилась эта фотография с разрешением, сопоставимым по качеству с аэрофотоснимками, и она лежит сейчас передо мной здесь, в Москве.

Арктика

Из Москвы мы добрались до Амдермы – небольшого города на побережье Карского моря. Точнее было бы назвать ее поселком, если принять во внимание ее небольшие размеры. Как и большинство населенных пунктов в Российской Арктике, Амдерма за последнее десятилетие лишилась почти 80 % своего населения. Сначала мы два дня ехали до Воркуты на уже знакомом поезде дальнего следования, а последний отрезок пути, от Воркуты до Амдермы, мы летели на пассажирском самолете Ан-24. Дальше нам предстоит лететь на принадлежащем российским пограничникам вертолете Ми-8, раскрашенном в камуфляжные цвета и оснащенном внешней подвеской для ракет для стрельбы по наземным целям. Сидя на маленькой скамейке, установленной вдоль борта, я смотрю, как пять человек поднимают большую ржавую бочку с топливом и ставят ее рядом с дверью. Армейский грузовик заправляет вертолет, и очень скоро воздух кабины наполняется парами керосина. За всем этим наблюдают три солдата в типичных, сбитых в гармошку сапогах и ненец с усталым взглядом. Я убеждаю себя, что не вижу, как бортовой механик снял приборную панель и что-то там паяет за полчаса до полета через пролив Югорский Шар.

Мне немного нездоровится: подцепил какую-то заразу в поезде, где мы двое суток ехали рядом с отвратительным, воняющим кислятиной туалетом. Стальная тамбурная дверь беспрерывно хлопала все эти два дня. К счастью, у Дэвида есть лекарство от желудка «Пепто-Бисмол», вроде активированного угля, которое я запиваю глотком воды из столовой. Наконец двигатели вертолета запущены, и турбокомпрессоры издают нарастающий утробный вой. Температура в кабине сразу же поднимается. Я ощущаю прилив адреналина. Вся машина дрожит и вибрирует, как будто вот-вот развалится на части. Лопасти набирают обороты, вертолет подпрыгивает на колесах, и тогда наступает момент, когда рев турбины несущего винта перекрывает вой компрессоров. Мне страшно, судя по звуку, двигатель захлебывается. Но бортмеханик так не считает – он закрывает дверцу, и мы летим. Сердце бешено колотится: вероятно, это самая опасная часть нашего путешествия…

Полёт над синим заполярным морем длится около получаса, с вертолета открывается весьма эффектный вид на остров Местный (остров Штатов) и «медвежий пляж», и вот мы уже спрыгиваем в грязь под проливным дождем. Мы находимся недалеко от мыса Дьяконова (мыса Идолов) и разбиваем лагерь на берегу продолговатого озера, которое в 1595 году служило источником пресной воды. Сначала мы достаем из экспедиционных ящиков палатки, чтобы у нас было хоть какое-то убежище. Как раз вовремя: мы едва успеваем их поставить, как дождь превращается в ливень. В первый же час вся одежда полностью промокает. К счастью, на мне синтетическая куртка, которая даже влажная защищает от холода в отличие от хлопка или пуха.

Русские выглядят еще жизнерадостней и дружелюбней, чем в предыдущие поездки, и, похоже, искренне рады поучаствовать в этой экспедиции. Множество подмигиваний и похлопываний по плечу. Здесь будет базовый лагерь. Мы должны подготовиться, а потом, через пару дней, двинемся дальше на север. У нас был трудный разговор в Воркуте относительно денег и дальнейшего плана действий, поскольку наша программа уже утверждена ФСБ. На юге Баренцева моря проходят масштабные военные учения, самые крупные за последние 10 лет, и нас тут быть не должно. По этой же причине нам не привезли оружие, о чём мы просили. То, что к этому всё идет, было понятно давно – принимающая сторона всячески избегала этой темы в наших переговорах по факсу и электронной почте. «Мы привезли три типа патронов, – приветливо ободряют нас наши русские коллеги, – желтые, красные и зеленые». Ну да, для ракетницы, надо понимать. «Ненцы никогда не берут с собой оружие», – заявляют русские. Но мне как-то слабо в это верится. Радиосвязи у нас тоже не будет, потому что военные держат нашу экспедицию на контроле, и в их планы не входит вооружать иностранцев и предоставлять им радиосвязь.

Так что в этом году у нас не будет «лицензии на убийство». Дэвид пять лет отбивался от медведей на земле Франца-Иосифа, и ему это совсем не нравится. Он рассуждает вслух, как это изменить. Дэвид убежден, что в полевых условиях надо всегда иметь наготове винтовку в дополнение к ракетницам и перцовым баллончикам, поскольку, как он говорит, не стоит умирать ради науки, даже если вероятность этого невелика. Теперь слева у меня пристегнута кобура с ракетницей, а справа висят кинжал и перцовый баллончик дальностью до 15 метров. В отличие от нашего путешествия на Новую Землю пятилетней давности, сейчас вероятность столкнуться с медведем очень мала. Я смиряюсь с этим, и это экономит нам 5 килограммов. Дэвид злится, и русским это не нравится. Сергей уже в курсе дела: «Это в вашем списке, это в вашей записной книжке, и вы хотите это вычеркнуть, так?» – говорит он, дразня Дэвида.

Сергей Пчелкин – человек в нашей команде не просто новый, но и запоминающийся: у него бритый череп, туго обтянутый кожей, маленький нос и глубоко посаженные глаза, он внимателен, спокоен и рассудителен. Сергей всего на год старше Дэвида, которому тридцать пять, и двумя годами старше меня. Он говорит на очень простом, но уверенном английском. Его заработки как дизайнера веб-сайтов позволили ему взять с собой в эту поездку легкую синтетическую двухместную палатку и цифровой фотоаппарат. Сергей планирует делать фотографии и снимать видеофильм о нашей экспедиции, пока у его камеры не сядут аккумуляторы.

Обязанности завхоза, повара и кладовщика совмещает Валерий Шумилкин, немногословный, спокойный и твердый, как скала, морской капитан. Два года назад мы были с ним вместе на борту «Ивана Петрова», и еще он неделю провел на мысе Вилькицкого с Джорджем Маатом и его помощником, пустив в дело патолого-анатомические навыки обоих докторов, когда тем довелось разделывать подстреленного им оленя. У нас довольно еды, в том числе мешки с рисом, фасолью, макаронами, цельным картофелем, овсянка, помидоры, лук, морковь, капуста, банки с мясом и консервы со сгущенкой, шоколад и джутовые мешки с конфетами и печеньем. Мы берем всё, что попадается под руку, и складываем к себе в ящики.

Я снова на мысе Дьяконова, который столетия назад был назван мысом Идолов. Каменный мост ведет к воротам подземного мира, где, согласно легенде, живут духи предков. Сейчас без четверти десять вечера, и дождь так сильно стучит по крыше палатки, что заглушает звуки наших голосов. За исключением небольших участков растрескавшихся от мороза скальных выходов, вся местность состоит в основном из торфяных болот. Толстые слои торфа перетекают через камни в море. Мы сейчас находимся к югу от единственного населенного пункта на острове – поселка Варнек. Вертолет по ошибке оставил здесь сумку с покупками жителя Варнека, и сегодня за ней пришел ненец с двумя застенчивыми девочками лет пяти и восьми. Они ежились от холодного ветра и очень серьезно нас разглядывали. Отец заботливо завязал им капюшоны, а Боярский вынес им три бутерброда с толстыми кусками бекона с чашкой дымящегося чая. Отец опустился рядом с ними на колено и указал пальцем через другую сторону пролива. Было слышно, как он произнес: «Вон там Хабарово, а вон там, за ним, Амдерма». Они немного отдохнули, а затем пустились в обратный путь. Им предстояло пройти 10 километров. Я смотрел, как они карабкались на 20-метровый гребень (собственно мыс) рядом с нашим лагерем. Младшей девочке было трудно идти вместе со всеми, и отец с сестрой остановились, чтобы ее подождать. Она их догнала, но вскоре снова отстала, потому что нашла что-то интересное и остановилась, чтобы это подобрать, а затем снова побежала вдогонку за отцом и сестрой. Эта малышка будет с характером!

Дождь ненадолго прекратился, и я вышел на свежий воздух. Сквозь туман на другой стороне пролива Югорский Шар виднелись лагерные бараки. Повсюду плоские каменистые острова. Мы помогаем русским растянуть полиэтиленовую пленку над их тяжелыми брезентовыми палатками. Они, похоже, знали, что эти палатки немного протекают, иначе не возили бы с собой большие рулоны пленки, чтобы их укрывать. Поразительно, но мы, живые и здоровые, внезапно оказались посреди этой запечатленной на черно-белом спутниковом снимке местности.

Полярная станция имени Фёдорова

Стражи Карских Ворот – пролива, отделяющего Вайгач от Южного острова Новой Земли, – молодые ребята в камуфляжной форме. 3 августа они допрашивают нас в гостиной полярной станции имени Фёдорова. Станция снаружи выглядит как здание сельской школы: в середине коридор и по обе стороны от него – комнаты. В конце коридора справа расположены машинное отделение и шлюз. Почему шлюз? Потому что здесь по полгода темно, сугробы 2 метра высотой и температура –40 °C. Слева кухня и уютная гостиная.

Должно быть, в лучшие времена так выглядела полярная станция на мысе Желания или любая другая из числа тех, что были закрыты в последнее десятилетие: без плесени, хорошо освещенная, сухая и теплая. На станции живут две одинокие души, которые, похоже, и разговаривать уже разучились. Последняя запись в гостевой книге, от 23 июля 1991 года, сделана Дмитрием Кравченко и двумя его спутниками: «С глубоким уважением и благодарностью за помощь полярникам, [оказанную] ГМС им. Фёдорова, – от имени участников экспедиции “Полярный круг”». Девять лет назад Франс Херес записал в дневнике:[109]109
  ГМС – гидрометеорологическая станция.


[Закрыть]

«Кто бы мог поверить, что здесь, на острове Вайгач, мы будем гостями КГБ». Могучим прыжком мы преодолели 100-километровый остров и теперь будем неделю жить в тепле и уюте на полярной станции имени Фёдорова.

На голом полуострове на другой стороне залива вырисовывается силуэт пограничной базы, и едва мы сошли с вертолета (он привез почту для станции и ее персонала), как от станции в нашу сторону отправился гусеничный вездеход. Ждать его пришлось долго, потому что ему сначала надо было объехать лагуну, а потом по галечной косе добраться до соседей, которые были не в восторге от предстоящей проверки паспортов. Были ли у нас разрешения? Сергей сам будет с ними объясняться. Утреннее прощание было трогательным. Пётр Боярский проводил и дважды обнял меня, сказав, что в следующем году я смогу приехать бесплатно, «за наш счет», как он выразился. «Для меня это большая честь, – ответил я. – Надеюсь, в следующий раз мы пройдем через Маточкин Шар». Также крепкие объятия с Димой («Очень плохое настроение сегодня!») и Валерием («Друг мой!»).

Здание метеорологической станции имени Фёдорова. На крыльце: Сергей, Дэвид и Геннадий. Август 2000 год. Фото автора

Вопросы, на которые приходится отвечать перед пограничниками: есть ли у меня дети, какая у меня машина, много ли у меня женщин… Когда заходит речь о спутниковом снимке, мы пытаемся объяснить наши цели, но разговор всё равно приобретает характер допроса с пристрастием. Один из мужчин представляется как майор, второй – как лейтенант. Мы выбрали три области, которые имеет смысл обследовать (поскольку на них нет слоя торфа), и хотим получить на это разрешение. «Не положено, не положено!» – Они качают головами. Говорят, что завтра позвонят в штаб-квартиру и узнают, можно ли нам получить разрешение. После часа формальностей совершенно неожиданно начинается застолье. Персонал станции – это техник Геннадий, украинец лет сорока, похожий на добродушного медведя, и Владимир, робкий, тощий метеоролог с седой щетиной. Возраст мне трудно определить, похоже, он немного старше Геннадия. Оба в очках в толстой оправе; у Геннадия очки в черной оправе с маленькими стеклами, а у Владимира очки в грязно-желтой с линзами, похожими на маяк. Судя по их поношенной одежде, они уже пару лет живут вдали от цивилизации. Они немного стеснялись, но приняли нас очень тепло. Владимир, сидя над своими книгами, похоже, разучился говорить. Он весь вечер пытался что-то сказать, но вот он сидит рядом со мной – и просто не может произнести ни слова. Слова прилипают к кончику его языка.

Пограничники рассказали, как живут на этой удаленной заставе на арктической границе. Они встают в 6 утра и работают до 10 вечера. Три часа работы, три часа отдыха, отпуск – 45 дней. Они скучают по женам и детям и вынуждены проводить три, четыре, а некоторые пять лет жизни в душных, кишащих тараканами бараках. Декабрь, январь и февраль – худшие месяцы, когда они заключены в четырех стенах. Когда я выхожу наружу вместе с курильщиками, лейтенант показывает нам свой калашников. Он целится вдаль и – о Господи Иисусе! – раздается выстрел! Все смеются, а я скорее взволнован, чем потрясен. Моя очередь! В следующую минуту мне передают оружие. Автомат довольно легкий, я плавно жму на спуск, и пуля высекает искры из стоящего в сотне метров от нас морского контейнера. В прицел я вижу, как мимо проходит одна из собак. «Как переключить в автоматический режим?» – спрашиваю я, прицеливаясь в составленные в ряд бочки из-под солярки. Геннадий решительно вмешивается и отстегивает магазин. «Типично русский подход, – комментирует Сергей. – Сначала выпивка, а потом всё остальное». «После стрельбы ты чувствуешь себя абсолютно счастливым», – говорит лейтенант, и это правда. Ребята сказали, что несколько дней назад видели на берегу белого медведя.