Текст книги "В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы"

Глава 4
Погружение в XVI век

ДНЕВНИК ПИТЕРА ФЛОРЕ

27 августа 1993 года, пятница

Боже, как холодно! Ветра нет, но очень сыро, стоит густой туман. Не знаю почему, но каждое утреннее пробуждение похоже на выход из комы. У меня уходит полчаса на то, чтобы прийти в чувство и одеться. До сегодняшнего дня я надеялся, что сможем закончить работы в Благохранимом доме, но раскопки оказались очень трудоемкими, и мы продвигаемся крайне медленно. Документирование находок занимает у меня почти целый день. Ханс сидит в своей маленькой палатке, заваленный мешками, и пытается в одиночку совладать с лавиной новых поступлений. Сразу после завтрака Ханс выгоняет Хенка ван Вейна, который живет с ним в одной палатке, на улицу и использует его койку как сортировочную базу. На нашей схеме медленно, но верно прорисовывается обустройство быта в Благохранимом доме.

Очаг в центре дома теперь полностью раскопан. В самом очаге мы практически ничего не нашли, но небольшие предметы в непосредственной близости от него указывают на то, что его использовали очень интенсивно. Мы нашли мелкие кости песцов, которые служили отличной добавкой к скудному меню зимовщиков. Небольшие черепа оказались раздроблены: это значит, что в пищу шли даже мозги. Есть предположение, что это помогло им избежать вспышки цинги – страшной болезни, вызванной недостатком витамина C. Организм человека не вырабатывает витамин C (аскорбиновую кислоту), мы получаем его преимущественно из свежих фруктов и овощей. Но в организме песцов аскорбиновая кислота синтезируется из глюкозы, поэтому в их мясе содержится некоторое ее количество (см. главу 5 и дополнения к ней). Зимовщикам удалось поймать в ловушки почти 30 песцов. Виктор Державин откопал нижнюю часть лапы песца с полностью сохранившимися суставами. Вероятно, ее кинули в огонь во время еды, и она так там и осталась.

Заброшенная полярная станция «Мыс Желания». Август 1998 года. Фото автора

Мы также нашли кости более крупных животных, которые после очистки оказались свиными и говяжьими ребрами, порубленными на куски. На борту был запасы солонины, и де Вейр описывает, как зимовщики спустили бочку с солониной с корабля, чтобы вымочить мясо в воде. Как раз в это время два оказавшихся поблизости белых медведя решили заглянуть на огонек. Один из них заплатил за это жизнью: он без промедления получил пулю в голову и свалился замертво. Тушу этого медведя моряки выпотрошили, поставили на задние лапы и вынесли на мороз. Вероятно, он так и простоял перед Благохранимым домом всю зиму. Возможно, куча медвежьих костей, которые видели Кравченко в 1979 году и Франс Херес в 1991-м рядом с местом, где установлен крест, – это и есть останки незадачливого животного.

Всю бывшую на борту провизию перенесли в дом, и он вскоре заполнился бочками, ящиками и корзинами, в которых были не только съестные припасы, но и товары. На Новой Земле зимовщики жили за счет этих припасов. Они не боялись, что продукты испортятся, ведь, в сущности, они жили внутри природного морозильника. Хотя мы нашли на полу много мусора, по всей видимости, в доме поддерживали чистоту и порядок. Капитан Якоб ван Хеймскерк следил за тем, чтобы строгие правила относительно чистоты на борту корабля соблюдались также и в доме, несмотря на темноту и холод. Внушительные груды мусора по обе стороны от дома свидетельствуют в пользу этой версии. Кроме того, всё, что могло гореть, очевидно, исчезало в пламени очага.

Большинство наших находок сделаны на северо-восточной стороне очага. Здесь на площади 3–4 квадратных метра нам попалось множество обрезков кожи, свинцовые пули, обломки керамики, пуговицы, небольшие куски ткани – в целом несколько сотен разнообразных предметов. В то же время на участке шириной 2 метра, расположенном вдоль восточной стены, ничего обнаружено не было – по всей видимости, здесь были расположены койки. Перед каждой койкой стоял моряцкий сундук. В них хранились личные и ценные вещи. Эти сундуки также использовались, чтобы забираться на койки. Корзины и бочки, скорее всего, складывали около северной и западной стен. Дверь в южной стене открывалась в сени. Вероятно, в юго-восточном углу дома, у самой двери, тоже стояла койка. В таком случае на гравюре с изображением интерьера Благохранимого дома в немецком издании Дневника» де Вейра [Nuremberg: Hulsius, 1598] представлен разрез здания в направлении с севера на юг. Хотя размеры дома на этом изображении явно преувеличены, отдельные детали вполне соответствуют данным археологических раскопок. Так, койки, очевидно, показаны на правильном месте, но они изображены в слишком мелком масштабе. Если коек было шесть, то, получается, на каждую приходилось по три человека. В море это было обычным делом – каждой койкой пользовались по очереди несколько человек. В Благохранимом доме это позволяло греться от тепла тел. Койки были от 1,5 до 1,7 метров длиной. Хотя моряки были невысокого роста – доспехи ван Хеймскерка в Рейксмузеуме служат тому подтверждением, – они, вероятно, спали в полусидячем положении, как это было принято в то время.

Уровень полевой кулинарии с приездом Светланы значительно повысился. Сегодня мы будем есть «уху» – вкусный суп из рыбы, пойманной в Енисее. Днем погода наладилась. Туман рассеялся, и сквозь тучи пробилось солнце. Хенк, Дирк и я прогулялись в сторону развалин деревянного маяка на мысу, чтобы собрать дров для костра. Мы жгли огонь почти 10 дней, и теперь за дровами приходится ходить всё дальше и дальше. Плавника на берегу перед Благохранимым домом изначально было немного, а теперь вообще ничего не осталось. Когда-то в 50-х годах на южной оконечности мыса был построен деревянный маяк добрых 15 метров в высоту. Рядом с ним стоял небольшой домик. Сейчас обломки стеклянной линзы маяка лежат, словно нетающие льдинки, разбросанные среди развалин. С полуразрушенной деревянной башни нам открывается потрясающий вид на весь мыс далеко за Ледяной Гаванью. Погода такая ясная, что предметы на горизонте не становятся размытыми, просто глаз уже не может различить мелкие детали. Вокруг нас – плоская земля и плоское море.

В XIX веке американец Чарльз Френсис Холл прожил два года среди эскимосов в Северной Канаде. Однажды Холл был с охотником-эскимосом и осматривал окрестности в подзорную трубу. Хотя охотник утверждал, что у него очень хорошее зрение, с помощью подзорной трубы он мог рассмотреть едва различимые даже его зорким глазом предметы. Он сказал Холлу, что подзорная труба позволяет заглянуть в завтра. Это замечание удивило Холла, и, когда я читал его книгу, я тоже не мог понять, что имел в виду охотник, но теперь вдруг всё становится ясным. Отсюда можно с легкостью видеть предметы на расстоянии 30 километров, а если подняться выше, то и дальше. Как бы далеко вдаль ты ни вглядывался, ты видишь только те места, до которых ты можешь дойти пешком за один день. Ты всё время смотришь на сегодня.

Вернувшись, я спросил Рене Герритсена, можно ли сегодня запустить воздушного змея, чтобы снять раскопки с воздуха. Мы закрепили камеру под змеем под углом 45°, поэтому снимки получаются наклонными. Аэросъемка прошла удачно, и полученные в результате фотографии должны быть великолепны. Сегодня исполняется ровно 397 лет с того дня, когда нидерландский корабль был зажат льдами и его команда приняла решение переждать зиму на Новой Земле. Хенк читал выдержки из Дневника и закончил торжество речью, в которой предложил почтить память тех, кто умер во время зимовки. Мы благоговейно сняли шапки. Как обычно, Хенри снимал всё это на камеру, и, как обычно, всё это пришлось повторять. Тако поспешил включить это событие в свой отчет и сразу же передал его по спутниковому телефону. Рене снова удалось отослать семь спутниковых снимков в газету «Новости Утрехта». Они, в свою очередь, сообщили, что собираются посвятить нашей экспедиции полный разворот.

Сегодня ночью Светлана будет нести вахту, охраняя лагерь две смены подряд, поэтому я лягу спать рано. Она считает, что мы и так много работаем. Температура вечером стала падать, и, я полагаю, ночью она опустится ниже нуля. Прежде чем заснуть, мы с Дирком, лежа в палатке, долго-долго ведем неспешный тихий разговор.

28 августа 1993 года, суббота

Анемометр показывает ветер 8 баллов. Здоровенные волны разбиваются о берег в дымке океанских брызг, и пена поднимается почти до нашего лагеря. В последние несколько дней берег был почти свободен ото льда, но сейчас с севера приплыло множество больших льдин. Мы с неохотой начали работу рядом с Благохранимым домом. Было так холодно, что я едва мог поднять голову. Через несколько минут раздался сигнал о приближении медведей. Два молодых медведя двигались по направлению к морю недалеко от нашего лагеря, но они лишь проследовали вдоль берега по направлению к маяку. Мы только-только вернулись к работе, как Вадим показал нам нечто невероятное. Вчера он нашел потрясающий свинцовый футляр для циркуля, небрежно оставленный рядом с очагом в самом центре Дома. Возможно, это тот самый циркуль, о котором писал де Вейр 29 января 1597 года. Сейчас в квадрате, к которому он только что приступил, Вадим откапывает кончик стеклянного сосуда в форме рога, хорошо сохранившийся в почве. Сосуд сделан из совершенно прозрачного стекла, украшенного позолотой. Два таких исключительно редких рога хранятся в Рейксмузеуме в Амстердаме. В XVI веке большинство стеклодувов не умело производить такое бесцветное стекло. Только искусные венецианские мастера могли творить такие шедевры. Однако это совсем не означает, что рог был сделан в Италии. В те времена уже немало итальянцев перебралось в прибрежные страны Северного моря, где им было легче найти богатых покупателей. Предметы такого рода обычно не использовались на кораблях, и, я полагаю, это была часть ценного груза, взятого на борт в Амстердаме.

Ван Хеймскерк и Баренц везли с собой многообразную подборку предметов, представлявших искусства и ремёсла Нидерландской республики. Среди их груза не было товаров, непосредственно предназначенных для продажи, – потому как они еще не знали, что могло заинтересовать покупателей в Китае и Японии. Ян Хёйген ван Линсхотен во время своего пребывания на Гоа узнал от миссионеров, что особую страсть китайского императора составляют часы. Неслучайно те часы, которые Карлсен обнаружил в 1871 году и которые можно увидеть на гравюре с изображением интерьера дома в нюрнбергском издании «Дневника» де Вейра, не похожи на корабельные. Механизм с двумя гирями не подходит для использования на борту, так что часы, по-видимому, предназначались в подарок императору. Две большие карты с изображением Соединённых провинций Нидерландов, найденные среди руин Благохранимого дома, также должны были произвести впечатление на могущественных азиатских правителей. И с коммерческой, и с политической точки зрения плавание Баренца и ван Хеймскерка было в значительной степени рекогносцировочным.

Сегодня работа продвигалась медленно, поскольку на ледяном ветру все очень быстро замерзли и устали. Ближе к вечеру пошел снег, и теперь не ясно, сможем ли мы закончить наше исследование. Снежная крупа продолжала падать весь вечер. Я перенес данные полевой съемки Кравченко на наши схемы, чтобы сравнить результаты двух исследований. После обеда Ханс работал рядом с северо-восточным углом дома, где Кравченко отметил наибольшую концентрацию находок. Как и ожидалось, на этом участке наша добыча оказалась скудной: несколько осколков стекла и немного гвоздей – вот и всё. Вероятно, на это место Карлсен и Гардинер складывали мусор и обломки, когда они расчищали дом в 1870-х годах. Куча мусора на юго-западной стороне, которую мы раскопали на этой неделе, полностью заросла толстым слоем мха и крошечных растений, как и полагается за 400 лет.

Белая чайка (Pagophila eburnea), довольно редко встречающаяся в этих краях, весь день кружила над нашим лагерем. Юрий бросил ей остатки пищи. Птица нас не боится и улетает, только если подойти к ней близко, поэтому каждый ее уже сфотографировал. На еще одну редкую птицу – мертвого белобровика (Turdus iliacus) – Дирк наткнулся рядом с лагерем Кравченко. И конечно, наш новый спутниковый телефон тоже приказал долго жить. Интересно, пришлет ли Йос Гос нам еще один?[29]29
  О птицах Новой Земли см. [Zeeberg 2001, p. 146–147] (Прим. авт.).


[Закрыть]

29 августа 1993 года, воскресенье

Расстегнув молнию своей палатки, я увидел, что земля стала белой. Снег шел всю ночь, и к утру его нападало не меньше 30 сантиметров. Похоже, зима в этом году будет ранней. Это значит, что для Вадима археологический сезон закрыт. Он считает, что все работы пора заканчивать. Два дня назад он внезапно заявил, что хочет 30 августа улететь на Шпицберген, можем ли мы вызвать для него вертолет? Все очень удивились, а Хенк ван Вейн просто остолбенел. «А нельзя было рассказать нам о своих планах до поездки?» – ясно читалось у него на лице. «Переговоры велись несколько дней, а расписание и все условия были согласованы и подписаны несколько месяцев назад». Вероятно, Вадим почувствовал, что не стоит настаивать, – нидерландские коллеги не поймут. Тогда он привел с собой Светлану, чтобы она его поддержала. Ей тоже нужно уехать домой пораньше, потому что у нее заболела мама. Похоже, пора прекращать бесполезные споры и идти работать – так будет лучше для всех. Просидев несколько часов в своей палатке, Вадим вышел и как ни в чём не бывало присоединился к раскопкам.

Выпавший снег занес останки Благохранимого дома, и теперь отыскать их стоило большого труда, но ветер уже помогал нам расчистить место работ. Через несколько часов раскоп был свободен от снега. Дирк и Ханс при помощи нивелиров занимались определением высот различных точек вокруг дома. Рене сделал множество снимков расчищенного очага. Я выполнил подробные зарисовки всех сохранившихся бревен нижнего венца в масштабе. Южное бревно было 6,2 метра в длину. Оба его конца были стесаны наполовину, чтобы сложить сруб. Северное бревно соответствовало южному по длине и по обхвату, поэтому я полагаю, что изнутри Дом был около 6 метров шириной. У обоих бревен посередине были вырезаны два паза на расстоянии 1,2 метра друг от друга, в которые, как я полагаю, были вставлены вертикальные опорные столбы, поддерживавшие конструкцию крыши. На южной стороне между двумя опорными столбами, по всей видимости, была дверь. Северное бревно довольно сильно ушло в землю и, вполне возможно, всё еще находится в своем первоначальном положении. Восточное и западное брёвна, вероятно, положили на выступающие из земли камни. Кравченко передвигал эти брёвна, как это видно по его фотографиям, однако потом вернул приблизительно на то место, где они лежали. Если считать, что кучи отходов по обе стороны дома обозначают его границы, тогда его ширина также получается чуть больше 6 метров. Длину строения определить труднее. Положение очага в самом центре жилища дает нам длину от 8 до 8,5 метров.

Тако весь день не было видно. Я подошел к его маленькой палатке: «Эй, Тако, дружище, ты там еще жив?» «Лучше проваливай! Я тут совсем окоченел!» «Да, это тебе не «Холидей Инн»!»[30]30
  Международная сеть недорогих, но комфортабельных гостиниц.


[Закрыть]

Вадим и Виктор сделали рисунок с изображением очага. Они также вычертили схему поперечного сечения, чтобы проанализировать конструкцию основания. Тут нас ждал сюрприз. Оказалось, что очаг поднимали трижды, подсыпая гравий. С помощью Рене я сделал фотоснимки бревен, которые зарисовал сегодня утром. Надо всё четко сфотографировать, особенно детали, поскольку на рисунке многое теряется. В 10 метрах к востоку от Благохранимого дома лежит куча ржавых обручей. Многие сломаны пополам, но есть и целые. Когда-то эти обручи скрепляли бочки с пивом, сухарями, беконом и хересом. На кораблях XVI века почти всё хранилось в бочках. Часто в экипаже специально для этого был бондарь. На борту, несомненно, имелся запас клепок и обручей, чтобы из них можно было делать бочки. Действительно, несколько таких клепок до сих пор валяется вокруг дома, но остальные, как я полагаю, сгорели вместе с большей частью Благохранимого дома в кострах, которые жгли посетители острова. В «Дневнике» де Вейра мы читаем, что зимой эти клепки шли в огонь, а обручи забрасывались на крышу, чтобы придавливать паруса. В конце зимы крышу разобрали, а обручи, скорее всего, свалили в эту кучу.

Ближе к концу дня подошли Хенк и Хенри. В последние несколько дней они постоянно что-то ремонтировали и помогали нам лишь по часу в день или около того, но теперь, когда раскопки явно подходят к концу, им тоже захотелось раскопать «богатый участок». Я поставил их копать мусорную кучу на восточной стороне дома. Дирк собрал 10 литров образцов почвы вокруг очага. Он ожидал от этого места большего, но рассчитывает, что, просеяв почву через мелкое сито, он найдет менее очевидные объекты, вроде семян растений и мелких рыбьих костей. Где-то между 4 и 5 часами дня внезапно появился белый медведь – меньше чем в 50 метрах от раскопа. В последние несколько дней медвежьи визиты стали реже, и мы немного утратили бдительность. Никто не заметил, как животное приблизилось к нам, особенно потому, что оно зашло со стороны солнца. Виктор первый поднял тревогу и вскочил на ноги, следом за ним и все остальные начали кричать. Не успел Виктор добраться до ружья, как испуганный зверь развернулся и побежал в сторону лагеря, где никто не знал о его приближении. Виктор побежал за ним, на ходу стреляя из ружья, как ковбой, и ухитрился отогнать животное от наших палаток. Тогда медведь потрусил на юг и вскоре скрылся из виду.

На ночной вахте. Фото: Рене Герритсен / Фонд имени Оливера ван Норта

После обеда Хенри и Рене под руководством технического специалиста из Нидерландов, который инструктировал их по радио, сумели-таки починить спутниковый телефон. В 10 вечера, после того как Тако передал свой отчет, мне разрешили сделать один короткий звонок домой. Мне сказали, что меня было слышно абсолютно отчетливо, словно я звонил из будки за углом.

30 августа 1993 года, понедельник

Раскоп не так просто привести в порядок. Многое еще надо сделать, но последний день слишком короток, чтобы выполнить намеченное. В 30 метрах к югу от дома лежит большое бревно, на которое я смотрел почти каждый день, но так и не выкроил время, чтобы внимательно его обследовать. Ханс обнаружил, что это целая поперечная балка Благохранимого дома длиной 6,2 метра. На обоих концах есть выемки, в которые вставлялись заостренные концы опорных столбов. Где именно в конструкции дома использовалось это бревно, нам установить не удалось. Почему сохранилась только эта часть дома? Качество древесины превосходное, и у нее тот же серебристый цвет, что и у бревен нижнего венца. Другие части здания, скорее всего, были сделаны из этого же материала. Тем печальнее в таком случае сознавать, что Благохранимый дом был почти полностью разрушен в результате вандализма и небрежного отношения. Нехватка строительной древесины сильно затрудняет реконструкцию Благохранимого дома, и трудно сказать, возможно ли осуществить этот проект при том незначительном количестве данных, которыми мы обладаем на сегодняшний день.

Дирк просеял очаг, который раскопали вчера Вадим и Виктор, через четырехмиллиметровое, а затем миллиметровое сито. Оставшиеся фракции он сохранил для дальнейших исследований. Среди гравия ему попались три мушкетные пули и большое количество гвоздей (из сожженных деревянных предметов?). После полудня Хансу наконец удалось определить самые важные координаты с помощью GPS. Вадима и Виктора весь день было не видно. К концу дня они вдруг выбрались из своей палатки начали затягивать веревки на мешках с собранной древесиной, чтобы подготовить их к транспортировке. Утром я случайно заметил, что Вадим сидит у себя в палатке, все его вещи упакованы, он полностью готов к отъезду. Спутниковый телефон замолчал в последний раз – вероятно, совсем расплавился. Думаю, нам не удастся снова починить его – придется полагаться исключительно на радиосвязь.

31 августа 1993 года, вторник

Предполагалось, что вертолет прилетит за нами около полудня, но он появился в 10 часов, когда мы еще только разбирали лагерь. Как и в тот раз, когда мы летели сюда, вертолет был полностью забит: он вез грузы и персонал для полярной станции на Мысе Желания. Хенри, Хенк, Вадим и я забираемся на борт, чтобы искать с воздуха возможные места захоронений. Кто знает, может быть, нам повезет! После несчастья, случившегося на прошлой неделе, кому-то в голову пришла идея оснастить полярную станцию промышленным огнетушителем, который едва уместился в грузовом отсеке. Сверху и по бокам были составлены ящики с провизией и инструментами. Если люди на Мысе Желания полностью зависят от того, летит ли кто-нибудь на север Новой Земли, или нет, то я им глубоко сочувствую.

Пассажиры вертолета никак не отреагировали на наше появление и не спешили вступать в беседу. Они вели себя так, словно привыкли к тому, что на Новой Земле на борт вертолета заходят какие-то люди и садятся на стопки книг и ящики c яйцами. Когда мы взлетели, обстановка разрядилась, и я разговорился с невысоким, монгольского вида парнем, который устроился в хвосте вертолета. Мы с ним нашли общий язык, и это дело надо было обмыть. Он вытащил из сумки пол-литровую бутылку водки и открыл жестяную крышку зубами. Потом он налил мне полную кружку, а сам допил то, что оставалось в бутылке. После выпивки захотелось закусить, и из той же сумки появилась сырая рыба, от которой мой новый приятель отрывал тупым ножом большие куски. Когда он спросил, понравилась ли мне рыба, я мог только утвердительно кивнуть – рот у меня был набит рыбьими костями. Он засунул вторую рыбину мне в карман на обратную дорогу. Конечно, этот жест благородного великодушия не мог остаться без ответа. Пошарив по карманам, я обнаружил пару хозяйственных резиновых перчаток, маленький ластик и механический карандаш. Эти дары были с благодарностью приняты, и я, расчувствовавшись, щедрой рукой добавил к ним еще две карточки для описи находок.

Мы летели над Карским морем, заваленные нашими пожитками. Наклонившись вперед, вертолет скользил в 10–20 метрах над поверхностью, отчаянно трясясь и вибрируя в турбулентном воздухе. Мы сидели прямо под двигателями и чувствовали, как сильно нагрелась кабина. Учуяв запах водки, светловолосый парень по имени Алекс ползком пробрался в наш угол и на ломаном английском поведал нам, что они вдвоем едут на Землю Франца-Иосифа, где будут два месяца работать на полярной станции. Алекс сказал, что он воевал в Афганистане, был там офицером, а теперь живет в Москве. В передней части вертолета рядом с Хенком и Хенри сидел большеголовый мужчина с волосами странноватого рыжего цвета и такими же рыжими усами. Я было подумал, что это тот самый, который пострадал на пожаре на прошлой неделе, но наш сосед был гораздо старше. Хенри из вежливости пытался поддержать разговор при помощи нескольких известных ему русских слов. Мужчина же, сильно навеселе, навалился на Хенри всем телом и говорил не переставая. Наконец вертолет приземлился рядом с заправочной станцией на мысе Желания. С воздуха были видны тысячи пустых бочек из-под горючего, разбросанных вокруг полярной станции, которые, вероятно, останутся здесь навсегда. В наш первый приезд мы обратили внимание на кучи мусора, валявшиеся между домами. Теперь, когда мы вернулись, я понял, как местное население справляется с этим беспорядком: всё вокруг было укрыто слоем снега высотой 1,5 метра.

Пока вертолет заправляли, мы выяснили, что обследование северного побережья Новой Земли не входило в планы экипажа. На самом деле заниматься поиском могил сейчас не имеет смысла, поскольку уже лег снег. Тем временем начали выгружать огнетушитель. Мужчина с рыжими усами оказался ответственным за эту операцию. В одном пиджаке поверх рубашки, он широко шагал по снегу, раздавая указания рабочим, которые не обращали на него никакого внимания. Последним доставали большой дизельный насос. После безуспешных попыток выгрузить тяжелый предмет вручную несколько человек решили притащить бочку из-под солярки, очевидно, собираясь положить на нее насос и откатить от вертолета. Я еще немного посмотрел на этот бардак и затем пошел к полярной станции.

Памятный знак на Оранских островах, установленный экипажем исследовательской шхуны «Виллем Баренц» 23 августа 1881 года. Съемку ведет Хенри Хогевауд, объяснения дает Вадим Старков, наблюдает справа Виктор Державин. Фото: Рене Герритсен /Фонд имени Оливера ван Норта

Рене спросил, буду ли я фотографировать сгоревшие здания, где пострадал тот русский парнишка. На берегу валяется маленький катер с пробитым дном. На небольшом откосе мы увидели два надгробных камня – печальные и одинокие могилы на самом краю света. Машинное отделение, где уже работало несколько генераторов, находилось в самом удаленном от жилых помещений здании. Между домами стояло бесчисленное количество развороченных грузовиков и гусеничных вездеходов, а между этими грудами металлолома бродили пугливые арктические собаки.

На обратном пути к вертолету я встретил Хенка, который сообщил мне, что один из наших попутчиков скончался. Это был тот самый человек с рыжими усами: он потерял сознание, когда вместе с другими выгружал дизельный насос. Его перенесли в кабину грузовика, где он вскоре и умер. Подойдя к грузовику, я увидел мужчину в сидячей позе, наклонившимся вперед, с лицом пепельно-серого цвета. Хенри был очень расстроен. Он успел подхватить его, когда тот стал оседать на колени, но не знал, что делать дальше, и не осознал всей серьезности ситуации. Теперь он переживал, что сразу не догадался, как ему помочь. Экипаж вертолета смотрел на всё безучастно. Казалось, никто из них не испытывал никаких эмоций по поводу трупа. Начальник полярной станции попросил Хенка ван Вейна доставить тело в Диксон. По закону в такой ситуации нужно проводить вскрытие. Хенк нехотя согласился. К Спорому Наволоку мы летели в подавленном настроении. Особенно огорчался Хенк. Мужчина с рыжими усами лежал в хвостовом отделении на деревянных досках, укрытый маленьким одеялом. Однако, когда мы вернулись в лагерь, нас встретили с совершенно иным настроением, поскольку оставшиеся члены экспедиции организовали прощальную церемонию с шампанским. Наш рассказ о смерти человека был как ушат холодной воды, но мы тем не менее подняли тост за успешное завершение полевого сезона, если это можно так называть. Мы спустили флаг и устроили салют из винтовок нашими последними зарядами.

Пока мы летели полустоя в переполненном вертолете, я пытался хоть немного вздремнуть, чтобы скоротать эти несколько часов пути. В Диксоне нас ждал полицейский фургон. У Хенка и раньше были недобрые предчувствия по поводу бюрократических заморочек, с которыми мы можем столкнуться в России, а теперь, возвращаясь с трупом на борту, он приготовился к худшему. К нашему удивлению, полицию интересовало лишь, не стреляли ли мы белых медведей. Они спросили, можно ли осмотреть наш вертолет, чтобы убедиться, что мы не везем с собой медвежьих шкур. На вопрос Хенка, что делать с покойным, они ответили, что это их не касается, за ним приедут другие. Действительно, через 10 минут приехал грузовик с открытой платформой, два молодых парня кинули носилки под вертолет, а потом куда-то удалились. Вдвоем с Виктором мы перевалили тело мужчины на носилки и с помощью двоих полицейских водрузили носилки на платформу. Его меховая шапка, которая при жизни была ему безнадежно мала, слетела с его головы, как только грузовик тронулся с места. Небо было серым и мрачным, хлопьями сыпал снег.

Диксон показался нам одной большой грязной лужей. Сумрачную атмосферу не скрашивают даже яркие цвета деревянных домов. На большом автобусе мы ехали через угрюмые улицы, уставленные бесполезной техникой и пустыми контейнерами. Провисшие трубы уложены поверх выстроенных шеренгами бочек из-под солярки, чтоб хоть как-то изолировать их от промерзшей земли. Поселок расположен на возвышенности, и море здесь видно отовсюду. Вдоль дорог настелены деревянные тротуары, по которым прогуливались нарядные, ухоженные дамы в дорогих шубах. Они останавливались и удивленно смотрели, как мы, потрепанные и небритые, гурьбой вываливаемся из автобуса. Нас отвели в большую гостиницу. Тараканы, пригревшиеся в тепле и уюте, бросились врассыпную, когда я поставил на пол свои сумки. Мне казалось, что я совсем недалеко от Ледяной Гавани. Но когда после 12 суток полярного дня вечером вдруг стало темно, я почувствовал, что снова возвращаюсь домой.