Текст книги "Женщины Донбасса. Истории сильных"

Лариса Гурина

В Донецке многие жители знают мебельный магазин Ларисы Гуриной. Сюда приходят и для того, чтоб что-то купить – постоянные обстрелы лишают людей самого необходимого, – и чтобы просто пообщаться. Лариса очень добрый и открытый человек, и люди, однажды переступившие порог ее магазина, часто превращаются в приятелей, в членов своеобразного клуба: здесь тебе помогут советом и делом, выслушают, искренне посочувствуют горю, подарят надежду… Так получилось, что Лариса не только владелица магазина и его единственный продавец, но и хороший психолог, создавший по сути группу психологической помощи.

Лариса Гурина:

– Меня зовут Лариса Васильевна. Семь лет назад я приехала в Донецк и считаю себя практически местной.

Раньше я жила в Харькове. Сначала, как вы знаете, был Майдан в Киеве. В 2014 году стали обстреливать Луганск и Донецк. Я не могла оставаться в стороне: стала привозить на Донбасс продукты, самые необходимые вещи: что-то покупала на свои деньги, что-то помогали собирать знакомые и неравнодушные люди. На моих глазах в Харькове стало происходить страшное: людей стали хватать за малейшие подозрения «в измене», и они пропадали… Так что вскоре я стала вывозить не только продукты, но и людей.

Видимо, на меня донесли… Как-то поздно вечером я услышала, что в двери моей квартиры ломятся, – дубовая входная дверь была разбита в щепки. В квартиру ввалились человек тридцать, из них – четырнадцать автоматчиков. На меня, сына и внучку наставили оружие, следователи перевернули весь дом вверх дном, кричали: «Где ты прячешь оружие?» Я – мирный человек, никогда ни в кого не стреляла и сроду в руках никакого оружия не держала, не то чтоб его прятать в собственном доме!

Вдруг кричат: «Нашли! Вот она!» И на глазах «понятых» из сапожка моей восьмилетней внучки, Софийки, достают гранату… Я поняла, что это подстава.

Меня схватили и в час ночи повезли в СБУ. Там следователь сказал, что я задержана на основании того, что у меня нашли гранату. Я же подумала, что это месть за мою гуманитарную помощь Донбассу. Меня допрашивали подряд тридцать семь часов: следователи менялись, а вопросы оставались прежними. Уже не только про гранату, но и про то, скольких человек и кого лично я вывезла с Украины… Я уже плохо чего соображала от усталости и страха, и тут в кабинет приволокли моего сына, избитого до такой степени, что я не сразу его узнала… У него от побоев было черное лицо, сломаны обе руки и ребра. Подойти к нему мне не дали и сказали, что, если я не подпишу все, в чем меня обвиняют, с ним продолжат работать. Его обвинили вообще в чуши: что он взорвал 100 километров железной дороги от Харькова до Балаклеи?! Ну я и подписала: только б сына отпустили!

Мне тяжело вспоминать, через что пришлось пройти: и били, и давили психологически… Иногда в кошмарах опять видится камера, в которой я сидела… Стены были выложены плиткой, и кровь с них смывали, но на потолке, высотой около четырех метров, она была!.. Это страшно… Там людей не просто избивали, а убивали…

Больше года я провела в тюрьме по обвинению «в измене родине, в подрыве конституционного строя»…

Потом меня отправили в лагерь отбывать наказание. Мне казалось, что жизнь моя кончена… Но произошло чудо, – а вернее, вернулся «бумеранг добрых дел»: люди, которым я когда-то помогла, их родные и знакомые собрали большую сумму денег, реально выкупили меня и в багажнике машины вывезли на территорию Российской Федерации.

Так я оказалась в Донецке и открыла мебельный магазин. Сейчас из-за постоянных прилетов он сильно поврежден. Что-то латаем, как можем. Но в прошлом году, когда прилеты усилились, мои продавцы испугались и уехали из ДНР. Так я осталась здесь одна: и директор, и продавец, и уборщица, и ремонтник. Правда, добрые люди помогают. И я никуда не уеду: я здесь нужна!

Иногда звонят с Украины знакомые, плачутся: «А нас-то за что?» Тут я не могу сдержаться: «Вас за что? А это не вы – все жители Украины – восемь лет платили военный сбор?! Это же вы оплачивали снаряды и пули, что летели на Донбасс! А нам чужого не надо: возвращаем вам ваше, заберите, пожалуйста!»

Конечно, я поинтересовалась у Ларисы, чем мы можем ей помочь?

Лариса Гурина:

– Было бы здорово, если б вы помогли приобрести пару станков для мебели, хотя бы подержанные. Я бы их отремонтировала и сама бы научилась делать какие-то простые и самые нужные вещи: табуретки, столы, тумбы. Несмотря ни на что, жизнь ведь продолжается, и людям надо на чем-то сидеть, за столами есть…

При участии наших добровольных помощников со всей страны мы смогли выполнить просьбу Ларисы, и перед Новым годом необходимые ей станки были доставлены в Донецк.

Виктория Лысак

В 2014 году в Донецкую Народную Республику пришла война. И обычная женщина, Виктория Лысак, решает, что не может остаться в стороне и пойдет на фронт защищать свою землю, свою страну.

Вот уже восемь лет она находится на передовой, где спасает жизни бойцов, и эта история о ней.

Виктория Лысак:

– Я родом с Донецкой области, родилась и выросла в небольшом городке Углегорск. Жила обычной жизнью: работала на заводе, растила двоих детей. Но пришел 2014 год, и настал конец нашей мирной жизни… Не скажу, что это мне далось легко, но я приняла решение идти служить, помогать своему Донбассу, своему отечеству. Конечно, мои дети, когда узнали, что я собралась записываться в добровольцы, сначала расстроились, а потом сказали, что поддерживают меня, гордятся мной.

Сейчас сын сам служит под Харьковом. Я полгода не получала от него никаких вестей: связи нет… Душа за него изболелась: что с моим ребенком? Это для командиров и сослуживцев он – боец, а для меня – он и есть и будет мой мальчик, сколько бы лет ему не исполнилось. А дочка учится в Донецком университете и ждет нас с братом домой.

Кем я могла быть на фронте? Рассудила так: да тем, кто там нужнее всего, – медиком! Вот я, до этого ничего общего с медициной не имевшая, и стала на ходу и медицину изучать, и раненым первую помощь оказывать, и с поля боя их эвакуировать. Когда увидела своего первого раненого – ранение тяжелое, кровь хлещет, – некогда было паниковать, в голове был четкий приказ: он не должен умереть, – ты ему поможешь!

И помогла…

Сейчас я фельдшер, командир медицинского отделения, у меня в подчинении три МТ-ЛБ – это многоцелевые бронированные транспортеры-тягачи – и санитары. В мои обязанности входит: быстро оказать раненым первую медицинскую доврачебную помощь и как можно скорее вывезти их из зоны боевых действий в госпиталь.

Конечно, в самом пекле под обстрелами очень страшно. Но ты прячешь этот страх подальше, потому что сознаешь, что на тебе огромная ответственность и от твоих четких и быстрых действий, возможно, зависит чья-то жизнь. Все уже отлажено быстро, четко, до автоматизма. Выезжаем на МТ-ЛБ, мгновенно реагируем: если есть «груз триста» (раненые) или «двести» (убитые), быстро забираем раненых и уходим. Да, бронетранспортеры плохо приспособлены для перевозки раненых. В машине два люка: первый – в кабину механика-водителя, следующий люк – командирское место, которое полагается мне. Но чаще я вместе с ранеными: счет в борьбе за их жизни порой идет на секунды.

В машине очень неудобно, мало места, не встанешь в полный рост, да еще мы в касках, в бронежилетах, бьемся головами о металлические части, но ничего – приспосабливаемся, оказываем первую помощь.

Люк очень тяжелый, закрыть его не так просто, но, когда уходим от вражеского обстрела, приходится порой напрягать все силенки и самой закрывать люки, да еще перед этим на ходу запрыгивать на бронетранспортер. Просто каскадерами стали (смеется).

И стрелять я научилась. А что? Женщинам на войне поблажек нет, с нами разговаривают на равных, и для командиров и сослуживцев мы не женщины, а боевые единицы.

Вита Пихур (дочь Виктории Лысак, с которой мы встретились в Донецке):

– Самое первое яркое воспоминание, когда все началось, – это мы с мамой попали под обстрел… Было страшно… Но тут рядом с нами закричала незнакомая женщина: ей оторвало ногу. И мама, ни секунды не раздумывая, бросилась ей на помощь: скрутила жгут, наложила на рану и мне, застывшей в столбняке, кричит: «Давай, дочка, помогай, затягивай жгут…» И мы с мамой этой женщине помогли, были с ней до приезда скорой…

О своем решении идти служить мама меня просто поставила перед фактом. Конечно, мне было страшно, что ее не будет рядом… Но еще страшнее, когда связи нет и ты не знаешь, что сейчас с мамой… Мы с ней уже год не виделись…

На этот случай мы припасли Вите сюрприз: включили видеопривет от мамы:

Виктория Лысак:

– Виточка, солнышко мое, здравствуй. Держись там, скоро мама приедет, все будет хорошо.

Вита не сдержалась и расплакалась.

Вита Пихур:

– Ой, мамочка моя! Как я рада, что она жива-здорова. Какая же она у меня красотка…

Когда мы прощались с Викторией на линии соприкосновения, я задала ей вопрос, которым обычно завершала интервью с моими героинями:

– Есть у вас желание, которое мы могли бы выполнить?

Виктория Лысак:

– Есть! Нужны медикаменты, перевязочные материалы, носилки…

Обратите внимание, дорогие читатели: этот вопрос я задала женщине в тяжелой амуниции, которую, как я уверена, она должна бы за эти годы возненавидеть. И она не попросила для себя ни модные туфли, ни платье, сумку, косметику, отдых у моря… Она попросила о том, что нужно для помощи раненым. Вот такие они – женщины Донбасса.

Светлана Щербина

Я много смотрела фильмов про Великую Отечественную войну: негодовала, сопереживала, гордилась… И не думала, что одна из похожих историй в наше время может воплотиться в жизнь. И вот один из примеров – 53-летняя жительница Волновахи, Светлана Щербина, рискуя своей собственной жизнью, спасла молодого танкиста, бойца ДНР.

Светлана Щербина:

– Меня, Светлану Васильевну Щербину, боевые действия 2014 года застали дома, в родной Волновахе Донецкой области. Никогда не думала, что окажусь на настоящей войне…

Все началось 27 февраля 2022 года: были сильные обстрелы, громыхали танки, горел наш город… Как только обстрел немного стих, я побежала на утреннюю смену на работу. Вернулась домой к обеду, села поесть. Ем и смотрю в окошко. Вдруг вижу: по улице мальчишка бежит в форме, чей армии, каких войск – не видно. Стало интересно: куда это он бежит? Подошла поближе к окну, смотрю, что будет дальше. Как в кино: смотришь на экране действие, но со стороны, потому что лично тебя все это не касается.

Парень увидел меня, кричит: «Тетенька, помогите!» Смотрю на него: испуганный пацан. Что делать? Вот так и кончилось «кино», и перестала я быть зрителем. Вышла во двор, открыла ему калитку: «Заходи!» Разбираться, чей он, с какой стороны, было некогда: просто испуганный мальчик, чей-то сынок, которому я должна помочь!

Зашел в дом, а его трясет, у него истерика… Напоила водой, ободрила, он немного успокоился и стал рассказывать, что с ним случилось: «Меня зовут Женей. Я танкист. Наш танк подбили… Ребята погибли…»

Чтоб он побыстрее пришел в себя, полила ему воды умыться. Дала успокоительное. Когда ему стало получше, расспросила: где подбитый танк? Он примерно объяснил, где. Я быстро туда сходила, сфотографировала все, вернулась и показала ему.

Евгений Донченко, солдат армии ДНР:

– Я старший механик-водитель 417 танка. Мы попали в засаду. В нас было больше трех попаданий, танк загорелся изнутри, прям возле конвейера с боекомплектом. Если бы огонь быстро дошел до него, то рвануло бы и конец… Меня контузило, в ушах шум… По шлемофону не слышу приказы командира, кричу, зову его, – ответа нет. Понял, что надо действовать своим умом и вывел танк из-под обстрела. Остановился посреди дороги, рядом с чьим-то забором, нащупал бутылку-полторашку воды и залил огонь. Все потухло. Стал кричать, звать парней, проверил у них пульс, но ребята, командир и наводчик, были уже мертвые…[4]4
  27 февраля 2022 года танк, членом экипажа которого был рядовой Евгений Донченко, ворвался в Волноваху, но во время штурма попал в замаскированную засаду противника в составе 4-х танков, 3-х БМП-2 и живой силы.
  Тем не менее в неравном бою, благодаря мужественным действиям экипажа, были уничтожены две БМП-2, два танка и живая сила противника (так говорится в представлении к награде). Для самого Евгения это был первый бой в его жизни. (Из прессы.)


[Закрыть] Верхний люк танка не открылся, поэтому вылез вместе с автоматом через нижний и побежал по дороге. Мне было страшно, потому что слышал, что танкистов в плен не берут.

Светлана Щербина:

– Я понимала, что может случиться, если у меня солдатика найдут. Но переживала не за себя: мне пятьдесят три года, дети у меня взрослые, отдельно живут, внуки уже есть… Что меня могли убить, об этом вообще не думала, понимала: надо парня спасти.

Дала ему вещи сына, говорю: «Переоденься, спрячь свою амуницию и автомат». Он переоделся, свои вещи скрутил, засунул подальше на веранде, а автомат спрятал в шифоньере.

А тут слышу: на дворе кто-то ходит. Вышла – а это украинские военные… Что делать? Как Женю спасти? Подбоченилась, да как стала их отчитывать: «Чего вы здесь ходите? Палисадник вытоптали! Вы пришли в мой двор, встали за мой дом, будете стрелять, а хлопцы с другой стороны в ответ начнут обстреливать! А мне куда деваться? Полетит в меня! А у меня даже погреба нет, куда я буду прятаться? У вас совесть есть?! Идите в поле и стреляйте в друг дружку сколько хотите!»

А они на это молчали. Все бегали, занимались своими делами и молчали… но, Слава Богу, что в дом не зашли!

Евгений прожил у меня двенадцать дней. Когда войска ДНР стали отбивать Волноваху и украинские военные с моего двора ушли, Женя собрал свои вещи и попросил меня провести его поближе к нашим частям. Я его проводила, а сама решила к знакомым уйти, переждать, пока все стихнет… И потом узнала, что, оказывается, через день Женя приезжал с ребятами и продуктов привез целую кучу.

Потом он рассказал, что его в части спрашивали: «Ты где был все это время? Мы уж думали, что тебя не стало». Он ответил, что был у тети Светы. Так ко мне и прилипло «тетя Света»! Теперь в Волновахе увидят меня и говорят: «Здравствуйте, тетя Света».

Мы попросили командование Евгения Донченко отпустить его для участия в репортаже. Нашу просьбу выполнили. Вся наша съемочная была растрогана до слез теплой встречей Светланы и Евгения.

Светлана Щербина:

– Привет, мой хороший, привет. Как ты?

Евгений Донченко: Все хорошо. Как вы?

Светлана Щербина:

– С божьей помощью и твоей! У меня все нормально. Хожу, не налюбуюсь шикарными окнами, что ты мне поставил! Такая красота! Радуюсь, что везде теперь проветривается, москитные сетки спасают от мух и комаров.

Я недавно разговаривала по телефону с Жениной мамой: она меня со слезами благодарила. Я отвечала, чтоб не волновалась: все же хорошо, все живы, здоровы и еще долго будем жить. Она очень рада была.

Евгений Донченко:

– Я к тете Свете раз пять приезжал, и парни наши еще приезжали, чтобы шифер на крышу положить и помочь по хозяйству… А как же? Теперь у меня две мамы!

Светлана Щербина:

– У меня теперь есть сынок, Женечка… Как мы все были рады, узнав, что ты стал Героем ДНР! Мы гордимся тобой!

А я горжусь за Светлану Васильевну, которой глава Донецкой Народной Республики Денис Пушилин вручил медаль «За отвагу»! Я была очень рада перед Новым годом снова увидеть тетю Свету – мы с помощью Народного Фронта помогли ей доделать ремонт в доме. Она похвасталась медалью, которой ее наградили, и рассказала новость про Женю – он снова собирается к ней в гости, но уже не один, а с невестой. С одной мамой девушку уже познакомил, теперь собирается со второй. Я невероятно люблю эту неунывающую веселую женщину.

Лиза Улашенко

Лизе – семнадцать. По сути, еще сама ребенок, но ее детство закончилось, когда она со своими младшими сестрами и братом похоронила маму. И стала в семье старшей…

Лиза Улашенко:

– 24 февраля мне позвонила мама: «Лиза, никуда не выходи из дома: началась война». Сначала я не поверила, думала, что просто постреляют и перестанут. Но буквально 25 марта снаряды летали уже так, что у нас в хате пол дрожал. Мы сидели и тряслись от страха. И тут младший брат, Макар, стал проситься: «Мама, хочу в туалет». Я говорю маме, чтоб не выходили, что надо переждать. Но она не послушала и вывела Макара через кухню на двор.

Два снаряда пролетело мимо нас, а третий прилетел в стену рядом с кухней.

Мама накрыла Макара собой, и огромный осколок попал ей в бедро… Если б она этого не сделала, то младшего брата точно бы не стало.

После грохота взрыва я услышала, как Макар пытался открыть дверь, но у него ничего не получалось, потому что ее засыпало полностью штукатуркой. Он дергал дверь и кричал: «Маму прибило!» Мы с трудом открыли дверь и затащили маму в дом.

Она вся в крови, мы все ревем во весь голос, а она нас еще и утешает: «Дети, не переживайте! Со мной все хорошо, все нормально…» Потом пришла тетя, принесла препараты, которые можно было маме колоть, чтобы облегчить боль. Я обработала мамину рану, и она выглядела довольно-таки бодро.

На следующее утро, примерно в семь утра, мама сказала, что у нее немеет тело. Я плакала и спрашивала: что мне делать? Как ей помочь? А мама перестала разговаривать: просто мычала и тянулась к кружке. Я поняла, что она хочет пить, подала ей воду и помогла напиться. Я просила ее, чтоб она держалась, держалась ради нас, не умирала… А мама лежала, и у нее по щекам текли слезы… Это все происходило на моих глазах: я видела, что она уходит…

Потом пришла тетя Оля и спросила о мамином самочувствии. У меня была истерика, я сказала, что мамы больше нет… Все дети плакали, и мы никак не могли их успокоить, потому что они видели, как мама умирала… Младшая сестра Анечка спросила: «Мама больше к нам не придет?» Я ей ответила, что мама всегда с нами… ее больше нет, но она всегда будет с нами.

Мы с тетей Олей обмыли маму, как положено. И пошли искать доски на гроб… Летало прям над нашими головами… Поднимаешь голову и видишь, как летит снаряд. Но мне даже не было страшно, в голове одна мысль: где взять доски для гроба? Мы с тетей перебежками перемещались по улице. Нашли несколько больших досок, как поддоны, притащили в дом и как смогли сколотили из них гроб. Могилу вырыли прямо во дворе и похоронили там маму, поставили сбитый из досок крест. Помогала младшая сестренка Катя, ей одиннадцать лет. Анечку и Макара я оставила в доме, чтобы еще больше не травмировать их психику. Но они все понимали, подошли к могилке, спрашивают: «Кто здесь?» Я сказала, что здесь наша мама.

Я поняла, что теперь вся ответственность на мне. Я очень боялась, что если узнают, что я несовершеннолетняя, да еще и беременная, то детей заберут. У меня срок был пять месяцев. Когда мама была жива, гладила животик и говорила: «Как я жду не дождусь внучку, чтобы на руках ее понянчить!» Как чувствовала… не дождалась…

Марина Шульга:

– Меня зовут Марина. Я родная сестра погибшей Татьяны, тетя ее деток. 18 мая приехал мой сын и сообщил, что Татьяны больше нет и что дети ее похоронили во дворе дома. На другой день мы всех забрали к себе. Сейчас в нашем доме живут: я с мужем, наши трое детей, старший сын с женой и ребенком и четверо племянников. Получается, сейчас в доме живут двенадцать человек.

Я очень переживаю, что на данный момент племянники живут со мной не официально: нужно оформлять опекунство, но загвоздка в том, что у меня нет на руках свидетельства о смерти моей сестры Татьяны… И получается, хотя она и умерла, но официально еще жива…

Более того, случилось еще одно непредвиденное событие: мы приехали в дом сестры и обнаружили, что ее могила пустая… Что теперь делать? Сейчас нужно выяснить: кто ее выкопал, куда ее отправили, как ее найти, как установить, что это действительно она, чтобы получить свидетельство о смерти, – и только потом мы сможем пойти подать на опекунство.

Лиза Улашенко:

– Тетя хочет оформить опеку, но кругом проблемы… Когда она ее оформит, мы будем вместе одной дружной семьей. Но все равно я чувствую свою ответственность перед мамой за братьев и сестер, ощущаю себя многодетной мамой.

В следующий раз с Лизой мы увиделись через полгода. На руках у нее была недавно родившаяся дочка Сашенька.

Лиза Улашенко:

Теперь у нас новый дом, мы потихоньку обустраиваем, самое главное, что в доме есть вода и очень тепло. Я с братом и сестрами сплю в одной комнате, еще страшно бывает.

История Лизы не могла не тронуть огромное количество людей, общими усилиями собрали то, что было необходимо их семье. Спасибо всем людям, кто откликнулся, благодаря вам мы смогли сдержать обещание и привезти все необходимое.

Светлана Бунакова

Я, как мама троих детей, точно знаю, кем является для тебя акушер-гинеколог. Это и подруга, и наставник, и верный учитель, это тот, кто видит твоего ребенка первым.

Светлана Николаевна Бунакова в полуразрушенном роддоме Мариуполя под обстрелами принимала роды. Вокруг тебя роженицы, которые нуждаются в поддержке и защите, а где самой взять силы?..

Светлана Бунакова:

– Меня зовут Светлана Николаевна, мне сорок три года и семнадцать из них я работаю акушером-гинекологом. А с апреля 2022 года исполняю еще и обязанности главного врача в нашем роддоме: людей катастрофически не хватает… Фактически работаем в режиме 24/7.

24 февраля 2022 года у меня было ночное дежурство. Только прикорнула, как около пяти часов утра все проснулись от очень громкого взрыва: в роддоме вылетели все окна, которые еще оставались… Дальше по нарастающей: все громче-громче, ближе-ближе… 28-го числа пропало электричество. А это значит, что отключились аппараты, что не можем принимать роды, делать операции. Я позвонила руководству, спрашиваю: что нам делать? Отвечают, чтобы мы готовились к эвакуации. А потом и связь пропала. Как эвакуировать больницу, если никакой помощи, техники, машин нет?

Роддом наш находится совсем близко от Азовстали, буквально пару километров. Бои там шли до последнего. Получается, что именно наш район был под обстрелом с самого начала и до самого конца… А жизнь-то идет своим чередом, и отменить рождение детей нельзя…

Наш собственный дом разбомбило, и моя семья переехала жить со мной в роддом, – хорошо, что я знала, где они, что с ними…

Вскоре в нашем подвале собралось сто семьдесят мирных жителей. И мы как смогли приспособили его для жизни людей: впритык поставили два ряда кроватей, оставив такой узкий проход, что двоим было сложно разминуться.

В ЦСО[5]5
  ЦСО (центральное стерилизационное отделение) является структурным подразделением, входящим в состав крупных медицинских учреждений специальной и общей практики.


[Закрыть] мы оборудовали родильный зал и операционную, рамы без стекол закрыли матрасами. Принимали роды и оперировали на каталке…

За эти два с половиной месяца здесь появились на свет двадцать семь детей. Сначала был еще один доктор, но его ранило осколком, и его увезли в тыл, в больницу… Так что с 7 марта я осталась одна во всех ипостасях: и главврач, и оперирующий доктор, и доктор родзала, принимающий роды.

Что запомнилось из того страшного времени, помимо постоянного чувства опасности? Холод. Мерзли ноги, руки… Никогда не видела, чтобы от тел рожениц шел пар.

Матрасы на окнах создавали обманчивую видимость подвала, ощущение защищенности, как будто ты в бункере. Но они ни от чего, кроме света, не защищали: ни от грохота обстрелов, ни от холода, ни от осколков: весь потолок был иссечен.

В коридоре поставили кровать, на которой мы с десятилетним сыном Ванечкой спали.

Конференц-зал, который находится в центральной части больницы, и потому зимой это было самое тепло место, а в жару – самое прохладное, мы оборудовали под большую спальню, где на соединенных вместе диванах спали мамы с детками, с новорожденными, которым просто некуда было идти…

По больнице все время стреляли… В кабинете УЗИ, где на кушетке лежала мама с ребенком, осколки пробили дверь, воткнулись в стену. Это просто чудо, что мама с ребенком уцелели.

Я покажу вам комнату в цокольном помещении, в которой мы готовили еду. Здесь все время стоит сильный запах гари, потому что костер разводили прямо у окна, на кафельном полу, и на нем готовили еду. Мы думали, что это безопасное место, но от рядом взорвавшейся мины был ранен родственник нашего сотрудника, который пек на костре лепешки…

Осколок попал ему в живот, и открылось внутрибрюшное кровотечение. Хирурга нет, что делать? Пришлось нам его оперировать, хотя до этого я никогда подобных операций не делала. Но мы справились: извлекли осколок, нашли рассеченные сосуды, зашили… Словом, несмотря на большую кровопотерю, он выжил и чувствует себя хорошо. Потом приходилось оказывать первую помощь раненым солдатам и ополченцам, которых, слава Богу, стали вывозить.

Какая помощь нам нужна? Да нам все нужно: матрасы, подушки, постельное белье, перевязочные материалы, оборудование… Вот детский аппарат для искусственной вентиляции легких вышел из строя, – даст Бог, чтоб не понадобился, он должен быть…

Когда спустя полгода мы с моей съемочной группой снова приехали в Мариуполь, я не узнала ни город, ни роддом – так быстро там все восстанавливается. В роддоме уже заканчивался ремонт – больше не было видно следов обстрелов, завезли новое оборудование. Жители Мариуполя по полной ощутили, что означает «Мы вместе!» – люди со всей страны рекордными темпами помогают восстанавливать город. Я полна чувством, что так происходит, и гордостью за нашу героиню. Ее отвага и профессионализм помогли не только спасти десятки жизней, но и появиться на свет новым.