Текст книги "Женщины Донбасса. Истории сильных"

Нина Пономарева

Один выстрел украинской снайперши – и Нина лишилась мужа, любимого, кормильца, и осталась одна с пятью детьми. Один выстрел – и настала для этой семьи совсем другая жизнь… Дети любят играть на могиле папы, который похоронен прямо в огороде, и приносят ему конфеты… он для них до сих пор жив. Вот так один выстрел – и совсем другая жизнь, совсем другая жизнь Нины.

Нина Пономарева:

– Первый снаряд прилетел к нам в огород 27 февраля. Я была в комнате, когда взрывной волной выбило окно и на меня полетели сотни осколков. Все лицо было в крови, стекла в глазах и по всему телу. Больницы уже не работали, муж и плачущие дети вытаскивали из меня осколки… Кое-как удалось. С той поры стала детей прятать в подвале.

Потом обстрелы стали еще сильнее. У нашего дома снесло взрывом крышу.

Муж сказал, что нужно срочно уходить: вокруг дома горят. Мы похватали кое-какие вещи и продукты и побежали в магазин. Там есть большой подвал, в котором мы какое-то время жили. Как-то к нам привели израненного дедушку. Четыре дня с ним, можно сказать, рядом на полу лежали. Дочка Лиза разговаривала с ним, пыталась напоить его водичкой, а он, оказывается, уже был мертвый… Потом к нам в подвал спустились украинские военные. Забрали у нас всю еду и воду… Со словами «Иди, посмотри: русские там есть?», заставляли дочку Настю подниматься в магазин.

Я очень боялась за девочек: солдаты были злые, чуть что – на нас наставляли автоматы. Мы улучили момент и выбрались из подвала. Когда мы оттуда убегали, они нам в след стреляли. Слава Богу, никого не убили, не ранили…

Мы с трудом добрались до подвала нашего дома… Что с ним стало, с родительским домом, где я родилась и выросла?! Сюда, к родителям, я вернулась с тремя детьми от первого мужа… Сюда привела Андрея, с которым мы здесь прожили душа в душу тринадцать лет и родили двоих деток… Я стояла и плакала по нашей порушенной жизни. И дети подняли рев. Муж нас успокаивал, хотя самому было больно смотреть на дом, ставший и ему родным, в котором его заботливыми руками много чего сделано…

Потом спустились в подвал. Затаились. Голодные и холодные…

Хорошо, что вскоре к дому приехали на танке солдаты ДНР. Мы жили в подвале, а они – в нашем полуразрушенном доме. Сказали, что так безопаснее для нас самих будет. Хорошие ребята: Дымок, Француз, Костя и четвертый… забыла имя. Делились с нами продуктами, играли с детьми.

Сначала они нас из подвала не выпускали: переживали, потому что обстрелы были сильные. Можно сказать, что они нас спасли, потому что вокруг было много раненых и убитых.

Потом, когда стало тихо, они разрешили нам дома спать, потому что в подвале было уже холодно. Дымок нам генератор принес – появились тепло и свет… Веселый такой парень, детей смешил, какие-то веселые истории рассказывал, игрушки чинил…

6 апреля Андрей пошел за водой к соседям. И прямо во дворе в него снайперша попала. Пуля пробила легкое…

Лиза, дочь Нины:

– Это была Лиса! Она сидела на чердаке соседнего дома. Почему Лиса? Потому что хитрая очень. И татуировка лисы у нее была. Нам Ангел[6]6
  «Челябинцу Юрию Гагарину – 52 года. У него был успешный бизнес, большой дом и семеро детей. А он оставил все и ушел добровольцем в Донбасс. Он спас 367 детей из-под обломков и из подвалов и стал «Ангелом» для своих и чужих.
  На Донбассе о нем ходят легенды. Сам же Юрий Гагарин, командир мотострелкового штурмового батальона «Апостол» и полковник гвардии, говорит, что останется здесь до конца: «Даже если тут лягу, меня ничего не держит. Я жизнь пожил, у меня все есть, внуки есть, мне больше ничего не надо. Я за справедливость». (АиФ, 04.12.2022)


[Закрыть] сказал. И что застрелил ее, отомстил за папу…

Нина Пономарева:

– Она же, гадина проклятая, видела, что это штатский…

Военные привели его, всего в крови, к нам, как смогли оказали помощь, сделали укол обезболивающего… Андрей почти всю ночь не спал, метался в бреду, просил воды. Я говорила Лизе, чтоб к нему в комнату не ходила, не беспокоила. А она прорывалась к нему, будила, трясла, кричала: «Папочка вставай!» Хоронить его пришлось во дворе дома при детях. Они все так плакали, так убивались! Потому что он не разделял своих детей, Лизу и Даню, и моих – для всех пятерых был родным, они все его папой называли…

Военные выкопали могилу, помогли мужа схоронить, потому что я сама бы не смогла: от горя ничего не видела, ничего не соображала… Детей было невозможно оттащить от его могилы: они постоянно к нему на могилу носят игрушки, конфеты, играют там…

Я увидела, что обступившие нас дети опять готовы были разреветься, обняла Лизу и сказала:

– Ты знаешь, что теперь твой папа – ваш добрый Ангел? Он все время будет с неба за вами смотреть и вам помогать.

Лиза:

– Он мне часто снится…

Ребята нестройно ее поддержали:

– И мне!

– Мне тоже снился!

– А мне снилось, что он нас зовет, но мы не идем…

Лиза:

– Мне папа подарил чокер[7]7
  Чокер – короткое ожерелье, которое плотно прилегает к шее, оснащено регуляторами размера.


[Закрыть], для красоты. Я теперь его никогда не снимаю, потому что это о нем память.

Нина Пономарева:

– Я не знала, как сказать маме Андрея, что у нее больше нет единственного сына… Ей и так досталось! Она осталась без ноги, ей трудно, и я забрала ее к себе вместе с ее внучкой, дочкой Андрея от первого брака. Она сразу попросила отвести ее на могилу сына, упала на нее, обняла руками, плачет и приговаривает: «Привет, мое солнышко! Мой любимый сыночек, как рано ты ушел! На кого нас оставил?» В общем, была общая истерика…

Когда мы смогли по-человечески перезахоронить Андрея на кладбище в поселке Старый Крым под Мариуполем, всем стало легче…

Оксана Гулеева, мама Андрея:

– Как со мной это случилось? Мы с внучкой, Настей, жили в Херсоне на Камчатской, что на правом берегу Днепра. Андрюшина жена родила ее, принесла со словами: «Я нянчиться с ней не собираюсь!» – и оставила мне. Ну что за мать? Понятно, что сын жить с ней не стал. А я взяла опекунство над внучкой и стала ей мамой.

… Украинцы нас зверски бомбили. В наш дом попал снаряд, меня ранило в ногу, да еще потолок рухнул, меня придавило балкой… Настенька меня тащила и кричала: «Мамочка, помогай, я не могу тебя вытащить!» Ей помогли наши друзья, которые прятались у нас и пытались перейти на сторону, где стояли ДНР и российские войска. Двое из них погибли у нас в доме. Меня вытащили из-под завала и смогли отправить в больницу. Я этого уже ничего не видела, очнулась в палате после операции… без ноги… А потом узнала, что сыночка моего убили…

Женщины опять дружно зарыдали, дети им вторили. У всей нашей съемочной группы тоже были глаза на мокром месте. Чтобы как-то отвлечь всех от грустных мыслей, я спросила:

– Нина, скажите, в какой помощи ваша семья нуждается?

Нина Пономарева:

– Нам помогли, квартиру выделили в новых домах, скоро переедем туда. Помогите моей свекрови, пожалуйста. Ей нужен протез, чтоб она могла сама все по дому делать, а на костылях ни сготовить, ни по хозяйству… А ей еще ребенка поднимать надо…

Я еще раз убедилась, какой невероятный характер объединяет их, женщин Донбасса. Пережив столько горя, оставшись без мужа и крыши над головой, эти сильные женщины не просят ничего для себя, а стараются помочь другим.

И мы не могли не помочь. Наши партнеры из фонда «Память Поколений» привезли Оксану, свекровь Нины Пономаревой, в Москву, где ей установили специально сделанный для нее протез, а врач-реабилитолог обучал Оксану заново ходить. Врачи прогнозируют, что через три-четыре месяца Оксана сможет ходить без костылей и поручней, но мы надеемся, что Оксана сможет это сделать намного раньше, в ее глазах есть надежда, у нее есть ради кого жить.

Оксана Гулеева:

– Я благодарю всех неравнодушных людей, Орто-космосу и команде Юлии Барановской я бесконечно благодарна… В конце концов я смогу ходить, поднимать свою девочку и посещать могилу своего сына… Я благодарна всем, бесконечно рада…

Алиса Рипенко

В январе месяце у 16-летней Алисы умирает мама от тяжелой, страшной болезни. Через два месяца на фронте погибает отец, а еще через два месяца под обстрелом погибает ее младшая сестра, здесь, в Донецке.

В шестнадцать лет у маленькой девочки Алисы начинается новая и очень взрослая жизнь. Об этом ее история.

Алиса Рипенко:

– В 2014 году мне было восемь лет, я заканчивала 2 класс, когда все началось… Наша семья – мама, папа, младшая сестра Лиля и бабушка – жила в Донецке, в районе аэропорта, где были самые тяжелые бои…

Было очень страшно… Мы сидели в подвале, и как только чуть-чуть стихал обстрел, мама выбиралась наверх, чтоб на костре что-то приготовить поесть, потому что не было света и газа. А папа бегал раненым помочь. Однажды возвращается, а на нем лица нет: на его глазах разорвало женщину, что шла по дороге…

Многие знакомые уехали, а нам было некуда ехать, вот мы там и жили.

Это фото с моего выпускного, где наша семья в сборе. Последнее наше фото…

Я поступила в техникум, сестра училась в восьмом классе. Мама стала слабеть, жаловалась на сильные головные боли. Мы думали, что это последствия страха, в котором жили столько лет. И вдруг 3 января 2022 года у мамы поднялась температура, начались судороги… Ее увезли в больницу и положили в реанимацию. Нас к ней не пускали. Единственное, что мы могли сделать, это покупать лекарства, что нам говорили, и приносить в реанимацию. Вскоре она умерла от лептоменингита[8]8
  Лептоменингит – воспалительный процесс мягкой мозговой оболочки, краевых зон головного мозга, черепных нервов, сосудов субарахноидального пространства.


[Закрыть] – это обнаружили на вскрытии. Врачи сказали, что болезнь невозможно было установить, потому что она была в коме и ей нельзя было сделать МРТ…

Мы с сестренкой так плакали…

В феврале, когда началось обострение боевых действий, папе стали приходить сообщения о мобилизации: «Приходи, защищай свою Родину». И папа пошел… Нас с сестрой забрали к себе крестные. Папа всегда старался позвонить, чтобы узнать, что с нами. 20 марта он позвонил с Волновахи и сказал, что его должны отпустить на сутки и что сегодня-завтра он приедет. У него было хорошее настроение, он шутил, смеялся. Мы с Лилей обрадовались и стали папу ждать.

Но 21 марта он позвонил и сказал, что их перебрасывают в Новый Крым – село под Мариуполем. Мы всего секунд пятнадцать поговорили, я успела сказать, что мы его любим и ждем, как связь оборвалась… И больше мы не смогли ему дозвониться… А через несколько дней нам позвонил папин командир и сказал, что папа погиб…

Нам было очень-очень плохо: сначала мама, потом папа…

30 мая я поехала в техникум позаниматься на компьютере. Мне звонят и говорят, что Лили больше нет. Я сначала не поняла, подумала, что это какая-то ошибка или розыгрыш. Не могла в это поверить, не хотела… у меня случилась такая истерика, что вызвали скорую, мне вкололи успокоительное и отвезли домой.

Оказывается, сестра с подругой поехали в гости. Они не дошли метров сто до дома, когда начался обстрел. И Лилю убило…

Она лежала в гробу… маленькая, все лицо, посеченное осколками. Я плохо что соображала на ее похоронах, все время плакала… После похорон мне дали медицинское заключение, где было сказано, что у Лили были множественные переломы и разрывы внутренних органов, ей оторвало руку, смерть была мгновенной.

Так я осталась без родных, совсем одна…

Кристина Сушкова, крестная мама Алисы:

– Мы как можем поддерживаем крестницу, не даем ребенку грустить, стараемся ее отвлечь, чуть не насильно выводим прогуляться. Чаще она общается с моим старшим сыном: он умеет ее разговорить, рассмешить…

Мы не виделись с Алисой несколько месяцев, за это время в жизни нашей героини произошло очень многое, она заканчивает учебу в техникуме, проводит много времени с подругой, делает все то, что раньше, казалось, было невозможным.

Алиса Рипенко:

– С момента нашей последней встречи я узнала, что папа похоронен в Мариуполе, но тело не могут найти… очень много братских могил… К сестре тоже не могла поехать из-за обстановки в городе, очень тяжело из-за этого…

После того как проект вышел в эфир, многие люди мне пишут слова поддержки, спрашивают, где я, как себя чувствую и т. д. Теперь стало все немного проще, после того как мы вошли в состав России, ситуация стабилизировалась, теперь почти не страшно выходить на улицу…

Цель нашего проекта была не только в том, чтобы как можно больше людей узнало об историях невероятно сильных женщин, но и в том, чтобы помочь им самым необходимым. Благодаря всем неравнодушным людям мы смогли доставить помощь от всех тех, кто узнал об истории Алисы и не смог остаться в стороне.

Инна Лобода-Солдатенко

От войны все спасаются по-разному. Инна Александровна нашла свое спасение в помощи другим, и на данный момент она помогает семи тысячам тридцати восьми людям. И об этом ее история.

Инна Лобода-Солдатенко:

– Я приехала в Мариуполь из Новосибирска в 1988 году, давно, поэтому считаю его родным городом. Работала в 30-й школе – преподавала русский язык и литературу. А с 1992 года работала в школе № 68, была зам. директора.

Мы с мужем и сыном живем в этом доме на втором этаже, в сорок четвертой квартире.

Когда двадцать четвертого февраля 2022 года начались обстрелы, мы с мужем уехали в Левобережный район Мариуполя, к брату, – думали там безопаснее будет. Да куда там!.. Там же на «Азовстали», как оказалось, засели нацисты, и были самые жаркие бои…

Сын тоже уехал из города к друзьям, и я его потеряла почти на сорок пять дней! Не было связи, и мы не знали, где он, жив ли, здоров…

Я гнала от себя дурные мысли, но сердцу материнскому не прикажешь: изболелось за эти дни, показавшиеся мне годами… Я не выдержала, сказала мужу: – Поедем домой! Вдруг сыночек туда вернулся…

20 марта, несмотря на сильные обстрелы, мы сели с мужем в машину и поехали домой. Я молила Бога, чтоб он спас моего ребенка, и дала себе зарок, что если живыми доберемся, то будем помогать людям. Я была почему-то уверена, если стану помогать другим, то все будет хорошо: мой сыночек и все дети – мои ученики, соседские ребята – останутся в живых. А ведь так все и случилось!

Приехали мы… И увидели свой дом, наполовину разбитый и выгоревший. Спустились в подвал, а там соседи из нашего подъезда и соседнего. Воды и еды нет… Но мы здесь стали обживаться: сливали воду с теплосети, цедили ее и пили, что-то готовили из привезенных продуктов, что-то приносили соседи из своих запасов.

Так продолжалось до 28 марта, когда в наш двор вошли ребята из ДНР. Мы обрадовались: свои пришли! Они очень удивились, что здесь кто-то есть, потому что им говорили, что наш микрорайон Восточный пустой. Ребята достали свои продукты, хлеб, у кого что было, и стали раздавать детям. На другой день в наш двор привезли продукты, стали всем жителям раздавать, потом мы поставили это на поток.

Среди наших соседей были мои сотрудники из школы, и я им сказала: – Девочки, давайте переписывать население, что осталось, потому что, когда помощь будет приходить, нужно понимать, сколько у нас людей, следить, чтобы ее получали все и никого не забыли.

И мы стали переписывать оставшееся население. Да, порой под обстрелами. Пробирались через завалы, заглядывали в подвалы… А что делать? Люди голодали, им срочно была нужна помощь.

Я слушала эту женщину, которая будничным тоном, спокойно, как о хорошей погоде или о планах летом поехать в отпуск и пр., рассказывала, как, по сути, они каждый день с угрозой для жизни, опасностью покалечиться в развалинах или наступить на «лепестки» – мины, которыми до сих пор забрасывают город с украинской стороны, обходили дома и подвалы, составляли списки людей, радовали их известием, что можно получить продукты и гуманитарную помощь, и поражалась силой ее духа, восхищалась организаторскими способностями.

Инна Лобода-Солдатенко:

– Поначалу в наших списках было около полутора тысяч. Это уже серьезно. Но и нас уже набралась группа помощников – «волонтерская рота», среди которых было много моих коллег и учеников. Мы решили сделать в нашей школе гуманитарный центр, продумали и обустроили, чтоб всем было удобно: и людям – получать продукты, и нам – хранить их, сортировать и выдавать.

А выдавать уже было что! Коля – наш золотой человек, наш спаситель и помощник – зам. по тылу бригады ДНР, фурами привозил нам продукты с военных складов, а наши ребята их разгружали. Мы отлично все обустроили: в окошко принимали хлеб, который потом оттуда же и раздавали по спискам. Мы стали фасовать продукты в пакеты: муку, крупу, воду – все, что у нас было, чтоб потом было быстрее раздавать их людям.

21 июля мы переехали на территорию садика № 165, который нам предоставила администрация. Привели его в порядок, своими руками сделали пропускной пункт с охраной из народной дружины, которая нас охраняет и помогает в работе с населением. Наладили строгий учет и контроль. В месяц мы выдаем восемьдесят пять тонн продовольствия!

Для того чтобы люди не ждали, мы хлеб выдаем сразу, как его привозят, на входе. Делаем это пока люди идут и пока хлебушек не закончился.

Я не удержалась и спросила у девушки в перчатках, раздающей хлеб:

– Сколько человек в день обычно приходят за хлебом?

Марина, волонтер:

– Порядка трехсот-четырехсот человек.

Инна Лобода-Солдатенко (с гордостью):

– Марина – моя бывшая ученица, выпускница нашей школы.

Марина:

– А потом в нашу школу пошел и мой ребенок… Инна Александровна наш полководец, наш идейный вдохновитель! Если она помогает людям, как мы останемся в стороне?!

Инна Александровна с девушками с гордостью показывали нам, как у них все устроено, причем их же собственными руками.

Инна Лобода-Солдатенко:

– Здесь у нас расположен фасовочный цех, и наши девочки-красавицы целыми днями без устали собирают наборы из продуктов, куда входят: мука, макароны, крупы, сахар, банки тушенки, масло сливочное и подсолнечное, сгущенка… Им помогает команда наших мальчиков, когда освободятся от разгрузки, – всем дел хватает! Есть у нас и специальный детский отдел, там находятся: подгузники, детское питание… У него отдельный вход, чтобы мамы с детьми не стояли в общей очереди. Также у нас есть операционный зал, где девочки с девяти часов утра ведут прием людей: составляют и уточняют собранную базу, в которой на сегодняшний день более семи тысяч человек!

Я с восхищением смотрела на этих женщин среди разрухи и ужасов войны, создавших вокруг себя этот островок стабильности и уверенности, что все проблемы закончатся и наступит покой и порядок. Конечно же, я спросила, какая помощь им нужна. И естественно получила в ответ – ничего лично для себя, а только для нужд общего дела.

Инна Лобода-Солдатенко:

– Нам нужно семь ноутбуков и три принтера. Здесь то, что мы по домам собрали и в школе нашли. Но они старенькие, почти каждый день приходится их реанимировать.

Конечно же, это самое малое, чем мы можем поддержать этих замечательных людей! И мы это сделаем.

Когда спустя несколько месяцев мы приехали в Мариуполь с компьютерами и принтерами, закупленными на средства, которые собирала вся страна, Инна Александровна с гордостью провела экскурсию. Всю свободную территорию они обустроили для того, чтобы детям было где проводить время и отвлекаться от страха, в одной части здания дети занимались танцами, с другой стороны есть место, где дети занимаются борьбой. Когда мы приехали в школы, то увидели, что на улице активно идет стройка.

Инна Лобода-Солдатенко:

– По решению администрации нам выделили подрядчиков, которые застеклили все окна в школе, провели отопление, стало намного теплее здесь находиться, обшивают все здание, также они проверяют, что нужно еще поменять, чтобы начать полноценный ремонт, в общем, стройка в городе идет полных ходом.

Мне стало интересно, как проходил референдум в городе, я попросила Инну рассказать, что происходило в момент этих дней.

Инна Лобода-Солдатенко:

– Референдум для нас проходил весьма в необычном формате, никогда такого не было, чтобы мы голосовали пять дней. Я возглавляла комиссию, мои ребята также были участниками референдума, только по нашему участку практически 98 % голосовавших людей проголосовали за присоединение к России. После вступления в Россию настроение людей сильно стало меняться, город стал оживать, это видно, очень многие люди вернулись обратно. В моем подъезде только четыре семьи раньше жило, теперь же только две квартиры пустуют, остальные вернулись.

Ольга Селецкая

Разговаривали мы с Ольгой Селецкой в ее квартире в Донецке. В открытое окно были слышны звуки взрывов, но Ольга не вздрогнула ни разу. Почему? Потому что после ста двадцати дней пыток в подвалах СБУ ей уже ничего не страшно.

Ольга Селецкая:

– До войны я работала на заводе «Азовэлектросталь» в Мариуполе. После госпереворота на Украине владелец нашего завода – а это, не кто иной, как один из спонсоров «майдана», миллиардер Ринат Ахметов, которому принадлежали еще и «Азовсталь», и «Мариупольский металлургический комбинат им. Ильича», и другие крупные предприятия на Донбассе – объявил о крупных сокращениях. Начались настоящие гонения на русских со стороны украинских властей. Мы вышли на протесты. В итоге меня уволили с завода «Азовэлектросталь».

Но это меня не остановило. Я была в числе организаторов «Русской весны»: стала председателем избирательной комиссии во время Референдума о самоопределении Донецкой Народной Республики. Но Мариуполь нам не удалось удержать, и его заняли украинские военные. И я приняла решение вступить в сопротивление. Просто не могла иначе.

У нас была своя группа, группа «таксистов». Мы назывались «Ночной дозор»: ездили, собирали сведения о перемещении украинских войск, отмечали блокпосты, которые устанавливали вокруг Мариуполя, записывали номера военных частей, фиксировали все это на видеорегистраторы. Это была настоящая разведка. У каждого из нас был свой позывной. Меня прозвали «Черной вдовой» (я потеряла двух мужей), да так это прозвище и приклеилось (смеется). Вскоре мне передали, что нами, особенно мной, как одним из лидеров мариупольского ополчения, заинтересовалась СБУ.

Пришлось покинуть город, и я уехала в Донецк.

С мая 2014 г. была в составе бригады «Призрак» Алексея Мозгового, потом – в казачьих донецких формированиях…

Помню первый боевой опыт… Готовилось наступление ВСУшников. Мы бегали по окопам, раздавали бойцам шприцы, ампулы, бинты. Рано утром низко пролетел самолет, развернулся на второй круг и стал бомбить… Рядом взорвалась бомба, меня взрывной волной откинуло… Так я получила первую контузию.

Потом стала работать в Мариупольском подполье. Нам поставили задачу: собрать сведения, для того чтобы освободить наших ребят, военнопленных. 28 августа 2014 года я должна была встретиться со своим связным в центре города. Приехала пораньше, села на остановке, жду, осматриваюсь. Вокруг было много людей, подходили трамваи, маршрутки, троллейбусы. Вдруг я увидела, что подъехали две легковые машины и между ними – микроавтобус.

Сердце ухнуло: за мной! Поднялась, чтобы уйти, но ко мне направились люди в форме и в штатском. Поняла, что бежать поздно… Меня посадили в машину, руки сковали наручниками, надели на голову мешок, – такой большой белый мешок из-под сахара. Мешок был старый, подранный, и запах был такой, словно его сняли с трупа. В нем ползали какие-то большие жуки: сразу запутались у меня в волосах, полезли на лицо и шею – бр-р-р!

Потом меня привезли куда-то, велели выйти из машины. В дырку в мешке вижу, что это пустырь. Мне зачитали приговор о высшей мере наказания, как изменнику Украины… Услышала, как щелкнул затвор. Я уже попрощалась с жизнью, тут над головой просвистели пули. Это, как оказалось, была имитация расстрела, а самое страшное ждало меня впереди…

Меня вывезли на Мангушевский блокпост, что в районе села Агробаза Першотравневого района Донецкой области, на котором стояли украинские солдаты. Туда вызвали следователя СБУ и понятых, – хотели создать видимость законности. Но какой там закон?! Записали в протокол, будто я ехала из Бердянска в Мариуполь и везла патроны для автомата Калашникова и снайперскую винтовку… И «понятые», не моргнув глазом, этот бред подписали.

Потом меня отвезли в Мариупольский аэропорт, который укрофашисты превратили в настоящий концлагерь, – тот самый страшный застенок, который они называли «Библиотека»…

Укронацисты ликовали, что смогли поймать «Черную вдову». Стали меня допрашивать, и выяснилось, что они все-все про меня знают, чуть ли не всю мою жизнь поминутно, вплоть до того, где, когда и с кем я разговаривала. Я поняла, что меня предали, что кто-то – догадываюсь кто, – долгое время сливал обо мне информацию…

Дальше были пытки, истязания… Для этого у них там была специальная пыточная камера. Руки сковывали наручниками за спиной и пытали током. Трудно передать словами, что происходит с тобой в этот момент: боль невыносимая, тело трясется в конвульсиях, сознание меркнет… А еще мне на голову надевали полиэтиленовый пакет, обвязывали его вокруг шеи… Один палач садился лицом ко мне и крепко держал меня, а другой сзади стягивал пакет так, что я начинала задыхаться. Потеряю сознание – они пакет снимут…

Только начну приходить в себя, как они тащат меня к какой-то металлической емкости. Двое держат меня и мою голову опускают в воду… Как сейчас помню это страшное ощущение, когда захлебываешься, чувствуешь, как вода заливает легкие…

Сколько раз они меня туда окунали, не помню… Помню, когда пришла в себя, браслеты с меня уже сняли, мешка на голове не было, а я вся мокрая оказалась на полу морозильной камеры. Хотела встать, но сил не было… Думала, что живой оттуда уже не выберусь.

Мне даже представить страшно, что в наше время так пытают… женщину?! Что за люди? Да люди ли? Неужели их женщины рожали?.. С сентября 2014 года в Мариуполе пропало более трех тысяч человек. Спрашиваю Ольгу:

– Вы там много людей видели?

Ольга Селецкая:

– Да, там было очень много людей. И большинство из них, как я понимаю, скорее всего, замучены и где-то закопаны… Удастся ли когда их родным узнать о них?..

Как мне посчастливилось выбраться? После пыток я, действительно, чуть не потеряла рассудок, стала заговариваться… Нацисты поняли, что ничего от меня не добьются и оставили в покое… в камере. В камере нас было человек тридцать. Все после пыток, у некоторых на головах мешки, руки – в пластиковых стяжках. Разговаривать друг с другом было запрещено… Но когда они не видели, мы шепотом, на ухо, называли друг другу свои имена и фамилии, чтоб нас не стерли из людской памяти…

Когда меня схватили, дали позвонить маме. Она живет в Крыму. За месяц до плена я отвезла ей блокнот, где были записаны номера телефонов тех, кто в случае чего может мне помочь. Ну и мама включилась, стала обзванивать людей…

Меня обменяли 26 декабря 2014 года. А до этого все еще пытались сломать тем, что назначали обмен, а потом говорили, что никто не хочет меня «выменивать»… И так четыре раза… не получилось. Но все же мне удалось вырваться на волю.

Помню чуть не поминутно, как происходил обмен. Поздно вечером 26 декабря 2014 года нас посадили в два автобуса, заклеили глаза скотчем, руки скрепили пластиковыми стяжками… Нас сутки возили по всей территории Украины: собирали по разным тюрьмам таких же политзаключенных, военнопленных. И набралось нас числом на семь автобусов. Потом мы оказались на территории Донецкой Народной Республики.

Мы идем с Ольгой по улицам Донецка. Я не удерживаюсь от вопроса:

– Вот такие стрелки я вижу по всему городу. Что они означают?

Ольга Селецкая:

– Стрелки показывают направление в бомбоубежища. Ведь Донецк продолжают обстреливать каждый день…

Что первое я сделала после того, как вышли на свободу после обмена? Мы собрали нашу мариупольскую группу, и в конце января я опять ушла на фронт. Были еще контузии.

Закончила заочно Донецкий национальный университет по специальности «управление персоналом и экономика предприятий», работала в Пенсионном фонде. Сейчас работаю в центральном горисполкоме общественного движения «Донецкая Республика».

Из самых моих тяжелых испытаний была разлука с 11-летним сыном, который остался в Мариуполе с родней мужа – укронационалистами. Что они там в его головку вбивали, стараясь разжечь ненависть ко мне, Донецку, России?.. Два года освобождения из нацистских застенков я боролась за право быть вместе со своим ребенком! Слава Богу, старшая дочь с дочкой, моей внучкой, живут в России! Наконец, получилось, и сынок смог приехать ко мне в Донецк. Помню его полные слез глаза, когда он смотрел на меня и говорил о том, как очень сильно любит меня и больше никогда меня не оставит одну… Это самое главное, что нужно матери!

С началом СВО я опять попросилась на фронт. Но отказали: мол, мне уже пятьдесят – пенсионный возраст, куча проблем со здоровьем, и сняли с воинского учета.

Я спросила у этой сильной, несломленной женщины:

– Ольга, лично вам, чем мы можем помочь?

Она стеснительно опустила глаза, словно это что-то зазорное – просить для себя. Но все-таки ответила.

Ольга Селецкая:

– Хотелось бы пройти хорошее обследование и получить лечение… А то обострились и астма, и сахарный диабет… Живу на гормонах – это и лишний вес, и осложнения…

Весной 2023 года, благодаря помощи наших друзей из фонда «Память поколений». Ольга впервые за много лет поехала в отпуск на лечение в город Сочи.

Ольга Селецкая:

– От все души хочу поблагодарить Юлию Барановскую и всю ее команду, а также фонда «Память поколений» за предоставленную возможность пройти санаторно-курортное лечение в санатории им. Фрунзе в Сочи. Лечение проходило отлично, очень хороший мед. персонал, заботливый, очень много было физиопроцедур. Спасибо огромное за предоставленную возможность.