Текст книги "Дневник леди Евы"

Глава 2. Кровь, боль, жизнь

Строительство замка или его восстановление – процесс трудоемкий и дорогой. Быстро это не делается. Нужно организовать доставку материалов – дерева, камня, железа. И конечно, необходимы рабочие руки. Собственно, это самое главное. Обычно к строительству замка привлекалось местное население. Йомены работали сами или присылали своих сервов, у кого они были. Каждая семья обязана была поучаствовать в возведении зданий и стен.

Сюзерен должен защищать всех тех, кто живет на его земле и кто принес ему вассальную клятву. В обмен на это вассалы обязаны поставлять продукты, выполнять необходимую работу, а иногда и оказывать военную помощь. Люди, работающие на строительстве замка, возводят не только дом для сюзерена, но и убежище для себя или своих детей, хотя никто не гарантирует, что они успеют им воспользоваться…

С замком Торнстон дело обстояло сложнее. Когда он был разрушен, а его хозяева исчезли неведомо куда, земля осталась без защиты. Некоторое время там еще жили семьи йоменов, но в бесхозном лесу стали селиться разбойники и нищие. Стало труднее сохранять урожай и скот. Постепенно люди переселялись кто на земли Блэкстона, кто на земли Лоувэлли. Остались только две деревни, в которых жили крепкие мужчины, организовавшие что-то вроде охранного сообщества. День и ночь они караулили по очереди и в случае нападения воров поднимали тревогу. Тогда на подмогу бежали все, даже женщины и подростки, вооруженные кто чем. Но это ополчение, конечно, не могло заменить настоящую армию. Разбойники тоже не хотели оставаться без добычи, а в лесах собирались всё большие силы.

Если разбойники особенно распоясывались, йомены снаряжали посольство к сэру Роджеру. Как правило, он не отказывал в помощи, так как надеялся, что в будущем эти земли все же будут принадлежать ему. Когда Торнстон и вправду стал его вотчиной, рыцарь сразу взялся за дело.

В леса организовывались рейды, в деревнях устраивались засады на мародеров. Иногда среди ночи приезжал гонец из какого-нибудь поселения. Тогда башенный сторож трубил сигнал к общему сбору, и весь замок приходил в движение, как муравейник. Бежали солдаты с оружием, сновали женщины с корзинками съестных припасов для воинов, конюхи и егеря поминутно окликали рыцарей, докладывая, что все готово. Открывались ворота, и наскоро собранный отряд из солдат под командованием кого-нибудь из рыцарей или самого лорда исчезал в ночной темноте.

Первые два года сэр Роджер и Китни постоянно ходили в доспехах. То один, то другой попеременно пропадали на несколько дней, потом возвращались, приводя группы пленных – человек по пять-семь. Это были в большинстве своем оборванные, грязные, дикие на вид люди. Пленные сидели во дворе, прямо на земле, после чего их заковывали в цепи и под стражей уводили из замка. Как рассказывала Мэри, это были захваченные в лесу или попавшие в засаду разбойники и бродяги.

Китни тоже многое рассказывал. Пленных было относительно мало. Тех, кто пытался оказать хоть какое-то сопротивление, сразу убивали. Такие жесткие меры объяснялись тем, что бродягам нечего терять, они озлоблены и голодны. Их методы тоже не отличаются гуманностью. Настоящего оружия у них мало, но тем, чем вооружены, они владеют мастерски и не обременяют себя правилами благородного боя.

Тех, кто оставался в живых, связывали и здесь же, на месте, устраивали первичное разбирательство. Как правило, в такие рейды брали с собой кого-нибудь грамотного, и он записывал свидетельские показания йоменов. Пергамент с показаниями отправляли вместе с пленными. Их перегоняли в ближайший город, где был королевский судья, и предавали суду. Если на совести бродяги не было тяжких преступлений, его отпускали – с предупреждением, что, в случае повторной поимки при таких же обстоятельствах, его заклеймят каленым железом и отправят на принудительные работы. Если же за пленником водились более тяжелые грехи, его вешали. Если преступлений было много или разбойник прославился особой жестокостью, то казнь для него придумывали мучительную – медленно варили в кипятке, масле или смоле.

Примерно через год такой политики сэра Роджера разбойников и бродяг стало намного меньше. Отголоски этого разгула преступности давали о себе знать и позже, но уже гораздо реже и слабее. Со временем, когда Джейсон подрос, его стали брать с собой на эти операции. Как один из немногих грамотных людей в замке, он должен был записывать свидетельские показания. Навещая после этого Еву, он рассказывал жуткие истории о набегах грабителей, и она постепенно стала понимать, почему пленников отправляли в цепях. Она опасалась за психику сына, но в этом времени, к сожалению, такие истории были в порядке вещей – Джею пришлось привыкнуть и к этому.

Две самые крупные банды сэру Роджеру удалось уничтожить. Особенно тяжело далась борьба с одной из них. В ней было два лидера. У главаря был помощник, такой же отчаянный и опытный, как и он сам. В случае опасности банда делилась на два отряда и отступала порознь в разные стороны. Если один был ранен, второй брал командование на себя. Имело смысл только уничтожение их обоих.

На охоту за этим неуловимым дуэтом ушел почти год. В результате один из них был убит, а второго удалось захватить. Леди Ева видела его, проходя по двору. Даже на вид это был очень сильный физически человек. Пожалуй, даже Белоручка Боб – кузнец, в семье которого жила Ева когда-то, показался бы не таким уж массивным рядом с этим зверем в человеческом облике. И имя у него было подходящее – Чарли Медведь. Он стоял среди сидящих на земле сподвижников, несмотря на двойной набор тяжелых цепей. У этого разбойника была несколько нависающая переносица, от этого его ярко-синие глаза казались глубоко посаженными. Их взгляд был неожиданно умным и леденяще жестоким. Женщина кожей почувствовала, как страшен этот человек. Все, кто оказывался во дворе возле пленных, невольно ускоряли шаг, чтобы побыстрее пройти мимо, разговоры велись вполголоса, как будто рядом залегла смертельная опасность. Только маэстро Винсенте не спеша прогуливался по двору.

– Добрый вечер, миледи! – закричал он еще издали.

– Добрый вечер и вам, маэстро, – подойдя, поздоровалась она, – хотя такие слова кажутся неуместными рядом с этими людьми.

Маэстро Винсенте выпрямился во весь свой небольшой рост и стал как никогда похож на хищную птицу:

– Истинный венецианец не станет бояться всякого сброда, да, да! Моя родная Венеция – богатый город, а где много богатства, там всегда много и воров! Но истинный мастер не станет от них прятаться, да, да! Он научится защищать и себя, и свои творения, как собственных детей! И уже точно не станет бояться!

Почему-то от этих слов, помимо уважения к маленькому венецианцу, леди Ева ощутила и облегчение. Как будто зажгли свет в темной комнате. Теперь она взглянула на главаря гораздо спокойнее. В конце концов, что ожидает его в ближайшем будущем? Скорее всего, смерть, и это в лучшем случае…

Для пленного предводителя специально была прислана из Бристоля повозка, похожая на окованный железом ящик с одним маленьким зарешеченным окошком. После отправки этой партии пленных замок облегченно загудел. Снова послышались громкие разговоры и смех.

Леди Еву почему-то мучительно интересовала судьба этого разбойника, и по возвращении солдат, сопровождавших повозку до Бристоля, она расспросила их. По их рассказам, осудить его было сложно. Прямых улик против него не было. Чарли Медведь никогда не оставлял в живых никого, кто мог бы свидетельствовать против него. Его товарищи молчали даже под пытками, боясь своего бывшего предводителя больше, чем палача. Поэтому разбойник не был повешен, но осужден на долгий срок тюремного заключения. Как сказал Китни, это было все равно что смертный приговор. Если у такого заключенного была родня, она обязана была содержать его в тюрьме на свои средства. Если родня отказывалась это делать или осужденный был одинок, то в тюрьме его ожидало жалкое существование – самые темные и сырые камеры и объедки вместо еды. В этом случае считалось, что заключенный содержится за счет местной власти. В таких условиях долго не мог протянуть никто. Заключенный медленно умирал от голода, холода, болезней и атак голодных агрессивных крыс. Иногда бедный человек, отсидевший свой срок, не мог выйти на волю только потому, что оказывался должен тюрьме и его необходимо было выкупить, то есть заплатить сумму, ушедшую на его содержание. У разбойника родных, похоже, не было, и самое большее, на что он мог рассчитывать, – это пять лет жизни, которую и жизнью-то назвать нельзя.

Остальные преступники были и хуже организованы, и хуже вооружены. Теперь крестьяне и сами могли постоять за себя. На опустевшую было землю стали возвращаться люди. Поэтому, когда сэр Роджер объявил по деревням, что для восстановления замка нужны рабочие руки, в Торнстон потянулись работники. Платили на стройке умеренно, но это все же был заработок.

Строительство двигалось медленно, но верно, насколько могла судить леди Ева. Возле строящегося замка возник городок рабочих, население которого постоянно обновлялось. На стройку приезжали даже из других областей Англии. Так продолжалось восемь лет. Но в эти времена мирная жизнь не могла быть долгой.

Хрипло прозвучал рев трубы башенного сторожа. Все во дворе замолчали, подняв лица вверх, как будто ожидая ответа на вопрос – что случилось?

Со стороны ворот двигался всадник. Коня вел под уздцы один из стражников. Сам наездник то валился на сторону, то наклонялся к самой гриве лошади. Из своего окна Ева видела только, как он, сказав что-то, упал в руки подхвативших его рыцарей. Раненого понесли в донжон. Леди взяла сумку, проверив предварительно, все ли есть для операций и лечения ран.

Несчастный лежал на третьем этаже, в комнате одного из рыцарей. Раненый потерял очень много крови, об этом говорило состояние его одежды. Просто непонятно было, как он еще жив. Ева только начала разрезать на нем котту, как в комнату быстрым шагом вошел сэр Роджер. Увидев его, гонец разлепил сухие губы.

– Воды, – прохрипел он.

Кто-то из вошедших с сэром Роджером рыцарей поднес флягу к его рту. Ева решительно воспротивилась было, сказав, что раненому нельзя пока ни есть, ни пить, потому что поврежден живот, но гонец, замотав головой, взял флягу и сделал глоток. Тут же, видимо, нахлынула боль, потому что он зажмурился и некоторое время молчал. Наконец он открыл полные боли глаза.

– Где сэр Роджер? – глухо спросил он.

– Я здесь, мой друг, – голос сэра Роджера звучал так мягко, что Ева с удивлением подняла на него глаза.

– Нападение, – гонцу было трудно говорить, – на рабочих у Торнстона. Стражи мало.

– Кто напал? – отрывисто спросил сэр Роджер. – Сколько их?

– Чуть больше… десятка, вооружены как разбойники, но у них есть лошади. Немного, всего четыре. Только главарь… Вооружен… Это тот же… А…

– Сэр Роджер, – вмешалась Ева, – я должна помочь ему! Отойдите все!

– Боюсь, миледи, ему уже не поможет и священник, – тихо сказал сэр Роджер, распрямляясь. – Все к коням! Быстро! Взять боевое оружие!

Комната мгновенно опустела. Только гонец лежал, глядя в потолок открытыми глазами, из которых медленно уходила боль и осмысленное выражение.

Как рассказал потом Китни, в поселении рабочих все уже было кончено. Стражи в тот день было мало, и вскоре она вся была перебита. Рабочие попрятались, кто успел. Они рассказывали, как на поселение налетел отряд. Сначала конные напали на стражу, а за ними в поселение хлынули пешие разбойники. Хватали все, что попадалось под руку. Убивали всех, кого находили, поэтому толком описать нападавших никто не мог: уцелевшие видели их только издали. Счет жертв был большим. Почти никто из рабочих не был вооружен. О предводителе говорили только, что он высок и очень силен – поднял на копье взрослого мужчину. Одет он был в кожаный, клепаный железом доспех, на голове – добротный стальной, но простой по исполнению шишак.

Вооруженный отряд, прибывший из Блэкстона, застал на месте трагедии только убитых и оплакивавших их товарищей. Поиски разбойников ничего не дали: нападавшие как будто растворились в лесу. Собаки и следопыты оказались бесполезны – слишком много было в округе следов, оставленных рабочими, и среди них невозможно было различить следы чужаков. Сэр Роджер был вне себя от ярости. Поражала не только жестокость, с которой нападавшие расправились с безоружными людьми. Странно было и то, что напали на поселение, в котором не было богатой добычи. Один из рабочих, прятавшийся под чаном, слышал разговор двух разбойников о том, что надо было приходить после выплаты жалованья, а то шума много, а добычи мало. Действительно, предыдущее жалованье заплатили давно, а новое еще не платили. Налет был наглым, даже как будто показным. И что значили слова умирающего гонца «это тот же»?

Все это могло значить либо то, что в леса вернулся кто-то из бывших разбойников, жаждущий расплаты за свое изгнание, либо то, что у Блэкстона появился неведомый пока враг. Китни склонялся к последнему. По мнению сенешаля, целью этого неведомого врага является захват Торнстона.

– Помяните мое слово, – говорил он. – Скоро появится кто-то, кто объявит себя хозяином недостроенного замка.

Снова Китни и сэр Роджер носили доспехи круглые сутки. Но после нападения последовали совершенно тихие две недели.

Пятнадцатилетие Джейсона прошло без пышной церемонии, но незамеченным его никто бы не назвал. Сэр Роджер организовал большую охоту и подарил сыну его первый настоящий боевой меч, принадлежавший ранее отцу лорда сэру Годварду – деду именинника. Меч был изготовлен из стали отличного качества, с красивой и удобной гардой, в ножнах с богатой золотой насечкой. Китни преподнес парадный плащ из отменного алого сукна, на котором Глория, его жена, вышила герб Блэкстонов. От сэра Алана Джей получил бронзовый охотничий рог. Ева, естественно, тоже не осталась в стороне. По ее заказу, оружейник изготовил серебряную походную фляжку для воды. Ей хотелось, чтобы у сына была именно серебряная фляжка. Она помнила рассказ своего школьного учителя о том, что Александру Македонскому в походах именно серебряный кубок помог избежать желудочных инфекций.

Мальчик выглядел совершенно счастливым. Ведь после пятнадцати лет большинство его товарищей начинало уже серьезно готовиться в рыцари. Сам он уже участвовал несколько раз в «гаттэ» – сражениях новичков на турнирах, до которых допускались и оруженосцы.

Во дворе собирались охотники. Легкие доспехи, в основном кожаные с металлическими бляхами и пластинами. Спокойные цвета: синий, зеленый, коричневый. Без лишнего блеска. Собаки рвутся со сворок, разговоры, шутки, смех. Джей красуется верхом на гнедом жеребце. Леди Еве захотелось приобщиться к этому настроению, и она спустилась во двор.

К ее удивлению, среди охотников был и маэстро Винсенте. Он стоял возле оседланного коня, держа его под уздцы. На стеклодуве была кольчуга поверх стеганого войлочного гамбезона и легкий открытый шлем.

– Вот уж не думала, маэстро Винсенте, что вы решите сменить ремесло стекольных дел мастера на оружие, – пошутила Ева, поздоровавшись. – А это что у вас за поясом? Неужели турецкие ятаганы?

За пояс маэстро были заткнуты два длинных ножа, или коротких сабли. Ева еще таких не видела.

– Мое почтение, миледи! Настоящий мастер должен быть и солдатом, если это нужно! – с поклоном ответил стеклодув. – Что до моих ножей – маэстро Винсенте никогда бы не осквернил себя оружием еретиков! Это венецианские ножи. Венеция – неспокойный город, особенно по ночам. Каждый достойный венецианец должен уметь защитить себя и свою семью. Мечи можно носить только знатным людям, но никто не может запретить и простому человеку защищать себя, да, да! Некоторые считают ножи оружием воров, потому что их легко спрятать под одеждой. Но вот что маэстро Винсенте скажет вам, миледи: оружие – только оправа для храбрости. Мне рассказывали истории, как молодые солдаты творили чудеса на поле брани, вооруженные простым мечом и отвагой, да, да! Так что вид оружия не имеет значения, значение имеет только то, в чьих руках это оружие находится, да, да!

– И вы деретесь сразу двумя? – Ева заинтересовалась и не хотела прекращать вопросы.

– Он владеет ими лучше, чем кошка когтями, – сказал незаметно подошедший Китни. – Если бы не это чертово стекло, из него бы получился отличный солдат!

– Каждый занимает свое место, сенешаль, каждый свое, – отозвался мастер. – Вот вы, если бы жили в Венеции, то все равно были бы сенешалем у какого-нибудь знатного сеньора – так у вас написано на роду. Вот и маэстро Винсенте мастер стекольных дел потому, что на роду написано…

Видимо, эти двое пререкались так не впервые, и оба получали удовольствие от процесса. Появление сэра Роджера прекратило их перепалку. Он тоже был в легких доспехах.

– Скажите ему, миледи, скажите хоть пару ободряющих слов, – горячо зашептал маэстро Винсенте. – Ничто не окрылит рыцаря больше, чем одобрение дамы…

– Я пожелаю удачи вам, маэстро, и вам, Китни, – сказала Ева, даже не взглянув в сторону Роджера. – Ваши жизни – это душа Блэкстона. Берегите себя. А если представится возможность, защитите моего сына – мастера Джейсона. Прошу вас об этом, как мать.

– Да, да, миледи, не сомневайтесь, мы с мастером Китни сделаем все возможное, чтобы не огорчить вас, – покивал головой стеклодув. – Вы все сказали правильно, кроме одного. Вот он – душа Блэкстона. – Перчатка маэстро указала на сэра Роджера.

Молодая женщина оставила это без ответа…

…Следующие несколько часов леди Ева провела в комнате, не находя себе места. Ее саму удивляло такое состояние. Правда, перед самым отъездом охотников они немного поругались с Джейсоном. Ей почему-то не хотелось, чтобы сын ехал на эту охоту.

– Сэр Алан тоже поедет, – возразил он. – Оруженосец должен сопровождать господина.

– Тогда можешь не приходить ко мне за благословением, – горячо заявила она. – Ты его не получишь.

Джейсон стал серьезным:

– Что ж, матушка, если вы не дадите благословения, значит, мне придется ехать без небесного покровительства. Это мой долг.

После того как сын ушел, леди Ева почувствовала то, что называется «сердце не на месте». Это было странно. Они и раньше иногда пререкались с сыном. Он взрослел и отдалялся, и это был естественный процесс, хотя по-прежнему отношение к ней с его стороны было уважительным. В основном стычки касались отношений Джея с отцом, которым молодой человек постоянно восхищался. Еву это злило.

Но не мелкая размолвка с Джейсоном тревожила ее. Она никак не могла понять, что же не так. На этот раз он уехал без ее благословения. Но она никогда раньше не придавала значения этому ритуалу.

«Мне придется ехать без небесного покровительства» – эти слова жгли, как угли. Леди Еве стало казаться, что, если что-то случится, она никогда не простит себе, что это по ее вине мальчик остался в этот раз без защиты. Чтобы занять себя, она принялась готовить лекарства.

За привычными делами время летело незаметно. Растирая в ступке сушеные травы, леди Ева краем уха уловила шум за окном, и башенный сторож протрубил сигнал «возвращение». Наверное, вернулись охотники. Она мельком глянула в окно. Что-то тревожило ее. Голоса звучали как-то напряженно, а через минуту во двор внесли что-то похожее на большой сверток: это был раненый, лежащий на плаще. От свертка доносились глухие стоны. В какой-то момент молодая женщина похолодела. Ей показалось, что это Джейсон. Но сразу вслед за процессией во двор въехали верхом маэстро Винсенте, Китни и Джейсон. Лица у всех были мрачные. Она вздохнула с облегчением и, вернувшись к столу, принялась собирать лекарства в медицинскую сумку. Скорее всего, за ней сейчас прибегут, чтобы позвать к раненому.

Время текло, но за ней никто не приходил. Даже Мэри куда-то подевалась. Это начинало тревожить. Что-то определенно шло не так. Может быть, раненый умер? И кто же это был? Прихватив медицинскую сумку, леди Ева стала спускаться по лестнице. На площадке перед большим залом было многолюдно. Небольшая группа рыцарей стояла возле дверей. Разговаривали вполголоса. Отдельно столпились слуги. Некоторые женщины плакали. Откуда-то возникла Мэри.

– Где ты была? – набросилась на нее Ева.

– Ох, миледи, такое несчастье, такое несчастье! – отчаянно зашептала Мэри. – Мне не позволили даже побежать за вами!

– Да говори же толком, что случилось?! – вполголоса одернула служанку Ева.

– Милорд! Он ранен, говорят, да так тяжело, что неизвестно, будет ли жив! У него там лекарь, они его с собой привезли из деревни!

– Почему не позвали меня?! – Ева чуть не задохнулась от возмущения.

– Он сам не велел, сказал, что вы не возьметесь его лечить…

– Что за глупости! – Ева решительно направилась к коридору, который вел к спальне сэра Роджера.

Из-за двери спальни показалась Ведерная Салли с большой керамической миской в руках. Увидев леди, она остановилась, загораживая собой проход.

– Посторонись, Салли, мне нужно к моему мужу, – спокойно сказала Ева.

– К мужу! А он не хочет вас видеть. – Салли привалилась спиной к двери, прижимая к себе миску, как будто создавая живое заграждение.

– Тогда пусть он сам мне об этом скажет, – настаивала леди Ева.

– Нечего вам там делать, у него уже есть лекарь! – выкрикнула служанка.

– Послушай, – Ева попыталась обратиться к здравому смыслу женщины, – если ты желаешь ему добра, то должна сделать все, чтобы его лечили хорошо. Два лекаря лучше, чем один. Или ты хочешь, чтобы он умер?

Глаза горничной полыхнули обжигающей ненавистью.

– А хоть бы и умер! Зато тебе не достанется!

Ева вспыхнула. Наглый тон горничной выводил ее из равновесия, но она тут же вспомнила наставления Мэри и успокоилась.

– Ты что это себе позволяешь? – громко спросила она спокойным и холодным тоном. – Забыла, с кем разговариваешь? А ну – прочь с дороги!

Дверь открылась так резко, что Салли чуть не упала. На пороге стоял Китни.

– Я пришла, чтобы осмотреть своего мужа, – так же твердо и холодно продолжала леди Ева. – Проводи меня к нему!

Немного поколебавшись, Китни отступил в сторону. В комнате стоял полумрак. Спальня была обставлена просто. Напротив входа, между окнами, был устроен камин, возле которого стояла длинная лавка. Слева от него помещался большой сундук, а справа – массивный канделябр на семь свечей. Еще один канделябр стоял правее, возле кровати. Кровать, очень широкая, под балдахином, стояла справа от входа, изголовьем к стене.

На кровати лежал сэр Роджер. Бедро правой ноги было перетянуто ремнем и ближе к колену прикрыто окровавленной тряпкой. Сама нога была изогнута под неестественным углом. Лицо больного было землисто-серым. Глаза горячечно блестели. Если что-то делать, то надо делать как можно скорее, поняла Ева. А между тем в комнате разыгрывалась сцена.

Кроме Китни, здесь находился Джей, бледный как полотно, и маленький жилистый человечек, одетый в простую домотканую рубаху.

– Но, милорд! Иначе никак нельзя! – уверял человечек. – Если все оставить так, кость начнет гнить, и тогда вам конец! Надо отрезать ногу, чтобы сохранить вам жизнь, и поскорее!

– На что годен рыцарь, который не может ни сражаться, ни ездить верхом? – Голос Роджера был слабым и хриплым, но звучал решительно. – Ты хочешь, чтобы я превратился в калеку? Так вот, запомни! Я никому не позволю отрезать мне ногу. Видишь этот меч? – Сэр Роджер похлопал по рукоятке лежавшего рядом меча. – Я проткну им любого, кто попытается сделать это, клянусь небесами! Или я встану на свои ноги, или меня похоронят вместе с ними!

– Отец, – подал голос Джей, – но, может быть, и правда нет другого выхода? Ты нужен нам живым!

– Без ноги я буду только обузой вам всем! И…

– Дайте-ка и мне взглянуть. Я все-таки тоже лекарь, – вмешалась леди Ева.

Все, кроме Китни, вздрогнули. Никто не видел, как она вошла.

– Миледи? – Роджер попытался приподняться, но тут же с глухим вскриком упал обратно. – Я не посылал за вами. И если вы тоже скажете, что ногу надо отрезать…

– Я не очень дорожу своей жизнью, как вы знаете, – спокойно говорила Ева, разматывая тряпку, – но надо хотя бы посмотреть, что можно сделать…

Она с трудом удержалась от возгласа, открыв рану. Вид был ужасный. Сквозь развороченные мышцы бедра высовывался розовый блестящий край костного отломка. Удивительно, что раненый так тихо себя вел. Ева знала, что боль, которую он испытывал, была адской. Другой бы, наверное, кричал. Случай был сложный. Конечно, при том, что нет ни асептики, ни нормальных антибиотиков, шанс на удачу был призрачный, но…

– Что, дело плохо? – спросил внимательно наблюдавший за ней Китни.

– Я попробую спасти вам ногу, – сказала Ева.

Полные боли глаза раненого обратились на нее.

– Но это невозможно! – воскликнул лекарь.

Джей только шумно вздохнул и посмотрел на мать с такой надеждой, что ее окатило холодной волной. Сколько раз Ева видела такой взгляд, и далеко не всегда эта надежда сбывалась. А теперь на нее так смотрит ее собственный сын.

– Я ничего не обещаю, – сказала она, – не надейтесь напрасно. Это будет очень трудно. Но я постараюсь. Но взамен мне нужно от вас, сэр, обещание, что если мне все удастся, то никто в замке больше не будет никак ограничивать мою свободу. Мне нужна полная свобода передвижений.

– Черт с вами, миледи, если моя нога останется при мне, идите хоть на все четыре стороны, – простонал сэр Роджер. – А теперь поторопитесь, пока я не сошел с ума от этой боли.

– Потерпите еще чуть-чуть, я только схожу за инструментами.

Выйдя из комнаты мужа, леди Ева подозвала Мэри и дала ей инструкции. Потом она поднялась в свою комнату, чтобы взять набор инструментов, который обычно использовала при сложных операциях. С досадой отметила, что эфира для наркоза осталось только треть бутылочки. Могло не хватить, операция предстояла нешуточная. Сзади тихо стукнула дверь. Молодая женщина обернулась. У двери стоял Китни. Его глаза, обычно чуть насмешливые, сейчас были серьезны как никогда.

– Я очень удивлен, миледи, что вы не только взялись за лечение милорда, но и подали надежду на то, что можно будет сохранить ему ногу, – начал он. – Все знают о том, что вы никогда не питали к нему нежных чувств. Я не спрашиваю почему. Я только хочу быть уверен в том, что вы не причините ему вреда. Он мой господин, я знаю его с детских лет. И помните, миледи: если он не переживет вашего лечения, вы тоже не задержитесь на этом свете. Клянусь. – Сенешаль повернулся, чтобы уйти, но она остановила его:

– Тогда и ты послушай меня, Китни. У моей ненависти есть причина. Тебе лучше ее не знать. Однако клятва, которую я давала, когда меня учили лекарскому искусству, не позволяет мне причинять вред тем, кого я лечу. Но ты не слышал этой клятвы, поэтому я скажу о другом. Да. Я не люблю своего мужа. Но все, что я намерена сделать, я сделаю не ради него самого. Я приложу все силы, чтобы поставить его на ноги, но это только ради нашего сына. Никому не нужен чужой ребенок. Никто не защитит его лучше, чем родной отец. А если в замке будет молодой сюзерен, кто-нибудь может подумать, что Блэкстон стал легкой добычей и на него можно напасть. И, кроме того, только в Блэкстоне Джейсон сможет научиться всему, что нужно знать и уметь рыцарю. Поэтому я пойду и сделаю все, чтобы сэр Роджер выздоровел. А ты иди и распорядись, чтобы в большом зале поставили отдельный стол и возле него – побольше канделябров со всех сторон. Мне нужно много света. Несите сэра Роджера туда. Пусть принесут горячей воды, чистого полотна и поставят в зале жаровню, а на нее – котелок с водой. И еще… я постараюсь сделать обезболивание, но необходимо, чтобы он лежал неподвижно. Тебе придется позаботиться о том, чтобы раненый был крепко привязан.

Китни кивнул и вышел.

Операция длилась долго. Если бы не помощь Китни, Джея и Мэри, Ева не справилась бы одна. Мэри отвечала за наркоз. В ее обязанности входило прикладывать к лицу раненого кусок материи, смоченной эфиром, если больной начинал вести себя беспокойно. Девушка безумно боялась сложных операций, но никому другому доверить такой ответственный момент Ева не могла – из всех жильцов замка только Мэри делила с ней труды, связанные с лечением больных, и обладала достаточным багажом знаний. И хоть большую часть времени бедная девушка стояла, зажмурившись, дело свое она делала хорошо, и раненый лежал спокойно и неподвижно, что было очень важно.

Сначала Ева хорошо почистила рану и поверхность костей, потом был тяжелый физически момент – поставить на место отломок, преодолевая сопротивление сжавшихся мышц и сухожилий. Старались все, и наконец Ева осторожно принялась сшивать края раны, вставив в нее в качестве дренажной все ту же спасительную серебряную трубочку. Заметив, что дыхание больного участилось, она мельком глянула на его лицо и обомлела: стеклянные от безумной боли глаза смотрели в пространство, а по лицу катились крупные капли пота. И он не шевельнулся, придя в себя! И даже не застонал! Мэри, зажмурившись, так и стояла над ним с бутылочкой эфира.

– Мэри! – вполголоса, но резко окликнула Ева. – Не стой столбом! Где наркоз?

– Миледи, сонной жидкости больше нет, – жалобно откликнулась девушка.

Китни и Джей вдвоем удерживали вытянутую на доске больную ногу в нужном положении и выжидающе смотрели на Еву. Отвлекать их было нельзя.

– Приведи сюда кого-нибудь из рыцарей, живо! – приказала Ева служанке, и та опрометью умчалась.

Останавливаться и ждать было нельзя, и лекарь продолжила свое дело. Услуги подоспевшего рыцаря не понадобились. Прежде чем ему было объяснено, как и чем нужно ударить по голове раненого, тот уже сам потерял сознание и оставался в таком состоянии до конца операции, когда была полностью зашита рана и ногу упаковали в плотный лубок. Леди Ева сунула ему под нос пузырек с нашатырным спиртом. Его голова слегка дернулась, и медленно открылись мутные отрешенные глаза. Над головой Евы послышался дружный вздох облегчения.

– Сэр Роджер, вы меня слышите? – осторожно спросил Китни.

– Где я? Что со мной? – спросил в ответ раненый.

– Вы пережили операцию, – ответила леди Ева. – Теперь вам понадобится время для выздоровления. Вы должны быть очень осторожны.

Он не ответил – должно быть, снова потерял сознание. Сэра Роджера уложили на один из больших щитов и бережно перенесли в постель.

– Мне нужно хоть немного поспать, – сказала Ева Китни, – но с ним должен кто-то остаться. Если ему станет хуже, будите меня немедленно.

– Я буду при сэре Роджере неотлучно, – ответил сенешаль.