Текст книги "Дневник леди Евы"

Глава 7. Кубок вина

Леди Ева оперировала в своем медицинском домике. Во дворе развернули временный госпиталь. Раненых разместили в палатках. В основном раны были средней тяжести – рассеченные ткани, поломанные кости, сильные ушибы. Но трое были действительно тяжелыми: молоденький солдат – кажется, один из оруженосцев сэра Роджера, почти мальчик – с проломленным черепом, солдат в возрасте, у которого был разорван живот, и еще один солдат с перерубленным позвоночником. Более легкие раны леди Ева поручила Мэри и Глории. Мэри уже вполне бойко справлялась с лечением несложных ран, но хирургии она боялась как огня. Поэтому тяжелыми леди занялась сама.

Раненный в спину умер прямо на столе. Особенно долго леди Ева провозилась с раненным в живот – слишком много было внутренних повреждений, но то, что печень и селезенка не были задеты, давало некоторую надежду. Мальчик был, по ее мнению, безнадежен, но его мать, которая пришла сразу после окончания боя, смотрела на леди Еву с такой горячей мольбой, что, чувствуя себя последней обманщицей, она велела все-таки положить его на стол. Трепанация черепа давалась очень нелегко, из-за мелких осколков костей трудно было хорошо почистить рану, но, как ни странно, по окончании операции мальчик был жив. Ева была уверена, что это ненадолго.

Снаружи уже давно был день. Усталость просто валила с ног. Но прежде чем идти спать, Ева решила заглянуть к мужу – проверить, как себя чувствует его нога.

Она медленно поднялась на ту самую площадку, которую они всего несколько часов назад так отчаянно защищали (женщины уже вымыли лестницу от крови), миновала вход в большой зал, свернула в небольшой коридорчик и толкнула тяжелую дубовую дверь. Она была не заперта. Леди Ева немного удивилась этому. Но еще больше она была удивлена, увидев то, что творилось в комнате. Ставни все еще были закрыты, и внутри царил полумрак, поэтому она даже не сразу поняла, что увидела. Стоявшая справа кровать под балдахином была пуста и не смята. Свечи в канделябре рядом с ней догорели до основания, воск стек и застыл причудливыми сосульками. Посреди комнаты стояли два кресла с высокими спинками, на сиденье одного из них – большая миска с уже давно остывшей водой, рядом были брошены куски чистого полотна, а в кресле сидел… сэр Роджер в полных доспехах.

Сначала ей даже показалось, что он не дышит. Но он дышал. Правда, очень слабо и неровно. Вся его поза говорила о безмерной усталости. Голова в шлеме качнулась, когда стукнула дверь.

– Где ты шлялся, бездельник! – голос его звучал тихо, еле слышно, но в нем клокотал такой гнев, что леди Ева невольно поежилась. – Сейчас же иди сюда и помоги мне снять доспехи, если не хочешь, чтобы я приказал спустить с тебя шкуру живьем!

– Неужели вы сидите так с самой ночи?! – воскликнула леди Ева, обретя наконец дар речи. – Это же почти сутки!

– А-а, это вы, миледи… Куда же подевался этот паршивец? Он оставил меня здесь, даже принес воды, и пошел за моим оруженосцем…

Голос сэра Роджера звучал совсем слабо.

– Ваш оруженосец – молоденький парнишка, ростом примерно с Джея, но чуть послабее на вид?

– Да, похоже, это он. Вы его видели?

– Тогда у меня плохие новости. У него очень тяжелое ранение в голову, я даже не уверена, что он сейчас жив. Если я теперь пойду кого-то искать, пройдет немало времени, все заняты, даже моя Мэри. Не знаю, хватит ли у меня сил, но придется мне вам помочь.

Это оказалось гораздо сложнее, чем представляла себе леди Ева. Шлем удалось снять относительно просто. Сэр Роджер сразу стал дышать свободнее. Она с ужасом спрашивала себя, как он не задохнулся до сих пор. Такие случаи на турнирах были. Все-таки он был очень вынослив. Сэр Роджер говорил, что, за чем и как нужно снимать, а она старалась в меру возможностей. Распустить пряжки ремней оказалось очень трудным делом – ремни затянулись от тяжести доспехов. Часть ремней она разрезала его кинжалом, а часть пришлось оставить как есть. Например, левый наплечник был погнут настолько, что до ремней просто невозможно было добраться. На нагруднике тоже была огромная и глубокая вмятина. Она невольно подумала о том, целы ли под ним ребра. Но здесь ей удалось добраться до застежек. Они тоже были деформированы. Пальцы у нее уже были сбиты и исцарапаны. Она тащила, дергала, даже пыталась отогнуть изуродованные пластины. Наконец удалось снять нагрудник, наплечники, налокотники, кольчужный капюшон, подшлемник и рукавицы. Освободившееся от тяжести тело сэра Роджера сразу расслабилось, дыхание стало ровнее и глубже. Теперь он неудержимо засыпал, но Ева не могла этого допустить.

– Роджер, не спи, ты слышишь? Я смогу снять все остальное, только если ты будешь стоять.

Он с трудом разлепил тяжелые веки. Она подвинула ему второй стул, тоже стоявший в комнате, так, чтобы рыцарь мог опираться на спинку. С ее помощью ему удалось подняться на ноги. Ева старалась действовать быстрее, но он засыпал даже стоя, и ей приходилось то окликать, то тормошить его. В этом был только один плюс – видимо, усталость заглушала боль. Она относительно легко сняла набедренники и поножи, а с наколенниками снова пришлось возиться – ремни затянулись до почти железного состояния. Наконец и с ними было покончено. Под латами была длинная кольчужная рубаха. Снять ее было почти так же трудно, как все предыдущее, вместе взятое, – она была очень тяжелой. Сэр Роджер помогал как мог, но сил у него почти не осталось, поэтому вся тяжесть досталась ей, он смог только наклониться, чтобы Ева смогла ее стащить. Потом настала очередь кольчужных чулок. Это было гораздо проще – Ева просто обрезала ремни, и проблема решилась сама собой под действием силы тяжести. Роджеру осталось только переступить. Но силы совсем его оставили.

До кровати они добрались с огромным трудом. Ей еще удалось стащить с него стеганый гамбезон и кое-как уложить в постель, но после этого он уснул мгновенно, окончательно и беспробудно. Его тело, кажется, не было серьезно повреждено, но ушибов было много. Почти весь торс и все левое плечо были в припухших кровоподтеках, даже фаланги пальцев были черно-синими. Осмотреть ногу она смогла, только разрезав шосс. Бедро сильно отекло, но, кажется, кость была цела. Поняв это, Ева почувствовала облегчение, и еще – что больше держаться она не может. Она прилегла на краешке кровати и, еще натягивая на себя уголок одеяла, провалилась в крепкий сон без сновидений.

Ева проснулась сама. Сквозь ставни пробивалось солнце. Она еще немного полежала, осознавая, где она и что с ней. С удивлением вспомнила, что находится в постели своего мужа. Постепенно она вспомнила и то, как это произошло, и все события прошедших ночи и дня. Мысли ползли лениво. Из тела медленно уходили остатки сна с остатками вчерашней сумасшедшей усталости. Она немного удивилась и тому, что ей так уютно. И тут же осознала, что заботливо укрыта, даже одеяло подоткнуто. Вспомнив о Роджере, она быстро повернулась и уперлась взглядом прямо в него. Он лежал, опираясь на локоть, и смотрел на нее смеющимися глазами. Она раньше даже не знала, какого цвета у него глаза. Оказалось, что они темно-серые, а сейчас в них играли веселые золотистые искры – отсветы утреннего солнца.

– Доброе утро, миледи, – сказал он.

– Неужели сейчас утро?! Я так долго спала и никто за мной не приходил?

– Вы изволили проспать весь день и всю ночь. – У него явно было хорошее настроение, и он резвился. – Вряд ли кому-то пришло бы в голову искать вас здесь. Но даже если кто-нибудь и пришел бы, я послал бы его к черту. Вам был нужен отдых.

Ее тронула такая забота.

– Как ваша нога? – спросила она, чтобы как-то скрыть смущение.

– Неплохо.

– Роджер, я спрашиваю не из вежливости, а как лекарь!

– Ну вот, вы и проснулись окончательно, – кажется, в его голосе мелькнул оттенок грусти.

– Мне надо посмотреть.

Он улегся и вытянулся во весь рост. Она с некоторым сожалением откинула нагретое одеяло. Бедро выглядело значительно лучше, чем накануне.

– Пожалуй, сегодняшний день и завтрашний тоже вам стоит провести в постели, а потом нужно будет продолжать разрабатывать ногу, побольше ходить…

– До сломанной ели будет достаточно? – Он снова улыбался. Все-таки как ему это идет!

– До какой ели?.. Там, где я собирала шалфей?! Роджер Блэкстон, ты таскался за мной, когда я собирала травы?!

– Тебя ведь мог кто-то обидеть. – Он уже почти смеялся. Мальчишка, который радуется удавшейся шалости!

– Это же так далеко! Ты так нагружал свою ногу?! Это крайне неразумно! Жаль, что я не заметила! Я бы убила тебя собственными руками! – Она не заметила сама, что нависла над ним, ухватив за ткань котты на груди.

Роджер откинулся назад, на подушки, смеясь, будто задыхаясь. Он обхватил ее за плечи, ловкое движение – и он перекатил ее так, что теперь его лицо нависало над ней. Она растерялась. Теперь совсем непонятно было, что надо говорить. Теплая, тяжелая волна поднялась откуда-то изнутри, затрудняя дыхание, теперь в мире существовали только мерцающие над ней глаза и приближающиеся губы. И она почувствовала, что у нее нет никакого желания сопротивляться и вообще что-то делать. Он остановился на несколько мгновений, обжигая ей лицо дыханием, а потом…

Потом были только горячие губы на ее губах, поцелуй становился все более страстным, все вокруг куда-то поплыло, и как-то отстраненно она ощутила его ладонь на своем бедре, но что-то мешало, что-то, настойчиво выдергивающее ее из сладких, обволакивающих волн…

– Миледи, миледи, вы здесь? – детский голосок и настойчивый стук в дверь. – Миледи, пожалуйста, я вас уже везде искал! Миледи, моему отцу хуже!

Роджер издал короткий рык.

– Кой черт… – начал было он.

– Это сынишка Китни; наверное, ему хуже, надо идти.

– Ты никуда…

Она посмотрела на него в упор. В ее глазах больше не было опьянения страстью.

«Если он меня попытается удержать, – подумала она, – у нас никогда больше ничего не будет».

– Роджер, это Китни! – она все-таки сделала последнюю попытку.

Он очень медленно, как будто против воли, разжал руки, слегка не то застонав, не то зарычав.

– Иди, – коротко сказал он и отвернулся.

Она встала, наскоро поправила платье и волосы, схватила сумку. Роджер лежал, отвернувшись. Еве захотелось сказать ему что-то ободряющее, но подходящих слов не было. Постояв, она почти выбежала в коридор. Джонни, похожий на перепуганного мышонка, ждал ее там, переминаясь с ноги на ногу. Ева быстро шла за ним. Теперь у нее было смешанное чувство – стыд, застенчивое раскаяние, даже злость на себя. А сладкая тяжесть никак не желала уходить из тела.

Китни и в самом деле стало хуже – поднялась температура, рана воспалилась и болела, но, кажется, нагноения пока не было. Леди Ева порекомендовала чаще менять повязку, побольше питья из ивовой коры и оставила заживляющую мазь собственного изготовления. Потом она пошла к другим раненым. Большинство из них уже шло на поправку. Она навестила тяжелых. Оба были живы, но у обоих был сильный жар.

Возле мальчика неотлучно сидела мать и обтирала ему лицо влажной губкой. Он бредил. Второй, его звали Нэд, был в сознании, но горячий, как печь. Умница Мэри строго приказала следить за тем, чтобы ему не давали ни есть, ни пить. Мать мальчика заодно ухаживала и за Нэдом, смачивала ему губы водой. Леди Ева делала перевязки, чистила загноившиеся раны.

После обеда прибежала Мэри и как всегда засыпала вопросами, желая знать, где это леди пропадала почти сутки. Ева просто сказала правду. Эта весть поразила Мэри, как удар молнии, оставив ее стоять оглушенной, с открытым ртом. Этот и следующий день прошли в заботах о раненых. Китни тоже стало лучше. Леди Ева несколько раз спрашивала о судьбе сэра Адальберта и де Севра, даже хотела навестить их в тюрьме, но ей неизменно отвечали, что они не пострадали, а их судьбу сэр Роджер будет решать на днях.

В это же время молодая женщина узнала о еще одной неожиданной жертве. Среди тех, кто поплатился жизнью за нападение на замок, оказалась и Ведерная Салли. С того самого времени, когда ее уличили во лжи, она так и сидела взаперти в кладовке на нижнем этаже донжона. Кто-то сердобольный, желая скрасить ее заточение, принес ей внушительное количество выпивки. Все же многие помнили ее еще ребенком или хорошенькой веселой девушкой и втайне жалели. Однако это милосердие не пошло горничной впрок. Она напилась до потери сознания и через несколько часов проснулась, умирая от жестокого похмелья. Битва за замок только началась, и, конечно, всем было не до страданий Салли. Когда о ней вспомнили больше чем через сутки, горничная была уже мертва. Похмелье убило ее.

После того утра Ева не видела сэра Роджера: он уезжал каждый день рано, в сопровождении нескольких вассалов и егерей. Ездить верхом он еще не мог, и для него запрягали легкую повозку. Готовилась большая охота, егеря выслеживали зверя.

Ева и сама не знала, хочет ли она встречи с мужем или нет. То ей хотелось встретиться и как-то объясниться, то, наоборот, она злилась и говорила себе, что уж теперь-то ни в коем случае нельзя с ним видеться просто так. Свое собственное поведение казалось ей недостойным, она почти ненавидела себя за то, что так горячо отозвалась на его ласки. Но стоило ей вспомнить то утро, как снова тело наливалось мучительно-сладкой истомой, и она яростно прогоняла приятные воспоминания, однако они все время возвращались, постепенно приобретая характер наваждения. Она пыталась бороться с ним, напоминая себе, что когда-то ее муж поступил с ней так гнусно, что она так и не решилась рассказать об этом никому, даже Мэри.

«Но зато теперь на свете есть Джей, который недавно спас жизнь вам обоим, – возражал внутренний голос. – Разве это не прекрасно? И потом, разве тот повеса похож на теперешнего Роджера?» Она все спорила сама с собой и никак не могла прийти к окончательному решению.

Сэр Роджер появился сам, собственной персоной через пару дней. Он пришел в ее комнату под вечер.

Ева только что вернулась от раненых, едва успела умыться. Большинство из них настолько окрепли, что отправились долечиваться по домам (у кого, конечно, был дом). Оба тяжелых были живы. Нэд явно шел на поправку. Жар уменьшился, раненый даже жаловался на легкий голод, и Ева разрешила давать ему тщательно разваренные и растертые зерна овса. Но особенно удивлял ее мальчик, раненный в голову, его звали Марк. Он не только был жив, но и состояние его явно стабилизировалось, может быть, благодаря молодости и крепости организма, а может быть – любви его матери. Она не отходила от сына ни на шаг и сегодня, поняв, что он, возможно, будет жить, все время благодарила Мэри, которая помогала ухаживать за ранеными, а увидев Еву, сразу упала перед ней на колени и все пыталась целовать ее руки. Женщину удалось успокоить с большим трудом. Она повторяла только, что сын – это все, что у нее есть, а вылечить его мог только ангел. Ева была смущена и растрогана. В таком взволнованном состоянии она находилась, когда неожиданно в дверь постучали и вошел сэр Роджер.

– Приветствую вас, миледи! – начал он, как обычно, в духе герольдов. – Спешу сообщить вам, что по поводу славной победы, к которой приложили руку и вы, я намерен дать пир. На таком большом пиру должна присутствовать хозяйка замка. Не соблаговолите ли занять это место, принадлежащее вам по праву?

Она молчала, не зная, что сказать. Никогда раньше она не затруднялась с ответом, потому что твердо решила, что средневековые увеселения не для нее. Но теперь… Это действительно была и ее победа. И ее ждали на этом пиру. Роджер медлил некоторое время, но пауза затягивалась.

– Мое приглашение на пир остается в силе, – сказал он, – но вы, миледи, вольны поступать так, как вам будет угодно.

С этими словами он повернулся и вышел.

Казалось бы, незатейливый разговор с мужем о пире можно было бы сразу забыть, но он не шел у Евы из головы несколько дней. Снова и снова она прокручивала его в голове. В ней бушевали смешанные чувства. На память все время приходил и другой разговор – тот, который состоялся, когда Роджер подозревал ее в предательстве. Смутно она понимала, что Роджер был тогда в чем-то прав. Не то чтобы она приняла его оправдания – как можно оправдать такое? Но боль от старого оскорбления уже не была такой острой. Однако ставшую уже привычной ненависть победить было непросто.

И все же на душе стало как-то легче, как будто прорвался старый нарыв и рана стала понемногу затягиваться. Так и не решив ничего окончательно, она тем не менее обнаружила, что хочет пойти на пир.

«На пиру должна присутствовать хозяйка замка!» – эти слова почему-то грели ее.

«Ева, да ты, оказывается, тщеславна!» – «А почему бы и нет, – возражала она сама себе. – Я уже лет сто не веселилась. И потом, разве я не заслужила немного уважения? Что плохого может там со мной случиться?»

В конце концов она позвала Мэри и велела ей пойти к лорду и передать, что леди Ева почтит пир своим присутствием. Мэри пришла в восторг от этой идеи:

– Ах, миледи, как хорошо! Я так боялась, что вы опять откажетесь! А что вы наденете?

Потеряв терпение, Ева уже просто прогнала служанку исполнять ее поручение. И тут же задумалась. Ведь Мэри была права. Обычно Ева ходила в котте – похожем на длинную рубаху одеянии с узкими рукавами из простого полотна. Когда было холодно, она надевала сверху сюрко – более широкую и плотную рубаху с застежкой из мелких пуговиц впереди. Но эта одежда, хоть всегда чистая и опрятная, не блистала красотой. Поэтому Ева решила спросить у Мэри, что носят в таких случаях.

Мэри вернулась очень довольная – милорд так обрадовался новости, которую она принесла, что даже расщедрился на серебряную монету. Заметно было, что служанку просто распирает от любопытства и она готова засыпать госпожу градом вопросов.

– Мэри, я совсем не знаю, что надевают на пир. Остается всего три дня, а у меня ничего нет. – Ева сразу взяла быка за рога.

Мэри просто расцвела от удовольствия:

– Ах, миледи, сшить наряд не так уж трудно, только из чего?

– Ткани у меня есть, давай-ка заглянем в мой сундук…

Леди Ева говорила о сундуке, который стоял в углу комнаты и в который почти никогда не заглядывали. Когда-то давно, много лет назад, когда сэр Роджер пытался завоевать ее благосклонность, он присылал ей подарки или приносил их сам. Это были драгоценности, ткани, иногда ценная посуда, благовония, примитивная (по меркам Евы) косметика. Драгоценности она решительно не брала, большинство подарков тоже возвращала, но не все. Иногда она, отлучаясь к больному или за травами, по возвращении находила в комнате большие отрезы дорогих тканей, мотки тесьмы и кружев, красивые пуговицы. И тогда ей бывало лень возиться с возвращением этих подарков, или от усталости она забывала о них, а когда вспоминала, то просто сбрасывала их в сундук и ставила крест на этом. За годы, проведенные в замке, у нее скопилась целая коллекция. Иногда она вытаскивала кусок полотна для того, чтобы сшить себе новую одежду, но вглубь не лезла и теперь даже не представляла себе, что может там находиться.

Поэтому когда они с Мэри открыли сундук, самой Еве тоже стало любопытно. Они откинули кусок холстины, которым было прикрыто содержимое, и Мэри восхищенно ахнула: в глазах запестрело от ярких, сочных красок, блеска золотых и серебряных нитей и пробивающейся то здесь, то там нежной пены кружев. Они долго перебирали ткани, откладывая то одну, то другую, прикладывая к ним тесьму и галуны.

Вдруг глаза Мэри вспыхнули.

– Миледи, что это за прелестная вещица?

И из недр сундука показалось нечто такое, о чем Ева давно забыла и что было здесь действительно странно видеть. Несколько лет назад она попыталась сделать ревизию сундука и наткнулась на очень красивый тонкий шелк кремового цвета, затканный букетами изящно изогнутых листьев. Рядом лежали широкие ленты изысканных брабантских кружев, тоже шелковых. Она почему-то подумала о ночной сорочке, хотя здесь и в это время никто ничего подобного не носил.

Ей мучительно захотелось сшить что-то такое, и память услужливо воскресила почти забытую картинку из глянцевого журнала ее прошлого-будущего. На ней была изображена стройная девушка-модель, одетая в длинную, похожую на тунику, рубашку до пят, изящную, приталенную, с разрезами, обшитыми кружевами, по бокам. Плечи, грудь и частично живот красавицы прикрывала прозрачная, почти ничего не скрывающая кружевная драпировка, стянутая впереди блестящей шелковой шнуровкой.

Ева не знала, как это шить, но, потренировавшись для начала на полотне, в конце концов нашла нужную выкройку. То, что получилось в итоге, очень походило на образец, и довольная Ева убрала свое изделие в сундук (все равно не предвидится случая надеть это чудо), записала в свой мысленный счет еще одну победу и благополучно забыла о ней.

И вот теперь ночная рубашка из будущего мирно покоилась в руках ожидающей Мэри.

– Это… Это сарацинская одежда, – наконец нашлась Ева. – В тех краях ведь очень жарко. Ее надевают, когда идут спать.

Похоже, Мэри это объяснение удовлетворило. Еще немного полюбовавшись, девушки убрали рубашку, к облегчению Евы. Продолжив подбирать ткань для наряда, они остановили свой выбор на небесно-голубом шелке и изумрудно-зеленой парче.

На следующий день Мэри явилась не одна. Вместе с ней пришла Глория.

– Мэри сказала мне, что вы шьете наряд для пира, – произнесла она. – Времени осталось мало, могу ли я помочь вам?

Глория оказалась настоящей мастерицей. Иголка в ее пальцах мелькала с такой быстротой, что Ева не успевала следить за этими неуловимыми движениями. Платье рождалось прямо на глазах. Еву поминутно заставляли раздеваться и примерять полуфабрикаты. Это было утомительно, но вместе с тем как-то радостно. Так и продолжалось два дня. Нижнее платье сделали небесно-голубым, со шнуровкой по бокам, и оно идеально село по фигуре. Широкую полукруглую горловину обшили златотканой тесьмой, такую же тесьму пустили по подолу. Рукава сделали узкими, слегка расширенными книзу, и отделали серебристыми кружевами. Верхнее платье сшили из зеленой парчи, оно было более широким и спереди короче, чем нижнее, подол тоже обшили тесьмой, та же тесьма шла по краю широких рукавов. Вырез сделали больше, чем у нижнего, и отделали кружевом. В сундуке нашлись и мягкие шевровые башмачки с серебряными пряжками. Ева не носила их по причине очень длинных узких носов, которые считала неудобными. Кто бы мог подумать, что эти туфельки еще пригодятся!

– Ах, миледи, – воскликнула Мэри, когда наряд был готов и Ева надела его, – даже королева не выглядит лучше! Вы завтра будете самой красивой! Теперь надо подобрать украшения…

– Ну, здесь все просто, – беспечно отозвалась Ева. – Их нет.

Обе помощницы опешили.

– Как – нет? – внезапно севшим голосом спросила Глория. – Не может быть! Без этого нельзя… Нет-нет, непременно нужны украшения, хозяйка замка не может появиться без них! Неужели сэр Роджер никогда не дарил вам ничего такого?

– Я всегда их отсылала, потому что никогда их не любила, – попыталась было оправдаться Ева, но обе девушки были глубоко расстроены, и все старания их подбодрить сходили на нет.

– Такое платье! И ни одной безделушки! Хотя бы сережки! – причитала Мэри.

– И, как назло, ничего достойного леди у меня нет! – вторила Глория. – Ну ладно! Жена одного из егерей большая щеголиха, у нее точно должно что-то быть. Я уговорю ее дать вам какие-нибудь украшения на один вечер! Она, конечно, очень много о себе воображает, но отказать мне не посмеет, если будет знать, что это для вас.

На этом они и расстались на сегодня. Ева отпустила Мэри и легла спать.

На следующий день Ева поднялась рано. Она распорядилась, чтобы согрели воды для ванны, наскоро заглянула к раненым, убедилась, что ничего срочного не требуется, и вернулась в комнату. Там ее ждал сюрприз в виде сэра Роджера. Он уже был в парадной одежде – похожее на тунику одеяние из бархата лазурного цвета, отделанное золотой тесьмой, длиной до колен, в вырезе горловины виднелась котта из тонкого белого полотна, на ногах – ярко-красные чулки-шоссы и черные мягкие башмаки с большими серебряными пряжками и такими длинными носами, что их пришлось загнуть вверх и свернуть на манер часовой пружины. Впрочем, Роджеру это, кажется, не мешало.

– Я слышал, миледи, что вы готовитесь к пиру, – начал он несколько официально. – Пир по случаю победы – не обычное событие. Я хотел бы, чтобы моя жена выглядела как леди победившего замка. Здесь, – он махнул рукой на стол, на котором громоздилась пирамидка из плоских шкатулочек, – немного безделушек, которые, возможно, пригодятся вам для наряда, хотя, клянусь, это малая часть того, что вы действительно заслужили! Примите их, прошу вас.

Ева отметила, что при этих словах у него был несколько настороженный вид, а когда он сказал про наряд, то невольно глянул в сторону кровати, где на металлической стойке висело задрапированное куском полотна готовое платье.

«Наверное, не успел еще заглянуть, – внутренне улыбнувшись, подумала она. – Ничего, дорогой, не только ты умеешь делать сюрпризы!» Но вслух она только выразила благодарность и сказала, что принимает этот подарок. Роджер вздохнул, как ей показалось, с облегчением, откланялся и вышел.

Посмотреть, что там, в шкатулках, Ева не успела – слуги принесли медный чан на трех ножках, разложили под ним горячие угли, принялись таскать воду, и она убрала подарки с глаз подальше. Ева очень не любила беспорядок, который воцарялся в комнате при этом, поэтому ванну принимала редко, довольствуясь небольшими, но ежедневными водными процедурами.

Прибежала Мэри и стала распоряжаться и подгонять слуг, хотя времени было достаточно. Теперь, когда слух о том, что леди и лорд вот-вот помирятся, распространялся со скоростью лесного пожара, Мэри, как лицо, максимально приближенное к миледи, вдруг стала почти такой же влиятельной особой, как некогда была Ведерная Салли. В этом случае такая популярность была на руку Еве – за какой-то час ванна оказалась готова. В чан постелили большой кусок полотна в несколько слоев, чтобы металл не обжег тело, в воду добавили ароматическое масло, и слуги наконец ушли, наскоро прибрав за собой.

В комнате осталась только Мэри. Со стоном наслаждения Ева погрузилась в горячую воду.

«Стоило принять решение о присутствии на пире хотя бы ради этого момента», – подумала она. Это ощущение было почти забыто и так приятно, что некоторое время она ничего не видела и не осознавала вокруг, только наслаждалась. Потом наконец Ева обратила внимание, что Мэри деликатно покашливает.

– Что там у тебя? – спросила леди, не открывая глаз.

– Простите меня, миледи, – горестно начала Мэри, – я очень-очень старалась, поверьте, и Глория тоже, но мы смогли раздобыть только сережки и пару колечек к вашему наряду. Они, конечно, не очень… но это все-таки лучше, чем ничего…

– Посмотри в моем сундуке, – сказала Ева, – там сверху должны лежать какие-то шкатулки, их принес сегодня сэр Роджер, и я даже не знаю, что в них.

Мэри пронеслась по комнате вихрем. Грохнула крышка сундука, а затем раздался ликующий вопль, который услышали, наверное, даже во дворе:

– Да!!! Я знала! Я знала, что он не оставит вас без подарка к пиру! О сэр Роджер! Это как раз то, что нужно, даже лучше!

Заинтригованная Ева потребовала, чтобы Мэри немедленно показала причину таких бурных восторгов. Действительность поразила даже ее. На бархатных подушках возлежали крупные, но очень искусно сделанные серебряные серьги с изумрудами прямоугольной огранки, такого же стиля колье, набранное из серебряных пластин, украшенных филигранью, и в каждую пластину было вделано по такому же прямоугольному изумруду, с отделкой морским жемчугом голубоватого оттенка, не очень крупным, но оттеняющим красоту камней. В маленьких коробочках оказались два перстня: один с алмазом, другой – с крупной жемчужиной немного неправильной формы. Отдельно в шелковом мешочке лежал драгоценный пояс. Длинный, не короче десяти футов, узкий в центре, к концам он превращался в широкие ленты с подвесками из серебра и бирюзы, богато расшитые золотыми узорами и драгоценными камнями разных цветов и размеров. Подарок был поистине королевский.

– Интересно, – задумчиво сказала Ева, – для кого он покупал эти вещи?

– Простите меня, миледи, – сказала Мэри как-то неожиданно серьезно, – я видела обеих бывших жен милорда. Ни одной из них не подошли бы камни такого цвета. Не сомневайтесь, эти драгоценности были сделаны именно для вас.

Снизу уже доносился шум собирающихся на пир гостей. Уже прозвучал рог, созывая на пир в большой зал. Ева стояла перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя. Полированная металлическая пластина не очень хорошо отражала, но, как говорила Мэри, это лучше, чем ничего.

На Еву оттуда смотрела совершенно непривычная роскошная средневековая дама. Рыжеватые волосы тщательно вымыты и расчесаны, две боковые пряди они с Мэри перевили златоткаными лентами и уложили поперек головы венком, остальная масса волос свободно спадала на спину. Лицо Ева немного подкрасила: на щеки нанесла румяна из кармина, смешанного с тальком, ресницы выделила самодельной тушью из сажи с пчелиным воском. Платье переливалось зелено-голубыми оттенками, вспыхивала золотая тесьма. Камни прекрасно оттеняли цвет глаз и очень красиво сочетались с цветом волос.

Немного аромата – и можно идти. Вбежавшая в комнату Мэри, тоже нарядная, но одетая гораздо скромнее, восхищенно замерла на пороге.

«Для нее это – звездный час, – подумала Ева. – Все эти годы она держалась в тени из-за того, что я, видите ли, не желала делить с лордом его увеселений, это при ее-то общительном нраве! Но сегодня она будет сопровождать леди и получит все внимание сполна. Мэри заслужила этот выход, как никто другой».

– Что ж, идем, Мэри!

Пока они спускались по лестнице, Мэри лихорадочно консультировала Еву, как себя вести. Та слушала вполуха – ее уже охватило волнение, как перед экзаменом. Вот и последние ступеньки, дальше – освещенная факелами памятная площадка. Ева глубоко вздохнула и вышла на нее. Дверь в большой зал была полуоткрыта. Из зала доносилась приглушенная мелодия – где-то играли музыканты. У двери стоял Китни, в его обязанности входило громко объявлять всех входящих. Увидев Еву и Мэри, он, казалось, не поверил своим глазам, потом немного опомнился:

– Рад видеть вас, миледи! Вы ослепительно прекрасны! Сейчас я объявлю о вашем приходе!

Китни вошел в зал, и, когда он заговорил, его голос зазвенел от искреннего ликования, которое невозможно было скрыть:

– Ева из Торнстона, леди и госпожа замка Блэкстон, супруга сэра Роджера, лорда и повелителя замков Блэкстон и Торнстон!