Текст книги "Волшебство обмана"

Глава 19
Волшебный вечер

После наполненного событиями дня вечер в доме на Калиновой улице казался тих и чудо как хорош. Лукреции даже жаль стало тратить такую атмосферу на поддельного проверяющего. Другое дело, был бы здесь проверяющий подлинный: дом непременно блеснул бы уютом, налаженным бытом, гостеприимством обитателей и конечно же волшебством. Дабы не растрачивались такие драгоценности зря, баронесса впитывала все самолично, хотя в душе признавала, что достойна этого не более, чем Чингис под своей личиной.

В столовой уже потрескивал, похрумкивал дровами небольшой камин – это несколько минут назад зашел непривычно молчаливый Ратко, сгрузил наколотую, пахнущую сухим деревом ношу и развел огонь от буквально разгоревшегося на кончиках пальцев пламени. Погруженный в себя, за день будто осунувшийся богатырь вызывал у Лукреции сочувствие и смутное ощущение грядущей беды.

На выходе из комнаты Ратко столкнулся с Белоникой, прижимавшей к груди вышитую скатерть. Девушка фыркнула и высоко вскинула голову, но гигант будто и не заметил, чем еще сильнее рассердил красавицу.

Баронесса наблюдала и изучала обстановку, неспешно, как опытный врач, проводила диагностику, прежде чем приступить к решительным действиям и достать наконец из саквояжа свой метафорический скальпель.

Снизу из кухни поднялся удивленный и восхищенный Ждан, на вытянутой руке держа полу своей льняной рубахи, чтобы продемонстрировать всем присутствующим пару основательно прожженных дырок.

– Я ей говорю: давай с печкой помогу! А мне: не трожь, она чужих не любит! Она! Это печка-то! Что вам, девкам, нужно? И захочешь лыцарем заделаться, ан не дадут!

– Что, на втором угольке «лыцарь» твой кончился? – насмешливо спросила Надира, которая по одной ей понятной прихоти села поближе к Лукреции.

– Так стреляет прицельней, чем из пушки! Она, верно, не только для пирогов делалась, а в случае чего и от ворогов оборонит!

– Зашить? – спросила Белоника, оправляя углы скатерти, по которым нитяной вязью вились словно застывшие с лета васильки.

– Вот еще! Что я, безрукий? Сам зашью! Это ты Буреславу предлагай! – Ждан тут же полез в верхнее отделение какого-то комодика производить ревизию содержимого, и на лице Белки можно было прочесть, что ей проще было зашить самой, чем наблюдать за хаосом, этой ревизией порождаемым.

– Да что вы, в самом деле? – обиженно загнусавил Буреслав, греющийся у камина, как старый дед. – Чуть что, сразу я? Что я вам сделал?

– Вот именно, что ничего не сделал, – наставительно ответил Ждан, выуживая наконец из недр сопротивляющегося комодика мешочек со швейными принадлежностями. – Ни к какому делу не приставлен, ни к какой работе не приучен.

– А что, Лель приставлен, он приучен? Сидит вон книжку читает!

Лель поднял удивленные голубые глаза от книги, в которую заглядывал через плечо Весеня.

– И-и-и, нашел с кем сравнивать! Лелю и делать ничего не надо, он того… и для красоты в горнице сгодится.

– Я тебе дам для красоты, – пригрозил предмет обсуждения. – Летом сено сам заготавливать будешь!

– А с тебя какая красота? – не моргнув глазом продолжал Ждан, уже вдев нитку в иголку и примериваясь к подолу пострадавшей рубахи. – Разве что в огороде поставить супротив ворон, да и то… за своего примут.

Буреслав порозовел и насупил лохматые брови, которые, казалось, на десяток лет были старше его самого.

– Ну ты скажи мне, что делать, – я сделаю.

– Эк повернул, скажи ему! – продолжал разошедшийся борец с дармоедами, залихватски накладывая косые стежки прямо на прожженное место. – Что я тебе, батька? Иль хозяин какой? Ты брови-то сам приподыми и глаза разуй! Вот ты ужинать сегодня собрался? Собрался. А пойти посуду принести?

– Так то – бабское занятие! – возмутился Буреслав и окинул взглядом комнату в поисках поддержки.

– Бабское! Девочки, вы слыхали? Что-то я тебя сегодня на колке дров и в конюшне тоже не видел! Может, ты двор от снега расчистил? Ой, нет, извини, тоже не ты. А ну напомни, у тебя волшебство какое?

– Перемещения… Знаешь же, чего спрашиваешь?

– Так вот и перемещай! Посуду – снизу наверх, заодно и потренируешься.

– И перемещу, чего ты на меня взъелся? – угрюмо, на одной ноте пробурчал Буреслав, поднялся с места и направился к лестнице в кухню.

– Вот правду говорят: кто на себе пришивает, тот ум себе зашивает, – сказала Белоника, строго глядя на Ждана. – Ты зачем его подначиваешь? Иди лучше рубаху перемени да нормальную заплату поставь, а то учитель нашелся.

– Будет сделано! – вскинул руку с иголкой вихрастый и просвистел к выходу.

Баронесса потянула носом воздух вслед за ним и слегка приподняла правую бровь, но ничего не сказала.

Разминувшись со Жданом на полминуты, в столовую вошли Вольга с Чингисом. Оба в самом хорошем расположении духа, увлеченные какой-то незамысловатой беседой, которая на треть состояла из вопросов «а ты помнишь?», словно оба волшебника по прошествии многих десятков лет сомневались в состоятельности памяти друг друга.

Лукреция прищурилась – уж слишком хорошо играют перед такой непритязательной публикой. Глядя на этих двоих, только умудренный житейским опытом, постигший все тайны и извилины мужской дружбы мудрец мог догадаться, что следы побоев на лицах волшебников не следствие встречи с некоей вражеской силой, а отпечаток восстановленного доверия.

Дети воззрились на воспитателя и проверяющего как на невиданных зверей, мало кто видел их бесславное возвращение из города. Чингис, словно потерявшийся щенок, прибежал к дому вслед за Ниной и потом еще долго аукал в зимнем лесу, пытаясь отобрать у девчонки частичку своего, неведомо как украденного, волшебства. Вольга ради конспирации привел домой Лану и под встревоженные вопросы Надиры водворил ее в комнату наверху, предупредив, что лекарь предписал полный покой. Естественно, девочка-загадка вовсе не думала следовать предписаниям. Едва дверь в ее комнату закрылась, она распахнула окно и, перемахнув через подоконник, сиганула в сугроб, отряхнулась, оглянулась, достала из кармана зеркальце и, обернувшись благородной старушкой, во второй раз зашла в дом.

Едва завидев входящих в столовую волшебников, Весень подскочил будто ужаленный, очевидно собираясь врачевать их до полного восстановления физиономий.

– Не надо, – шикарным жестом поднял руку Чингис. – Это боевые раны, они должны заживать сами.

– Все-то им игрушки, – фыркнула Надира. Не скоро Вольге удастся заслужить прощение воспитанницы за то, что не явился на помощь в опасный момент.

От ненужных вопросов и еще менее нужных претензий вечер спасла куница, проскользнувшая в открытую дверь. Зверь гордо протрусил мимо застывших на полувздохе волшебников и торжественно возложил к ногам своей хозяйки придушенную, но все еще трепыхавшуюся мышь.

– Вас теперь можно будет находить по следу из дохлых мышей, – всхлипнул Чингис, глядя на вытянувшееся лицо аристократки.

– Это точно, – поддержал Вольга. – Леди Лукреция, вам не кажется, что вокруг вас подозрительно много мышей? Боюсь спросить, какой зверь изображен на гербе вашего рода!

Баронесса вежливо улыбнулась шутке, не желая раскрывать тот факт, что острота почти попала в цель.

Куница издала требовательную трель, призывавшую людей не отвлекаться на праздные разговоры, а восхищаться принесенной добычей.

– Молодец, Фенечка, – похвалила Лукреция, втайне надеясь, что признание заслуг для зверя будет ценнее, чем немедленное употребление подарка в пищу. – Кушай сам, я не голодная.

В этот момент оказалось, что Ждан в новой одежке уже давно спустился в столовую и наблюдает за происходящим глазами, полными прыгающих чертенят.

– Морош, на баронессу можешь не готовить! – радостно закричал он в сторону кухни, потрясая прожженной рубахой, которую из упрямства притащил с собой обратно. – Ее уже попотчевали! Да посвежее нашего!

– Вот именно, экономия, – поддакнул Вольга, усаживаясь вместе с Чингисом на лавку в противоположном конце комнаты.

– А ну, пойди сюда, – поманила Ждана пальчиком баронесса. – Что-то ты больно разошелся.

Ждан послушно подошел, пропустив мимо себя стремящуюся к выходу куницу.

– Подыши-ка на нас, мой ясный, – еще ласковее попросила аристократка.

Парень умилился и подул, да так, что у сидевшей рядом Надиры глаза заслезились.

– Мельник угостил? – проницательно спросила Лукреция.

– Да угостил, понимаете ли, такая собака, – взмахнул руками Ждан.

– Тише-тише, – схватила его за локоть пожилая дама. – Ты лучше здесь, рядом со мной, посиди и отдохни.

– Давай я тебе рубаху сама зашью, – ухватилась с другой стороны Надира.

– И перед проверяющим не мельтеши, – строго наставляла Лукреция. – Хватит уже, навыступался сегодня.

Надира же с шитьем не спешила, она пристально рассматривала баронессу. Черные зрачки девушки были подобны двум темным безднам, обещающим страшные кары, если вдруг вздумается кому-то пойти против их хозяйки. Пожилая дама отвечала спокойным, благодушным взглядом – уж как на нее только не смотрели за всю ее жизнь. Были умельцы, способные душу вынуть из человека одним только прищуром, и не этой девочке с ними тягаться, будь она хоть сто раз волшебница.

– Спрашивайте меня, – вдруг ни с того ни с сего сказала Надира.

– Что спрашивать? – чуть замешкавшись, притворно удивилась Лукреция.

– И меня, и меня спрашивайте… – попробовал вклиниться Ждан, но узкая темная ладонь закрыла ему рот и вернула на место.

– Что хотите. Что надо, то и спрашивайте.

– С чего такая честь? – Баронесса глядела на огонь в камине и с профессиональным спокойствием делала вид, что ничего необычного не происходит.

– А с того, что я, может быть, еще и не взрослая, но уже не дура, понимаю… – Надира низко-низко склонилась над шитьем и больше не сверлила собеседницу черными глазами. – Волшебные вещи в городе, проверяющий этот. Да еще девочка сегодня при нем пострадала. Не хочу я, чтобы Вольгу отсюда убрали, – без него будет не так.

– Не так, – согласилась Лукреция.

С виду беспечный и безалаберный, Вольга на поверку оказался из того сорта людей, что формируют вокруг себя особенную атмосферу, казалось бы не прилагая к этому особых усилий.

В этот момент в столовой вдруг появилась Нина. К неподдельному удивлению баронессы, фиолетовый грозовой тигр все еще был при ней. Девочка прошлепала прямиком к камину и уселась на пол, по-хозяйски положив руку на загривок своей необыкновенной кошки. Рядом тут же возник Чингис, стал говорить что-то убедительным тоном. Иногда Нина мотала головой в знак отрицания, и тогда проверяющий начинал говорить еще убедительнее и еще более проникновенно, черпая терпение из доселе не исследованных внутренних резервов.

– А Нина тоже думает, как ты? – неожиданно догадалась Лукреция.

– Конечно. Стала бы она собирать артефакты? А отвлекать проверяющего на эту дурацкую тигру? Без Вольги Нине житья здесь не будет, – высказала давно обдуманную мысль Надира.

– Точно, – всхрапнул Ждан, голова которого уже начала дремотно клониться на грудь.

– Ну что ж, – сказала баронесса, удовлетворенная тем, что девочки наконец признали ее присутствие в доме необходимым. Был у интриганки один вопрос, но раньше она не могла придумать, кому и как его задать. – Почему Белоника злится на Ратко?

Надира подняла голову от штопки и осуждающе посмотрела на аристократку, будто та из горы предложенных ей драгоценных сведений догадалась выбрать фальшивую стекляшку.

– Так он с городскими девчонками все гуляет, – пожала хрупкими плечами девушка.

– Никогда бы не заподозрила, что Белонике интересен Ратко, – деликатно сказала Лукреция и удостоилась взгляда, который говорил, что юная волшебница начинает сомневаться в своем решении поделиться домашними секретами.

– Она не за Ратко переживает, ему-то что, а за девчонок этих.

– Почему?

– С ее мамкой тоже вот так кто-то погулял, а потом не женился. Белка полдетства впроголодь провела, белье за копейки в богатых домах стирала. Как мамка померла, так в батрачки подалась. Олег забрал ее оттуда худющей замарашкой.

Лукреции было не до сочувствия, она что-то спешно прикидывала и примеряла в уме. Вот почему Белоника так тянется к красивым и дорогим вещам, вот откуда пощечина во время Солнцеворота… Но в то же время перед баронессой открылась область доселе не изведанная и халатно не обдуманная: у всех этих детей где-то были родители. И впрямь глупо было полагать, что Вольга насобирал своих воспитанников в лесу. Ну, пожалуй, всех, кроме Нины.

– А что с родителями других? – поспешила восполнить непростительный пробел теряющая хватку интриганка.

– У Морошки десять братьев и сестер, – начала методично перечислять Надира. – Родители с радостью отдали ее на воспитание Олегу, не дожидаясь, пока подрастет. Но не забывают, иногда сами приезжают, но чаще она к ним. У Ждана с Ниной тоже вроде как нормальная семья, вот только когда Олег поехал за Жданом, их односельчане чуть бунт не подняли, чтоб он и сестричку с собой прихватил, а то, дескать, без старшего брата совсем в лесу распояшется. Ратко, того, наоборот, отец с братьями едва ли с боем не отдавали. Все поверить не могли, что их надежа и опора, первый парень на деревне – и вдруг волшебник. Он чуть амбар им не спалил, тогда только выпустили. Буреслав у нас единственный знатного рода: третий сын боярина, правда ни к воинским занятиям, ни к наукам неспособный. Думал боярин, хоть волшебник из него выйдет, но и тут пока не сложилось.

Словно в подтверждение этих слов снизу раздался грохот падающей посуды и возмущенный голос Морошки:

– Ты как люди – бери руками и неси! Кто тебя надоумил с тарелками перемещаться?

Тут, видимо, последовал злорадный ответ Буреслава, потому что Ягодка вещала, уже адресуясь наверх, в столовую:

– Ждан, ты с такими советами будешь ужинать на конюшне вместе с лошадьми!

Истинный виновник происшествия мирно подремывал между баронессой и Надирой.

Лукреция в который раз задумалась: мог ли Вольга взять в дом обычного мальчишку, если тот, как теперь выяснилось, был боярским сыном?

– А остальные? – подтолкнула пожилая дама остановившуюся рассказчицу.

– Весень путешествовал вместе с бродячим цирком и родителей своих не помнит…

– А ты?

– А меня ата легко сюда отпустил: замуж волшебницу не выдашь, калым не возьмешь. Только сказал не возвращаться, обратно не примет.

– Лель? – поспешила назвать последнее оставшееся имя Лукреция.

Смуглые щеки загрустившей девушки вдруг окрасились румянцем.

– Не знаю. Он о себе ничего никому не рассказывает.

Тихой, одетой в меховую зимнюю шубу кошкой кралась ночь под окнами дома на Калиновой улице, встряхивала шкурой, трогала тяжелые еловые лапы, засыпала дорожки легкими крупинками снега. Уже закончен ужин, унесена посуда, но не все обитатели спешили расходиться по комнатам: пахло чаем и воспоминаниями о лете, кто-то склонился над книжкой, кто-то над вышивкой или починкой пришедших в негодность вещей. Перед камином расчесывала золотой поток влажных волос Белоника. Широкий гребень в ее руках с ленивой грацией ходил вниз и вверх. Напевала что-то грустное Надира, у нее был глубокий красивый голос и недетская печаль в словах. Лукреция прикрыла отяжелевшие веки, но все равно посматривала на ребят из-под ресниц, будто выжидала чего-то.

– Баронесса, а вы были красивой? – вдруг спросил Ждан, видно, сохранились еще в его долговязом организме какие-то спиртные пары, не перебитые плотным ужином.

– А какое это имеет значение? – подняла брови Лукреция, не понимая, почему всех так интересует этот вопрос.

– Большое, – мрачно подвела итог Надира, косясь на Белонику, которая одним только видом своих прекрасных волос притягивала к себе все мужские и мальчишеские взгляды в столовой.

– Абсолютно никакого, – отрезала пожилая леди. – Красавица – это движение, поступь и поворот головы, взгляд, взмах рукой, а уж потом внешность. Мужчин очень легко обвести вокруг пальца.

– Хотите сказать, что если я буду вести себя так же, как она… – Надира указала на соперницу.

– То все будут обращать внимание на тебя, а не на нее, – закончила баронесса.

– Почему?

– Просто потому, что твоя внешность более необычна для этих краев. – Лукреция замялась, подбирая слова, которые допустимо было бы вложить в уши молодой девушке, потом плюнула на эту затею. – А мужчины в любой стране питают склонность к экзотике. Хотят владеть тем, чего нет у других.

– Это как купить арабского скакуна? – спросил Ждан, меряющий все ценности в мире в животном эквиваленте.

– Только ты можешь сравнивать женщин и лошадей, – срезала его Надира.

Баронесса усмехнулась.

– О, моя дорогая, скоро ты поймешь, что подавляющее большинство не видит тут разницы.

Надира задумчиво переложила черные косы с одного плеча на другое, скосила темный глаз на Леля, проверяя реакцию. Не только не заметив никакого интереса, но и обнаружив, что объект, для которого предназначалось представление, встал и вышел из комнаты, девушка надулась и с обидой посмотрела на Лукрецию. Той было уже не до обучения молодых девиц тонкостям кокетства – настал ее черед ловить представившийся шанс.

Баронесса поднялась со своего места и, пожелав всем спокойной ночи, вышла из столовой. Для пожилых леди время позднее, а вот более молодая Лана вполне могла еще погулять по дому.

Я смотрела в зеркало и благодарила судьбу за то, что память моя не была ни старческой, ни девичьей, а то бы мучилась сейчас, пытаясь мысленно воссоздать, какую сторону моего тонкого личика Вольга умудрился подставить под удар здоровенного головореза. А так, предусмотрительно купив у лекаря запас пахучей мази для заживления ран (якобы с намерением благородно мазать ею своих воинственных спутников), я обеспечила себе защиту от подозрений в способности к скоростной регенерации тканей. Зеленая плотная субстанция прекрасно легла на левую сторону моей скулы и щеки – наличие или, в моем случае, полное отсутствие под ней ссадин было незаметно. Главное, не даваться в руки Весеню.

Я, не таясь, вышла из комнаты баронессы. Что я там делала? Конечно же зашла попросить мазь! Пусть кто-нибудь, глядя на зеленые разводы на моем лице, попробует в этом усомниться.

Отсчитав три двери от своей, я остановилась и впервые с момента своего приезда задумалась об одном очень странном обстоятельстве: по всему выходило, что площадь второго этажа дома была чуть ли не в два раза больше площади первого. Иначе как бы тут нашлось по комнате для воспитателя, каждого воспитанника, да еще двух гостей? Снаружи на этот архитектурный казус не намекала ни одна деталь. Что там Вольга говорил о волшебстве Белоники? Волшебство пространства и формы? Нет, не так – пространства и материи.

Четвертая дверь должна была вести в комнату Леля. Я деликатно постучалась. Никакого ответа. Пришлось подать голос, хотя меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то застал Лану скребущейся в дверь к «принцу крови».

– Лель! – Кричать шепотом абсолютно бессмысленно, но толика тяги к бессмысленному есть в любом человеке.

– Нет его, – сказал позади меня совершенно другой голос.

Одна здоровенная рука зажала мне рот, вторая перехватила поперек талии и втащила в соседнюю дверь. Я попыталась брыкаться, но момент, чтобы вырваться, был уже потерян, оставалось только успокоиться и ждать следующего.

Ратко (а это был именно он, больше некому) перенес меня в свою комнату и сгрузил на широкое, жесткое, с деревянными подлокотниками кресло. Вот тут я могла бы неожиданно пнуть его под коленную чашечку, но снова упустила момент, так и не успев принять решение – вырываться или смотреть, что будет дальше.

Непривычно хмурый богатырь наклонился надо мной, придавливая мои ладони к подлокотникам кресла. Кисти рук вдруг обожгло ледяным холодом, я попыталась их отдернуть, вытащить, но мускулы, насмерть примороженные к дереву, почему-то не слушались. Вот и все – теперь даже хитрый удар в коленную чашечку не спасет.

– Я буду кричать, – пообещала я, стараясь поймать взгляд Ратко, но великан не смотрел в глаза.

– Кричи, если сможешь, – сказал он и положил ладонь мне на горло, но, вопреки всем ожиданиям, не для того, чтобы задушить. Я снова почувствовала резкий укол холода.

– Что ты делаешь? – Неожиданно мой голос стал скрежещущим и хриплым, как будто после только что перенесенной ангины.

– Выполняю Олегово задание. – Ратко отнял руку от моего горла и впервые посмотрел в глаза. Но это был уже не взгляд веселого парня, перебрасывающегося шутками с девчатами на речке, поселилось в нем нечто темное и решительное. – Мне очень нужно уйти из этого дома… Меня ждут… Тебе придется признаться, кто ты, чтобы я снял заклятие.

– Это против правил, – прохрипела я.

– Будет против правил, если ты расскажешь Вольге, но ты ведь не расскажешь? – Гигант направил на меня указательный палец. – Не расскажешь?!

– Что мне помешает? – отважилась я.

– Благоразумие. – На кончике пальца, поднесенного совсем близко к моему лицу, вспыхнул язычок пламени. – Кто ты такая? Каков твой настоящий облик?

– Не скажу.

Лицо Ратко стало страшным в отблесках танцующего света. Его указательный палец подвинулся еще ближе, так что я вынуждена была откинуться на спинку кресла – от руки волшебника шел самый настоящий жар, как от внезапно вспыхнувшего огня.

– Подумай, – прорычал мой похититель, и пламя заплясало в опасной близости от моих глаз.