Текст книги "Замуж с осложнениями"

– Все не так просто, – угрюмо говорит Азамат.

Ну да, а я наивная…

– Ну рассказывай, как именно непросто.

– Видишь ли… Алтонгирел ведь не Старейшина, он только выполнял функции посредника на корабле. Он нас, конечно, поженил, но это действительно только здесь, в космосе. А если я вернусь на Муданг, то придется получать одобрение Старейшин.

– Ну.

– Ну… ты же не полетишь со мной ради…

– Конечно, полечу! Да я бы слетала только ради того, чтобы оттаскать за бороду твоего чумного папашу, хоть он и не заслуживает такого высокого титула!

Азамат обнимает меня, но я чувствую в его жесте какую-то горечь.

– Ты чудо, – говорит он, – но Старейшины кого попало не женят. Они одобрят наш брак, только если сочтут, что мы подходим друг другу. Но ты посмотри, кто ты и кто я, – это совершенно невозможно.

– Ну я бы не была столь категорична. И вообще, ты что, не хочешь даже попробовать?

– Я… понимаешь, если они не одобрят, то мы не сможем быть вместе.

– То есть как?

– Ну брак будет аннулирован, и все. И мне нельзя будет быть с тобой.

– Что значит нельзя? Улетим на Землю и поженимся там, у нас только ID спрашивают, и никаких «подходим – не подходим».

Он качает головой.

– Нет. Ты, наверное, не поймешь. Нельзя – это нельзя. Все. Табу.

Прекрасно. То есть или он так и болтается до конца жизни в космосе из-за бешеного старпера, или нас разъединяют железным племенным законом. Чертовы дикари! Но не могу же я все так оставить… В конце концов, Старейшины – старые люди, у них болячек тыщи должны быть, может, мне удастся их уговорить на сделку? Да и вообще, по-моему, мы хорошо друг другу подходим. К тому же у Азамата много денег, а Старейшины тоже люди. Господи, вот черт, я ведь могу ему сильно исправить жизнь – но рискую его потерять.

С другой стороны… он тоже не железный. Закон законом, но легко ли ему будет расстаться со мной по приказу? Может, я его еще уведу с пути истинного? Ну не могу поверить, что нас разлучат. Ну вот же как я точно ему под мышку вписываюсь!

– Азамат, – говорю решительно, – надо обязательно попытаться. Я нутром чую, что дело выгорит.

– Это невозможно, – усмехается он, но в глазах у него я вижу проблеск надежды. – Но… если ты хочешь, то мы полетим на Муданг.

– Значит, полетим.

– Только… это, конечно, невероятно, но если они все-таки одобрят, то учти, что наш брак будет признаваться и на Земле. И ты не сможешь взять другого мужа, пока я не умру.

– Не вздумай, – говорю. – А то я приобрела устойчивую привычку следовать за тобой.

Глава 14

Мы еще некоторое время сидим в обнимку, думая о вечном и бесчеловечном, а потом Азамат начинает шевеление на предмет сбежать. Отпускать его одного мне не слишком-то хочется, еще напридумывает себе всяких глупостей. А мне всю ночь будет сниться какое-нибудь том-и-джерри с его папашей. Брр.

В раздумьях наматываю на руку Азаматову косу – а что, и поводок… Кончик влажный. Все-таки заплел мокрые?

– Ты сейчас голову мыл, что ли? – спрашиваю.

Вопрос, видимо, звучит несколько невпопад, потому что Азамат секунду раздумывает.

– Нет… только сполоснулся слегка, как пришел… а что?

Кажется, я вломилась на частную территорию.

– Ничего, у тебя просто коса внизу мокрая.

Он немедленно отбирает у меня «поводок» и перевешивает на другую сторону. Вдох-выдох, детка, он просто очень предупредительный.

Если мылся, значит, переоделся. Хм. Провожу рукой по его спине – если на нем и не верх от пижамы, то я отличить не могу. Эти его свитера все равно все одинаковые, темные, тонкие, в обтяжку, только некоторые с высоким горлом. Штаны на нем не пижамные, но и не уличные, так, треники какие-то. Ну вот и прекрасно.

– Может, останешься тут? – предлагаю ненавязчиво.

– Думаешь, тебе будет трудно заснуть? – усмехается. Хорошо хоть не спросил, зачем.

– И это тоже, – говорю аккуратно.

– Тебе будет тесно…

– Да ладно, когда это мне с тобой было тесно.

Он еще отнекивается, но я вижу, что он хочет остаться. Вот и прекрасно, никуда теперь от меня не денется. Мы укладываемся, я укутываюсь в тепло его большого тела и быстро засыпаю.

* * *

Наутро – о чудо! – просыпаюсь первой. Укатали сивку крутые горки, однако! Некоторое время лежу, любуюсь, как он посапывает. Мне кажется, сон не доставляет Азамату большого удовольствия. Обычно люди во сне выглядят как-то благодушнее, моложе… А он как будто только бледнеет. Уж не болеет ли?

Кстати, это интересная мысль. У них ведь ни прививок, ни регулярных медосмотров. И что-то я подозреваю, что мой дорогой последние пятнадцать лет удовлетворял свои потребности, пользуясь услугами тамлингских ш… э-э-э, как это теперь называется?.. Работниц сферы интимных развлечений. У них в уставе прописано лицо не запоминать. Так что прежде чем мы перейдем к чему-то более захватывающему, чем здоровый ночной сон, стоит провести парочку тестов.

Осторожно выскальзываю из кольца его рук – он хмурится, но не просыпается. Потерпи, родной, это для твоего же блага. На цыпочках прокрадываюсь в соседнее помещение за сканерами. Кровь взять можно будет и когда проснется, а вот на осмотр, боюсь, уж очень долго уговаривать придется.

Инфекционный сканер считывает химический состав с поверхности на регулируемой в пределах полусантиметра глубине. Причем можно по элементам, а можно и по молекулам. Последнее чрезвычайно удобно для выявления инфекций: чуть у клетки мембрана или ДНК не такая, клетка подсвечивается на дисплее. Увеличить изображение, конечно, можно намного.

Ясен перец, сквозь одежду сканер не работает, а кое-кто у нас не по годам стеснительный. Так что осмотр будем проводить под естественным наркозом.

Аккуратненько откидываю одеяло и тяну штаны вниз. Вау, мы носим белье! Приспускаю траурного цвета плавки вслед за штанами.

Ну да, в принципе я подозревала, что сексом придется заниматься очень осторожно, а теперь вот убедилась окончательно. Хотела бы я знать, какие у них заморочки по поводу постели, кстати. Пока что дорогой супруг даже не заикнулся на эту тему. Жаль, Эцаган ушел. Мы пока еще на Гарнете, конечно, но он ведь с Алтошей… вот уж с кем я ни в коем случае не буду обсуждать Азамата!

Ладно, займемся делом, а то на этих просторах инородные клетки можно весь день ловить.

Инфекционное сканирование ничего не дает. Просвечивание обычным сканером показывает здоровые яички. Похоже, тамлингским инфекциям муданжцы не по зубам. Ну что ж, это не может не радовать. Конечно, кровь на антигены все равно взять надо, но это не такая вероятность, как я думала.

С чувством выполненного долга напяливаю на мужа обратно все штаны. Надеюсь, все-таки не придется самой его в постель за волосы тащить… Я, конечно, понимаю, что у всех свои недостатки, но это было бы уже как-то неромантично.

Убираю свое оборудование и понимаю, что мне неромантично хочется жрать. Но уж очень не хочется бросать Азамата – проснется один, еще обидится… По некотором раздумье решаю принести завтрак с собой.

Оказывается, я вскочила так рано, что никакого завтрака еще и нет. Так что спокойно варю себе кофе (он обнаруживается рядом с чаем), извлекаю последние йогурты и размачиваю некоторое количество белых шариков, оказавшихся овечьим сыром, до состояния брынзы. Сгружаю все это плюс молоко и сахар на сервировочный столик и прикатываю в каюту. Азамат спит.

Я располагаюсь за столом, наливаю себе в пиалу кофе из красивой самогреющейся джезвы с рельефными рисунками на боках – вот лисы, мангусты, еще какие-то явно мифические хищники. Открываю бук для информационного сопровождения и сижу, радуюсь жизни.

В буке письмо от мамы.

Он что, косоглазый, что ли? Прям китаец? Ну ты даешь. Подумала хоть, чем ты его кормить будешь? И не промахнулась ли ты с размерами, дитя мое? У тебя получается просто йети какой-то.

Смотри там осторожнее на Гарнете, у них, говорят, атмосфера плохая из-за того, что звездолеты все время туда-сюда шныряют. Не загорай. И не забудь про лилии.

Кто ж про них забудет… Ну вот и повод воспользоваться внешней клавиатурой. Она резиновая и печатает беззвучно, и пальцы так пружинят забавно. Отвечаю, что про лилии помню, по мерке этой уже шила, и все правильно, он и правда такой огромный, нет, не китаец, но да, раскосый, а что это еще за расизм такой в нашу прогрессивную эру?! И вообще, кормит нас бортовой повар.

Потом еще просматриваю какой-то спам, письмо от Сашки про то, как мне все передают пламенные приветы и сколько они выпили за наше с Азаматом здоровье, письмо от подруги, которая собирается тоже поработать на звездолете и интересуется, какие там могут быть непредвиденные накладки… Любые, дорогая, вот, например, неземная любофф.

Я, наверное, хмыкаю, когда об этом думаю, потому что любофф просыпается и поворачивается на звук.

– Доброе утро, – говорю и наклоняюсь, чтобы его чмокнуть.

– И правда доброе, – улыбается он. – Что-то мне кажется, что уже очень поздно.

– Бук показывает восемь.

– Ох, что ж ты меня не разбудила?

– А зачем?

– Ну-у… как…

Поскольку ничего более содержательного он ответить не может, я перевожу тему:

– Кофе будешь?

– Кофе – это хорошо, – говорит он, протирая глаза.

Я залпом допиваю свой и наливаю ему в свою освободившуюся пиалу. Джезва довольно большая, на две чашки хватает, даже если отцедить гущу.

– Сахар, молоко?

– Нет, нич… Ты что, мне кофе варила?

Вытаращился, как будто я ему этот кофе через минное поле принесла. Интересно, мы когда-нибудь вообще придем к равенству?

– А почему нет? – спрашиваю с легким вызовом.

– Ну… как бы… у вас так принято? – находится он.

– Не то чтобы принято, – говорю веско, еще не хватало, чтобы он от меня каждое утро кофе в постель ждал, – но и ничего особенного в этом нет. Так, хочется иногда приятное сделать. А у вас что, не так?

– У нас замужние женщины не готовят.

Я закашливаюсь.

– А что ж они тогда делают? Не работают, не готовят…

– У всех свои развлечения, – говорит он, садясь в кровати и принимая у меня пиалу. – Есть всякие клубы, есть рукоделие. Еще какое-то время на детей уходит.

– Прекрасно. А мужчины, значит, и работают, и по дому хозяйничают?

– Ну почему… – медленно говорит Азамат, потом прерывается на глоток. – Повара можно нанять, а потом старшие дети подрастают… В бедных семьях, которые не могут себе этого позволить, конечно, и женщинам приходится готовить, но большинство мужиков скорее надорвутся и сами все сделают, чем жену к плите подпустят. – Смеется.

М-да, чувство хрустальной вазы усиливается троекратно.

– Здорово, – говорю. – У нас-то вообще люди редко готовят. Покупают готовое или заказывают из ближайшей едальни. Но если кто и стоит у плиты, то скорее женщины. Такая уж традиция сложилась. Так что ты не обижайся, если мне вдруг припрет что-нибудь испечь, например.

Качает головой.

– Ну хорошо, даже интересно, что вы едите на Земле.

– Хлеб, – говорю я с тяжелым вздохом, отщипывая еще сыра. Хлебопечку купить, что ли… – А какие у тебя планы на сегодня?

Азамат, который уткнулся было в кофе, резко отрывается от этого занятия и как-то странно на меня смотрит. Ну что еще не так?

– А… зачем тебе?

– Да я думала проверить твое здоровье, а потом еще по магазинам пройтись.

– В смысле – проверить мое здоровье? – не понимает он.

Приходится долго объяснять. В итоге он соглашается на анализ крови. Конечно, кофе уже принял, но мне общий-то не нужен, только на антитела и ДНК. Так что, допив и доев, мы перекочевываем в мою «смотровую».

Усаживаю Азамата на койку. Предложение закатать рукав вызывает у него лицевой спазм, но он все-таки подчиняется. Руки по внутренней стороне все обожжены, я даже начинаю думать, что это следствие взрыва, а не просто ожоги. Уж очень рельефные шрамы. Ну да ничего, недаром я закупила пару тонн цикатравина. Совсем, конечно, не сведу, но хоть не так жутко будет выглядеть.

Хорошо хоть вена обнаруживается не прямо под рубцами, а то фиг бы я проковырялась. Азамат с интересом смотрит, как я из него тяну кровушку. Видимо, не больно. Закончив, для проверки щиплю его за другую руку:

– Так больно?

– Нет, – улыбается он недоуменно.

Ясно, пишем, болевой порог завышенный. Кстати, теперь, когда у меня есть бук, можно вести истории болезни по-нормальному.

Кровь тут же отправляю в стильный новенький анализатор с блестящей зеркальной крышечкой. Очень меня веселит эта мода закашивать дизайн оборудования под автомобили. Ну а пока оно там крутится, возьмемся за цикатравин.

– Вот скажи мне, – обращаюсь к Азамату, который смотрит на меня выжидательно, как примерный ученик на интересном уроке. – Ты шрамы свои чем-нибудь мажешь?

Весь энтузиазм в его взгляде сразу издыхает.

– Нет… зачем?

– Ну видишь ли, есть средства, которые могут смягчить рубцовую ткань. Я не могу обещать, что шрамы совсем исчезнут, но по крайней мере они станут менее заметными.

– Ты… ты предлагаешь меня лечить? – недоверчиво спрашивает он, не сводя глаз с тюбика в моих руках.

– Ну да, я здесь для того, чтобы лечить. Методик лечения шрамов вообще много, но для тебя, пожалуй, подходят две: мази и лазер.

– Какой еще лазер?

Объясняю технологию лазерной коррекции. Он мотает головой так категорично, как будто уже пробовал и не помогло. Интересно.

– Почему нет?

– Будет только хуже. У меня есть один знакомый, у него на руке был небольшой шрам, и он пытался его на Гарнете свести в каком-то «лазерном центре». Так у него потом так чесалось это место, что он расчесал и остался шрам втрое больше.

– Ну у него могла быть аллергия на сопровождающие медикаменты… или это был келоидный шрам… Да и вообще, это же другой человек, а лечение всегда индивидуально.

По лицу дорогого супруга понимаю, что, может быть, смогу его убедить в своей правоте через пару лет, если он освоит хотя бы школьный курс анатомии. Чертовы дикари.

– Ладно, – говорю. – Против крема никаких предрассудков нет?

Пожимает плечами.

– Не знаю уж, что им можно сделать, но если ты хочешь, то я попробую.

– Азамат, из нас двоих тебя больше волнует твоя внешность, – сообщаю я, выдавливая мазь на пальцы. Встаю на колени на кровати рядом с ним и принимаюсь втирать – начинаю с лица. Он отстраняется:

– Лиза, да ладно, я сам, чего ты…

– Того, что просто намазать, мало, надо втирать, а я что-то не чувствую в тебе энтузиазма для этого. Потерпи уж, голову не откручу.

– Но тебе же неприятно…

– Мне что-то кажется, что тебе самому гораздо неприятнее, – хмыкаю. – А я привычная, у меня работа такая. Ладно, на вот, пока я тут занята, втирай в ладони.

Азамат смиряется и покорно позволяет мне разобраться с его физиономией и шеей, а сам тем временем честно трет руки.

– Дай хоть посмотреть, может, там впиталось, – говорит через некоторое время.

– А ты что, не чувствуешь?

– Ты думаешь, этими шкварками что-то можно почувствовать? – кривится он. Ох, ну ни фига себе…

Беру одну его руку, провожу по ладони.

– Чувствуешь меня?

– Ну если специально об этом думаю, то да.

Н-да, с их регенерацией можно считать, что этим шрамам все тридцать лет, заживает-то все в два-три раза быстрее, уже даже болевых ощущений не осталось, как окаменели.

– Тем более надо мазать, – говорю ему. – Тебе же так неудобно!

Он смеется, дескать, неудобство – последняя из его проблем. Ну-ну. Руки вообще выглядят страшновато: вся ладонь искорежена, пальцы неровные.

– Можно спросить, что с тобой случилось? – говорю осторожно и быстро добавляю: – Если не хочешь, можешь не отвечать.

Пожимает плечами, дескать, почему нет.

– Граната в руках рванула. Малого радиуса, а то бы не выжил, но…

Да уж, удивительно, как выжил-то. Сжимаю его ладонь крепко в знак сочувствия.

– Я сделаю все, что могу, – говорю убедительно. – А теперь давай снимай свитер.

Как я и ожидала, это не так просто. Тут вам и ужас в глазах, и кровь к лицу приливает, и всякое бормотание про то, что он обойдется, да это неважно, он сам, и вообще, под одеждой не видно…

– Азамат, – говорю серьезно, – давай-ка по-хорошему, а то я тебя усыплю и все равно сделаю по-своему.

Идея разделить судьбу Алтонгирела ему не шибко нравится, так что он все-таки неохотно, медленно стаскивает свитер.

Боже, что там творится! Вся грудь разворочена – ну этого я ожидала. Но оно все воспаленное, шелушится… мать моя женщина.

– Тебе, – говорю, – точно не больно?

Азамат, отвернувшись как можно дальше в сторону, цедит сквозь зубы:

– Нет.

– И давно покраснение?

Не могло же у него пятнадцать лет воспаление не прекращаться!

– Пару недель… это периодически случается.

В этот момент пищит анализатор, и мы оба подскакиваем. Тест отрицателен на все венерические, зато кровь радостно рассказывает мне все про воспаление на груди. Наконец-то нашелся благодарный слушатель!

Ладно, цикатравин бактерицидный, хотя антибиотиков кто-то сейчас получит прямо внутривенно.

Азамат настолько удивляется тому, что я его снова колю, что даже поворачивается.

– Зачем?..

– Маленькие гады жрут тебя изнутри, – говорю доходчиво. – Их надо отравить.

Он так бледнеет, что мне становится смешно. Слегка обнимаю его за плечо, целую в нос и в висок.

– Не бойся, – говорю, – я с ними справлюсь. Только пожалуйста, пожалуйста, всегда говори мне, если с тобой что-то не так.

Он кивает, и я перехожу к лечению. Похоже, сюда-то и пришелся основной удар от взрыва, а то, что на лице, – это уже периферия. Мой аппаратик для просвечивания нутра показывает, что все ребра срослись, хотя и криво. Вообще, похоже, регенерация у этих ребят идет быстро, но как попало. Может быть, при более медленном зарастании шрамы были бы меньше. Но тогда бы он не выжил, наверное.

Измазав его всего в креме, заматываю эластичным бинтом, чтобы не испачкать одежду.

– Ну вот, – говорю. – Если ты больше ничего не скрываешь, на сегодня все.

– На сегодня? – моргает Азамат, одеваясь.

– Ну да. Хотя я тебя вечером еще раз уколю. А мазаться будем каждый день.

– Но это же столько труда… и твоего времени…

– Так ты мне за это платишь, забыл?

– Я тебе плачу, чтобы ты лечила ребят, если что слу…

– Ты мне платишь, чтобы все на борту были здоровы, – отрезаю я. – Включая тебя самого. Это написано в моем контракте, можешь пойти и посмотреть. Не говоря уже о том, что я гораздо охотнее потрачу свое время и силы на твое здоровье, чем на что угодно еще.

Азамат некоторое время впитывает мои слова, потом качает головой.

– У нас получается очень странная семья.

Я фыркаю.

– Да уж! Но ведь нам хорошо вместе, правда? – присаживаюсь к нему на коленку.

Он поднимает брови, как будто не задумывался над этим под таким углом.

– За себя я уверен.

– За меня можешь быть тоже уверен.

Сочувствие и умиротворение у меня, как всегда, синтезируются в либидо, а уж под взглядом Азаматовых узких черных глаз и вовсе не устоять. Ладно, может, у них полагается женщинам проявлять инициативу? Я этого не люблю, конечно, потому что не пококетничаешь, но что делать…

На поцелуй эта сволочь не отвечает. Я отстраняюсь, пытаясь понять, что еще может быть не так. Он смотрит на меня все с тем же трогательным обожанием, только мне это уже как-то не в кайф. Едва открываю рот высказаться в том смысле, что вышла замуж не за резиновую куклу, как он говорит:

– Вот интересно, на всякой рекламе земляне почему-то всегда целуются рот в рот. А что это значит?

Я роняю голову ему на плечо. Чертовы. Дикари.

– Ну-у… это… определенная степень близости, что ли… Это как бы должно быть ясно из контекста, – хихикаю нервно. Ох и будут же у нас проблемы…

– Что ж, я постараюсь понять, – улыбается он. – Ты хотела по магазинам пройтись, так?

– Да-а, надо маме украшения отправить и лилии… – говорю растерянно. А я-то думала, он прямо сейчас понимать будет…

– Ну тогда одевайся и пойдем.

– А ты завтракать не будешь?

– А во время стоянок все едят на планете. Так что мы перекусим где-нибудь там.

* * *

Азамат в магазине с интересом рассматривает хлебопечку.

– Нет, я, конечно, пробовал хлеб. Приятная штука. Но у нас никогда не пекут мучное, только жарят.

– А что ж тогда пекут? – хлопаю глазами я.

– Мясо, птицу, особенно дичь. Эх, какие на Муданге рябчики, ты таких больше нигде не попробуешь…

Оставляю его предаваться ностальгии. Я-то вообще не понимаю, как можно есть этих жестких резиновых диких птиц. Он помогает мне поставить агрегат на каталку, и мы двигаем в посудный отдел. Мне нужны вилки и кружка. Большая, с ручкой. Азамат только посмеивается, пока я выбираю себе поллитровую тару. К счастью, тут их есть.

– Я тебя специально именно в этот магазин привез, – говорит. – Я сюда заходил пару раз, смотрел на эти чашки и думал: Великие Небеса, кому же это может понадобиться?

Я нагребаю еще кучу всякого хлама – от бактерицидных моющих средств до рамок для фотографий, благо мы на машине. Муданжцы пока что оказываются исключительно осторожными водителями, впрочем, если уж Азамат способен без скачка ввести корабль в туннель, то чему я удивляюсь.

На кассе достаю было свою карточку, но муж прямо-таки хватает меня за руку.

– Лиза, да ты что, я заплачу!

– Ну ладно… – пожимаю плечами. Чего так нервничать-то?

– Зачем ты вообще носишь с собой эту карту? Я же тебе дал другую.

– Так та была на покупки для всех, а сейчас я себе беру…

– Та была просто одной из моих карт.

– А, ну так держи, – достаю ее из другого кармана.

Он только что не шарахается.

– Лиза, ну… что тебя не устраивает?

Тут подходит наша очередь.

– Так, – говорю, – давай плати, выйдем и поговорим!

Пока он, насупившись, грузит покупки в багажник, я начинаю выяснять отношения:

– Ты ведь мне зарплату переводишь на мою исходную карту, так?

– Да.

– Так почему мне ею не пользоваться?

– Ну это же твои деньги, что ты будешь их тратить на всякую чушь, тем более если мы вместе? Я выгляжу идиотом.

– Помнится, ты просил меня не считать твои деньги, а теперь ты считаешь мои? И вообще, тебе стыдно, что кто-то увидит, что я сама за себя плачу в твоем присутствии?

– Конечно, стыдно! – Он аж раскраснелся слегка.

– Ясно. Тогда тем более забери у меня свою карту. В твоем присутствии, так и быть, предоставляю тебе право рассчитываться, – снова протягиваю ему карту.

Он краснеет еще больше и отводит взгляд.

– Лиза, ну… тебе жалко? Ну пусть она у тебя побудет.

– Это что, какая-то сложная финансовая махинация?

– Что?! Нет, конечно! Я просто хотел, чтобы ты могла все себе позволить и…

А-а, так он все-таки решил меня содержать? Какое у нас прекрасное взаимопонимание!

– Азамат, мне не нужны твои деньги! – отчетливо произношу несколько повышенным тоном.

Он оглядывается. Боится, что меня кто-то услышит?

Сажусь в машину, Азамат следует моему примеру.

– Не хочу тебя компрометировать, – говорю, – но мне кажется, мы договаривались, что я живу на свои.

Он вздыхает с похоронным видом.

– Лиза, я не понимаю. Ты спишь со мной в одной постели, варишь мне кофе, трогаешь меня безо всякого повода, шьешь мне одежду, но денег не берешь. Так чего же ты хочешь?!

Я временно утрачиваю дар речи, пока до меня доходит, что это, видимо, Алтоша напоследок постарался.

– Слушай, – говорю, – я понимаю, что Алтонгирел так считает, но ты же не веришь, что я вышла за тебя из-за денег.

Муж горько усмехается.

– Если учесть, что ты изо всех сил от них отказываешься, то поверить довольно трудно, да.

– Тогда почему ты мне их так старательно пихаешь?

Азамат устало трет лицо руками, и я еле разбираю, что он говорит:

– Да все надеюсь, что ты мне что-нибудь позволишь.

– То есть?!

Он отворачивается.

– Нет, ничего.

– Нет уж, давай-ка с этого места поподробнее. Чего я тебе не позволяю?

Мотает головой.

– Неважно, это все глупости, извини. Просто иногда… ты так на меня смотришь… Я понимаю, что мне нечего даже думать об этом, но иногда кажется, что тебя совсем не отталкивает моя внешность и…

Он замолкает, так что я решаю его подбодрить:

– Правильно кажется.

Он резко поднимает голову и прожигает меня взглядом. Но потом снова опускает глаза.

– Но карту ты хочешь вернуть.

Меня настолько выбивает из колеи эта чехарда тем, что я даже не сразу нахожу слова.

– А к-какая…

– Алтонгирел считает, что ты нарочно издеваешься. Я в это не верю, конечно, но… Ты все время даешь мне надежду, как будто это само собой разумеется, а потом точно так же с полной уверенностью отказываешь. Я не знаю, сколько я еще выдержу.

Я так вытягиваю шею в его сторону, что сейчас носом в него ткнусь.

– Ты хочешь сказать, что у вас принято платить собственной жене, чтобы позаниматься сексом? – перевожу я с муданжского на человеческий.

Он морщится.

– Зачем так грубо…

– Но по смыслу?

– Ну… – Он осторожно поднимает взгляд, полный осознания. – А у вас это как-то по-другому устроено?

Теперь мой черед устало тереть лицо руками.

– «По-другому» – это мягко сказано. У нас это никак не связанные вещи. Платят за это только девушкам по вызову, но уж никак не собственной жене. Вообще, предполагать, что я буду спать с тобой за деньги – просто оскорбительно! – потрясаю руками. Впрочем, у него сразу делается такой жалобный вид, что приходится немедленно пояснить: – Я понимаю, что ты не знал, это на будущее.

Он все-таки несколько раз извиняется, а потом мы некоторое время молча перевариваем плоды культурного обмена.

– Ты можешь мне объяснить, чем именно тебя оскорбляет предложение жить на мои средства? – просит он.

– Я чувствую себя рабыней, – развожу руками. – Ничего не могу с этим поделать.

– Интересно, – хмыкает он. – А когда работаешь, то не чувствуешь.

– Когда работаю, я сама себе хозяйка. Никому ничего не должна. А если ты станешь за меня все время платить, то я как бы не буду иметь права тебе ни в чем отказать. Это начнет действовать мне на нервы, и ты перестанешь мне нравиться.

– Хороший довод, – вдумчиво кивает Азамат. – Убедительный.

Я смеюсь, он тоже вроде повеселел.

– Но тогда, – продолжает он, – я не знаю, что должен делать… как необидно намекнуть, как узнать, что ты не против?

– Хороший вопрос, – говорю. – Всю историю человечества его решаем.

Азамат приподнимает брови с выражением легкого недоумения и недовольства. Дескать, наши правила вам не годятся, а своих не изобрели.

– Ну ладно, – говорит он. – Знаешь, я тут пару дней назад пытался что-нибудь почитать по этой и смежным проблемам… Конечно, теперь я понимаю, что неправильно формулировал запрос. Но кое-что мне попалось. Разрешишь попробовать?

Я озадаченно пожимаю плечами.

– Ну давай…

Он берет мою руку и, нагнувшись, осторожно целует костяшки пальцев.

Меня неожиданно так ошеломляет этот простой жест, довершающий рыцарский образ моего супруга – даже не сам жест, а то усердие, с которым Азамат все время старается мне угодить, – что я просто кидаюсь ему на шею, кажется, с визгом или хотя бы писком, едва не снеся руль. Впрочем, Азамат тут же что-то нажимает у меня за спиной, и сиденье отъезжает назад, трансформируясь в кушетку. Другой рукой он в тот же момент подгребает меня поближе, и я оказываюсь на нем верхом, хорошо, что потолок высокий. Муданжская машина, да…

Я целую его пониже мочки уха и в шею, потому что выше из этого положения не дотягиваюсь, он тяжело дышит, и мне кажется, вздрагивает, когда я касаюсь окрестностей кадыка. С той стороны, где шрамы, кожа менее чувствительная, так что я с нажимом провожу там пальцами – и слышу хриплое пение райских птиц. Он наклоняется, я чувствую его горячее дыхание сквозь волосы, потом на ухе. Задираю его свитер, проскребаю своими короткими ногтями вверх по животу, Азамат прижимает меня к себе так крепко, что я почти не могу двинуться, но мне кажется, что он изо всех сил терпит, чтобы не сжать еще крепче. Приходится срочно освобождаться от препятствий в виде молний и пуговиц – и открывать в себе новые просторы. Азамат снова откачивается назад, запрокидывает голову, и я могу сколько угодно издеваться над его чувствительной шеей, извлекая то дробный рык, то звонкий стон.

Однако кто бы мог подумат ь, что во мне столько места. То есть, конечно, ощущение заполненности под завязку есть, но это такая приятная, уместная заполненность. Я начинаю двигаться, и тут Азамат как будто просыпается и поддерживает меня, как невесомую, руками, и я точно знаю, что никогда и никуда отсюда не денусь, что мы так и будем вечно единым телом, каждый стараться для другого, как для себя, неотрывно вбирать в себя образы друг друга – и так никогда и не исчерпаем их. Мое время остановилось, сделало сальто и соединилось с его временем, я стала событием в его эпохе, каплей в водовороте, и все же он смотрит на меня и думает обо мне, и вся мощь его стихии нянчится со мной, как будто от меня зависит, жить миру или сгинуть в небытие.

Я вцепляюсь ему в волосы просто потому, что могу это сделать, вбираю в себя всю любовь его взгляда – отдаю обратно со взрывом, мне кажется, от меня расходятся круги по воздуху и земле, а он снова прижимает меня, близко, горячо, он повсюду, со всех сторон, я внутри него, но и он во мне, мы как два зеркала, и когда одно разлетается на сверкающие брызги, то же случается и со вторым.

* * *

С трудом встаю на ноги – они дрожат и норовят подогнуться.

– Слушай, Азамат, – говорю. – Нам надо почаще выяснять отношения, смотри, к каким потрясающим результатам это приводит.

Он медленно садится, одергивая свитер.

– Лиза… мне кажется, боги дали мне тебя за все беды, что случались со мной до сих пор. Тебе ведь… тебе понравилось?

Идиотский вопрос, но ладно уж, если ему так нужно подтверждение…

– Понравилось – это мягко сказано! Мне так здорово никогда не было…

Он ошеломленно качает головой.

– А что в этом такого удивительного? – спрашиваю.

Он усмехается.

– Не знаю, как у вас, а у нас, может, одна на миллион женщина получает удовольствие от секса.

Я падаю на соседнее сиденье в приступе истерического хохота. Чертовы обезьяны!!!