Текст книги "Голубь с зеленым горошком"

Lighthouse

Украдена из Национальной галереи Лондона 21 августа 1961 года. Кражу совершил пенсионер, бывший водитель автобуса, Кемптон Бантон.

Текущий статус: находится в Национальной галерее Лондона.

Когда я открыла глаза, солнце висело высоко над «Reid’s», намекая, что утро осталось далеко позади. Состояние было довольно бодрым, несмотря на то, что до постели сэра Бернарда мы добрались после рассвета. Из-за бесконечных рельефных гор светало на острове достаточно поздно, то есть по моим подсчетам спать мы легли не раньше восьми утра. Я вдыхала запах собственных волос, которые пропитались каким-то местным шапмунем, плохо смытым в порыве страсти. Чувствуя ровное дыхание у себя за спиной, я боялась пошевелиться и нарушить красивый ритм. Я с наслаждением рассматривала оберегающие меня во сне мускулистые руки, с каждой секундой признаваясь себе в том, что влюблена в каждую их мышцу и каждый изгиб. В этих руках была заключена вся моя хрупкая жизнь, и они охраняли ее по достоинству. Проснувшись окончательно, я постаралась осторожно высвободиться, но Дженнаро не одобрил предложенный мною вариант развития событий и прижал меня к себе еще сильнее.

– Я так и знала, что вы не спите, шпионите за мной и улыбаетесь, – рассмеялась я.

– Последние сорок минут я был очень занят… – раздался любимый хрипловатый голос.

– Чем это, интересно?

– Пытался пересчитать кудряшки в ваших волосах. Они свели меня с ума еще в Париже.

– И как? Удалось?

– Нет. Я несколько раз сбился и решил, что не хочу знать точное количество.

– Кудряшки появились из-за того, что вы меня намочили в душе. И… и это было потрясающе. Я теперь не понимаю, как можно принимать душ без вас. Это ведь просто кощунство. Все без вас – сплошное кощунство…

Смеясь, я предприняла новую попытку изменить лежачее положение, но синьор Инганнаморте был тверд в своем решении… и не только.

– Вы категорически отказываетесь меня отпускать? – хохотала я, когда он перекатывал меня по кровати, запутавшись в тончайшей простыне.

– Категорически. Будете принцессой, которую насильно удерживают в апартаментах «Reid’s».

– Это моя мечта. Пообещайте, что если какой-нибудь принц-недоучка захочет вызволить меня из заточения, вы сбросите его в океан с высокого обрыва. Привяжите меня к кровати и не отпускайте.

– Хотите, чтобы привязал?

Эта часть бредового потока моих мыслей заинтересовала Дженнаро больше, чем просьба об уничтожении потенциальных героев голубых кровей.

– Очень хочу. Только отвязать потом не забудьте… Ну, или забудьте.

– Я привяжу, а там разберемся.

Когда он в очередной раз перевернул меня на живот, я уже было настроилась на продолжение ночного марафона, но вместо этого услышала грубейшее португальское ругательство:

– Caralho…

– Что? Что такое? – бегло проговорила я.

– Мадемуазель, не двигайтесь.

Он нежно провел рукой по моей пояснице и спустился к бедрам, слегка надавив пальцами на участок кожи.

– Сильно боль…

– Ай бл…дь, – вырвалось из меня по-русски прежде, чем он закончил свой вопрос. – Больно. Что там? Синяки?

– Все в синяках… Спина, ноги… Какой же я, бл…дь, придурок. Вы же предупреждали меня в Париже по поводу тромбоцитов.

– Вы это запомнили?

Я с большой осторожностью перевернулась на спину и удивленно на него посмотрела.

– От того, что я это запомнил, результат лучше не станет.

Он выглядел таким расстроенным, что мне стало не до шуток, которые как назло одна за другой лезли в голову.

– Ну, что вы? Это же просто синяки. И я почти ничего не чувствую. Просто мелочь и ерунда.

– Ерунда? Да у вас все тело из-за меня синее.

– И вы считаете, что я об этом жалею? Это все козни Бернарда Шоу и летающий стол, поверьте… Вы абсолютно ни при чем.

– Мадемуазель, простите. Я впредь постараюсь быть нежнее.

– Не надо… нежнее, пожалуйста. Синьор Инганнаморте…

– Что? – Наконец-то он улыбнулся, отвечая на мою лукавую улыбку. – Я вас почти искалечил, а вы смеетесь?

– Мне просто глупости лезут в голову.

– Что на этот раз? – Глядя на меня, он начинал смеяться.

– Мне вспомнилась одна романтическая история, то есть сага. Он был вампиром, а она – простой смертной девушкой. И они влюбились. Она просила укусить ее, чтобы превратиться в вампиршу и быть с ним на одной волне. Он долго сопротивлялся, настаивая на том, что она должна жить нормальной жизнью и в конце концов состариться. А еще… – Мне было трудно продолжать из-за смеха. – А еще… он все никак не мог с ней переспать, потому что боялся, что может не рассчитать сил и сожрать ее. В общем, он выпил много крови животных и настроился на секс, потому что она его об этот молила…

– Мадемуазель, перестаньте хохотать… Я не разбираю половины слов.

– Ничего страшного. Я почти заканчиваю. Когда они наконец переспали и вампир утром увидел тело своей возлюбленной, у него было примерно такое же выражение лица, как у вас сейчас.

– Что за чушь вы читаете? – надрывался Дженнаро.

– Ну, я же писатель. Мне было интересно, что за чушь про вампиров нужно написать, чтобы в двадцать девять лет твои книги разлетелись по миру восьмидесятипятимиллионным тиражом. Ну их, этих вампиров… Синьор Инганнаморте, вам точно не стоит переживать из-за моих синяков, потому что есть проблема посерьезнее.

– Я вас внимательно слушаю.

– Я ужасно, катастрофически, безумно голодна!

– Это мы исправим и немедленно. – Он поцеловал меня и потянулся к телефону. – Хотите позавтракать внизу, или закажем завтрак на террасу?

– На террасу! Думаю, что я нелепо буду смотреться в помятом вечернем платье, уплетая тосты с джемом на глазах у вышколенной публики.

Одной рукой поддерживая телефон, а другой поглаживая меня по волосам, Дженнаро диктовал в трубку свои пожелания, сделав акцент на маракуйе и тройной порции масла.

– Синьор Инганнаморте… – прошептала я, пока голос в трубке уточнял правильность заказа. – Вы меня пугаете. Зачем нам столько масла?

– Мадемуазель?

– Мне просто вспомнился Марлон Брандо и «Последнее танго в Париже». Он умел правильно использовать масло не по назначению…

– Мадемуазель, еще одно слово, и я использую масло так же, как Брандо.

– Только сначала привяжите к кровати…

– Вы доигрались.

Моментально окончив разговор и отбросив в сторону трубку, он снова перевернул меня на живот, стараясь избегать соприкосновения с пострадавшими участками тела.

* * *

– О чем вы думаете? – спросил Дженнаро, протягивая мне тост с джемом из маракуйи.

– Я думаю о том, что уже месяц не отвечаю на аналогичный вопрос в фейсбуке, – улыбнулась я, забирая хрустящий хлеб из его рук. – Спасибо… Я все никак не могла понять, что изменилось, когда мы вышли на террасу. Впервые за время моего пребывания на острове нет ветра и царит абсолютный штиль. И мне даже как-то не по себе.

– Вы правы. Такого ветреного августа я давно не помню. Да и жара в этом году аномальная.

– Жорж говорил то же самое. И вдруг такая тишина вокруг… Даже океан как-то притаился. Словно природа сделала паузу и готовится к буре.

Я сидела в удобном кресле, подтянув к подбородку колени. Жизнь казалась такой безоблачной и прекрасной, что на глаза постоянно наворачивались слезы, подогреваемые поразительно ярким солнцем и окружающей красотой. На мне была одна из белоснежных рубашек синьора Инганнаморте, омлет с морепродуктами удовлетворял все запросы гурманов и сибаритов, а напротив сидел мужчина, от одного взгляда которого внизу живота в два счета разгоралось пламя.

– И это у вас от мыслей о погоде слезы на глазах?

Он внимательно на меня смотрел, доставая из пачки сигарету.

– Просто солнце очень яркое. Просто иногда состояние счастья выдержать гораздо сложнее, чем пережить несчастье. А я еще никогда не была такой счастливой… И я почему-то подумала о том, что вы – четвертый итальянец в моей жизни. Правда, с примесью португальской крови.

– Четвертый итальянец, с которым вы переспали?

Дженнаро крутанул колесико зажигалки.

– Нет, все совсем не так.

– А как? – заулыбался он, выпуская дым.

– Мне сложно объяснить, почему я об этом подумала.

– Не надо ничего объяснять. Просто расскажите мне. Allora…[99]99
  Итак (ит.).


[Закрыть]

– Allora… Мне было тринадцать. Он был намного старше, и из-за него сходили с ума все девочки в лондонском колледже. Несмотря на разницу в возрасте, мы начали встречаться. Все делали ставки, переспит со мной девятнадцатилетний итальянский плейбой или нет. Я часто сбегала по ночам из семьи, в которой жила в Лондоне. Это было довольно просто сделать через окно на первом этаже. Он забирал меня возле дома, мы ехали в центр города, целовались под дождем на Тауэрском мосту, гуляли по Трафальгарской площади и на спор воровали жвачки в маленьких магазинах. Под утро я возвращалась в свою комнату и как ни в чем не бывало ела на завтрак изрядно поднадоевшие хлопья. А днем мы отсыпались на диване в лаунже для студентов, и он постоянно гладил меня по волосам. В девятнадцать я прилетела в Рим. В первый же вечер за мной увязалась пьяная компания, от которой меня спас итальянский парень на простеньком мотороллере. За ночь мы исколесили весь город, и на протяжении десяти дней он дарил мне мягкие игрушки, угощал мороженым и показывал нетуристические места, боясь ко мне притронуться. И вот как-то я оторвалась от группы во время одной экскурсии. Я стояла на Piazza di Spagna, на мне были красные ботинки, такие же огненные, как платье, которое вы мне подарили. Помню, как отчаянно светило февральское солнце и как счастливы были люди вокруг. Все, включая меня. Я изучала карту метро, когда ко мне подошел безумно красивый итальянский мужчина. Не такой красивый, как вы, но все же… Мы разговорились, он купил мне билет и оставил номер телефона. И… – Я запнулась.

– И?..

– И я ему позвонила. Сама не знаю почему. Это был неплохой роман, хороший секс, хотя, вернувшись домой, я ни разу не ответила на его звонки и сообщения. Но дело в другом. Моего лондонского бойфренда звали Андреа Симонетти, парня на мотороллере звали Адриано, но я даже примерно не могу вспомнить имя итальянца, с которым спала. Марчелло, Антонио, Альфредо – просто не помню.

– Вы боялись, что если мы переспим, то на утро вы не сможете вспомнить мое имя? – Дженнаро очень по-доброму улыбнулся. – Это какая-то редкая форма амнезии?

– Прекращайте меня смешить! К счастью или к сожалению, вашего имени мне уже не забыть никогда. Я рассказала это, потому что…

– Я понимаю почему.

– Да?

– Да. И это абсолютно нормально. Если вас это утешит, то в какой-то момент жизни просто становится лень запоминать имена людей. Какой смысл в том, чтобы помнить всех мужчин, с которыми вы переспали?

Подавившись горячим кофе, я расхохоталась:

– Никакого. Если у вас такой подход к женщинам, то мне интересно, как долго мое имя продержится в одной из многочисленных ячеек вашей памяти.

– Джулия… – Он демонстративно изменил привычному «мадемуазель». – Сегодня в тебе больше легкости, но когда тебя вчера била дрожь, ты переспросила: «Но вы же сказали, что никогда никем так не дорожили…» Что еще тебе не понятно?

– Понятно… И это самые драгоценные слова в моей жизни, – притихла я, всматриваясь в напряженное лицо.

– Это не слова. Это то, как обстоят дела. И, поверь, если бы было иначе, я бы не колебался вчера, отвезти тебя в «Reid’s» или нет. Выражаясь твоим литературным языком, ты мой своеобразный lighthouse в мире темноты и вечной скуки.

– Не такой уж он у меня и литературный… язык… И я не знаю, что такое «lighthouse».

– Мадемуазель… Вы сейчас серьезно или вчера в полете ударились головой? – Он удивленно пошевелил бровями.

– Но я действительно не знаю, – стушевалась я. – Это как «легкий дом» или «светлый дом»?

– Простите, я не хотел вас обидеть, – он заметил мое смущение. – Вы никогда не были в lighthouse?

– Полагаю, что нет, раз я даже значения не знаю. Можете объяснить мне, что это за дом такой?

– Пожалуй, я вас туда отвезу. На Мадейре их несколько. Но мы поедем вечером, когда стемнеет. Какие будут пожелания на день?

– А у вас нет никаких важных встреч? Вы правда проведете со мной целый день?

– Безусловно. Вы не против?

– Я не против провести с вами жизнь. А лучше – две.

– С этим сложнее. Так чего бы вам хотелось?

– Хочу покататься на вашем водном мотоцикле! И наконец-то поплавать в океане! И еще… вкусный мохито! И ужин в каком-нибудь простом месте, не в «Cipriani». И кататься по острову, и если можно, я буду за рулем… А еще вы говорили, что покажете мне, в чем уникальность аэропорта, если нам повезет и не будет ветра.

– Можно все. Значит, план следующий: уладим вопрос с Джоаной, раздобудем вам купальник и какие-то вещи, покатаемся на мотоциклах, съездим в Санта-Круз, выпьем самый вкусный мохито в противоположной части острова, поужинаем в ресторане, которым владеют французы итальянского происхождения, и я отвезу вас в lighthouse.

– Синьор Инганнаморте… – сказала я, задыхаясь от счастья.

– Что-то упустил?

– Нет… Можно я вас обниму?

– Нужно, – рассмеялся Дженнаро.

* * *

Катание на мощнейшей водной игрушке происходило под пристальным присмотром со стороны синьора Инганнаморте и трех спасателей «Reid’s». По какой-то непонятной мне причине все четверо мужчин считали, что я обязательно должна утонуть, упасть, наткнуться на глубоководную эшпаду или оказаться в объятиях стаи мелкопакостных пираний. Если бы целостность и безопасность моей жизни зависели от количества спасательных кругов и жилетов на теле, то на меня бы надели все имеющиеся в распоряжении острова атрибуты. Все и даже тот, в котором по соседству плавала стотридцатилетняя седоволосая красотка. Это напомнило мне одно прекрасное крымское лето, когда меня отправили на отдых в фешенебельный отель, где я случайно встретила своего старшего товарища, который опекал меня, начиная с двухлетнего возраста. На самом деле встреча эта была скорее закономерной, чем случайной, потому что, как выяснилось впоследствии, мой друг по совместительству оказался владельцем гостиницы. На его жизнь покушались так часто, что он постоянно находился в окружении свиты из десяти-пятнадцати мальчиков с поломанными ушами. В любую секунду они были готовы убить и растерзать всех, кто представлял хоть малейший намек на потенциальную опасность. К моему, хоть и не еврейскому, но непередаваемому счастью, в первый же вечер ко мне прицепился какой-то великовозрастный олигофрен. Он безуспешно пытался снять меня в ресторане отеля, где мой товарищ по иронии судьбы проводил важную встречу, расположившись на одном из диванов. Как правильно подметил в Париже Дженнаро, «он всегда садился спиной к стене, потому что в него стреляли». И стреляли не один раз. Заприметив, что на драгоценного ребенка нацелился какой-то мешковатый имбицил, которому я изо всех сил намекала, что добром дело не кончится, мой друг спокойным жестом подал команду «фас». Все произошло так быстро, что съемщик даже не успел опомниться, как два фигуристых парня вынесли его ногами вперед, не оставив шанса со мною проститься. После этой нелепой случайности ко мне тут же была приставлена часть свиты, в функциональные обязанности которой входило обеспечение моего безоблачного существования. Их поломанные уши преследовали меня повсюду: я ныряю – они ныряют, я иду в фитнес – они идут в фитнес, я в ночной клуб… О господи. Дискотека. Сущий кошмар. Не знаю, что такого ужасного могло там со мной произойти, но когда на входе в клуб я наткнулась на своих днепровских знакомых, мне стало не по себе. Шесть человек охраны – явный перебор. Да и вообще это лишнее, я считаю. Нужно отдать должное, что с поломанными парнями мне было предельно весело и уж точно не скучно. Мы сидели за лучшим столом, смеялись и потягивали молоко с медом, так как у меня сильно болело горло. И вот в очередной раз, когда я подошла за добавкой к барной стойке, какой-то отважный юноша пригласил меня на танец. Слова песни и последующая за ней сцена навсегда засели в моей памяти: «Сегодня в белом танце кружимся, а завтра мы с тобой подружимся…» Дружба наша длилась недолго, впрочем, как и танец ввосьмером. Воспитательный процесс был простым и крайне доступным для понимания:

– Проведешь хоть одним пальцем ниже ее талии – сломаю левую руку. А после – правую.

Больше меня в том отеле никто никуда не приглашал.

Вдоволь нарезвившись в океане, я, захлебываясь от восторга и эмоций, протараторила Дженнаро трогательную историю своей юности:

– Я к тому, синьор Инганнаморте, что вы точно так же переоцениваете степень потенциальной опасности. И вообще вы очень похожи на моего друга, – сказала я, еще даже примерно не догадываясь, насколько велика эта схожесть.

– Мадемуазель, поверьте на слово: опасность лучше переоценить.

Он подал мне огромных размеров полотенце.

– Спасибо. Надо же… Даже не верится, что я попала на остров с океаном и наконец-то с ним сблизилась.

– Всю неделю вы сближались со мной. Океан никуда не денется, – улыбнулся Дженнаро.

«В отличие от вас», – не без грусти подумала я.

– Каков дальнейший план?

– Переодевайтесь. Я пока поговорю с Джоаной и попрошу, чтобы в номере разгребли бардак, который мы натворили.

– Дорогой бардак получился. Вы, правда, отреставрируете стол?

– Да. Никогда не догадаетесь, где на Мадейре находится лучшая реставрационная мастерская.

– Где же?

– Напротив музея «Frederico de Freitas».

– Но напротив музея живу я…

– А у вас за стеной реставрируют экспонаты музея и произведения искусства. У вас очень талантливые соседи.

– С ума сойти! То есть я буду спать, зная, что за стенкой приводят в порядок стол, который из-за меня же и пострадал? Меня совесть замучает.

– Не замучает. И спать вы будете со мной. Вы идете переодеваться? Я подожду в холле.

– Да, иду. Синьор Инганнаморте…

– Что еще?

– У меня никогда такого не было.

– Какого «такого»?

– Вы на меня смотрите… и от одного вашего взгляда у меня «там» кипяток.

– Мадемуазель, еще полслова, и я пойду лично вас переодевать. Только боюсь, что в Санта-Круз мы до вечера не успеем.

– Иду! Я очень быстро. – Я поцеловала его в пробивающуюся на щеке щетину. – Господи, как же вам идет легкая небритость…

* * *

Миновав Санта-Круз, мы поднимались вверх по петляющей горной дороге. Маленький городок остался чуть позади, превратившись в сказочный пейзаж из книжных иллюстраций. Легкий ветерок, вызванный скоростью «ройса», забавлялся с прядями моих волос и постоянно тревожил безразмерную майку, с которой Дженнаро, смеясь, срывал бумажную этикетку, приобняв меня в холле отеля. В очередной раз поразившись, насколько профессионально он водит машину, я не скрывала своего восхищения.

– Я помню, что вы хотели за руль. Мы уже почти приехали. У вас еще сегодня будет такая возможность. «Lighthouse» находится в другом конце острова.

– У меня все равно права в квартире Жоржа.

– Мадемуазель, не стоит так серьезно относиться к закону.

– Но для чего-то же они существуют…

– Несколько часов назад вы мне рассказывали, как ради удовольствия подворовывали вместе с итальянским бойфрендом. А теперь вас волнует отсутствие прав?

– Я уже вышла из того возраста, чтобы воровать, – смутилась я.

– По-вашему, это желание зависит от возраста?

Он явно сдерживался, чтобы не рассмеяться мне прямо в лицо.

– Я никогда об этом не думала.

– А что вы чувствовали, когда воровали жвачки? Или что-то еще, кроме жвачек?

– Бешеный прилив адреналина. Особенно, когда выходишь из магазина. Ну, в тринадцать – только жвачки. – Я потупила глаза.

– А не в тринадцать?

– В десять лет я украла мороженое и шоколадный сырок. На спор.

– Это все?

– Нет. В пятнадцать я снова оказалась в Лондоне… Со мной училась девочка из Одессы… Это такой украинский город.

– Я знаю, где находится Одесса.

– Вы вообще все знаете. Ладно. В общем, папа этой девочки был неприлично богат, так как имел прямое отношение к одесскому порту. Мы сдружились, потому что она, как и я, была сорвиголова. А еще она была профессиональной воровкой. Ну и… – я запнулась.

– Я с нетерпением жду продолжения…

– Мы затеяли игру. Выбрали день, улицу и пошли чистить магазины. Смысл заключался в том, что побеждает тот, кто вынесет товаров на более крупную сумму. Или самый габаритный товар. Почти, как в фильме «Нимфоманка» Ларса фон Триера. Только там девочки спорили, кто из них в поезде поимеет большее количество мужчин…

– И кто победил? – Губы Дженнаро расплылись в широкой улыбке.

– Она. Она украла ботинки… Просто вышла в них из магазина, пока ошалевший от ее красоты британец побежал за другой парой обуви, которая была на размер больше.

– А что украли вы? – Улыбка не сходила с его безумно красивого лица.

– Майку, блеск для губ, расческу, пару сувенирных браслетов…

Дженнаро резко ударил по тормозам и опустил голову на руль. Его подбрасывало от смеха почти так же сильно, как в тот момент, когда я предложила разделить пополам полотно с изображением лапки голубя.

– Я впервые в жизни призналась, что однажды обчистила целый магазин, а вам весело? – Смех тоже не обошел меня стороной.

– Простите, мадемуазель… А как вы сбывали краденое? – еле выговорил он.

– Да никак… Просто кому-то подарила.

– То есть вы воровали не из-за недостатка в деньгах?

– Я воровала, хотя у меня никогда не было в них недостатка. Почти никогда. Я делала это ради драйва и непривычных ощущений. В общем, в пятнадцать с моей воровской карьерой было покончено.

– Мадемуазель, – он слегка наклонился, по-отечески поцеловав меня в лоб, – вы прекрасны.

Добравшись до вершины горы, мы оставили «ройс» на импровизированной парковке и буквально через минуту оказались на смотровой площадке, откуда открывался изумительный вид на Санта-Круз, бесконечный океан и Азорские острова. Туристов здесь почти не было, если не считать парочки португальских мужчин, которые фотографировали друг друга на фоне обрыва.

– Вы видите аэропорт? – спросил Дженнаро, указывая на встроенную в скале взлетную полосу.

– Это невероятно! Просто фантастика! Как такое вообще можно было спроектировать? И получается, что под взлетной полосой проходит автомобильная трасса?

– Совершенно верно. Сто восемьдесят свай, которые на семьдесят метров возвышаются над океаном и на сорок метров уходят под воду.

– Великолепно… Как называется этот мыс?

– Мыс Facho. А теперь – внимание. Сейчас вы поймете, почему я хотел показать вам это место именно тогда, когда ветер оставит остров в покое.

Дженнаро еще не успел закончить фразу, как я услышала звук летящего самолета. Из небольшой точки он превратился в массивную птицу, которая разделяла на две части сливающееся синее полотно чистого неба и гладких водных просторов:

– Если нам повезет, то он сядет именно так, как я рассчитываю… – задумчиво сказал Дженнаро, сопровождая взглядом приближающийся к аэропорту крылатый корабль.

Когда к нам присоседились португальские туристы, самолет фактически слился с океаном. Мужчины что-то бормотали, ругались и активно жестикулировали в то время, как у меня все больше и больше округлялись глаза.

– Дженнаро, что он вытворяет? Он же должен пойти на разворот, обогнуть полосу и сесть с другой стороны скалы! По-моему, не я одна так считаю. – Я повела глазами в сторону вопящих туристов.

– Он этого не сделает. Смотрите внимательно: он сядет прямо на сваи.

– Как на сваи? – простонала я, вцепившись в мощную руку. – Он разобьется! Боже мой… он же почти цепляет воду и идет носом в скалу…

Португальцы что-то вопили, трясли айфонами, снимали на камеру и наверняка подсчитывали в уме, сколько просмотров наберет их выложенное на YouTube видео, демонстрирующее авиакатастрофу. Когда самолет идеально вписался в скалу и составил одно целое с короткой посадочной полосой, я издала фирменное «ойоооооооооооооооо!!» и вжалась в плечо Дженнаро. Туристы верещали и аплодировали, как в театре, а я, достав из кармана пачку сигарет, нервно закурила.

– Невероятно… – я перешла на шепот. – Спасибо!

– Такое можно увидеть лишь в трех процентах случаев. Vous avez de la chance, mademoiselle[100]100
  Вам везет, мадемуазель (фр.).


[Закрыть].

– То есть самолет не идет на разворот лишь в трех процентах из ста?

– Да. В этом и заключается особенность аэропорта. Даже если бы на Мадейре не было ветра, пилотам все равно пришлось бы огибать полосу. Конструкция устроена так, что при прямом заходе самолета на посадку сваи просто не выдержат. Ну что, готовы к мохито, итальянской кухне и знакомству с lighthouse?

– Еще как! Дженнаро…

– Да?

– Спасибо. Огромное спасибо за все!

* * *

Предполагалось, что мохито мы будем пить в баре на берегу океана, расположенном в одном из крохотных городков по пути к загадочному lighthouse, который, из-за игры слов, вызывал во мне легкую нервозность. Планы были достойными и многообещающими, но природа решила внести в них свои коррективы. Пока мы добирались до пункта назначения, разбушевался такой сильный ветер, что в «ройсе» пришлось опустить крышу. Находиться на улице было невыносимо: если с комплекцией Дженнаро нахальная стихия заигрывать не стала, то на мне отыгралась по полной программе. Меня сдувало и бросало из стороны в сторону, уже не говоря о том, что я устала от привкуса собственных волос, которые так и норовили составить компанию моим обветрившимся губам.

Захватив с собой мохито в пластиковых стаканах, мы с трудом добрались до машины, невзирая на мизерное расстояние. Когда мы приехали в ресторан, где нас ждал забронированный на террасе столик, погода окончательно сбрендила. Ужин open air пришлось перенести в закрытое помещение, потому что со столов сносило тарелки и металлические приборы. Дженнаро познакомил меня с владелицей уютного заведения, которая отменно говорила на четырех языках и знала все самые сокровенные секреты итальянской кухни. Оказалось, что португальцы просто обожают поедать пиццу в сочетании с салатом, что мы, собственно, и решили опробовать. Если для Дженнаро такой кулинарный опыт был не в новинку, то я за обе щеки уплетала рукколу, закусывая вкусными треугольничками с креветками и томатами.

– А «lighthouse» далеко отсюда? – задала я вопрос, когда Дженнаро рассчитывался по счету.

– Примерно в километрах сорока. Вы еще не догадались, что это такое?

– Нет. И я нервничаю по этому поводу, – честно призналась я.

– Почему? – спросил он, открывая передо мной дверь на улицу.

– Что же это за чертовщина…

Очередной порыв ветра ударил меня с такой силой, что я влетела обратно в ресторан, натолкнувшись на стальные мышцы синьора Инганнаморте. Он крепко обнял меня за плечи и кое-как довел до припаркованного «ройса».

– Так почему вы нервничаете? – повторил он, нажимая на педаль газа.

– Просто «lighthouse» можно интерпретировать как «светлый дом» или «легкий дом». А легкий дом ассоциируется у меня с каким-то развратом.

– А поподробнее? – рассмеялся Дженнаро.

– Ну, с оргиями или чем-то таким. Вы же… – Я сделала паузу.

– Что?

– Не знаю. Вы избалованный, взрослый, уставший от жизни человек. Вдруг вам нравится групповой секс или смотреть, как кого-то мучают, или…

– Если даже и так, то что? Вас это пугает? – На секунду отвлекшись от крутых поворотов дороги, он с улыбкой посмотрел на меня.

– Меня пугает как раз другое. Меня пугает то, что я соглашусь на все, чего вы захотите или попросите. Мне кажется, что абсолютно на все.

– И вы это говорите, зная меня какую-то неделю?

– Да.

– Отчаянный ребенок, – подытожил он.

Когда мы свернули на второстепенную дорогу с указателем «Ponta do Pargo lighthouse», я наконец расслабилась и успокоилась. Вряд ли бы дом оргий и извращений так открыто рекламировался мадейрскими властями. Обогнув одинокий ярко освещенный магазинчик, «ройс» столкнулся с кромешной тьмой, на фоне которой жизнерадостно мерцали романтичные португальские звезды.

– Как же я сразу не догадалась?! – воскликнула я, когда мы приблизились к таинственному объекту под названием «lighthouse». – Ведь слово говорит само за себя! Моя голова отказывается соображать рядом с вами.

«Lighthouse» – «светлый дом», «дом света» или попросту маяк. Одинокий маяк Ponta do Pargo, гордо возвышающийся на скале под мадейрским небом и с трехсотметровой высоты отбрасывающий спасительные лучи в океан.

– Синьор Инганнаморте, так вы, оказывается, романтик, а не извращенец…

– Вы разочарованы?

Он чуть приопустил спинку сиденья и, закинув руки за голову, утонул в мягком мандариновом кресле.

– Совсем наоборот. – Я завороженно рассматривала нависшее над нами белоснежное сооружение с красной верхушкой.

– А можно как-то попасть вовнутрь?

– Официально – нет.

– Там закрыто, да?

– Думаю, что да. Мадемуазель, вы куда собрались? Там настоящая буря.

Я вышла из машины и, с трудом противостояв ветру, приблизилась к тяжелой двери, на которой висел обычный навесной замок.

– Вы правы. Закрыто, – произнесла я расстроенным голосом, когда Дженнаро ко мне присоединился. – Оттуда, наверное, сумасшедший вид…

– Вы так хотите попасть наверх?

Он небрежно коснулся замка, который звякнул, ударившись о дверь.

– Очень. Но, если я правильно понимаю, вход здесь только один.

– Поехали. – Он твердым шагом направился к «ройсу».

– Куда? Мы же только приехали!

– Вы хотите попасть внутрь или нет?

– Хочу!

– Тогда поехали.

– Но я не понимаю…

– Мадемуазель, не нервируйте меня.

Я послушно села в машину, и через пять минут мы припарковались возле маленького магазинчика, чем-то напоминавшего большой фонарик. Дженнаро о чем-то говорил по-португальски с продавцом. Я не понимала сути разговора, но через несколько минут жизнерадостный мужчина разулыбался и пошел в подсобку, оставив нас наедине.

– Куда это он?

– Сейчас вернется.

– Можно я возьму «Brisa»?

– В смысле украдете?

– Больше ничего не буду вам рассказывать. – Я театрально и как-то по-детски надула губу.

– Возьмите, только в банке.

– Она в банке еще в вкуснее?

– Почти.

Через пару минут продавец вернулся с большими канцелярскими ножницами и, посмеиваясь, протянул их Дженнаро. Поблагодарив, синьор Инганнаморте рассчитался за мой напиток, оставив португальцу пятьдесят евро. Тот долго сопротивлялся и мотал головой, но спорить с моим покровителем было совершенно бессмысленно.

Не без удовольствия потягивая волшебную «Brisa», я изо всех сил напрягала извилины, пытаясь сообразить, на какой черт нам понадобились канцелярские ножницы. Дженнаро молча остановил машину возле маяка и, игнорируя мое полнейшее недоумение, спокойно спросил:

– Вы допили?

– Еще чуть-чуть осталось… Хотите?

Он забрал у меня предложенную баночку, легонько ее потряс, в один глоток разделался с последними каплями и достал из боковой ниши только что приобретенные ножницы. Включив в салоне свет, синьор Инганнаморте, не обращая ни малейшего внимания на мое изумление, срезал с банки дно и верхушку, тем самым превратив ее в пустой цилиндр. Пережив еще один вертикальный надрез, «банка» уже походила на простую жестяную пластину, из которой Дженнаро вырезал нечто, напоминающее букву «Т». Точнее, это и была обычная буква «Т» за исключением того факта, что вертикальная составляющая уступала по длине горизонтальной части.