Текст книги "Голубь с зеленым горошком"

– Ждите в машине. – Он распахнул дверь и вышел из «ройса».

– Ну, уж нет. Шоу я не пропущу.

Мы подошли к злополучному замку, отделявшего меня от надежды приблизиться к звездному небу. Я с восторгом наблюдала, как ловкие пальцы скручивают вертикальную половинку «Т» и вставляют ее в отверстие, в которое входила металлическая дуга. Горизонтальную часть новоиспеченной «буквы» Дженнаро согнул пополам и, прокрутив несколько раз самодельную конструкцию, дождался символичного звука.

– Как… Как вы это сделали? Где вы этому научились? – Я с трудом обрела дар речи.

– Мадемуазель, это обычный навесной замок, который даже ребенок откроет с помощью банки колы.

– Но откуда вы это знаете?

– Снова вопросы. Десятки и сотни вопросов. Вы хотели внутрь – прошу.

– Простите…

Воспользовавшись фонариком в телефоне, мы взобрались на самый верх по крутой лестнице и оказались в небольшом помещении с цветными сферическими фигурами под потолком.

– Как красиво! Для чего они?

– Просто декорации. Иногда сюда бесплатно пускают посетителей. Хотите выйти на открытую площадку или боитесь?

– С вами я ничего не боюсь.

Ветер ревел на улице с такой устрашающей силой, что, несмотря на смелое заявление, мне сразу стало не по себе. Казалось, что еще секунда, и этот зверь сдует с неба миллионы искрящихся огоньков. Разбивавшиеся о скалу волны вздымались вверх, разлетаясь брызгами в разные стороны.

– Мадемуазель, вы в порядке? – тихо спросил Дженнаро, крепко обнимая меня сзади.

– Да. Это уже настоящий ураган. Но как же здесь здорово… А еще мне так хочется вас поцеловать… постоянно хочется…

– Просто поцеловать? У меня желания более серьезные.

– Сначала давайте исполним мое.

Развернувшись к нему лицом и обвив руками сильную шею, я разрешила губам делать все, что они хотят. Через пару минут мне уже едва удавалось дышать, потому что Дженнаро не обманул меня в серьезности своих желаний. Запустив руку мне в шорты и поигрывая пальцами под очередной стон, он улыбнулся и шепнул мне на ухо:

– Действительно кипяток.

– Если вы сейчас не остановитесь…

– Даже не подумаю. Слишком хочу услышать «ойоооооо!!».

– У вас вибрирует телефон…

– Хотите ответить?

– Нет… ооооо…

В тот момент, когда Дженнаро спустил с меня шорты и затащил в сферическую комнату, зазвонил и мой мобильный.

– Уверены, что не хотите ответить? – ерничал он, прижав меня лицом к стене.

– Вы же обещали нежнее, – простонала я.

– По-моему, вы этого совсем не хотите…

– Не хочу… Хочу сломать маяк… Вы его отреставрируете?

Я задыхалась. Телефоны трезвонили не умолкая, но нам не было до них никакого дела. Меня настолько унесло в мир любовных утех, что непрерывные звонки в двух разных айфонах ни на секунду не настораживали. На дисплей я удосужилась взглянуть только тогда, когда мы, вернув замок на законное место, сели в машину.

– Да что же это, бл…дь, такое? – не выдержал Дженнаро, когда телефон снова завибрировал.

– Я не понимаю… У меня девять неприятных вызовов от Жоржа. Навязчивость точно не в его стиле. – В ту же секунду на экране мигнуло новое sms. – Дженнаро…

– Что? Джулия, что случилось? – жестко спросил он, увидев, как в моих поледеневших ладонях задрожал айфон.

Я не могла произнести ни слова, поэтому молча протянула ему мобильный с застывшим на экране текстом. Дженнаро быстро выхватил у меня телефон и прочел сообщение от Жоржа:

«Julia, where are you? Are you safe? The island is on fire. Choupana Hills and some other places are burning. Call me back as soon as you can»[101]101
  Джулия, где ты? Ты в безопасности? Остров в огне. Горит «Choupana Hills» и несколько других мест. Позвони мне, как только сможешь (англ.).


[Закрыть].

Это было начало конца.

Не всякий огонь есть свет

Украдена из Музея Современного Искусства в Париже в мае 2010 года.

Текущий статус: картина уничтожена.

Дженнаро молча вернул мне телефон и, запустив мощный двигатель «ройса», принялся кому-то звонить. Машина рванула с места, подняв столбы пыли, которой и без того хватало благодаря буре. Вжавшись в сиденье, я лишь через несколько минут сообразила, что не помешало бы пристегнуть ремень безопасности. Оцепенение настолько взяло верх над разумом, что я абсолютно ничего не соображала. Как это «остров в огне»? Как может гореть красивейший холм с пятизвездочный отелем на вершине? Сказка не может гореть. А жизнь может. И я знала об этом не понаслышке. Оправившись от шока, вызванного сообщением Жоржа, я вслушивалась в то, что говорил Дженнаро, но не понимала ни слова. В ту самую секунду я готова была променять все свои знания иностранных языков на то, чтобы перевести сдержанные португальские фразы, которые бросал в трубку мой друг, общаясь с Джоаной. Но я не понимала. Просто не могла. Меня пугало даже не то, с какой скоростью «ройс» несся по узенькой проселочной дороге, а то, каким взглядом награждал темноту сидевший рядом со мной человек. Казалось, что каждое произнесенное Джоаной слово вызывает в нем ураган гнева и поток леденящей ненависти, готовых в любой момент прорваться наружу. Так обычно выглядят сильные люди, привыкшие контролировать самую сложную ситуацию, но все-таки попавшие под обстоятельства форс-мажора. Ждать конца разговора не было сил, поэтому, нажав кнопку вызова, я позвонила Жоржу.

– Джулия, ну, наконец-то! – Жорж не тратил времени на приветствия. – Где ты, черт возьми?

– Жорж, пожалуйста, объясни мне, что происходит, – еле слышно попросила я, проигнорировав заданный мне вопрос.

– Где ты? – повторил он.

– Я… Со мной все в порядке… Я в Ponta do Pargo.

– Что ты там делаешь? Как тебя вообще занесло в другой конец острова? – Жорж никак не мог угомониться.

– Я… Я не одна.

– С кем ты?

Пока я раздумывала, сказать ли Жоржу правду, он быстро сложил два плюс два, по всей видимости, вспомнив о том, кто приезжал со мной в Ponta do Sol и заботливо отвозил «домой» с вечеринки Бонда.

– Ты с Дженнаро? Ты с ним?

– Да.

– Он знает, что горит «Choupana Hills»?

– Да… Там его отель… – с трудом выговорила я. – Сильно горит?

– Пожарные не справляются. Ветер шквалистый, огонь распространяется слишком быстро. Фуншал показывают по всем новостным каналам. Из «Choupana Hills» эвакуируют более тысячи человек. Их собираются разместить на стадионе неподалеку. Есть еще несколько очагов пожара в других частях острова.

– Господи… А что… что с твоим домом? Что с квартирой?

– Огонь движется по направлению ветра и расходится вверх и в стороны. Старая часть города в безопасности. Или пока в безопасности. Такого сильного лесного пожара на Мадейре еще не было.

Я так сосредоточенно пыталась уловить смысл сказанного Жоржем, что не заметила, как Дженнаро завершил свой разговор:

– Это Жорж? – скороговоркой выпалил он.

– Да.

– Спроси, где он. Я отвезу тебя к нему.

– Не поняла…

Оторвавшись от динамика айфона, я с недоумением посмотрела на Дженнаро.

– Джулия… – раздался в трубке голос Жоржа. – Ты здесь?

– Спроси, где Жорж, или дай мне трубку.

Дженнаро явно сдерживался, чтобы не обрушить на меня свое негодование.

– Жорж, я тебе перезвоню.

– Джулия! – почти синхронно произнесли они, когда я нажимала на кнопку отбоя.

– Что значит «я отвезу тебя к Жоржу»?

– Я хочу, чтобы кто-то за тобой присмотрел, – прорычал он, не одобрив моей выходки с телефоном.

– В каком смысле «присмотрел»? А вы… ты куда?

Привычная игра в «мадемуазель» и «синьор Инганнаморте» не оставляла в покое даже в экстренной ситуации.

– Мне нужно попасть в «Choupana Hills», – лаконично ответил он.

– Вы с ума сошли? Жорж сказал, что оттуда людей эвакуируют! Пожарные ничего не могут сделать с огнем… – Контролировать эмоции больше не было сил.

– Джулия, я повторяю в последний раз: мне нужно в отель. Звони Жоржу.

– Нет. Не оставляйте меня. Пожалуйста.

– Ты сейчас говоришь ерунду. Когда мы приедем в Фуншал, у меня не будет времени на детские капризы.

Я не знала, что ответить. По мере того как мы приближались к мадейрской столице, в салон начал проникать запах едкого дыма. И вот тогда со мной произошло то, что уже неоднократно случалось в критические моменты жизни. Немцы называли это красивым словом «Gelassenheit». Хладнокровие. Невозмутимость. Умение совладать с собой. Такова была моя реакция на опасность и экстремальные обстоятельства. Чем больше рушились мои жизненные позиции, тем спокойнее я становилась, вспоминая тот маленький, единственный шажок, который однажды отделял меня от смерти на реанимационной кровати.

– Что вам сказала Джоана?

Мой голос настолько преобразился, что Дженнаро на долю секунды оторвал взгляд от горной дороги, на бешеной скорости вписавшись в крутой поворот.

– Ничего хорошего.

– Что с «Reid’s»?

– Огонь туда не дойдет.

– Зачем вам в «Choupana Hills»? Что такого в этом отеле, что вы мчитесь туда, как псих, среди ночи на скорости сто пятьдесят километров в час? Ради чего все это? Ради десятка дорогих рубашек, которые могут сгореть в ваших апартаментах? Ради каких-нибудь дурацких документов, оставленных в сейфе?

– Мадемуазель… – сдержанно проговорил он.

– Ради сотни тысяч долларов? Ради чего, бл…дь, вы готовы нас угробить по дороге туда? – продолжала я без остановки.

Думаю, что его удивило, а скорее, зацепило не то, что я говорила, а как я это делала – без истерик, без надрыва, без малейшего намека на страх и отчаяние. В любой другой ситуации Дженнаро наверняка прибегнул бы к своему стандартному способу отшить меня вместе с тысячей лишних вопросов, но в этот раз он поступил иначе.

– В отеле находится то, что мне по-настоящему дорого. Очень-очень дорого, понимаешь?

– И вы готовы рискнуть ради этого всем?

– Да. Поэтому я прошу тебя: позвони Жоржу. Каждая секунда на счету.

– Синьор Инганнаморте, я этого не сделаю по одной простой причине. Если вы готовы рискнуть всем ради того, что находится в отеле, который в любой момент может сгореть ко всем чертям, то поймите и меня. В этой машине находится тот, кто мне по-настоящему дорог. Очень-очень дорог. И если он сумасшедший настолько, чтобы добровольно мчаться в очаг лесного пожара, то я с ним. Потому что только с ним я чувствую себя в безопасности. И я его очень люблю. Слишком сильно люблю для того, чтобы отстегнуть ремень и выйти из этой машины. Не бросайте меня. Пожалуйста.

– Ты совершаешь большую ошибку, – сказал он, обдумав мои слова.

– Мои ошибки – это моя зона ответственности. Только моя.

– Мадемуазель… – Он пристально на меня посмотрел, влетая в очередной тоннель. – Дернул же меня черт вернуть вам книгу в Женеве.

– По этому поводу у меня много вопросов в запасе, – неожиданно для себя я улыбнулась. – Я знала, что это вы. Знала. И еще: с вами я ничего не боюсь.

* * *

Вся моя храбрость, бравада и никому не нужная смелость в миг улетучились, когда перед нами открылся вид на ночной Фуншал. Если к запаху дыма я давно приспособилась и даже привыкла, то к мелькающей сквозь лобовое стекло картинке – нет. И еще раз нет. Глаза отказывались воспринимать увиденное и изо всех сил сигнализировали о невозможности происходящего. Над городом нависло зловещее густое облако, сводившее на нет его таинственную красоту и зарождающиеся по вечерам огоньки. Дым окутывал все вокруг, застилая плотной скатертью дома, улицы, деревья, фонари и даже дороги, а во всей этой беспросветной серости мелькали силуэты напуганных людей и пролетавших мимо пожарных машин.

– Вы что-нибудь видите? – полушепотом спросила я, словно боясь еще больше ухудшить наше и без того незавидное положение.

– С трудом, но вижу.

Он по наитию въезжал в повороты, прекрасно ориентируясь на местности.

– Дженнаро… – простонала я, когда мы спустились с небольшой возвышенности и картинка слегка прояснилась.

Я не смогла произнести ни слова больше, не в силах была отвести глаза от пылающего вдалеке «Choupana Hills». Огненные островки прорывались сквозь завесу дыма, ужасая своими масштабами и беспощадной энергией. Казалось, что ветер взбесился и затеял смертельную игру: он с легкостью подхватывал искры и с озорством проворного ребенка метал их в хаотичном направлении.

– Fodesse… Fodesse… Fodesse, – без устали повторяли любимые губы.

– Там все в огне… абсолютно все…

Он ничего не говорил. Пристроившись за вереницей пожарных автомобилей с огромными надписями «Madeira Fire Rescue»[102]102
  Пожарная служба Мадейры (англ.).


[Закрыть], Дженнаро мчался за ними, игнорируя цветовые сигналы частично отключенных светофоров. Мы выехали на хорошо знакомую мне дорогу, пролегающую вдоль береговой линии, музея-гостиницы Криштиану Роналдо и парка Святой Катарины. На крыше «CR7» собралась небольшая группа постояльцев отеля, трясущая телефонами и снимавшая ошеломляющий вид на горящий «Choupana Hills». Туристы, которые обычно неспешно прогуливались вдоль океана, демонстрируя яркие брюки, легкие пиджаки и элегантные шарфики, застыли на вымощенном мозаикой променаде, пытаясь осознать и принять действительность. Волшебный остров, поражавший гостеприимством, добротой и бесшабашной жизнерадостностью, выгорал на глазах, и никто не мог противостоять стихии. Никто. Даже отважные люди, пребывающие в ожидании часа очередной битвы в алых машинах. Проскочив тот участок дороги, где водитель на старом «ровере» сбил Люцифера, я сдалась. Пока в памяти всплывала искалеченная собака, мое больное воображение вырисовывало умирающие в огне оранжевые стрелиции, потрясающие деревья и нежные орхидеи. Мой остров. Мой прекрасный остров. Он так напоминал беззащитного, черного как смола Люциферчика, который безмолвно просил о помощи. Я боялась заплакать, понимая, что слезы лучше приберечь на потом, потому что настоящим адом пока лишь пахло. Боялась, что Дженнаро снова начнет настаивать на первоначальном варианте и оставит меня одну. В безопасности, но одну. Боялась, что он поедет на дьявольский холм без меня, и я так и не узнаю, ради чего. Пока ворох рваных, разбитых мыслей носился в моей голове, пока вцепившиеся в нижние ресницы слезы изо всех сил старались не сорваться вниз, десяток пожарных авто свернули на перекрестке, оставив «ройс» на внезапно опустевшей дороге.

– Что… что они делают? – Растерявшись, я оторвалась от окна и повернулась к Дженнаро. – Разве они не должны ехать туда же, куда и мы?

– Хороший вопрос… – процедил он сквозь зубы. – Скоро узнаем.

Дорога стремительно поднималась в гору, и мы петляли по ней, пробивая фарами все ближе подступающий дым. Я чувствовала, как градус за градусом поднимается температура в салоне и моя просторная майка начинает прилипать к покрывшейся каплями пота спине. Стараясь не выдавать волнения, я всматривалась в плотную пелену, походившую на туман из повести Стивена Кинга.

«Должен же быть просвет, ну хоть какой-то просвет», – думала я, напрягая воспаленные глаза.

Когда мы выехали на гордо возвышавшийся над Фуншалом мост, я пожалела о своем желании увидеть долгожданную полоску призрачного света. За какие-то несколько секунд мне все-таки удалось рассмотреть холм, который был уже совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Меня охватил такой парализующий ужас, что я попыталась найти спасение, вцепившись короткими ногтями в собственные колени. Я никогда не видела, как горят дома и деревья и с какой колоссальной скоростью огонь переходит с кроны на крону. Весь мой опыт пожаров ограничивался старой проводкой, из-за которой дотла сгорела квартира, где я прожила несколько счастливых лет. В тот момент я находилась в Германии и, вернувшись, узнала, что из вещей у меня остались по какой-то причине уцелевшие джинсы от Роберто Кавалли. Такая себе ироничная огненная шутка, над которой я даже через какое-то время смеялась… Одного взгляда на пожираемый пламенем лес было достаточно, чтобы осознать лежащую на поверхности истину: этот пожар чувством юмора не обладает. Он может забрать все, не размениваясь на подсчеты украденных человеческих жизней. Я собиралась что-то сказать, но Дженнаро вдруг резко остановился, тем самым заставив меня посмотреть вперед. Сквозь висящий в воздухе дым четко просматривался въезд в тоннель, рядом с которым стояли люди в пожарной и полицейской форме. Один из полицейских подошел к нам и, оторвав от лица лоскут плотной ткани, жестом попросил опустить стекло. Густое облако дыма ворвалось в салон с такой завидной целеустремленностью, что я моментально закашлялась, автоматически прикрыв ладонями нос и глаза. Мне не нужно было знать португальский для того, чтобы уловить смысл беглого диалога, тональность которого с каждой секундой становилась все выше и выше. Полицейский явно давал понять, что тоннель перекрыли. Если с поведением офицера все было предельно ясно, то Дженнаро меня откровенно пугал. Я не могла забыть, как изменилось его лицо в Ponta do Sol, когда пьяная в стельку Франгиция не совсем вовремя очнулась и отвесила неудачную шутку, поинтересовавшись, успели ли мы уже порезвиться в апартаментах Бернарда Шоу или нет. Помню, как, глядя на это лицо, мы с Мигелем одновременно побледнели, переживая за участь общей подруги. Было в нем нечто крайне жестокое, что заставляло содрогаться и испытывать нарастающий страх. Я видела, как полицейский теряется и робеет, все еще продолжая спорить и настаивать на своем. Затем он указал на меня, поспешно приводя какие-то доводы и взывая к взаимопониманию. Дженнаро устало откинулся в кресло, повернув голову в мою сторону.

– Что? Что такое? – спросила я в надежде, что голос прозвучит уверенно и непринужденно.

– Джулия, девочка, тебе лучше остаться с ними.

– Нет. Что он говорит?

– Скорость ветра достигает 90 км/ч. Въезд закрыли, там все горит и начался оползень. Пожарные бессильны и ждут помощи от авиационной службы. Они попытаются локализовать пожар, потому что огонь распространяется не только по ветру, но и в стороны от очага. Он пошел вниз по холму и доберется до города.

– То есть они нас не пропустят?

– Меня пропустят, тебя – нет.

– Это он так сказал или вы?

– Мисс, так будет лучше для всех. Там настоящее пекло, – вмешался полицейский, который слышал нашу перепалку на английском. – По закону я не имею права вас удерживать, но прошу… Выйдете из машины и останьтесь с нами. Тоннель может завалить в любую секунду, и вы не сможете оттуда выбраться.

– Я просила… Просила меня не бросать. – Я смотрела на Дженнаро умоляющими глазами. – Либо оставайтесь со мной, либо мы едем вместе. Черта с два я выйду из машины без вас.

– Мисс… Вы понимаете, что девяносто километров в час – это скорость движения автомобиля? – Офицер упорно стоял на своем.

– Да.

– Вы понимаете, что когда сходятся низовой и верховой пожары, огонь при таком ветре распространяется со скоростью движения машины?

– Да! Мне плевать на терминологию! – Конечно, я не понимала.

– Джулия, послушай его… Я скоро заберу тебя.

– Нет.

– Офицер, мы с вами теряем время… – сдался Дженнаро.

Полицейский беспомощно развел руками и бросил на меня полный симпатии взгляд.

– Мисс, надеюсь, оно того стоит… Синьор, – обратился он к Дженнаро по-английски, умышленно не переходя на португальский язык, – берегите ее. И себя.

Нас пропустили на въезде в тоннель, мысленно покрутив пальцем у виска и выдав на прощание пару влажных сувенирных полотенец, на которых разноцветными буквами была вышита надпись «Madeira». Когда «ройс» нырнул в выбитую в скале бездонную дыру, я нервно рассмеялась и почувствовала, как по лицу катятся слезы. Совсем скоро я увижу «Choupana Hills Resort&Spa» – лучший португальский отель на острове. Я увижу его таким, каким его еще не видел никто.

* * *

Огонь был живым. Клянусь, живым. Обхватив за талию смерть, он устроил с ней дикую пляску, уничтожая все на своем пути. Безжалостный пламенный танец никого и ничего не щадил: казалось, что трещат человеческие кости, ломаются хребты и тонкие позвонки, кричат и умоляют о пощаде уязвимые деревья, вмиг утратившие вековое величие. Огонь дразнил их пальцем и нашептывал зловещую детскую считалку, выбирая новую жертву для своей кровавой игры. Раз, два, Фредди ждет тебя. Три, четыре, запирайте дверь в квартире. Пять, шесть, Фредди хочет всех вас съесть. Семь, восемь, Фредди к вам прийдет без спросу. Девять, десять… Новая искра, умирающие кроны, воспламеняющаяся трава и лианы, тошнотворный запах дыма и бесконечная горная дорога. Огонь преследовал нас, окружал, заманивал в расставленные повсюду ловушки и захлебывался от собственного могущества. «Ройс» сопротивлялся, разрывал дым в клочья, но что-то подсказывало мне, что это всего лишь начало кошмара, который будет длиться вечно, потому что все часы мира остановились на этом холме. Нет больше времени и секундных стрелок, нет больше белозубых улыбок и приветливых людей, нет больше открытости, праздников и нежных рассветов. Пламя, боль и смерть – вот все, что нам остается. Дым незаметно проникал в мандариновый салон, въедался в кожаные сиденья, в поры, волосы, в тонкую ткань одежды и чертово влажное полотенце, которым я периодически прикрывала лицо. Я заставляла себя не смотреть в окно, пыталась представить океан, как-то отвлечься, но все мои старания сводились к нулевому результату. В голову лезли странные мысли, а перед глазами пролетала вся жизнь. Жизнь до встречи с человеком по имени Дженнаро Инганнаморте и жизнь, в которую он вошел. Я хотела хоть что-то сказать, но мерзкий звук упавшего на капот камня окончательно отбил желание говорить. Уткнувшись взглядом в подрагивающие колени, я вжалась в спинку сиденья, как будто оно могло меня защитить. В тот самый момент крепкая рука накрыла мою маленькую ладонь, и я услышала простую фразу, произнесенную хрипловатым голосом:

– Calm down. Calm down[103]103
  Успокойся. Успокойся (англ.).


[Закрыть].

Всего лишь секундный жест, всего четыре слова, и я почувствовала, что сдаюсь. Слезы хлынули из глаз непрерывным потоком, и, всматриваясь в холодные черты красивого лица, я тихо сказала:

– Я очень люблю жизнь, но здесь правит смерть. Мой остров умирает, а в голове столько ярких картинок…

– Не смотри. Просто не смотри. Закрой глаза и описывай картинки. И не плачь, – жестко добавил он. – Сможешь?

– Не плакать? Или описывать картинки?

– И первое, и второе. Твои слезы выводят меня из равновесия.

– Они сами текут. Но я постараюсь.

Для надежности я прикрыла руками лицо и начала описывать все то, что выбрасывала на поверхность моя долгосрочная память:

– Однажды в Париже я пробегала под аркой. Той самой, которая отделяет Лувр от садов Тюильри. – Я изумилась, насколько робко и неуверенно звучит мой голос, который с трудом заглушал биение распадающегося на части сердца. – Почему-то я подняла глаза вверх и обратила внимание на выбитые под сводом цветы. Мне захотелось их сфотографировать, мысленно сфотографировать. Каждый день во время пробежек я замирала под аркой и изучала картинку до тех пор, пока не запомнила каждую деталь, контур, полукруг, трещинки и даже мельчайшие царапины. Я не знала, зачем это делаю, почему из всего запредельного разнообразия и бесподобной красоты Парижа я выбрала для себя довольно простенький рисунок на камне и захотела запечатлеть его настолько, чтобы в любой момент суметь его воссоздать и воспроизвести. Так все и началось. Я фотографирую моменты. Иногда грустные. И я их вижу…

Например, низкая серая оградка на могиле моего брата. Я ее не запоминала, но я вижу руки моей мамы. Четко. До мелочей. Вижу прилипшую землю на ее пальцах и глубокие линии на внутренней стороне ладони. Вижу, какого цвета лак на ее ногтях. Он серый. Такой, как оградка моего брата. Я стою совсем рядом и не могу отвести взгляд от ее рук. Не могу оторваться. Потому что фотографирую, не понимая зачем. Я делаю над собой усилие и перевожу глаза на свои яркие кеды. Они мандариновые. Такие же, как салон вашей машины. С бежевыми шнурками. Я рассматриваю шнурки, пытаясь скрыть слезы, и думаю о том, что в моей стране ограждают даже могилы. Почему, черт возьми?

А вот другая картинка. Красный свитер в широкую черную полоску. Это свитер моего папы, но мы пока еще его не купили. Пока еще он принадлежит манекену в парижском «Printemps». Я четко вижу вязку, каждый стежок, толстую, качественную нить. Я знаю, что этот свитер должен носить мой папа, потому что он часто жалеет потратить на себя какие-то деньги и всегда балует меня.

Вот треугольник в моей палате. Он сделан из белого пластика, и если крепко вцепиться в него пальцами, я встану и смогу двигаться без посторонней помощи. Вот кнопка вызова милых немецких санитаров, но я ее ненавижу, поэтому пользуюсь ею в случаях крайней необходимости. Зато ее по достоинству оценил украинский министр из соседней палаты. Мы оба – частные пациенты, но меня любят и приносят мне детское клубничное молоко, когда я ничего не ем, а его тихо презирают, потому что он без конца жмет на красную кнопку, чтобы ему подали часы за тридцатку и сообщили время. Ему лень вставать, тем более что палата стоит пятьсот евро в сутки. Почти хороший отель. Моей стране никогда не везло с министрами и президентами.

А вот человек со шрамом на лице из кафе «La Boheme» на Монмартре. На столике стоит запотевший винный бокал и лежит свежая хрустящая газета. Вот француженка на бульваре Монпарнас. Она наклоняется, чтобы поднять книжку, которую уронила на выходе из метро. У нее волосы цвета пережаренных каштанов и темно-синяя лаковая сумка. Вот разноцветный воздушный шар, сотканный из живых цветов в дорогом сердцу «Wynn». Я снимаю туфли и прошу какую-то пару меня сфотографировать. И тем же вечером знакомлюсь с наркобароном и его многочисленной свитой. У наркобарона хитрые блестящие глаза и неплохое чувство юмора. Я вижу кораблик с рекламой мюзикла «Король Лев». Он медленно проплывает мимо меня, а я сижу на парапете и плачу навзрыд в шесть утра, встречая последний рассвет в родном Гамбурге. Ко мне подходит мой сосед и нежно целует в щеку. Его ждет такси, и через несколько часов он окажется в холодной Швеции. А вот музыкант Люк в лобби стокгольмского отеля. Он сидит в бордовом кресле и пишет какую-то песню. Вот парнишка-поэт с растрепанной шевелюрой: в руках он сжимает сильно погрызанный карандаш, посербывает вкуснейшее берлинское пиво и перечеркивает строчку за строчкой в старом, изрядно потрепанном блокноте.

Я вижу трамвайчик в Сан-Франциско и пробивающееся сквозь тучи солнце. Я знаю, что оно обязательно победит и прорвется, знаю, как приятно быть по-настоящему счастливой и не думать о завтрашнем дне, знаю, как здорово любить и забыть обо всех бедах мира. Вот пляж Палолем, Гоа и официант по имени Пинто, который приносит мне свежевыжатый ананасовый сок и с индийской непринужденностью демонстрирует свежую черно-белую татуировку. В небе летают пестрые тарелки фрисби, и воздух пахнет ленью и свободой. Вот мы сидим большой компанией на берегу океана. Напрочь забыв о времени суток, мы без конца смеемся и заказываем ром, небо над нами украшено звездами, а бродячие гоанские собаки спят у наших босых ног, по щиколотку зарытых в теплый, пропитанный солнечной лаской песок. Собаки видят сны, периодически подергиваются, просыпаются, ругаются и переворачивают наш стол, лишь преумножая постоянные взрывы искреннего и такого беззаботного смеха.

Я вижу небоскребы Нью-Йорка и свое зеркальное отражение. Я снова фотографирую и случайно продавливаю каблуком пакет с соусом карри, который какой-то идиот выбросил прямо на тротуаре. Я вижу огни и металлический блеск «Харлея», припаркованного возле одного из баров ночного Ки-Веста. Вижу запутанные стропы своего парашюта, открывшегося с большим опозданием и поддавшегося капризам ветра. Я падаю вниз и думаю о том, что настоящий полет прекрасен, как секс и любовь. Я вижу сингапурский храм, фонтаны из шоколада, легкие сари, мечети Стамбула, озера Норвегии и лаванду Прованса, вижу мягкого львенка на кровати в Хельсинки и графити на остатках Берлинской стены, вижу аттракцион с видом на бешеный Вегас, вижу Женеву и аэропорт Мадейры. Вижу ваше лицо. И огонь. Повсюду. И я так боюсь запомнить остров именно таким… И…

Почувствовав, что «ройс» заметно сбавил скорость и обороты, я замолчала, но все же не решалась возвращаться в реальность.

– Джулия, девочка, мы приехали, – донесся до меня голос Дженнаро.

Я открыла глаза и поняла, что это конец.