Текст книги "Голубь с зеленым горошком"

Голубь с зеленым горошком

Украдена из Музея Современного Искусства в Париже в мае 2010 года.

Текущий статус: картина официально считается уничтоженной.

Он посмотрел на меня один раз. Всего один-единственный раз. Автоматически обхватив пальцами ремень безопасности, я молча растворилась в глазах Дженнаро, пытаясь дать ответ на вопрос, который так и не прозвучал. Наверное, не имело никакого смысла произносить вслух то, что и без десятка слов казалось предельно ясным. Наш немой диалог продолжался всего секунду, возможно, немного дольше, но в тот момент я точно поняла и осознала, что этот взгляд будет преследовать меня всю жизнь. Куда бы я ни поехала, куда бы ни улетела, с кем бы я ни проснулась каким-нибудь призрачным, несбыточным утром и как бы мне ни хотелось сбежать или спрятаться, взгляд Дженнаро Инганнаморте останется со мной навсегда. Сквозь привычный слой льда и знакомую пелену хладнокровия я отчетливо смогла рассмотреть его душу – темную, глубокую, таинственную, но все-таки настоящую и чертовски живую. Очень-очень живую. Мимолетное замешательство, на миг соскользнувшая с безупречного лица маска, и я увидела подтверждение словам, которые совсем недавно довели мою кровь до температуры кипения: «Потому что я никогда никем так не дорожил. Я вообще никогда никем не дорожил». То ли на Дженнаро так повлиял поток моего сознания, то ли сдавливаемый тонкими пальцами ремень, но факт оставался фактом: он делал выбор. Безусловно, важный. А может быть, жизненно важный.

Стрелки на часах «ройса» притихли и замедлили ход в то время, как огонь по-мальчишески жонглировал искрами, подпевал ненавистному ветру и издевательски облизывал все вокруг своим безобразным, раскаленным до изнеможения языком. Пока чаша весов в душе Дженнаро раскачивалась и колебалась, я включила слайд-шоу и мысленно фотографировала. Я поняла, что у сомнений есть сердце и человеческий пульс, а терзания умеют воевать между собой, как глупые люди. Я поняла, что сидящий в двадцати сантиметрах от меня человек впервые за сорок с весомым хвостиком лет окунулся в паутину чувств, хаоса и неразберихи, что ему все это чуждо и совершенно не нужно. Никогда не было нужно. Поняла, что в его планы не входила забытая в Женеве книжка, которую я с такой неприкрытой жадностью листала в стокгольмском музее модернизма, поняла, что он жалеет, что вернул ее мне, поняла, что не вписываюсь в его целостную и детально прорисованную картину жизни на широкую ногу, поняла, что еще какой-то миг, необходимый мне миг, и я стану для него всем на свете, выйду на первый план, закрою рыжими волосами привычное полотно и изменю запланированный ход судьбы. Вверх-вниз. Вниз и вверх. Дурацкая чаша. Невыносимое ожидание. Бешеная пульсация голубоватой жилочки на виске. Еще чуть-чуть, и я добровольно выйду из машины, несмотря на окружающий кошмар. Еще чуть-чуть, и он скажет мне: «Джулия, что мы здесь делаем? Нет никого и ничего важнее, чем ты». Еще чуть-чуть, и он нажмет на газ. Но он не нажмет. Потому что есть чаша весов. И я чувствую, вижу, фотографирую. Она склоняется не в мою пользу. И больше нет моих рыжих, застилающих полотно жизни волос. Для него они все дальше и дальше. Они меркнут и исчезают на фоне огня. Отступают сомнения, выбрасывают белый флаг терзания, умирает мимолетный соблазн поддаться всепоглощающей слабости, холодеют глаза. Я проиграла. Есть что-то дороже, важнее и лучше меня. Я отстегиваю ремень, расслабляю пальцы, оборачиваюсь, смотрю на открытые автоматические ворота лучшего португальского отеля Мадейры. В метре от нас, чуть правее, горная дорога. Можно ведь вверх. Пусть в сердце пожара, но вверх. Можно ведь. Но нет. Его глаза точно говорят «нет». Есть что-то дороже, важнее и лучше меня. Я перевожу взгляд на выданное полицией влажное полотенце с вышивкой «Madeira». Мадейра, дорогая, любимая, ты на глазах превращаешься в остров без имени. Горишь ты. Горит моя жизнь. В очередной гребаный раз она горит в прямом смысле этого слова. Но самое смешное то, что мужчина, который находится рядом со мной, сканирует мое внутреннее поражение и как ни в чем не бывало возвращается к знакомой, придуманной нами игре:

– Мадемуазель…

– Синьор Инганнаморте…

Мы одновременно киваем. Я робко, а он уверенно. Мы касаемся дверных ручек «ройса». Ну, здравствуй, «Choupana Hills Spa & Resort». Здравствуй, отель, которого больше нет.

* * *

Дым. Убийственный дым. Он сдавливал шею, обволакивал горло, раздражал, насиловал и сбивал с ног. Мы были одни. Одни на территории огромного, исчезающего, распадающегося на части отеля. Не было больше пожарных и ярко-красных машин, не было смертоносного звука сирены, который я так ненавидела с семнадцати лет… Хруст. Бесконечный, безудержный хруст. Скрежет погребенных навеки веток, выглаженных садовником идеальных кустарников и тающих на глазах игрушечных домиков. Они зависали на определенном расстоянии от земли, соответствуя японским капризам из серии «влажность почвы не повлияет на драгоценное здоровье наших клиентов». Такая себе ирония судьбы. Забавный сценарист-мятежник. Гости 5-star-отеля на холме уже ютились на футбольном стадионе, где в свое время тренировался сам Криштиану. Но есть я. Единственный, почти единственный посетитель. И мне страшно. Страх скользит по щиколоткам, подбирается к голени, заныривает под короткие шорты и, к неприкрытому ужасу, возбуждает. Страх будоражит и воскрешает из мертвых. Сейчас, прямо сейчас, в данный момент он уничтожает и в то же время спасает. Грохот. Безумный и шокирующий. Он доносится из здания рецепции, в считаных метрах и секундах от нас. Дым резвится, расходится в стороны и позволяет рассмотреть аллею, по которой мы идем, почти бежим. Рухнула балка. Возможно, лестница. Смерть расправляет крылья. Ее гордость зашкаливает, грудь колесом, ее амбиции безудержны, а власть беспрекословна. Смерть. Тысячи осколков стекол под ногами. Они царапают уязвимые подошвы моей обуви. Джоана… Почему-то я думаю о тебе. Ты лучший менеджер лучшего отеля. Ты можешь и умеешь все. Знала ли ты, что именно в этих шортах, безразмерной майке и славных мокасинах я окажусь с ним там, где слово «жизнь» – моветон и нелепость? Знала ли ты, что мне будет страшно? Знала ли ты, что… Невозможно идти дальше. Он держит меня за руку и смотрит по сторонам. Анализирует глазами. Оценивает обстановку. И нам некуда больше идти, Джоана. Здесь все объято пламенем. У меня печет кожа. Каждый ее миллиметр. И кружится голова. Я стараюсь думать о тех десертах на террасе в апартаментах Бернарда Шоу. Ты говорила мне, что у тебя проблемы с позвоночником. И я горжусь тобой. После всего пережитого ты ходишь на каблуках. Ты назвала меня ребенком, как и Дженнаро. Он постоянно так меня называет. Мне сейчас так страшно…

– Джулия…

– Нам некуда больше идти… Конец…

– Есть только один вариант.

«Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу!»

Я смотрела на бассейн, который четко повторял змееобразные линии отеля. Он огибал полыхающее здание рецепции, извивался, выпрямлялся и проваливался в огненную пасть. При другом стечении обстоятельств здесь можно было бы рассекать на водном мотоцикле, вызывая улыбки отдыхающих на лежаках пожилых людей.

«Насколько ты горячая? Не сварюсь?»

Вода очаровывала и в какой-то степени манила своей иллюзорной прохладой, но меня начинало подташнивать от приторного запаха дыма и полушокового состояния. Мне трудно дышать. Так трудно. И этот постоянный, раздражающий, пугающий треск… Он доносится со всех сторон, напоминает вопль и животный визг. Немеют руки, немеют ноги и мысли, застывает бешеный пульс. Ну давай. Давааааай. Не думай, не вспоминай. Пожалуйста, не вспоминай. Но ведь тогда было еще страшнее, так ведь? Нет, не так. Тогда было гораздо больше риска, но меньше страха. Тогда вообще не было никакого страха. Просто хотелось, чтобы все наконец закончилось. Чтобы не было больше лампочек и белых потолков операционной. Чтобы те люди, которые за меня боролись, не плакали в случае неудачи. Но больше всего хотелось, чтобы исчезла боль. Испарилась, умерла, легла в непроницаемый гроб, затаилась на самом глубоком дне и никогда, никогда, если Ты, дорогой Всевышний, меня слышишь, больше никогда не возвращалась. Не смела вернуться и напомнить о себе.

– Думаете, с той стороны бассейна еще что-нибудь уцелело? – моему голосу не хватало присутствия надежды.

– Предпочитаю лично в этом убедиться, – молниеносно ответил мой друг. – Не хотите подождать здесь?

Я нервно улыбнулась. На смену улыбки пришел легкий кашель, постепенно переросший в неподдельный взрыв смеха. Я приложила ладони к мышцам живота и, глядя на Дженнаро, смахивала выступившие на глазах слезы. Синьор Инганнаморте слегка наморщил лоб, чем еще больше меня рассмешил. Его острый аналитический ум не знал, как реагировать на спонтанный приступ моего нервного веселья.

– Все в порядке… Честное слово… Простите… Просто… – я с трудом выговаривала слова, – просто я не хочу ждать вас здесь. Знаете, впервые увидев вас на пляже в «Reid’s», я подумала о том, что больше всего на свете хочу с вами поплавать. Надо же… мое желание может осуществиться.

Взгляд Дженнаро оставался все таким же непроницаемым, но на какую-то долю секунды его губы еле заметно шевельнулись, и он улыбнулся:

– Мадемуазель, в следующий раз загадайте что-нибудь более оригинальное. Готовы?

– Да… Прозвучит театрально, но, учитывая абсурдность ситуации… Раз уж я с вами в огонь, то и в воду тоже, синьор Инганнаморте. И в воду тоже.

– Я подстрахую. И смотрите по сторонам. В воде полно обломков и веток.

– Тогда на счет три?

– Без счета, – ответил он и нырнул в бесконечный бассейн.

Сделав глубокий вдох, я последовала безумному примеру Дженнаро.

* * *

Плавать я научилась довольно поздно. Мне было лет тринадцать, когда нашу юную теннисную команду обязали ходить в бассейн в качестве дополнительной физической нагрузки. Не могу сказать, что это незначительное событие моей жизни приравнивалось к трагедии, но переживала я сильно. Представляла, как стыдно мне будет признаться перед тренером и друзьями, что я мысленно иду на дно, даже не успев коснуться хлорированной воды. Ладно, если бы только мысленно… Папа с детства учил меня плавать и даже делал вид, что у меня получается. В двенадцать я замечательно водила машину, прекрасно играла в теннис, но чего ради себя обманывать? Воды я начинала бояться ровно в тот момент, когда лишалась поддержки надежных мужских рук. Паникуя, я изо всех сил избивала худыми ногами водную гладь и мечтала лишь о том, чтобы поскорее принять вертикальное положение и нащупать дно кончиками маленьких пальцев. «С меня хватит… Научусь завтра» – примерно так заканчивались мои уроки плавания. В конце концов, живут же как-то на свете люди, которые не умеют держаться на плаву.

Помню, как я стою у бортика в красном купальнике и не могу пошевелиться. Мальчишки кричат: «Чего ты там застыла?» – и с бешеным азартом прыгают в пятидесятиметровый бассейн. Мне на плечо ложится слегка шершавая, но приятная на ощупь рука. Я оборачиваюсь и вижу пожилую женщину с лучистыми глазами и красивыми морщинками. Она смотрит на меня с материнской нежностью:

– Не умеешь?

Я отрицательно машу рыжей головой.

– Пойдем со мной. Я тебя научу.

– Это бесполезно. Кто только не пробовал… Плавание – не мой конек.

– Пойдем, пойдем. Через тридцать минут вернешься к своим приятелям.

Женщина оказалась мастером спорта по плаванию и заслуженным тренером распавшегося СССР. Побарахтавшись десять минут в лягушатнике, я расцеловала ее излучающее свет лицо и понеслась к мальчишкам. Я больше не боялась. Меня научили. Я смогла. Вода приняла и полюбила меня, и конечно, я ответила ей взаимностью. В тот же день неожиданно возникла новая проблема: меня не могли вытащить из бассейна. Я, что называется, дорвалась и экспериментировала. Закончилось все тем, что моя мама не совсем вовремя появилась в дверях, застав не умеющего плавать ребенка прыгающим с десятиметровой вышки.

* * *

Я знала, что плаваю если не превосходно, то очень уверенно, но… Проклятый дым. Он попадал в легкие, сбивал дыхание и добавлял трудностей и без того скованным движениям. Казалось, что меня бросили в километровый джакузи и заставили быстро плыть, несмотря на зашкаливающую температуру воды. Ветки и обломки каких-то предметов больно оцарапывали обнаженные участки кожи, промокшая насквозь одежда отяжелела и прилипла к телу, но мышцы сопротивлялись, боролись и с завидной бескомпромиссностью не желали сдаваться.

Периодически оглядываясь, Дженнаро проверял, как обстоят мои дела и насколько сильно я отстаю. Странно, но даже в самых мерзких условиях я не переставала им восхищаться. Он покорил меня до беспамятства и высшей степени безрассудства. Его пресыщенность, жесткость и не вписывающееся в ординарные рамки трепетное отношение взяли верх над моей рациональностью, продуманностью и нежеланием бросаться в омут. Особенно с головой. Но я уже здесь, и об этом стоило думать раньше. Либо не стоило. С остервенением перебирая ногами, я даже не заметила, как слетели новые мокасины, приобретенные для меня одним из сотрудников «Reid’s». Приятная легкость незаметно сменилась точечным приступом боли, и я поняла, что ситуация бесповоротно вышла из-под контроля. Нога. Щиколотка. Что-то острое пробило кожу и без церемоний коснулось тонкой кости. Захлебнувшись, я постаралась взять себя в руки, но болезненные ощущения парализовывали и не отступали. Не время. Сейчас точно не время давать слабину. Плыви. Плыви. Ну, плыви же… Пожалуйста. Внутри происходило настоящее восстание. Проснулась здоровая злость, захлестнул гнев, пришел на выручку упрямый характер. Черта с два я завою и позову на помощь. Жадно глотая воздух, я разъяренно колотила по воде руками, избавляясь от препятствий и прокладывая себе путь.

Не знаю, сколько это продолжалось. Слезы на лице смешались с каплями воды, глаза больше отказывались функционировать и различать перспективу, а пострадавшая щиколотка продолжала разрываться от боли. Натолкнувшись на финальный бортик, я вынырнула и почувствовала соприкосновение с мощной, обладающей титанической силой рукой. Дженнаро вытащил меня из воды и помог удержаться на обеих ногах, когда я уже готова была вернуться в объятия бассейна. Мне не пришлось ничего объяснять, потому что кровь активным потоком струилась по ступне и не позволяла сохранять равновесие. Я наткнулась на что-то острое, и это «острое» пробило меня от и до.

– Джулия…

– Все порядке. Я могу идти, – сказала я, задыхаясь и убирая с лица мокрые пряди волос.

После череды иностранных матов он перевязал мне ногу остатками своей рубашки и потянул за собой:

– Пятнадцать минут. И я отвезу тебя в больницу.

– Все в порядке… Это был гвоздь или ветка… я не знаю… Какой из них ваш?

Я с маниакальным любопытством смотрела на то, что всего несколько часов назад было первоклассными домами с металлическими лестницами и просторными террасами с изумительным видом на остров. Огонь таки обладал чувством юмора. Какие-то домики неподвижно замерли в ночной мгле: пожар их просто не коснулся. Они стояли как ни в чем не бывало и поджидали своих постояльцев, которых в данный момент успокаивала полиция, потчуя сформированным на скорую руку португальским пайком. По крайней мере, эти люди могли чувствовать себя в безопасности, оказавшись на стадионе Роналдо. Так можно и разлюбить футбол. На всю жизнь разлюбить.

Мой взгляд метался из стороны в сторону, скользя по поглощенной победоносным огнем местности: этот дом сгорел дотла, следующий цел и невредим… Но скоро сгорит. Все зависит от игривого настроения стихии.

– Продержишься метров триста? – голос Дженнаро вывел меня из оцепенения.

– Продержусь. Конечно, продержусь.

И я держалась. Почти бежала, переложив часть веса на любимое плечо. Последний раз меня так поддерживали в Нью-Йорке. Мы застряли в нескончаемой пробке на Бродвее и опаздывали на шоу «Mermaid»[104]104
  Русалочка (англ.).


[Закрыть]. У нас были лучшие места, состояние эйфории и таксист-эммигрант, который впоследствии меня искалечил. Полоумный водитель дождался, пока из классического нью-йоркского такси выйдет моя немногочисленная компания и резко нажал на газ, когда очередь дошла до меня. Правая нога уже успела коснуться асфальта, центр тяжести и элемент неожиданности не способствовали возвращению на заднее сиденье авто, поэтому я упала под колеса и больно ударилась, толком не сообразив, что произошло. Помню, как весело было лежать на проезжей части, изучая звездные узоры нью-йоркского неба. Вокруг меня собралась огромная толпа. На Бродвее людей всегда много… Они оцепили меня плотным кольцом и пытались помочь, осыпая проклятиями смывшегося тэкси-мэна. Он просто уехал. Наверное, боялся лишиться нажитой нечестным трудом driving-license[105]105
  Водительские права (англ.).


[Закрыть]. Меня подняли на ноги, очистили одежду от дорожной пыли, вручили бутылку воды, лед и успокоительные таблетки. По ногам текла теплая кровь, которая мигом пропитала разорванные вконец джинсы. Плача и смеясь, я наблюдала за тем, как парочка благородных принцев прыгает под машины, пытаясь спасти мои уцелевшие красные туфли, оказавшиеся в разных частях Бродвея. Кто же знал, что я устрою такое шоу и стану «Русалочкой» вечера?.. Каждый шаг доставлял неимоверную боль из-за внушительных ушибов и ссадин. Подарив билеты на «Mermaid» первому попавшемуся счастливчику, я обхватила мужские плечи и через час оказалась в обществе серьезного американского врача, который настоятельно порекомендовал снять стресс с помощью пары бокалов белого сухого вина.

А ведь мы тоже сейчас могли спокойно сидеть на террасе и потягивать хорошее вино, растворяясь в друг друге и наслаждаясь красотой острова… Могли бы. Интересно, люди, которых в срочном порядке эвакуировали из отеля, тоже об этом думают? Ведь они проснулись сегодня утром именно здесь. Завтракали, загорали, общались, смеялись, шутили. Точно, как мы. Я отчетливо представляла себе пожилую британскую пару: он бережно поддерживает ее под руку, пока пожарные и полицейские помогают им покинуть горящий отель. Она напугана, но старательно удерживает страх, зная, как сильно дорога человеку, рядом с которым прожила сорок-пятьдесят лет. Наверное, у кого-то бывает и так.

Больше не было сил идти. Постоянно перебирая ногами и переступая через безжизненные стволы, я время от времени спотыкалась, но Дженнаро успевал меня подхватить благодаря прекрасной реакции. Неожиданно слева от нас промелькнула яркая вспышка, и новая порция искр попала мне прямо в лицо. Инстинктивно прикрыв локтем глаза и лоб, я застонала. Это была просторная декоративная беседка с соломенной крышей, которая решила передать мне свой пламенный привет по пути в ад.

– Терпи, терпи… – прорычал Дженнаро, закрывая меня всем корпусом.

Не думаю, что он сгорал от удовольствия под фонтаном огненных брызг, лишившись рубашки, которая минимизировала мое кровотечение. Но он знал, как со мной разговаривать в критических ситуациях. Только жестко. И только в утвердительной форме. Любая другая меня сейчас не устраивала и раздражала. Меня нельзя жалеть и делать слабее, чем я есть на самом деле. Потому что я сама могу пожалеть кого угодно, иногда капризничая и играя в беззащитного ранимого ребенка. Или не играя. Слишком уж тонкой была грань.

Метров через тридцать Дженнаро остановился. Я видела, куда он смотрит, но не могла прочесть выражение его непроницаемого, редко поддающегося эмоциям лица. Облегчение? Раздражительность? Ненависть? Негодование? Все вместе? Что ты чувствуешь? Или ничего? Дом, возле которого мы стояли, практически нависал над обрывом, и у меня не возникло сомнений, что мы у цели. Во-первых, дальше некуда было идти. Во-вторых, именно отсюда открывался лучший вид на Фуншал, а со вкусом и возможностями у Дженнаро никаких проблем не было. Конструкция пострадала пока лишь частично, процентов на тридцать-сорок. Больше всего не повезло металлической лестнице, которая расплавилась и напоминала растекающиеся часы Сальвадора Дали. Учитывая, что все дома пятизвездочного отеля находились на приличном расстоянии от земли, попасть в номер через центральный вход оказалось невозможным. А другой попросту отсутствовал.

– Жди меня здесь. Оставайся на месте и не шевелись. Скоро все закончится. Ты меня поняла?

– Что вы собираетесь делать? – запротестовала я, на секунду забыв, с кем разговариваю.

Он не стал отвечать, одарив меня таким взглядом, что пожар резко отступил на второй план.

– Хорошо-хорошо… Только, пожалуйста, осторожно. Пообещайте мне…

Дженнаро было не до глупых, бессмысленных обещаний. Обогнув фронтальную часть дома, он остановился возле гордо возвышающейся террасы, опоясанной элегантными металлическими столбиками, из которых состояло красивое ограждение. Я понимала, что он выбрал единственный верный способ, но, глядя на лестницу, подумала о температуре накалившейся стали. Дженнаро молниеносным движением коснулся металла и резко оторвал руку, посвятив забору целую оду, состоящую из мелодичного итальянского мата.

Не задумываясь, стянув с себя промокшую майку и забыв о больной ноге, я побежала к пылающему дому настолько быстро, насколько позволяла моя травма.

– Ты что творишь, черт возьми? Я тебе сказал… – он заорал так, что я покрылась мурашками, ощущая, как шевелятся невидимые волосы на руках.

– Возьмите, возьмите, пожалуйста… Это поможет.

Меня можно обидеть и ранить. Я с детства ненавидела, когда люди повышают голос, а особенно на меня кричат. Конечно, с возрастом я научилась закрывать глаза на многие вещи, но только в том случае, если это не касалось людей, которых я любила. А Дженнаро Инганнаморте я любила так, как никого на свете. Выхватывая из рук бесформенную майку, он заметил мое поникшее выражение лица, но ничего не сказал.

Вернувшись на безопасное расстояние, я видела, как он разрывает плотную ткань и со скоростью профессионального боксера забинтовывает родные мне руки. Через считаные секунды он уже подтягивался на металлических прутьях, перенося тренированное тело через ограждение террасы. Дом скрежетал и пошатывался: он вел диалог со смертью, противился, возражал, спорил. Я услышала звук бьющегося стекла, и фигура Дженнаро растворилась в пугающей темноте.

И вот тогда я поняла, что страх не имеет пределов. Он достигает мертвой точки, проламывает любые стены и движется дальше. Ему чужды границы и выстраиваемые нами преграды. Оставшись одна во всем этом хаосе, я готова была закричать от чудовищной боли. Я больше не боялась пожара, огня и падающих балок. Я боялась лишь одного: больше никогда не увидеть человека, который стал моей сегодняшней жизнью.

* * *

Я никогда не забуду чувство, которое испытала, когда Дженнаро вновь появился на дымящейся, уставшей от борьбы террасе. Это нельзя назвать ни облегчением, ни даже радостью. Все существительные и прилагательные здесь бессильны. Пожалуй, похожие ощущения я испытала в тот момент, когда ко мне в реанимационную зашел седоволосый немецкий профессор, который сказал примерно следующее: «Джулия, твои показатели печени и других органов резко улучшились. Думаю, мы сможем обойтись без трансплантации». На следующий день мои балованные органы снова отказали, но коллаж из надежды, слез счастья и немыслимой жажды жизни остался со мной навсегда. Шок, напряжение и стресс немного ослабили хватку, уступая дорогу пожирающей физической и моральной усталости. Когда Дженнаро вплотную подошел ко мне, я даже не обратила внимания, что в руке он держит какой-то свернутый в несколько раз плакат. Несколько секунд он смотрел на меня молча, словно выжидая, а затем крепко обнял. Свободной рукой он перебирал мои мокрые волосы и постоянно касался губами скатывающихся по щекам слез:

– Прости. Прости, что накричал на тебя.

– Я уже об этом забыла… Я так боялась, что с вами что-то случится.

– А я не хотел, чтобы что-то случилось с тобой. Не хотел, чтобы ты вообще здесь оказалась. Готова еще немного со мной поплавать?

– Готова, – нервно усмехнулась я.

– Тогда вперед.

– Мы за этим сюда ехали? – Я с досадой посмотрела на бумажный сверток. – Это что, плакат с автографом кумира вашей юности?

– Мадемуазель, вы не теряете чувства юмора, – Дженнаро подхватил меня уже по налаженной схеме. – Терпимо?

– Вполне. Но вы не ответили на мой вопрос. А ответ – это одна из причин, по которой я здесь. Я хочу знать, ради чего такой человек, как вы, готов рисковать своей и чужой жизнью…

– Обсудим позже, – отрезал он.

– Насколько позже?

– Мадемуазель…

– Синьор Инганнаморте… Я не сдамся. Вы мне покажете, что это, когда мы выберемся отсюда?

– Это не лучшая идея.

– Почему?

– Потому что вы забросаете меня новыми вопросами.

– Хорошо. Давайте так… Если…

– Вы помните, что я не люблю, когда мне ставят условия? Смотрите под ноги…

– Помню. Я предлагаю компромисс: вы мне покажете, что вам так дорого, а я не буду задавать вопросов. Ни единого. Вы мне верите?

– Конечно, нет.

– Почему?

– Потому что вы слишком сообразительны для того, чтобы сдержать слово.

– Не очень поняла… Но я же все равно узнаю…

– Я подумаю. А пока смотри под ноги, Джулия.

Невзирая на трудности со щиколоткой, обратный путь показался мне более быстрым. Возможно, все дело было в приподнятом настроении и призрачном ощущении, что самое страшное осталось далеко позади. Поравнявшись с бассейном, Дженнаро помог мне спуститься в воду, потому что оттолкнуться от бортика двумя ногами оказалось крайне проблематично.

– Но как вы будете с этим плыть?

Я с зашкаливающим интересом взглянула на спасенный трофей, с предельной осторожностью перебирая ногами.

– Мадемуазель, я родился у моря…

– Так и свою биографию потихоньку расскажете, – сострила я, намекая на скрытность своего товарища.

Рассмеявшись, Дженнаро составил мне компанию в бассейне, держа одну руку над водной поверхностью, а другой проделывая гребок за гребком. Невероятное зрелище. Вряд ли я бы смогла объективно оценивать то, что делает этот человек, но даже абстрагировавшись от пелены влюбленности, я смело могла утверждать, что плавал он великолепно. Он вообще все делал великолепно. Просто не умел по-другому. Точность и легкость движений, ровное дыхание, идеальная техника плавания кролем… Я старалась не напороться на остатки лежака с очередным торчащим гвоздем, но будоражащая сердце картинка не позволяла сконцентрироваться должным образом. Наткнувшись на одинокую половинку своей бывшей пары обуви, я чуть не захлебнулась от смеха. Интересная штука жизнь: то туфли разбрасывает по Бродвею, то мокасины снимает в португальском бассейне. Операции, капельницы, таксисты, пожары… И ходишь ты по острию ножа под небом синим и не догадываешься об очередной подножке. Но еще немного. Совсем немного. И мы доберемся до надежного «ройса»…

Добраться-то мы добрались, но я еще даже не успела мысленно поблагодарить Бога и хоть на секунду расслабиться, как оставленный в машине айфон напомнил о своем существовании. Жорж. Снова Жорж. Мой голос в трубке прозвучал почти жизнеспособно:

– Жорж…

– Джулия, я убью тебя при встрече. Но сначала расцелую. Тебе обязательно доводить меня до такого состояния?

– Прости, но я действительно не могла говорить.

«Айфон плохо относится к стометровым заплывам», – хотелось добавить мне.

– Где ты сейчас?

– Только не кричи… Я в «Choupana Hills», но все в порядке. Мы уже выезжаем из отеля.

То ли пропала связь, то ли Жорж онемел.

– Ты меня слышишь? Как обстоят дела в старой части города?

– Джулия, ты с ума сошла?

– Даже не знаю, что тебе ответить. Все хорошо, поверь!

– Что хорошо? Дай ему трубку. Немедленно.

Жорж почти орал. Почти так же, как недавно Дженнаро. Не припомню такого дня, чтобы сразу двое близких сердцу мужчин повышали на меня голос.

– Дженнаро… – я без лишних слов протянула ему телефон. – Жорж хочет с тобой поговорить. Что-то он нервничает.

– Его можно понять.

Дженнаро забрал у меня плоскую трубку и сразу перешел на португальский.

Разговор продолжался недолго, но я сразу прочувствовала, что радостных новостей ждать не стоит. Когда айфон вновь оказался у меня в руках, я задала Жоржу все тот же вопрос:

– Что с твоим домом?

– Пожарные сконцентрировались в старой части города. Но некоторые улицы уже горят. Что забрать из твоей квартиры? Постараюсь успеть собрать все твои вещи. Лучше перестраховаться на случай, если огонь дойдет и до нас.

– Прекращай! Мы уже едем! Неужели у нас так мало времени?

Жорж молчал.

– Жорж? В чем дело?

– Дженнаро тебе все расскажет. Что забрать?

– Fodesse… Ты меня пугаешь! Паспорт, ноутбук… не знаю… можно еще деньги забрать. И кредитку. Они в верхнем ящике комода в твоей спальне. Но, Жорж, таблетки… Мои таблетки. Они превыше всего. Они во внутреннем отделении чемодана.

– Я все сделаю. Обнимаю тебя. И держись.

Судя по всему, Жорж не желал быть носителем отвратительных новостей и нажал на отбой до того, как я успела его поблагодарить.

– Что происходит?

Я вопросительно посмотрела на Дженнаро, который покорял очередной поворот горной дороги, ускользая от огнедышащих призраков.

– Мы опоздали. Тоннель завалило.

– Aaaaaand?..[106]106
  И? (Англ.)


[Закрыть] – протянула я, все еще надеясь на лучшее.

– Будем ждать в тоннеле до тех пор, пока разгребут завал.

– В каком смысле разгребут? Это Жорж рассказал?

– Да. Полиция и пожарные подключили волонтеров. Они делают все, что могут.

– Мы что, в ловушке и не можем вернуться в город? Но в тоннеле же безопасно, верно?

– Пока не можем.

– Мы что, погибнем?

– Конечно, нет.

Он умолчал лишь о том, что в первобытном мадейрском тоннеле отсутствует система вентиляции. И о том, что, оказавшись в полумраке под тусклым слабеющим светом уцелевших лампочек, я со временем почувствую острую нехватку кислорода. Доехав до пункта назначения, мы уперлись в стену каменных глыб и бессловно обменялись взглядами. Бесшумный двигатель отправился на покой, а у нас все только начиналось. Самое время открыть карты и узнать, что представлял из себя злополучный джокер. Кто-то должен был заговорить первым.

– Синьор Инганнаморте…

– Да…

– Я же все понимаю… Мы в паршивой ситуации… Меня ужасно тошнит… Я толком не могу дышать последние пару часов… И у меня нет с собой таблеток, которые я принимаю после трансплантации. Впервые я оказалась без них… Я хочу знать, ради чего… Ради чего все это?..

– Что будет, если не принять таблетки?

– Я не знаю.

– Джулия, не играй со мной в детские манипуляции… – Дженнаро едва сдерживал порыв гнева. – Я задал тебе вопрос.

– Я услышала. Думаю, ничего не будет. Как я могу это знать? Я же их постоянно принимаю.

– Как твоя нога?

– Не знаю. Я валюсь от усталости… Жорж не сказал, сколько времени уйдет на то, чтобы мы смогли отсюда выбраться?