Текст книги "Россия и современный мир №1 / 2013"

Но потом в годы войны последовал отход от курса на примирение с властью (статья «Трагическое положение», речь 3 ноября 1916 г. в Думе, причастность к участию в покушении на Распутина). Но в самом начале Февральской революции бросил было «спасательный круг» царскому правительству (переговоры с министрами – А.А. Риттихом и Н.Н. Покровским). Маклаков считал, что после отказа Михаила, брата царя, от трона, страна катится в пучину социальной революции. Он очень не хотел этого. Но не знал, что делать. Ценное признание Маклакова в 1925 г. в одном из писем Шульгину: революция открыла ему глаза «на очень многое: многое из того, что, казалось, у нас здоровым и прочным в России, совсем не было ни прочно, ни здорово» [8, с. 254]. А в 1921 г. Маклаков, еще не вполне оправившийся от разгрома Белой армии, торопится «зачехлить» знамя либерализма: его теория «боялась сильной государственной власти потому, что боролась с этой властью во имя прав человека и гражданина, во имя свобод, неприкосновенности личности и т.д. Попытка полностью осуществить эти начала в государственной жизни, которую мы имели глупость и преступность осуществить в момент самой войны, повела к крушению». По его мнению, эти свободы «не соответствуют объективной необходимости момента… на них «нельзя построить государственную жизнь». Они не выдерживают столкновения с большевизмом, проигрывают ему [8, с. 116]. Маклаков все же сравнительно быстро пришел в себя, и из его уст снова зазвучали бодрые речи о том, что роль либеральных идей в России «еще не сыграна и что выйти из той пропасти, в которую столкнули Россию, вернуть ее к прежнему уровню в окончательном выводе можно только через них» [4, с. 279]. Но еще в 1923 и в 1924 гг. на него так тяжко давил комплекс вины за 1917 год, что он, желая хоть немного ослабить его, пишет Шульгину, что революцию «нельзя было предупредить», – это было «что-то фатальное, заготовленное веками» [8, с. 106]. И в другом письме: исторический процесс фатально вел к катастрофе 1917 г. [8, с. 170].

…Маклаков и Шульгин «разногласили» и о том, что делать эмиграции после поражения белых армий. Шульгин, только что, можно сказать, вышедший из боя, горой стоял за продолжение борьбы, призывал эмиграцию «держаться Врангеля до судорог, пока он существует» [с. 59]. Маклаков пытался остудить этот пыл Шульгина. Уже в ходе войны он понял: она ведется белыми генералами и их правительствами так, что неминуемо закончится их крушением. Но Маклаков делал на дипломатическом поприще все, что от него зависело, чтобы не допустить такого финала. Его соображения о необходимости бороться против большевиков вместе с поляками Г.Н. Михайловский (сын писателя и известный дипломат) находил гениальными. Маклаков рассказывал ему, что «наверху» эта и другие его идеи в расчет не принимались. Для него были очевидными и военные просчеты командования, и несостоятельность «гражданской» политики, особенно в аграрном вопросе [5, с. 353–357]. И теперь, после войны, Маклаков внушал Шульгину, что он должен оставить свою «поэтическую» мысль о продолжении активной борьбы против советской России. Врангель – кончен, Милюков – кончен. Эмиграция должна позаботиться о том, чтобы выжить и сохранить русскую культуру. И не мешать, не вредить России. «Приводных ремней» от нее к России нет. Все надежды на перемену строя, на изживание большевизма следует возлагать не на тех, кто проиграл в результате революции, а на тех, кто от нее выиграл. Это произойдет, но не вдруг, а в течение многолетней эволюции. Маклаков откровенно писал Шульгину, что он не верит ни эмиграции, ни в эмиграцию, – все его думы о том, что происходит в России. Правых, которые ничего не забыли и ничему не научились, он именовал «кунсткамерой» [8, с. 137]. Вообще мысль о «перерождении советов» была близка и Шульгину, но он считал, что она осуществится тем быстрее, чем активнее эмиграция будет подталкивать их к этому, в том числе и подпольной работой в России. У Маклакова всякая конспирация вызывала «идиосинкразию». Он высказывался в том смысле, что эмиграция нигде и никогда не достигала своих целей, когда пыталась вредить своей стране, а только создавала помехи ее развитию. Он полагал, что, не поддерживая деспотический режим, надо тем не менее делать все, чтобы Россия осталась независимой, и чтобы иностранцы не могли расхищать ее богатства. В отличие от Шульгина Маклаков не был в восторге и от того, что частная собственность, буржуа восторжествуют в России, хотя и он делал «ставку» на их победу. «Гордости» за нее не испытывал, так как предвидел ее издержки и прежде всего негативные изменения в культуре. По-разному они относились и к эволюции социализма. Шульгин ненавидел социализм и считал, что его песенка спета. Отношение Маклакова к этому явлению было много сложнее. Он говорил, что не любит ни социализм, ни интеллигенцию, которая с ним носится и пытается осуществить приказами и насилием, – это нелепо и глупо. Тем не менее он считал, что за эту ребяческую наивность «нельзя винить самый социализм»: как он «ни провалился в настоящем, за ним есть будущее, ибо в основе его вечная идея, потребность общежития». Сам по себе социализм «не только не зло, но заключает большую и, вероятно, практически в будущем осуществимую идею» [8, с. 120].

…Рассуждая о том, какой будет Россия, они обсуждали и вопрос о монархии. Маклакову слабо верилось в то, что она могла быть востребована в новых условиях. Он напоминал Шульгину об иронии истории, о том, что ему, убежденному монархисту, пришлось принять отречение царя: даже «Вы в момент революции все-таки не решились стать за власть – не из-за трусости вовсе, а потому что вера в эту власть улетела» [8, с. 217]. Вопрос о монархии у них возникал и тогда, когда они рассматривали проблему преемственности государственного устройства, легитимности власти в 1917 г. Корреспонденты не сходились в оценке отречения Михаила, значения этого акта для дальнейшего хода событий и судьбы России. Судя по переписке, Шульгин все более становился, я бы сказал, «платоническим монархистом», особенно после смерти великого князя Николая Николаевича, когда он изложил в письме Маклакову свою новую «концепцию вдохновенного монархизма», с ее «культом неведомого царя». «Последнего рыцаря самодержавия» Шульгин уже мало чем напоминал, да и был ли он им?

Но гораздо чаще, чем проблема монархии, в переписке, когда корреспонденты обращались к прошлому, к революции, всплывал «еврейский вопрос». И споры по нему были, пожалуй, самыми острыми из всех, что когда-либо они вели между собой. О.В. Будницкий точно отметил, что взгляды Маклакова на этот вопрос «были классически-либеральными и вполне прагматическими» [8, с. 26]. Что касается Шульгина, то он при всей своей петушиной воинственности в переписке все же «не был зоологическим антисемитом», отмечает О.В. Будницкий [8, с. 27]. Шульгин называл себя «честным антисемитом» [8, с. 291]. Наверное, при «зоологии» исключалось бы его возмущение и устроенным судилищем («дурацкий процесс Бейлиса» [8, с. 237], по терминологии Шульгина), и погромами. Но антисемитизм все равно «выпирал» из него. Так, главную ошибку и грех правителей России он видел в том, что они вели борьбу одновременно с немцами и евреями [8, с. 235]. По его мнению, с началом войны надо было помириться с еврейством. Или, наоборот, продолжая борьбу с еврейством, надо было «ни в коем случае не допускать войны с Германией» [8, с. 235]. Маклаков реагировал на это определенно: сведя все к «еврейскому вопросу», «Вы вашу мысль направили в переулок, который кончается тупиком» [8, с. 255].

В переписке затронуто немало и других тем. В том числе и вклад Маклакова в культуру русского зарубежья, и прежде всего его работы о Л.Н. Толстом. Эмигрантская литература при всей ее ностальгии и «антеевской» оторванности от родной почвы не только не заглохла, не захирела, но и (прав Дон-Аминадо, – А.П. Шполянский) расцвела. И высочайшего уровня работы Маклакова о Льве Толстом соответствовали этому расцвету. В переписке «тема Л. Толстого» представлена и письмом дочери Л. Толстого Т.Л. Сухотиной к Маклакову, в котором она очень резко и по тону, и «по выражениям» отозвалась на письмо Шульгина к Маклакову, переславшего ей это письмо. Она обрушила свой гнев на Шульгина за искаженное, как она считала, неправильное понимание им толстовского «постулата» о непротивлении злу насилием. Пересылая письмо Шульгина, громившего эту «истину» Толстого, Татьяне Львовне, Маклаков вряд ли не отдавал себе отчета в том, какую реакцию оно вызовет у нее. Может быть, именно поэтому и направил письмо к ней. Он очень хорошо знал Т.Л. Сухотину. На заре его «туманной юности» она попортила ему немало крови, – изводила его своими иногда крайне пристрастными письмами (о том, что он чуть ли не «алкоголик», что у него «страшный вид», что он «пустой болтун», что мечты его неосуществимы, что его честолюбие ее огорчает, что на экзаменах он «провалится» и т.д.) [6, д. 64, л. 28–30, 32]. Ее «настроение», видимо, передалось и сестре, Марии Львовне. И однажды Т.Л. Сухотина написала Маклакову: «Папа вас очень полюбил и вчера за обедом упрекал нас в том, что мы мало вас ценим» [6, д. 64, л. 2]. В Ясной Поляне Маклакова любили все. Полюбила и Татьяна Львовна, которая признавалась ему: «У нас вас любят, но у меня глупая манера подтрунивать и ловить на слове.., я не довольно проста и добра, и поэтому огорчаю людей» [6, д. 64, л. 21–22].

Переадресовав письмо Шульгина, Маклаков, возможно, хотел выявить полярные точки зрения на эту теорию Толстого. И замечательно, что оно опубликовано. Маклакову многие идеи Толстого были близки со студенческих лет. «Великое и знаменательно явление – учение Толстого», – записал он тогда в своем дневнике [6, д. 1, л. 132]. А спустя многие годы, в 1912 г., он признал, что из произведений Толстого усвоил ряд идей, вошедших в его мировоззрение. Этими идеями он и стремился руководствоваться в общественной и политической деятельности. Ненависть к войне ему внушил Толстой; отрицательное отношение к революциям – он же; негативное отношение у него к смертной казни – от Толстого. И при всем пиетете, с которым Маклаков относился к писателю, он все же не принял его учение как бесспорную истину и нередко его беседы с «властителем дум» превращались в настоящий диспут. Лев Николаевич сразу его оценил, часто прогуливался, беседуя с ним, и сильно скучал, когда Василий Алексеевич долго не навещал его в Ясной Поляне. Толстой называл Маклакова «старинный молодой человек». И для Маклакова многолетняя дружба с Толстым была, по его словам, «великой удачей» в его жизни [3, с. 168].

И «подход» Маклакова к осмыслению истории был по-толстовски глубоким и масштабным. Он, как и Толстой, не слишком жаловал Милюкова как историка. Маклаков чувствовал особое значение своей эпохи для будущего и писал Шульгину еще в 1922 г.: «Судьба подготовила нам честь, так как не решаюсь сказать, радость это или горе, жить в эпоху, которую будут внимательно изучать …поэтому интересно фиксировать объективную правду и неприкрашенную действительность. И он советовал Шульгину писать мемуары, чтобы помочь историкам понять “одну из самых интересных эпох”, которая, если ее судить здраво, а не трафаретами, “должна была ясно показать, что будет с Россией”» [8, с. 87]. Он и сам испытывал большое желание заняться «историческим осмыслением» этого времени.

Есть что-то мистически сверхъестественное в судьбе этих людей, которых словно какая-то неведомая сила бросала в клокочущий кратер мировых событий, несла по всем разломам политической тектоники России XX столетия. Историкам, всем их поколениям несказанно, фантастически повезло, что эти люди не сгинули в кровавом вихре революции и Гражданской войны, не «растворились» в рассеянии на «чужих берегах», не отравились эмигрантской желчью взаимных обид и споров о катастрофе 1917 г., выжили во вселенском потрясении Второй мировой. Наверное, им свыше был дарован долгий «муфусаилов» век, и безмерно отпущено талантов, чтобы они могли стать непревзойденными «летописцами» великой российской смуты и ее последствий. Их переписка, опубликованная О.В. Будницким, новое тому свидетельство. Эта переписка двух потерпевших крушение мудрецов учит простой истине истории, которая состоит в том, что народам и государствам дороже всего обходится упрямая глупость корыстной и вздорной элиты.

Литература

1. Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. Воспоминания современника. – М., 2006. – 335 с.

2. Маклаков В.А. Еретические мысли // Новый журнал. – Нью-Йорк, 1948. – № 19. – С. 131–149.

3. Маклаков В.А. Из воспоминаний. – Нью-Йорк, 1954. – 411 с.

4. Маклаков В.А. Из прошлого // Современные записки. – Париж, 1929. – № 38. – С. 276–314.

5. Г.Н. Михайловский. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. Кн. 2. – М., 1993. – 668 с.

6. Отдел письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ). Ф. 31 (В.А. Маклаков).

7. «Совершенно лично и доверительно!» Б.А. Бахметев – В.А. Маклаков. Переписка. 1919–1951. Т. 3. – М., 2002. – 672 с.

8. Спор о России: В.А. Маклаков – В.В. Шульгин. Переписка. 1919–1939. – М., 2012. – 439 с.

Научная и культурная жизнь

Русская академическая группа в США8585
  Статья подготовлена в рамках проекта «Русские в США» при поддержке Правительственной комиссии РФ по делам соотечественников за рубежом (подробнее о проекте и его результатах см.: 3).


[Закрыть]

А.Б. Ручкин

Ручкин Александр Борисович – доктор исторических наук, председатель совета директоров Русско-американского культурного центра «Наследие».

Русская академическая группа (РАГ) в США – это, прежде всего, научное объединение, а не общественная или узкопрофессиональная организация, что уже выделяет ее из общей массы объединений русской эмиграции. По словам Алексея Евгеньевича Климова, исполняющего обязанности председателя группы, ее членами являются представители «первой и второй волны исключительно… Многие из них уже в возрасте, других уже нет с нами. Так сложилось, что к третьей эмиграции, которая началась в 1970-е годы, было некоторое настороженное отношение, и поэтому членов группы из этой волны довольно мало»8686
  Архив РАКСИ (Russian-American Cultural Heritage Center / Русско-американский культурный центр «Наследие», Нью-Йорк). Интервью А.Е. Климова, апрель 2011 г.


[Закрыть].

Первая организация с таким названием появилась в США в декабре 1923 г. Ее задачей было помочь русским ученым адаптироваться к условиям жизни за рубежом, в том числе за счет сохранения и расширения научных связей. Предполагалось, что совместная работа позволит наладить плодотворные контакты с американскими коллегами, публиковать научные труды членов группы, расширит их возможности в трудоустройстве и получении финансовой поддержки.

В состав объединения вошли оказавшиеся за границей преподаватели высших учебных заведений, сотрудники академических учреждений, в том числе и Академии наук. Председателем правления РАГ в Америке стал барон С.А. Корф, первым товарищем председателя, А.И. Петрункевич, секретарем М.М. Карпович, казначеем – С.М. Ингерман. Среди учредителей группы были также С.Ф. Балдин, П.А. Бахметев, Г.А. Ботезат, С.А. Васильев, Н.В. Вин-нер, И.М. Гольдштейн, П.С. Гольцов, В.М. Данчакова, К.А. Ковальский, К.М. Оберучев, И.И. Остромысленский, Н.В. Покровский, Е.П. Полушкин, С.А. Сатина, П.А. Сорокин, Т.М. Стадниченко.

Одним из наиболее известных проектов русского академического сообщества было открытие высшего учебного заведения – Russian Collegiate Institute в Нью-Йорке, просуществовавшего до середины 1920-х годов. Лекции и курсы читались такими известными учеными и преподавателями, как А.Л. Фовицкий (исполняющий обязанности ректора), В.П. Семенов (исполняющий обязанности декана), И.Л. Тартак (секретарь) и другими, включая упомянутых выше. Несмотря на блестящий преподавательский состав, финансовое положение с самого начала было крайне неустойчивым. Полученных от меценатов средств не хватало на значительный по замыслу проект, который постепенно прекратил свое существование.

В 1927 г. М.М. Карпович уже сетовал на отсутствие русских академических объединений в США. «Русских академических организаций здесь нет никаких, руководящих людей тоже нет, – отмечал он в 1927 г. – Есть отдельные лица, разбросанные по всей Америке, как Ростовцев, Васильев, Сорокин, Максимов, но никто из них никогда не проявлял желания объединиться или руководить» [1].

После Второй мировой войны в США в составе новой значительной беженской волны приехали и революционные эмигранты – профессора К.Г. Белоусов, Е.В. Спекторский, А.Н. Митинский, А.Д. Билимович, Г.К. Брижиц-кий, В.И. Свинтицкий, М.М. Новиков. Возобновление общественной работы в США стало для многих из них естественным продолжением дел, предпринятых в Европе. Среди таковых особого внимания заслуживает проект создания при посредстве УНРРА (UNRRA – United Nations Relief and Rehabilitation Administration – Администрация ООН по помощи и восстановлению) университета в Мюнхене, где профессор А.Н. Митинский был назначен ректором университета, профессора К.Г Белоусов, А.Д. Билимович, М.М. Новиков – деканами различных факультетов. Вместе со своими коллегами они создали ассоциацию американских и иностранных ученых для продолжения его деятельности в Америке, куда прибыли и многие его бывшие студенты. Ключевую роль в создании этого объединения сыграл Константин Гаврилович Белоусов. В 1947 г. К.Г. Белоусов и его жена Татьяна Сергеевна открыли в своем доме в Нью-Йорке офис «Ассоциации американских и иностранных ученых» (Association of American and Foreign Scholars, Inc.), где к печати готовились бюллетени и сборники Ассоциации. На рубеже 1940–1950-х годов Ассоциация вела большую работу по оказанию помощи в переезде русских ученых из послевоенной Европы в США. В ее рамках была сформирована группа с традиционным названием «Русская академическая группа в США».

Согласно уставу Русской академической группы, она «объединяет лиц, занимающихся изучением русской культуры. В качестве русского научного центра имеет целью содействовать русским научным деятелям в их преподавательской и научно-исследовательской работе в Америке; издавать научный сборник “Записки” и отдельные труды своих членов; организовывать лекции и симпозиумы, а также учебные и исследовательские учреждения».

Идеи создания крупного русского образовательного центра продолжали витать в академических кругах эмиграции. В годы председательства в Группе М.М. Новикова (1951–1965) возобновляются попытки создания Свободного университета им. Ломоносова в Америке [4]. Поддержку этому начинанию оказали практически все наиболее значимые организации эмиграции этого периода: Общество русских врачей, Литературный фонд, Толстовский фонд, Общество друзей русской культуры, Русско-американское общество, Фонд Святого Серафима, Общество «Надежда», Русско-американский Народный Дом, Русский центр, Союз инженеров, Союз адвокатов, Клуб российской молодежи и др. Проект создания единого культурного центра, где «соотечественники и американцы могли бы почерпнуть достоверные сведения о России и о ее великом духовном достоянии, где молодежь воспитывалась бы в русских академических и общественных традициях», оказался нереализованным из-за нехватки средств.

В течение послевоенного периода Группу возглавляли бывшие руководители российских университетов и ведущие ученые: ректор Киевского университета, профессор Е.В. Спекторский (1948–1951), ректор Московского университета, зоолог, физиолог Н.Н. Новиков (1951–1965); проректор Петроградского университета, профессор права А.А. Боголепов (1966–1970), религиозный философ, профессор богословия Н.С. Арсеньев (1971–1977), профессор русского языка и литературы А.П. Оболенский (1978–1982), профессор русского языка Н.А. Жернакова (1983–2011). Профессор К.Г. Белоусов продолжал работу в качестве вице-председателя группы, а с 1967 г. был главным редактором сборника научных трудов «Записки русской академической группы в США».

Начало деятельности Группы сопровождалось чтением лекций, проведением научных симпозиумов, посвященных русским писателям, поэтам, государственным деятелям. Стали издаваться научные труды, подготовленные членами группы, среди которых: «Двести лет Московского университета», сборник в честь Н.С. Тимашева «На темы русские и общие», воспоминания Б.В. Сергиевского, статьи об известных деятелях русской эмиграции.

Как отмечает А.Е. Климов, «несмотря на то, что были осколки различных организаций, говорить о формальном существовании нашей современной группы можно скорее с середины 1960-х годов, когда начинает регулярно выходить журнал “Записки русской академической группы в США”»8787
  Архив РАКСИ (Русско-американский культурный центр «Наследие», Нью-Йорк). Интервью А.Е. Климова, апрель 2011 г.


[Закрыть].

В 1967 г. вышел первый сборник статей «Записки Русской академической группы в США» (Transactions of the Association of Russian-American Scholars in the USA). Задача издания состояла, по словам А.Е. Климова, в том, чтобы предоставить возможность русским ученым-эмигрантам, не имевшим выхода на американские научные круги, публиковать свои научные работы по-русски. Так, в «Записках» появились первые работы, среди которых были даже труды инженеров и офтальмологов. Постепенно фокус издания смещался в сторону гуманитарных дисциплин.

Объединение было зарегистрировано уже в 1972 г. Постепенно оно разрасталось и к концу 1970-х годов насчитывало уже 300–350 ученых.

С течением времени деятельность группы все больше концентрировалась вокруг журнала. На протяжении всей истории своего существования «Записки» оставались двуязычными. При этом процентное содержание материалов на русском и английском варьировалось в зависимости от номера и его тематики. На страницах издания были опубликованы работы И.О. Лосского, Н.С. Тимашева, Г.В. Вернадского, Г.П. Струве. Выходили тематические сборники, посвященные Л.Н. Толстому, Ф.М. Достоевскому, И.С. Тургеневу, Н.В. Гоголю, А.П. Чехову, А.С. Пушкину, М.Ю. Лермонтову, А.А. Ахматовой, М.А. Булгакову, А.А. Фету, председателям Русской академической группы Н.С. Арсеньеву, А.П. Оболенскому. Значительный интерес вызвали сборники, посвященные истории русской эмиграции и, в частности, «Русской Праге» 1920–1945 гг.

Сейчас издание выходит один раз в год. Последний 36-й номер, вышедший в 2010 г., был посвящен жизни и творчеству Л.Н. Толстого и А.И. Солженицына. В нем также были опубликованы статьи о Н.В. Гоголе и К.А. Коровине. Следующий номер будет посвящен возникшему в эмиграции евразийству. В журнал войдут фрагменты переписки одного из основателей движения Г.В. Флоровского, заимствованные из архива Свято-Владимирской семинарии.

Русская академическая группа остается достаточно консервативной во всем, что касается приема новых членов. Согласно правилам РАГ, принимать участие в ее деятельности может каждый, кто «работает в области русской культуры, соблюдает основные принципы и традиции свободной и идеологически независимой науки» [2]. Членами организации в США состояли такие видные ученые и общественные деятели как: Н.П. Автономов, Е.А. Александров, Н.С. Арсеньев, А.Д. Билимович, Г.В. Вернадский, Е.А. Волконская, А.А. Боголепов, Г.К. Гинс, Р.Б. Гуль, С.А. Зеньковский, Г.П. Иваск, В.Н. Жер-наков, Н.А. Жернакова, Б.С. Ижболдин, А.Е. Климов, П.Е. Ковалевский (Франция), протоиерей Димитрий Константинов, В.П. Крейд, Ф.Я. Куломзин, Н.Д. Лобанов, С.А. Левитский, Н.О. Лосский, Е.Л. Магеровский, протоиерей Иоанн Мейендорф, А.Н. Митинский, Н.А. Натова, М.М. Новиков, А.П. Оболенский, Б.Н. Одинцов, С.А. Панин, Н.П. Полторацкий, С.Г. Пушкарев, В.А. Петров, В.А. Рязановский, Н.Н. Саввин, В. Свинтицкий, В.И. Седуро, Ю.А. Семенцов, В.В. Сергиевский, И.И. Сикорский, П.А. Сорокин, Е.В. Спек-торский, Г.П. Струве, С.П. Тимошенко, Л.М. Тихвинский, Н.А. Троицкий, С.В. Троицкий, Б.Г. Унбегаун, В.Н. Федоров, В.С. Федукович, Е.Т. Федуко-вич, В.О. Филипп, Г.В. Флоровский, В.П. Чеботарева-Билл, И.В. Чиннов, М. Шефтель, П.С. Шидловский, А.П. Щербатов, В.И. Юркевич, Е.А. Якобсон и др.

Чтобы вступить в РАГ, желающий должен иметь высшее образование, публикации в своей профессиональной области, быть готовым платить взносы, но главное – получить рекомендации от двух членов организации. Сегодня в состав группы входит около 70 ученых, проживающих в основном в Нью-Йорке, Вашингтоне и Бостоне. Организация остается потенциально открытой для вновь прибывших, однако, по признанию А.Е. Климова, очевидно, что разные волны эмиграции живут в разных мирах. Импульс развитию связей с российскими учеными придал Первый конгресс соотечественников в 1991 г., на котором присутствовали 12 членов группы. Тогда появились новые контакты, в результате которых сегодня в организации есть 20 членов-соревнователей, членские взносы которых оплачивают ученые, живущие в США.

Несмотря на свою уникальность и значимость РАГ остается одной из наименее изученных организаций русского зарубежья. Для исследователей остается закрытым архив группы, в котором собраны уникальные материалы по истории русской научной эмиграции в США, о связях РАГ с общественными организациями русского зарубежья, об участии членов группы в общественных и научных проектах, таких, как подготовка издания «Золотая книга русской эмиграции» [5]. В ближайших планах руководства РАГ – приведение в порядок документов и материалов объединения. Из огромной коллекции отобраны наиболее значимые документы, которые хранились в личных домах руководителей РАГ Н.А. Жернаковой и Е.Л. Магеровского (вице-председателя группы). В настоящий момент ведутся переговоры с Гуверовским институтом о передаче архива на хранение с обязательным предоставлением российским ученым доступа к коллекции. Обсуждается и вопрос о передаче этих документов в Москву, в Дом русского зарубежья им. А.И. Солженицына. У А.Е. Климова уже накоплен большой опыт в культурном взаимодействии между эмиграцией и метрополией; в частности, он принимал активное участие в возвращении на родину архива И. Ильина, хранившегося в Мичиганском университете. Профессору Н.П. Полторацкому, учителю А.Е. Климова, в свое время удалось убедить университет в необходимости перевезти эту коллекцию из Швейцарии и хранить ее до тех пор, пока Россия не станет свободной. В 1960-е годы это означало «на вечное хранение». В 1990-е годы эта формулировка стала основанием для возвращения наследия философа в Москву. При активном участии Климова в Москве были изданы 26 томов собраний сочинений Ильина, с которым его отец неоднократно встречался в Риге, а позднее переписывался.

Биография Алексея Евгеньевича Климова отразила все перипетии русской истории ХХ в. Он родился в Риге, куда его родители вернулись с Юга России в разгар Гражданской войны. Отец Евгений Евгеньевич Климов – известный художник, педагог, публицист. В Латвии он преподавал рисование и изобразительное искусство в одной из лучших русских гимназий города, вел активную общественную работу. В 1944 г. переехал в Прагу, где при русском Кондаковском институте занимался реставрацией икон. По воспоминаниям А.Е. Климова, отец продолжал этим заниматься, в том числе и тогда, когда пришли советские войска. По счастливой случайности в доме, где жили Климовы, расположился штаб советской дивизии, и о том времени семья всегда вспоминала как о периоде порядка и безопасности. Дежурный советский офицер как-то остановил выселение семьи, предпринятое по инициативе очень ретивого и подобострастного чеха, тут же забывшего немецкий и готового услужить новым хозяевам. Спустя некоторое время семья по линии католической благотворительной организации переехала в Баварию. Среди ночи американские грузовики доставили беженцев в глухую баварскую деревушку, неожиданно для себя приютившую беженцев. Разместились в одном из католических монастырей, где заполняли необходимые документы и формуляры. И здесь талант художника оказался очень востребованным. Маленькой экуменической организации, состоявшей из четырех человек, потребовалось расписать свою небольшую часовню. Благодаря этому семья получила квартиру, а не оказалась в лагере для беженцев, как все остальные. Климовы прожили в этом местечке четыре года, здесь Алексей начал ходить в школу. Потом семье удалось переехать в Канаду. «Несмотря на смешение языков вокруг нас, дома мы всегда говорили только по-русски, – вспоминает Алексей Евгеньевич. – По субботам я с братом и еще два молодых человека нашего возраста ходили в русскую школу. Когда все мои друзья мотались на велосипедах, мы сидели и учили русскую историю, русский язык, тогда я совсем этого не хотел, но не мог сказать это отцу. Не прошло бы. Кстати, мои дети очень хорошо говорят по-русски. Во многом это заслуга моей жены, тоже преподавателя русского языка и литературы, которая настойчиво занималась с ними. В детские и юношеские годы, насколько я помню, мы стремились создать русский мир вокруг нас. В городке, где мы жили, было мало русских. Чтобы вести религиозные службы, мы арендовали англиканскую часовню, которая стояла рядом с храмом и которой не пользовалась местная община. Папа сделал большие выносные иконы, которые мы использовали во время нерегулярных богослужений. Как правило, они проходили раз в месяц, но зато к нам приезжали служить такие известные священники, как отец Александр Шмеман. С отцом Александром, у которого я прислуживал алтарником, мой папа был знаком еще по Риге. В США я приехал учиться в 1960-е годы. Здесь закончил сначала Мичиганский университет, а затем получил докторскую степень за диссертацию о Вячеславе Иванове в Йеле. И вот уже 40 лет преподаю русский язык в Вассер колледже»8888
  Архив РАКСИ (Русско-американский культурный центр «Наследие», Нью-Йорк). Интервью А.Е. Климова, апрель 2011 г.


[Закрыть].

Первое посещение России оставило тревожные воспоминания у А.Е. Климова. Более удачно складывалось научная работа. Одно из направлений деятельности Климова имеет отношение к творчеству А.И. Солженицына. «Предыстория такова, – рассказывает Алексей Евгеньевич. – В 1975 году мы издали сборник на английском языке, в котором была моя статья, посвященная переводу книги “Архипелаг ГУЛАГ”. В своей статье я провел обзор текста и написал, что перевод был выполнен очень плохо и содержал просто кошмарные ошибки. Каким-то образом эта статья попала к Шмеману, который дружил с Солженицыным, а затем и к самому автору “Архипелага”. Александр Исаевич был страшно расстроен переводом, сделал выговор своему переводчику, который, кстати, выполнил эту работу совершенно бесплатно из уважения к автору, и потом предложил мне переводить свои произведения. От больших трудов я отказывался, но ряд его статей я действительно переводил».

Русская академическая группа в США стремилась не участвовать в общественных и политических дискуссиях, подчеркивая научный статус своего объединения. Как вспоминает А.Е. Климов, «вице-президент группы Е.Л. Магеровский занял принципиальную позицию против воссоединения Зарубежной Церкви в Америке с Московским Патриархатом, ударился в церковную полемику и полностью ушел в эту сторону. Мы очень об этом сожалели, так как это были больные вопросы для всех русских эмигрантов, однако члены организации достигли принципиального решения не участвовать как группа в политических спорах и юрисдикционных распрях, избегать этого в публичных выступлениях или официальных публикациях».