Текст книги "Россия и современный мир №4 / 2017"

Новые республиканские режимы не просто пассивно воспринимали веяния из Европы или США и не ограничивались одним лишь ожиданием признания. Революционная диалектика в Латинской Америке первой четверти XIX в. не может быть понята без учета политической и конституционной практики: обретшие независимость бывшие колонии начали воплощать на практике принципы Кадисской конституции 1812 г. в те моменты, когда сама испанская монархия представляла собой либеральный и конституционный режим (1812–1814; 1820–1823). Получение независимости предполагало триумф революции (как в политическом, так и в экономическом аспектах), невзирая на все сложности, и это обстоятельство оказывало значительное давление на те иностранные державы, у которых были интересы в данном регионе – на США и Великобританию.

Период Реставрации представляется интересным предметом исследования именно с точки зрения сложного сочетания двух разнонаправленных тенденций. С одной стороны, попытки ввести практику военных интервенций и коллективной ответственности держав за недопущение революций таким образом, чтобы Священный союз был неким сторожем, если не жандармом Европы. С другой стороны, продолжалось действие реформ наполеоновского времени. Тем самым предметом анализа должны быть как попытки контрреволюционных сил сдержать новые революции, так и новые идеологические и политические образы восходящего к Просвещению и максимально широко понимаемого либерального проекта. В подобной перспективе исследование революций, основанных на принципах либерализма, неотделимо от изучения антилиберальных сил вне зависимости от того, были ли они реакционными или нет. Такая широкая перспектива подразумевает концентрацию внимания не только на постнаполеоновской Европе, но и на интересах европейских монархий в Америке в предшествующие десятилетия [35, p. 8–9].

С этим связан вопрос об отказе членов Священного союза от военной интервенции в Новый Свет и о выдвижении Великобритании на первый план в качестве посредника в деле «либерального урегулирования» конфликта Испании со своими колониями. Тезис о «слабости» европейской системы, доказательством чему служат революции в Латинской Америке, должен быть переосмыслен. Необходимо более глубокое объяснение тому, почему члены Священного союза позволили революциям победить в Новом Свете [26, p. 65]. Здесь уместно поставить вопрос о причинах перемещения революционного импульса в Америку с 1815 г. и о том, почему «концерт держав» не помешал развитию революций так, как он сделал это в Европе. В чем заключался интерес европейских держав в неоказании помощи Испании и Португалии в их борьбе с восставшими колониями?

Было бы интересно также проанализировать, как европейские монархии воспринимали американский феномен, имея в виду, что в самой Европе сосуществовало несколько тенденций: революционная, умеренно-либеральная, контрреволюционная и антилиберальная, реакционная и т.п. Здесь же стоит поставить вопрос о том, как свое отношение к Европе определяли первые республиканские правительства и в какой степени их первые действия (в частности, отразившихся в законах, принятых первыми учредительными собраниями) оставались свободными от встречных требований признания независимости.

Отметим, что соотнесение политического проекта Реставрации с новой формирующейся экономической реальностью происходило не без сложностей, примером чему является роль Великобритании в европейских альянсах. Экономическая и промышленная трансформация Великобритании в 1820-е годы была подготовлена ее глобальной торговой экспансией. Поскольку обретение независимости бывшими испанскими колониями предполагало, наряду с политическими изменениями, и открытие новых рынков для европейских держав (в первую очередь для Великобритании, но не только), возможно поставить вопрос о том, не эти ли экономические и торговые интересы европейских держав побудили их допустить либеральные революции в Латинской Америке. Здесь же уместно рассмотреть, как именно Великобритания сумела сочетать свои интересы в Латинской Америке и свою роль посредника между ней и Европой. Несомненно, в этом контексте присутствовали еще и дипломатические (и иные) трения с Россией, и требование от Испании запретить работорговлю. Отметим также среди факторов изменения позиции Великобритании в 1820-х годах приход в качестве министра иностранных дел Джорджа Каннинга и то давление, которое оказали США своим односторонним признанием де-юре новых республик Латинской Америки5858
  По мнению М. Коссока, политика Каннинга продолжила линию Кастельро, но при этом еще и помогла английской буржуазии на последней стадии промышленной революции [26, p. 131].


[Закрыть].

Назовем еще несколько интересных направлений исследования. Американские колонии Испании являлись частью королевского имущества, и на этом основании король осуществлял над ними духовный патронат. Какова была позиция Папы Римского после обретения колониями независимости и утратой испанским католическим королем этого патроната? И как решали данный вопрос новые либеральные республики? Вопрос здесь заключался не только в признании со стороны папского престола, но и в юридической трансформации патроната, который в колониальные времена был целой институцией и который при новых республиках был фактически национализирован. В историографии некоторых стран Латинской Америки этот вопрос частично уже затрагивался5959
  Наиболее исследованным в этом отношении является пример Мексики. См.: [11; 14].


[Закрыть], однако комплексное его изучение пока отсутствует.

Таким образом, европейская Реставрация по-прежнему заслуживает внимания исследователей. Речь идет уже не только о традиционной проблематике (история дипломатии и международных отношений), но и о новой постановке вопроса о соотношении в тот период революции и реакции и о ведущей роли здесь новых латиноамериканских республик. 1820-е годы отличаются своеобразием, поскольку на это время приходятся перестановки в международных альянсах и одновременно происходят революционные процессы в Латинской Америке. Бездействие европейского «концерта держав» – отсутствие признания новых республик, но наравне с этим и отсутствие действий, направленных на предотвращение консолидации новых режимов – интересно именно как результат наложения множества интересов европейских держав (и те, что были связаны с Новым Светом, должны рассматриваться не сами по себе, а именно в комплексе), а не просто как признание слабости или провала европейских альянсов. Подобные новые подходы открывают историкам обширные перспективы и предоставляют им немалый фронт работ.

Библиография

1. Altez, R. Una categoría conceptual a la deriva: Discusión sobre la aplicabilidad de «revolución» a finales del siglo XVIII // Vovelle, M., Chust, M., Serrano, J.A. (eds.). Escarapelas y Coronas. Las revoluciones continentales en América y Europa, 1776–1835. Caracas: Editorial Alfa, 2012. P. 39–80.

2. Antillón, I. de. Colección de documentos inéditos, pertenecientes a la historia política de nuestra revolución. Palma de Mallorca, Imprenta de Miguel Domingo, 1811.

3. Bertier de Sauvigny, G. de. La Restauración. Madrid: Pegaso, 1980.

4. Bew, J. Castlereagh. A life. Oxford: Oxford University Press, 2012. 752 p.

5. Brennecke, C. ¿De ‘ejemplo’ a mancha de Europa? La guerra de independencia española y sus efectos sobre la imagen oficial de España durante el Congreso de Viena (1814–1815). Madrid: CSIC, 2010. 224 p.

6. Brown, M., Paquette, G. (ed.). The Persistence of Mutual Influence: Europe and Latin America in the 1820s // European History Quarterly. N 41. 2011. Р. 387–443.

7. Chateaubriand, F.-R. Congreso de Verona. Guerra de España, negociaciones, colonias españolas. Madrid, Machado libros, 2011. 292 p.

8. Chiaramonte, J.C., Marichal, C., Granados, A. (orgs.). Crear la nación. Buenos Aires: Sudamericana, 2008. 378 p.

9. Chust, M., Frasquet, I. Tiempos de revolución. Comprender las independencias iberoamericanas. Madrid, Taurus-Mapfre, 2013. 336 p.

10. Chust M., Serrano J.A. (eds.). Debates sobre las independencias iberoamericanas. Madrid: AHILA; Iberoamericana. Vervuert, 2007. 340 p.

11. Connaughton, B. El ocaso del proyecto de «Nación Católica». Patronato virtual, préstamos y presiones regionales, 1821–1856 // Connaughton, B., Illades, C., Pérez Toledo, S. (coords.). Construcción de la legitimidad política en México. México: Colmich-UAM-UNAM-Colmex, 1999. P. 227–262.

12. Contamine, H. Diplomatie et diplomates sous la Restauration, 1814–1830. Paris: Hachette, 1970. 410 p.

13. Corner, K.W. La independencia de la América española y la diplomacia alemana. Buenos Aires: Universidad de Buenos Aires, 1968. 288 p.

14. Dossier «El patronato de la Iglesia americana: de la Monarquía a los Estados nacionales» // Historia Crítica. 2014. N 52. Bogotá, 288 p.

15. Droz, J. Europa, Restauración y revolución, 1815–1848. Madrid: Siglo XXI, 1974.

16. Fernández Palacios, J.M. Antecedentes de la Doctrina Monroe: posibilidades reales y percepciones acerca de una intervención de la Santa Alianza en Hispanoamérica // Ab Initio. 2011. N 3. P. 73–96.

17. Fernández, Sebastián J. (dir.). Diccionario político y social del mundo iberoamericano. Conceptos políticos fundamentales, 1770–1870 [Iberconceptos II]. Madrid: Universidad del País Vasco, Euskal Herriko Unibersitatea, Centro de Estudios Políticos y Constitucionales, 2014. 1422 p.

18. Frasquet, I. Estados y revoluciones en Iberoamérica. A propósito de las independencias en la década de 1820 // Altez R., Chust M. (eds.). Las revoluciones en el largo siglo XIX latinoamericano. [Münster in Westfalen, Germany Madrid]: AHILA; Madrid: Iberoamericana; Frankfurt am Main: Vervuert, 2015. P. 65–86.

19. García Monerris, E., García Monerris, C. Palabras en guerra. La experiencia revolucionaria y el lenguaje de la reacción // Pasado y Memoria. Revista de Historia contemporánea. 2011. N 10. P. 139–162.

20. Gruner, W. d. Was there a Reformed Balance of Power System or Cooperative Great Powers Hegemony? // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. P. 725–732.

21. Irby, C.N. Jr. The European Pentarchy and the Congress of Verona, 1822. The Hague: Martinus Nijhoff, 1971. 363 p.

22. Jarret, M. The Congress of Vienna and its Legacy: War and Great Power Diplomacy after Napoleon. London: I.B. Tauris, 2014. 522 p.

23. Jervis, R. A Political Science Perspective on the Balance of Power and the Concert // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. P. 716–724.

24. Kaufmann, W.W. La política británica y la independencia de América latina, 1804–1828. Caracas: Universidad Central de Venezuela, 1963.

25. Kissinger, H. A World Restored; Metternich, Castlereagh and the Problems of Peace, 1812–1822. Boston: Houghton Mifflin, 1957. 354 p.

26. Kossok, M. Historia de la Santa Alianza y la emancipación de América. México: Ed. Cartago, 1983. 295 p.

27. Kraehe, E.E. A Bipolar Balance of Power // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. Р. 707–715.

28. La independencia de la América española y la diplomacia alemana, introducción, selección y traducción de Karl W. Corner. Buenos Aires: Universidad de Buenos Aires – Instituto de Historia Argentina Dr. Emilio Ravignani, 1968. 341 p.

29. Mary Alsop, S. Alegría y escándalo de un congreso. Viena, 1814–1815. México: FCE, 1986. 316 p.

30. Nicolson, H. The Congress of Vienna; a Study in Allied Unity, 1812–1822. New York: The Viking Press, 1969. 312 p.

31. Palacios, G. (coord). La nación y su historia. Independencias, relato historiográfico y debates sobre la nación: América Latina siglo XIX. México, El Colegio de México, 2009. 413 p.

32. Pérez Vejo, T. (coord). La construcción de las naciones como problema historiográfico: El caso del mundo hispánico // Historia Mexicana. 2003. Octubre–diciembre. N 210. P. 275–311.

33. Quintero, I. El relato invariable. Independencia, mito y nación. Caracas: Editorial Alfa, 2011. 297 p.

34. Roura i Aulinas, L. Revolución de «revolución». El giro del concepto «revolución» a finales del siglo XVIII // Vovelle M., Chust M., Serrano J.A. (eds.). Debates sobre las independencias iberoamericanas. Madrid: AHILA; Iberoamericana. Vervuert, 2007. P. 13–38.

35. Russell, H. Bartley. Imperial Russia and the Struggle for Latin American Independence, 1808–1828. Austin: University of Texas, 197. 236 p.

36. Schmieder, U. Prusia y el Congreso de Verona. Estudio acerca de la política de la Santa Alianza en la cuestión española. Madrid: Ed. del Orto, 1998.

37. Schroeder, P.W. Balance of Power and Political Equilibrium: A response // The International History Review. 1994. Vol. 16. N 4. Р. 663–680.

38. Schroeder P.W. Did the Vienna Settlement Rest on a Balance of Power? // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. Р. 683–706.

39. Scott, H.M. Paul W. Schroeder’s International System: The View from Vienna // The International History Review. 1994. Vol. 16. N 4. Р. 663–680.

40. Webster, C. (ed). Britain and the Independence of Latin America, 1812–1826. Select Documents from the Foreign Office Archives. London: University of London, 1938. Vol. I–II.

41. Webster, C.K. The Congress of Vienna, 1814–1815. London: H. Milford, Oxford University Press, 1919. 174 p.

42. Webster, C.K. The foreign policy of Castlereagh, 1815–1822: Britain and the European alliance. London: Bell, 1947. 618 p.

43. Zamoyski A. Rites of Peace. The Fall of Napoleon and the Congress of Vienna. London: Harper Perennial, 2008. 654 p.

References

Altez R. Una categoría conceptual a la deriva: discusión sobre la aplicabilidad de «revolución» a finales del siglo XVIII // Vovelle M., Chust M., Serrano J.A. (eds.). Escarapelas y Coronas. Las revoluciones continentales en América y Europa, 1776–1835. Caracas: Editorial Alfa, 2012. P. 39–80.

Antillón I. de. Colección de documentos inéditos, pertenecientes a la historia política de nuestra revolución. Palma de Mallorca, Imprenta de Miguel Domingo, 1811.

Bertier de Sauvigny G. de. La Restauración. Madrid: Pegaso, 1980.

Bew J. Castlereagh. A life. Oxford: Oxford University Press, 2012. 752 p.

Brennecke C. ¿De ‘ejemplo’ a mancha de Europa? La guerra de independencia española y sus efectos sobre la imagen oficial de España durante el Congreso de Viena (1814–1815). Madrid: CSIC, 2010. 224 p.

Brown M., Paquette G. (ed.). The Persistence of Mutual Influence: Europe and Latin America in the 1820s // European History Quarterly. N 41. 2011. Р. 387–443.

Chateaubriand F.-R. Congreso de Verona. Guerra de España, negociaciones, colonias españolas. Madrid, Machado libros, 2011. 292 p.

Chiaramonte J.C., Marichal C., Granados A. (orgs.). Crear la nación. Buenos Aires: Sudamericana, 2008. 378 p.

Chust M., Frasquet I. Tiempos de revolución. Comprender las independencias iberoamericanas. Madrid, Taurus-Mapfre, 2013. 336 p.

Chust M., Serrano J.A. (eds.). Debates sobre las independencias iberoamericanas. Madrid: AHILA; Iberoamericana. Vervuert, 2007. 340 p.

Connaughton B.F. El ocaso del proyecto de «Nación Católica». Patronato virtual, préstamos y presiones regionales, 1821–1856 // Connaughton B., Illades C., Pérez Toledo S. (coords.). Construcción de la legitimidad política en México. México: Colmich-UAM-UNAM-Colmex, 1999. P. 227–262.

Contamine H. Diplomatie et diplomates sous la Restauration, 1814–1830. Paris: Hachette, 1970. 410 p.

Corner K.W. La independencia de la América española y la diplomacia alemana. Buenos Aires: Universidad de Buenos Aires, 1968. 288 p.

Dossier «El patronato de la Iglesia americana: De la Monarquía a los Estados nacionales» // Historia Crítica. 2014. N 52. Bogotá, 288 p.

Droz J. Europa, Restauración y revolución, 1815–1848. Madrid: Siglo XXI, 1974.

Fernández Palacios J.M. Antecedentes de la Doctrina Monroe: posibilidades reales y percepciones acerca de una intervención de la Santa Alianza en Hispanoamérica // Ab Initio. 2011. N 3. P. 73–96.

Fernández Sebastián J. (dir.). Diccionario político y social del mundo iberoamericano. Conceptos políticos fundamentales, 1770–1870 [Iberconceptos II]. Madrid: Universidad del País Vasco, Euskal Herriko Unibersitatea, Centro de Estudios Políticos y Constitucionales, 2014. 1422 p.

Frasquet I. Estados y revoluciones en Iberoamérica. A propósito de las independencias en la década de 1820 // Altez R., Chust M. (eds.). Las revoluciones en el largo siglo XIX latinoamericano. Madrid: AHILA; Iberoamericana. Vervuert, 2015. P. 65–86.

García Monerris E., García Monerris C. Palabras en guerra. La experiencia revolucionaria y el lenguaje de la reacción // Pasado y Memoria. Revista de Historia contemporánea. 2011. N 10. P. 139–162.

Gruner W. d. Was there a Reformed Balance of Power System or Cooperative Great Powers Hegemony? // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. P. 725–732.

Irby C.N. Jr. The European Pentarchy and the Congress of Verona, 1822. The Hague: Martinus Nijhoff, 1971. 363 p.

Jarret M. The Congress of Vienna and its Legacy: War and Great Power Diplomacy after Napoleon. London: I.B. Tauris, 2014. 522 p.

Jervis R. A Political Science Perspective on the Balance of Power and the Concert // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. P. 716–724.

Kaufmann W.W. La política británica y la independencia de América latina, 1804–1828. Caracas: Universidad Central de Venezuela, 1963.

Kissinger H. A World Restored; Metternich, Castlereagh and the Problems of Peace, 1812–1822. Boston: Houghton Mifflin, 1957. 354 p.

Kossok M. Historia de la Santa Alianza y la emancipación de América. México: Ed. Cartago, 1983. 295 p.

Kraehe E.E. A Bipolar Balance of Power // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. Р. 707–715.

La independencia de la América española y la diplomacia alemana, introducción, selección y traducción de Karl W. Corner. Buenos Aires: Universidad de Buenos Aires – Instituto de Historia Argentina Dr. Emilio Ravignani, 1968. 341 p.

Mary Alsop S. Alegría y escándalo de un congreso. Viena, 1814–1815. México: FCE, 1986. 316 p.

Nicolson H. The Congress of Vienna; a Study in Allied Unity, 1812–1822. New York: The Viking Press, 1969. 312 p.

Palacios G. (coord). La nación y su historia. Independencias, relato historiográfico y debates sobre la nación: América Latina siglo XIX. México, El Colegio de México, 2009. 413 p.

Pérez Vejo T. (coord). La construcción de las naciones como problema historiográfico: El caso del mundo hispánico // Historia Mexicana. 2003. Octubre-diciembre. N 210. P. 275–311.

Quintero I. El relato invariable. Independencia, mito y nación. Caracas: Editorial Alfa, 2011. 297 p.

Roura i Aulinas L. Revolución de «revolución». El giro del concepto «revolución» a finales del siglo XVIII // Vovelle M., Chust M., Serrano J.A. (eds.). Debates sobre las independencias iberoamericanas. Madrid: AHILA; Iberoamericana. Vervuert, 2007. P. 13–38.

Russell H. Bartley. Imperial Russia and the Struggle for Latin American Independence, 1808–1828. Austin: University of Texas, 197. 236 p.

Schmieder U. Prusia y el Congreso de Verona. Estudio acerca de la política de la Santa Alianza en la cuestión española. Madrid: Ed. del Orto, 1998.

Schroeder P.W. Balance of Power and Political Equilibrium: A response // The International History Review. 1994. Vol. 16. N 4. Р. 663–680.

Schroeder P.W. Did the Vienna Settlement Rest on a Balance of Power? // The American Historical Review. 1992. Vol. 97. N 3. Р. 683–706.

Scott H.M. Paul W. Schroeder’s International System: The View from Vienna // The International History Review. 1994. Vol. 16. N 4. Р. 663–680.

Webster C. (ed). Britain and the Independence of Latin America, 1812–1826. Select Documents from the Foreign Office Archives. London: University of London, 1938. Vol. I–II.

Webster C.K. The Congress of Vienna, 1814–1815. London: H. Milford, Oxford University Press, 1919. 174 p.

Webster C.K. The foreign policy of Castlereagh, 1815–1822: Britain and the European alliance. London: Bell, 1947. 618 p.

Zamoyski A. Rites of Peace. The Fall of Napoleon and the Congress of Vienna. London: Harper Perennial, 2008. 654 p.

Королевство Вюртемберг и проблема германского нейтралитета в 1853–1854 гг. (По материалам российской дипломатической миссии в Штутгарте)6060
  Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РНФ. Проект № 15-18-30087.


[Закрыть]

П.А. Даценко

Аннотация. В данной статье анализируется политика Вюртембергского королевства в 1853–1854 гг. в борьбе за нейтралитет Германского союза в Крымской войне. На основе немецких дипломатических документов и секретных депеш российских поверенных в делах при Вюртембергском дворе, хранящихся в Архиве внешней политики Российской империи, предпринимается попытка выявить основные политические векторы вюртембергского курса. В центре внимания автора статьи – реакция на внешнеполитический курс Вюртембергского двора со стороны российского правительства, для которого особый интерес представляла Бамбергская конференция государств Германского союза 26–30 мая 1854 г.

Ключевые слова: Крымская война, Германский союз, королевство Вюртемберг, нейтралитет, «Третья Германия», А.М. Горчаков, К.Ю.Ф. фон Нейрат, Л. фон дер Пфордтен, Ф.Ф. фон Бойст, внешняя политика, российско-германские отношения, АВПРИ.

Даценко Павел Александрович – аспирант исторического факультета Государственного академического университета гуманитарных наук, младший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, Москва. E-mail: [email protected]

P.A. Datsenko. The Kingdom of Württemberg and the Problem of German Neutrality in 1853–1854 (Documents of the Russian Diplomatic Mission in Stuttgart)

Abstract. This article studies the policy of the Kingdom of Württemberg in the years 1853–1854, aimed at securing the neutrality of the German Confederation in the Crimean war. Basing on German diplomatic documents and secret dispatches of the Russian deputies at the Württemberg’s court the article analyzes some key political vectors of the Stuttgarts’ neutrality efforts and the reaction of the Russian Government, especially on the Conference of Bamberg, May, 26–30, 1854.

Keywords: Crimean war, German Confederation, Kingdom of Württemberg, neutrality, Third Germany, Gorchakov, Neurath, von der Pfordten, Beust, foreign policy, the Russian-German relations.

Datsenko Pavel Alexandrovich – postgraduate student of the Department of History of the State Academic University for the Humanities, junior research fellow, the Institute of World History of the Russian Academy of Sciences, Moscow. E-mail: [email protected]

Проблема германского нейтралитета в годы Крымской войны (1853–1856) лежит не только в сфере международных отношений и политики великих европейских держав, но и в сфере сложной системы взаимоотношений многочисленных германских государств в составе Германского союза. До сих пор в отечественной историографии германский вопрос рассматривался в основном на примере двух крупнейших государств Германского союза – Австрии и Пруссии. Их роль в Крымской войне в целом достаточно полно изучена в отечественной историографии6161
  Например: [5; 4; 3]. Изучению политики Австрии и Пруссии в Крымской войне способствует значительный корпус опубликованных документов венского и берлинского кабинетов. Для других членов Союза подобной публикации до сих пор нет. Наиболее полное на сегодняшний день издание документов по истории Германского союза, выпускающееся под эгидой Баварской исторической комиссии, лишь отчасти затрагивает вопрос германского нейтралитета в 1853–1856 гг., освещая прежде всего вопрос реформы Союза в этот период.


[Закрыть]. Однако двойственный характер их статуса и «политического существования» – как европейских и как германских государств – не позволяет во всей полноте оценить все нюансы их политики. Особенно если при анализе политики этих государств исследователь останавливается лишь на «европейском» векторе.

Оба государства учитывали и планировали свои действия с оглядкой на внутригерманский эффект того или иного политического шага: Австрия нуждалась в поддержке Германского союза для укрепления своего европейского влияния и улучшения своего внутреннего положения [11, S. 113–114], Пруссия стремилась усилиться как германская держава, построив внутри Германского союза систему своего доминирования. Средние и малые государства Союза («Третья Германия») рассматривались ими либо как неравные партнеры, либо просто как инструмент для осуществления собственных планов и проектов [9, S. 64–65]. Сами же государства «Третьей Германии», будучи в рамках Германского союза формально самостоятельными и независимыми политическими субъектами, стремились проводить, прежде всего, ту политику, которая давала бы им максимальную выгоду для усиления собственной позиции и обеспечила бы необходимые гарантии их суверенитета.

Крымская война, быстро превратившаяся из локального российско-турецкого кризиса в общеевропейский, вызывала у «Третьей Германии» серьезное беспокойство, поскольку означала распад Венской системы европейской безопасности и потенциальную угрозу распространения войны на территорию германских государств. Эта угроза могла быть нивелирована только в том случае, если Германский союз сохранял нейтралитет, эффективность которого теперь зависела не столько от состояния международной обстановки, сколько от единодушия членов Союза. В случае если Австрия и Пруссия в силу своих европейских целей отступили бы от политики нейтралитета, ее обеспечение должно было лечь на плечи государств «Третьей Германии».

В данной статье будет рассмотрена попытка проведения политики нейтралитета королевством Вюртемберг в период от оккупации Россией Дунайских княжеств летом 1853 г. до присоединения Германского союза к оборонительно-наступательному альянсу Австрии и Пруссии в июле 1854 г. В этот период роль и перспективы Германии в войне еще не были ясны, что давало средним германским государствам определенный простор и свободу для политического и дипломатического маневров6262
  Более подробно политика Вюртемберга в Крымской войне рассматривалась в трудах немецких историков Г. Круземарка и П. Хоффмана. Эти исследования базируются на материале из земельных архивов Германии в Штутгарте, Мюнхене, Дрездене и описывают взаимоотношения Вюртемберга с другими германскими кабинетами. Поэтому взгляды российской стороны на инициативы германских политиков в годы войны или деятельность российских дипломатических представителей при Вюртембергском дворе отражены в них не в полном объеме [16; 14].


[Закрыть].

Соседствуя на западе с великим герцогством Баден и на востоке с крупнейшим из средних государств – Баварским королевством, Вюртемберг не имел никаких территориальных, экономических или иных интересов на Востоке и, следовательно, не имел формальных поводов к вступлению в войну. Однако правивший в Вюртемберге с 1816 г. король Вильгельм I давно испытывал серьезные опасения по поводу возможности вторжения Франции за Рейн. Об этом он еще в декабре 1852 г. писал австрийскому министру иностранных дел К.Ф. фон Буоль-Шауэнштейну: «Истинная опасность времени для всех нас лежит на западе. Только эгоизм, страх или близорукость желали бы после 2 декабря усматривать ее где-либо, кроме Парижа» [17, S. 73]. Вильгельм понимал, что в силу малочисленности своей армии и уязвимого положения Южной Германии Вюртемберг даже в союзе с Баденом и Баварией не сможет сразу отразить французское нападение. Поэтому в текущем европейском кризисе он преследовал две цели: всеми силами удерживать германских лидеров, особенно Австрию, от вступления в войну и обеспечить Вюртембергу как можно более надежные гарантии и защиту от французской угрозы.

Династическое родство6363
  С 1816 г. Вильгельм был женат на сестре Николая I великой княгине Екатерине Павловне, умершей в 1819 г. Сын Вильгельма, кронпринц Карл, был женат на дочери Николая великой княгине Ольге Николаевне, имевшей на мужа сильное влияние.


[Закрыть], приверженность России защите принципов Венской системы и невозможность альянса консервативных германских князей с парламентской Великобританией или империей Наполеона III обусловили лояльный к Петербургу характер внешней политики Вюртемберга. Это, однако, отнюдь не означало, что Штутгарт становился проводником российских интересов в Германии и не имел собственного курса6464
  Еще в 1930-е годы такая точка зрения была поставлена под сомнение историком В.П. Фуксом, писавшим, что южно-германских политиков «занимали еще и соображения реальной политики, которые были не близки другим средним государствам <…> их, прежде всего, беспокоила судьба Южной Германии в случае французского вторжения» [13, S. 28].


[Закрыть]. Вильгельм, будучи убежденным прагматиком, разочаровался за годы своего правления в потенциале Германского союза и отзывался о бундестаге как о месте, где «заседают негодяи», а о Союзе – как об «изношенной машине». Союз он терпел лишь как неизбежное зло, необходимое для обеспечения суверенитета Вюртемберга [14, S. 13]6565
  Вильгельм придерживался этих взглядов до самой своей смерти и в своем политическом завещании в 1865 г. писал: «Положение Германского союза действительно непрочное; все силы направлены лишь на то, чтобы парализовать всякую мощь и всякий порыв. Изменить это состояние есть величайшая потребность» [20, S. 218].


[Закрыть].

Вильгельм предпочитал выстраивать свою концепцию нейтралитета сугубо в рамках ограниченного сотрудничества членов Германского союза, рассматривая любую инициативу своих соседей исключительно с позиций ее пользы или вреда для Вюртемберга и не допуская навязывания ему других точек зрения. Этот курс встречал понимание у остальных германских государств, также заинтересованных в сотрудничестве. Но партикуляристские установки вюртембергского курса давно вызывали недоверие у Вены и Берлина6666
  Бисмарк (в то время – прусский представитель в бундестаге) подозревал, что Вильгельм для спасения своего королевства может даже пойти на союз с Францией, поскольку ему, по его собственным словам, «вюртембергская рубашка ближе, нежели костюм союза» [1, c. 71]. Хоффман цитирует это высказывание с оговоркой, что оно могло быть лишь мнением Бисмарка, вольно интерпретировавшего позицию короля [14, S. 13].


[Закрыть] и мешали доверительным переговорам с другими средними государствами Союза, имевшими иные взгляды на концепцию нейтралитета.

Еще в июне 1853 г. глава саксонского правительства Фридрих Фердинанд фон Бойст предложил созвать во Франкфурте-на-Майне конференцию министров средних германских государств для выработки общей позиции «Третьей Германии» по обеспечению нейтралитета Германского союза в возможной войне6767
  Основой концепции Бойста была консолидация «Третьей Германии» не только в вопросе нейтралитета в войне, но и гораздо шире – в рамках выработки предложений по глобальной реформе Союза, что было болезненной темой для германских монархов, поскольку затрагивало вопросы суверенитета и субординации внутри Союза [12, S. 127–160]. Об отличиях саксонской программы от южно-германских концепций [12, S. 128–131, 140].


[Закрыть]. Это предложение было сочтено Вильгельмом и министром иностранных дел Вюртемберга бароном Константином Юлиусом Францем фон Нейратом слишком радикальным. Поэтому оно было отвергнуто как нецелесообразное и способное вызвать гнев со стороны Австрии и Пруссии. Созывать конференцию министров средних государств, считал Нейрат, без явного к тому повода означает «ставить себя более или менее провоцирующим образом в некую враждебную позицию по отношению к обеим великим державам». По его мнению, необходимо было «избегать любой видимости, что средние государства принципиально объединяются в сепаратный союз» [19, S. 760].

Осторожность, с которой в Штутгарте отнеслись к инициативе Бойста, была следствием убеждения, что без доверительных отношений с Австрией и Пруссией никакое соглашение о нейтралитете не может быть эффективным. Без их политической поддержки в Вюртемберге не могло быть уверенности, что Франция не предпримет военную авантюру, а без их военной помощи оборона южно-германских государств на Рейне не могла остановить французское наступление6868
  Нейрат излагал эти соображения как австрийскому представителю Ханделю [6, S. 406], так и позднее А.М. Горчакову [2, л. 445–447].


[Закрыть].

На заседании бундестага 10 ноября 1853 г. Австрия выступила с декларацией, в которой провозглашала свой нейтралитет (до тех пор, пока не будет непосредственной угрозы ее интересам) и заявляла, что продолжит предпринимать попытки урегулировать конфликт совместно с Великобританией, Францией и Пруссией. Пруссия отказалась присоединиться к этой декларации, мотивировав это желанием оставить за собой «свободу действий, чтобы посвятить все силы обеспечению мира» [18, S. 853–855]. Это поставило Вюртемберг перед фактом невозможности австро-прусской коалиции и необходимостью обратить внимание на альтернативные пути к обеспечению нейтралитета.

Возобновление активной политики средних государств вполне отвечало целям Вюртемберга в условиях, когда не было четкого представления о курсе германских лидеров после провала австрийской инициативы в бундестаге. Вюртембергский представитель в бундестаге Х.Л. фон Рейнгард сразу после заседания 10 ноября поспешил уверить Штутгарт, что Вена не изменит курсу нейтралитета [16, S. 11]. Однако позиция Австрии в свете растущей угрозы вступления Франции и Англии в войну внушала Вильгельму все меньше доверия, причем то же самое можно сказать и об австрийских взглядах на партикуляристскую политику Вюртемберга6969
  В докладе от 5 декабря Хандель выражает удивление фразой Нейрата, что Вюртембергу «в нынешней ситуации остается присоединиться либо к Австрии, либо к Франции», и опасение, что Вильгельм через тайного агента Г. Клиндворта вошел в сношения с Пруссией [6, S. 456–457]. О Клиндворте и его роли в вюртембергско-прусских отношениях [20, S. 202–218].


[Закрыть]. Это подталкивало Вюртемберг к активным действиям, особенно на фоне растущего страха перед возможной французской агрессией. А.М. Горчаков, возглавлявший на тот момент российскую дипломатическую миссию в Вюртемберге, докладывал, что Вильгельм получает из Парижа новости о численности и распределении Французской армии, особенно на Рейне, которым придает большое значение [2, л. 449–450]. Хотя, по мнению Нейрата, планируемое размещение 300 тыс. французских войск на границе с Германией было возможно лишь на бумаге [2, л. 449, 446].