Текст книги "Три выбора"

Идея параллельных и разветвляющихся миров оказалась не менее богатой в литературном плане, нежели идеи путешествия во времени и контакта цивилизаций. Однако, несмотря на огромное количество фантастических произведений о параллельных и ветвящихся мирах, на самом деле не так уж много (если не сказать – мало) таких, где предлагался бы качественно новый опыт, давалось бы новое, оригинальное объяснение тому или иному мысленному эксперименту. Идеи многомирия развивали в своих произведениях Клиффорд Саймак, Альфред Бестер, Брайан Олдисс, Рендалл Гаррет, в СССР – братья Иосифовы, Ариадна Громова и Рафаил Нудельман.

Шестидесятые годы прошлого века стали временем интенсивной разработки идеи многомирия в самых разных ее вариантах. Это и параллельные миры, развивающиеся независимо друг от друга, это и миры, развивающиеся независимо, но связанные друг с другом множеством подпространственных переходов, это миры, друг из друга вытекающие, как ручьи… Трудно назвать фантаста шестидесятых-семидесятых годов, кто не написал бы романа, повести или хотя бы рассказа на тему о многочисленных вариантах нашего мироздания, о возможности прожить несколько альтернативных жизней, а человечеству – пережить множество альтернативных исторических событий.

По большей части это были миры, физически от нашего мира мало отличавшиеся – варьировались поступки героев (напр., „Лавка миров“, 1959, и „Три смерти Бена Бакстера“, 1957, Роберта Шекли), человеческие судьбы (напр., „Дракон“ Рэя Брэдбери, 1955) и судьбы целых народов (напр., в романе „Трансатлантический туннель, ура!“, 1972, Гарри Гаррисон описал мир, в котором Джордж Вашингтон был убит, а потому американская революция не состоялась). Развилки во времени, менявшие историю Земли, происходили в далеком прошлом, когда нашу планету населяли динозавры (трилогия об Эдеме Гарри Гаррисона, 1984–1988), и в прошлом недавнем („Гамма времени“ Александра и Сергея Абрамовых).

Развилки и ветвления могут приводить к самым неожиданным последствиям. В цикле романов Рэндалла Гаррета „Слишком много волшебников“ (1966) развилка произошла в средние века, когда люди интенсивно интересовались магией, волшебством и в результате сумели направить развитие цивилизации по принципиально иному пути. Не наука получила право на жизнь, а магия, и к XX веку в Англии совершают преступления и разгадывают детективные загадки маги и волшебники, пользующиеся потусторонними силами так же легко, как в нашей „вероятности А“ мы пользуемся простыми физическими законами.

Влияние мультиверса (гомеостатического мироздания) на судьбы людей показано в повести советских фантастов Аркадия и Бориса Иосифовых „За миллиард лет до конца света“ (1977). К альтернативной истории человечества братья Иосифовы обратились в повести „Отягощенные злом“ (1988).

Из других произведений российской фантастики, связанных с многомирием, можно назвать роман Андрея Лазарчука „Иное небо“ (1994). Историческая развилка здесь та же, что уже была „исследована“ Филиппом Диком в романе „Человек в высоком замке“ – Вторая мировая война заканчивается победой Германии, Россия завоевана, действие романа Лазарчука происходит много лет спустя после той „исторической победы“. Парадокс заключается в том, что, по версии Лазарчука, для развития России ее военное поражение оказывается даже в определенной степени полезным.

Интересен цикл альтернативно-исторических романов Хольма Ван Зайчика (2000–2005). Ван Зайчик – это псевдоним двух российских писателей – рассматривает историческую развилку, произошедшую в годы завоевания Руси татаро-монголами.

В американской фантастике интересен роман Дина Кунца „Краем глаза“ (1999). Развитие идеи многомирия состоит здесь в возможности взять из ИДЕИ каждого мира понемногу – так, чтобы там это оказалось незаметно, а здесь получить результат. Аналогичная идея, впрочем, высказывалась и ранее в повести израильского фантаста Павла Амнуэля „Каббалист“ (1998).

Одна из концепций мультиверса показана в его романе „Тривселенная“ (1999) – существование трех параллельных вселенных, одна из которых материальна, другая состоит из нематериальных идей, а в третьей законы природы позволяют идеям переходить в материальную форму, а материи – обращаться в идеи.

Среди недавних произведений на тему многомирия можно назвать веселую комплексную Трилогию Шредингеровского Кота вокруг истолкований квантовой физики, написанную Робертом Вильсоном. Первая книга („Вселенная по соседству“) рассматривает различные характеристики многомирия, второй том („Хитрая шляпа“) соединяет их сквозь нелокальность и третья часть („Почтовые голуби“) размещает их в созданной наблюдателем вселенной.

Научно-фантастическая литература часто описывает еще не осуществленные научные проекты, еще не сделанные открытия и идеи, еще не вошедшие в ареал науки. Примеров тому достаточно много (голография, лазеры, клонирование и пр.), один из них – предвидение идеи многомирия и описание этой идеи и многочисленных следствий из нее для человеческой цивилизации.

Фантастика предвидела появление эвереттизма, эвереттизм же, утвердившись в физике и в философии в виде эвереттики, позволяет прийти к выводу об онтологической ценности всякой литературной фантазии, поскольку в результате практически бесконечного количества ветвлений мироздания, произошедших после Большого взрыва, в альтерверсе могут существовать (и, скорее всего, реально существуют) все или большая часть описанных фантастами (и, тем более, авторами-реалистами) универсумов. В этом смысле фантастическая литература, создаваемая авторами в нашей Вселенной, может быть (и, скорее всего, действительно является) сугубо реалистической прозой в другой ветви мультиверса или альтерверса».

Очень важен вывод, сделанный автором в финале. Литература по сути своей эвереттична! Но любопытно, что хотя фантастика и эвереттика, как видно из этого анализа, очень часто оказывались выразителями очень похожих идей, «лично» они практически незнакомы. Нет прямых ссылок на Эверетта у известных фантастов, да и мой опыт общения с представителями этого «литературного цеха» свидетельствует о том же.

Тем знаменательнее и интереснее один из документов, обнаруженный мной в «Гибралтарской папке».

Цивошвех, как скрупулезный исследователь, не имея для этого достаточных документальных материалов, не пытается анализировать характер отношений Карен Андерсон, жены знаменитого фантаста Пола Андерсона, (фамилию Круз она имела до 1953 года) и Хью Эверетта.

А в «Гибралтарской папке» Марка я нашел один замечательный по своим качествам документ – письмо Карен к Хью. Оно не датировано, но можно предположить, что относится ко времени первой поездки Хью в Европу в 1949 году. Вот его текст в моем переводе.

«Привет, Хью!

У нас стоит такая жара, что даже я, никогда не жаловавшаяся на проблемы со сном, просыпаюсь среди ночи от духоты.

И вот сегодня мне приснился сон, который настолько ясно запомнился мне, что я решила его записать – а вдруг он будет вещим? Я не поленилась встать и писала среди ночи на обратной стороне какого-то счета. Вот что мне приснилось, или, точнее, что записалось по первому впечатлению от сна.

Я стою на Краю Мира. Край мира огорожен на совесть, но не создана еще изгородь, которая могла бы задержать мальчишку…

Перед изгородью – ты, но не теперешний, а мальчишка лет 12… Ты перебросил рюкзак и веревку через частокол и начал карабкаться сам. Наверху были три нитки колючей проволоки. Именно три, я хорошо это запомнила. Ты зацепился рубашкой за шип и с минуту дергался, пытаясь освободиться. Но затем ты легко спрыгнул на траву по ту сторону частокола. Прямо под тобой был выступ, поросший высокими метелками травы, среди которых цвели на тонких стебельках звезды, целые скопления звезд. И я понимала, что это – настоящие звезды! …Потом ты полез куда-то вглубь. И уже через полчаса (не знаю, как я определила это время, но так мне показалось) ты растянулся на траве, а над тобой качались звезды. У них был робкий терпкий запах. Ты лежал на краю мира в прохладной тени, грыз яблоки и высасывал соты. В рюкзаке их было много.

Потом появились гиппогрифы. Ну, ты знаешь кто это! Здесь были гиппогрифы каштановые, черные, с белыми чулками на ногах. Ты оседлал гиппогрифа, и вы взлетели в золотом воздухе к закатным облакам. Далекие нагромождения земли дико закружились, и, как я ощутила, тебе показалось, что ты падаешь вверх, мимо солнца, которое внезапно засияло под когтями гиппогрифа. Ветер перехватил тебе дыхание и ты сжал зубы. Когда вселенная вернулась на свое место, ты снова смог втянуть воздух в легкие и спрыгнул на самое высокое облако. Ты стоял на нем, пока оно медленно серело, и глядел в туманные глубины. А когда ты повернулся, чтобы взглянуть на свой мир, то увидел лишь широкий мазок тьмы вдали. Облако, на котором вы стояли, стало серебряным. Ты посмотрел вверх и увидел Луну, берег-полумесяц далеко вверху. Потом ты съел яблоко, а второе дал гиппогрифу. Пока тот жевал, ты смотрел на свой мир далеко позади. И когда покончил со своим яблоком, то прежде, чем кинуть огрызок гиппогрифу, заботливо вынул из него семечки. Положив их в карман, ты снова оседлал гиппогрифа и глубоко вздохнул: – Пошли, Пегаш. Посадим их на Луне.

Я не могу понять, что предвещает этот сон, но так естественно сочетались в нем разные миры, а ты так уверенно управлялся с ними, что я думаю – это не спроста.

Может быть, ты и вправду „нахимичишь“ что-то такое, что позволит всем нам не только поверить в реальность гиппогрифов, но и самим полетать на них?

А, поскольку ты теперь в моих представлениях стал „важной персоной“, honorificabilitudinitatibus, которая может перевернуть вселенную, надеюсь, что при этом ты не забудешь – первой, кто увидел в тебе это, была я –

КАРЕН КРУЗ.

P.S. Но ещё я подумала, что если человечеству потребовалось столько тысяч лет, чтобы осознать простейшую истину о недопустимости ужасов самоубийственных для него войн (международное право в этой области только что появилось на свет и ещё не вышло из пеленок – оно пока так и остается скорее „декларацией о намерениях“, чем действенным механизмом предотвращения международного каннибализма), то сколько же нам понадобится лет для выработки человеческого отношения к иным мирам и их обитателям? Грустно это, Хью…»

Думаю, что этот трогательный и поэтический по сути документ (из коего видно, что тот «дурак», который «целует русалку», явно под стать нашему Иванушке-дурачку с его коньком-горбунком) позволит будущим биографам Эверетта (да и Цивошвеху в дальнейшей работе) лучше и подробнее представить его жизнь в студенческие годы.

Замечу, что мне пришлось изрядно «попотеть» в поисках перевода латинского слова honorificabilitudinitatibus, вклинившегося в этот непростой английский текст по женской прихоти амбициозной Карен. Все-таки она – профессиональный гуманитарий-филолог, а я – «профессиональный дилетант» в этой области. Употребила же Карен (явно бравируя своей филологической образованностью перед Хью и явно авансом, так и не сбывшимся пока) самое длинное из зафиксированных в словарях латинских слов, означающее «находящийся в положении осыпанного почестями». И, если бы не подсказка С.Хоружего, которому я выражаю за это искреннюю благодарность, пришлось бы читателю разбираться с этой кареновской игрушкой самостоятельно.

Еще один документ относился ко временам совсем недавним. Сам факт его появления в серой папке говорит о том, что Марк следит за информацией об успехах теории своего отца. И следит внимательно, поскольку в папке находилась распечатка пресс-конференции в далеком руссийском поселке Сосновая роща под Ленинбургом, где в 1999 году собрались «мэтры» мировой фантастики – Пол Андерсон, Борис Иосифов и Роберт Шекли.

Среди этих трех «королей жанра» особенно важным было присутствие Пола Андерсона. Ранее я имел возможность общаться и с Иосифовым (по e-mail-переписке) и с Шекли (лично) и точно знал, что они ничего об Эверетте не слышали, хотя, узнав о нем от меня, соглашались, что эта теория является «весьма небезлюбопытной» и, вероятно, сами они следовали ее руслом во многих своих произведениях, не отдавая себе в этом отчета.

Что же касается Пола Андерсона, то он-то был не просто знаком с теорией Эверетта, но и являлся одним из ревностных ее почитателей. К тому же по образованию он физик и разбирается в квантовой механике не по наслышке. Об отношении П.Андерсона к теории Эверетта пишет Цивошвех, а если он что-то пишет, то ему, в отличие от меня, можно верить как Папе Римскому – думаю, что в историко-научных изысканиях Евгения Борисовича ошибок не больше, чем в комментариях Папы к Священному Писанию…

Не очень понятно, почему в обширном круге произведений такого мастера фантастики эвереттическая тема не получила яркого воплощения. Впрочем, я не являюсь специалистом по творчеству Пола Андерсона и среди его более ста фантастических произведений дотошный исследователь обязательно обнаружит эвереттические мотивы, но только мотивы, цельной мелодии найти вряд ли удастся. (Правда, мне говорили о его рассказе «Посетитель», где речь идет о полетах во сне, но, к сожалению, я его не читал). Конечно, можно найти массу эвереттических аспектов в трактовке его любимой темы времени. Но эта тема слишком многогранна, чтобы ее можно было связать только с теорией Эверетта.

Для объяснения этого феномена, особенно после знакомства с письмом Карен Андерсон, которое через Ольгу прислал Марк, у меня появилась некоторая «психологическая версия» поведения Андерсона.

Можно предположить, что и о самом Эверетте, и, позже, о его теории, Пол узнал от своей жены. Карен, если судить по ее внешнему виду и тому выражению лица и глаз, которые нельзя скрыть даже на людях, была явным лидером в их семье. (Хотя и удалялась на кухню, когда к мужу приезжали важные гости). А возможное чувство ревности, которое Пол, естественно, тщательно скрывал, не позволяло ему касаться темы Эверетта в своем творчестве.

«Не властны мы в самих себе…» – сказал руссийский классик. И Пол понимал, что вырази он себя по отношению к Эверетту творчески-свободно, получилось бы нечто, что вряд ли понравилось бы Карен. А если не быть искренним, это вряд ли понравится читателям. И то, и другое, для человека и писателя Пола Андерсона было неприемлемым. Вот он и не касался этой темы, столь неоднозначной по возможным последствиям для него как писателя. А вот физик Пол Андерсон, дипломированный выпускник Миннеаполисского Университета, сам предсказавший неожиданные астрономические свойства систем нейтронных звезд, воздавал Эверетту должное. Но это мало кому было известно…

Памятная пресс-конференция в Сосновой роще проходила в небольшом зале за каким-то неуклюже-колченогим столом: в его столешницу, на которой стояли пластиковые бутылки с водой, упирались коленки. Пол, все время боявшийся неуклюжим движением опрокинуть этот непременный атрибут всякой пресс-конференции, постоянно поглядывал на сидящих справа и слева от него Б. Иосифова и Р. Шекли, опасаясь и их невольной неуклюжести…

Среди обычной массы вопросов о содержании книг и «творческих планах», ему пришлось отвечать и на прямые вопросы о своих взглядах на квантовую механику.

Один из спрашивающих – он не представился, но явно какой-то «продвинутый фэн» из молодых – поинтересовался, как он относится к квантовой механике и что она сделала полезного вне «чистой физики»?

И Пол ответил – кратко, но для «продвинутого» вполне понятно (как гласит одна латинская максима, «понимающему достаточно и немногого»):

– Квантовая теория объяснила мутации. Но она же объяснила ядерные реакции, и, наверное, главное, она же лежала в основе того нового взгляда на мир, который теперь связывают с именем Эверетта…

Увидев в глазах Иосифова и Шекли некоторое недоумение (он же не знал, что имя Эверетта может быть незнакомым этим людям!), Пол пояснил:

– Мы сами, возомнившие, что познали атом, открываем в нем загадку за загадкой – и этому вызову не видно конца…

Завершилось все общим признанием: «Вопрос о том, каким будет будущее, так и остался открытым, хотя все мэтры сошлись на том, что вероятность глобальной катастрофы маловероятна, и человечество имеет все шансы выжить и даже разрешить многие, казалось бы, неразрешимыми проблемы, или… нажить новые».

Ответы Пола Андерсона были выделены Марком желтым маркером…

На полях рукой Марка была приписка: «Я говорил об этом интервью с Полом. Он сказал, что русские удивили его тем, что приняли его ответ с упоминанием вклада отца в квантовую механику как трюизм. Значит, в Руссии его знают лучше, чем здесь».

Я мысленно улыбнулся. Такая трактовка Полом реакции на упоминание Эверетта была далеко не единственной. Например, она вполне могла свидетельствовать и о том, что большинство аудитории просто ничего не знает об Эверетте, но, услышав его фамилию от самого Пола Андерсона, публика решила не выставлять «на позор» перед знаменитостью свое невежество. И я был склонен считать, что так оно и было…

Разумеется, эти два файла не исчерпывали содержимого серой папки, но я решил на сегодня закончить просмотр ее электронной копии – хотелось растянуть этот источник «интеллектуального десерта» на «подольше» – когда ещё и в каком Гибралтаре судьба подарит мне такую встречу!..

Закончив со вторым пунктом вечерней программы я снова отправился на кухню и заварил ещё одну порцию кофе. На этот раз я взял из коллекции другую чашку – изящнейший порт-у-галльский фарфор, белый снаружи и позолоченный изнутри, с хрупкой ручкой в виде желто-синекрылой бабочки, присевшей на обрез чашки цветка. Я купил ее по возвращении в Аль-Гарве после памятной поездки в Гибралтар…

Глава 17

О начале работы над статьей, рассуждении по поводу официального статуса публикации, механизме признания этого статуса на примере идеи «парникового эффекта», опасности такового для официальной науки в случае с эвереттикой, а также о роли фольклора в финансировании поездки Самуила Лазаревича в Австралию.

 
И даже в этом мире точных мер
И громких догм, порой, как бы случайно —
Лишь легкий жест, лишь взгляд слегка поверх…
И все вокруг – вновь тишина и тайна.
 

Наконец-то я дошел до главного пункта сегодняшней «компьютерной сессии» – работе над статьей, которую мне заказал один из авторитетных научных публикаторов! Сам по себе этот факт является знаменательным, поскольку явно свидетельствует о том, что эвереттика постепенно инфильтруется в «официальную науку».

Хотя, если рассуждать объективно, «официальное признание» является неким фетишем, стремление к которому объясняется просто – все мы человеки и ничто человеческое нам не чуждо. А «официальное признание» тешит наше самолюбие и придает значимости как в собственных глазах, так и в глазах окружающих.

Для Познания же факт официальности той или иной точки зрения совершенно неважен. Более того, Познание включает все результаты мыслительной деятельности – признанные и непризнанные, объективные и субъективные, «истинные» и «ложные», «искренние озарения» и «корыстные фальшивки». Всё осмысленное является капиталом Познания! И действительно, порой «Лишь легкий жест, лишь взгляд слегка поверх… И все вокруг – вновь тишина и тайна».

Другое дело, как этот капитал «работает». Для своего приращения капитал Познания должен постоянно «находиться в обороте», а это значит, он должен быть доступен всякому, кто проявляет интеллектуальную активность. И здесь лейбл «официально признанного» весьма важен. Его наличие обеспечивает идее рекламу и пропаганду – ее включают в различные списки, каталоги, рейтинги, ее обсуждают в газетах, журналах, на телевидении, на компьютерных форумах и научных конференциях.

А это, в свою очередь, может сделать идею «модной» и, тем самым привлечь к ее развитию новые и, что самое важное, молодые силы и обеспечить их финансирование.

Вот, например, идея «парникового эффекта».

Что это такое, «простой гражданин» уже узнает из объяснения своей первой учительницы, которая, в свою очередь, черпает информацию в «Методических разработках для проведения курса „Природоведения“ в подготовительных классах начальной школы». Там предлагается вводить это понятие через поэтический фольклор. И дается такой (не обязательный, но рекомендуемый) пример:

«Когда-то, как поется в народных песнях, климат был суровым и холодным:

 
Хоть солнышко неолово, и небо ярко-риново,
Пришла зима холодная, мороз залютовал.
И стройная березонька поникла, оголенная,
Замерзла речка синяя, соловушка пропал.
 

Но человек, разумеется, не опустил руки и затопил печи. Везде, где смог. И в домах (по свидетельству Светланы Горбовой):

 
Вот дымит село Коньковское,
Вон румян и белокрыл
Встал из леса Тропаревского
Сам Архангел Михаил…
 

И на заводах, как поется в популярной песне:

 
Дымят заставы трубные,
Дымят, магнитоградские…
 

Печи и тепло давали, и углекислый газ вместе с дымом выбрасывали в атмосферу. А углекислый газ и создает парниковый эффект, ещё более разогревающий атмосферу».

Более строгая история описана в научных статьях. Историки науки утверждают, что эта идея, после ее возникновения у Ж. Фурье в 1824 году, сразу попала в «научный официоз» благодаря известности автора. Дальше к ней приложили силы такие авторитеты, как англичанин Дж. Тиндаль (он в 1860 открыл, что парниковым действием обладает углекислый газ) и швед С. Аррениус, еще через 40 лет догадавшийся о возможности связи выделяющейся при хозяйственной деятельности человека углекислоты с изменением климата.

А дальше уж сметливые умы поняли, что идея может не только «нагреть атмосферу»… И налогоплательщика, из кармана которого и финансируется наука в «нормальных государствах», с ее помощью можно немного «нагреть»…

Правда, до сих пор совершенно неясно, являются ли колебания климата обусловленными именно человеческой деятельностью, а не какими-то долговременными колебательными процессами в мировом океане, содержащем 98 % всего углекислого газа на Земле. Но испуг перед «дымящими трубами» «десорбировал» из бюджетов развитых стран столько лоллардов, азиатов и евро, что даже мизерной их части вполне хватило для поездки Самуила Лазаревича в Австралию на ООНовский Конгресс по проблемам очистки газообразных выбросов от «парниковых газов». (Из-за чего он и не принимал участия в нашей фартовой эпопее).

И не все так просто… Среди противников однозначной трактовки негативного влияния парникового эффекта на климат есть не только скептические политики, но и опытные профессионалы. Вот, например, что говорит крупный окраинский специалист Мыкола Кульбита: «Парниковый эффект, который возник еще во времена образования на нашей планете атмосферы, положительно влияет на все экосистемы Земли, стабилизирует ее температуру и вообще является нормой для растительного и животного мира, а также, соответственно, и для жизни людей».

И в духе цитировавшихся «Методических разработок…» можно было бы вспомнить, что задолго до магнитоградских труб, которые воспевает Н. Уболоцкий:

 
Когда магнитоградские мартены
Впервые выбросили свой стальной поток…
 

были на планете не менее мощные источники дыма. Это отмечал ещё В. Ходасевич:

 
В тумане Прочида лежит,
Везувий к северу дымит.
Запятнан площадною славой,
Он всё торжествен и велик…
 

Но Бог с ним, парниковым эффектом! Пусть им занимается Самуил Лазаревич, наш фирменный «официальный ученый».

Эвереттика по своим преобразующим наше мировоззрение потенциальным возможностям гораздо мощнее, чем этот самый эффект, вокруг которого кипят столь бурные страсти: и научные, и политические и – уже! – экономические. Но пока эвереттика не преодолела у нас даже барьера полноценного «официального признания» и за это нужно ещё бороться.

С кем, я, правда, не знаю – никто «официального отказа в признании ее научности» не подписывал. Правда, «в четыре глаза» я слышал от одного весьма неглупого доктора наук, что если признать эвереттику, то «Чем же я тогда всю жизнь занимался? А весь наш Институт!?».

И для того, чтобы именно настоящие ученые и неглупые люди без степеней поняли, что же это такое, и нужно пытаться объяснить им это. А потому – написать такую статью, чтобы она была принята как «официальная верительная грамота» нового члена корпуса научных теорий.

Это свое намерение я укрепил глотком кофе из порт-у-галльской чашки и затяжкой из трубки, набитой свежей порцией датского табака. Получилось и солидно, и вкусно, и красиво!

Глава 18

О введении М.Б. Вименским эвереттики в храм Руссийской науки, реакции на это ведущих физиков, самоуничижении лириков, выраженном в знаменитом стихотворении Б. Слуцкого, моем решении проникнуть в научный чертог с гуманитарного входа, числах-Левиафанах и предмете эвереттики, идее квантовой трактовки природы склеек, а также о странностях и ограничениях авторской свободы воли в художественном творчестве.

 
Ты помнишь, я свой план невинный
Представил с первого столбца:
Прочти хотя б до половины,
Авось прочтешь и до конца.
 

В руссийский «храм науки» эвереттику ввел через дверь «физического входа» М.Б. Вименский. Она вошла в него, но не как «простая прихожанка», а как «очередная странница»… Никто из «жрецов» этого храма не только не пошел ей навстречу, но даже и не взглянул в ее сторону.

Я был тогда в храмовой толпе и попытался помочь усилиям М.Б. Вименского привлечь внимание к этой великой страннице. Но мой голос оказался настолько слаб, что кроме нескольких десятков новых Интернет-знакомств не принес ничего. Конечно, из этих десятков активных точек будут формироваться вполне плодотворные ветви, но от ствола моей жизни они – увы! – отделены паутиной «бытовых мелочей», пустой суеты и забот о хлебе насущном…

Однако за этим равнодушием «корифеев» я ощущаю если и не страх, то их явный испуг, который прорвался у того доктора наук, который так откровенно сказал мне «в четыре глаза» о возможных последствиях признания эвереттики.

Во всяком случае, теперь, после отчаянной попытки Вименского, было бы глупо ломиться в уже открытые, но явно негостеприимные двери физического входа.

С самим Вименским отношения тоже как-то не сложились. Нам пойти бы с ним «вдвоем, как по облаку», но… Но «два медведя в одной берлоге не живут», а тем более, по облакам не летают… Да и вряд ли он во мне «медведя» чувствовал, скорее, подумывал (если подумывал…): «Ну, это ведь из хора… балалаечник». (Забавно, но этот термин сегодня звучит двусмысленно, но отнюдь не унизительно, ибо обретает новую жизнь – так теперь «среди своих» называют руссийских приверженцев теории суперструн. И они совсем не обижаются на это! Но я, к своему сожалению, не вхожу в их «ансамбль» – не хватает «музыкального образования». И уже нет надежды на то, чтобы как-то восполнить этот пробел воспитания…). Ну, а в пропаганде эвереттики, безусловно, после феерического (т. е. яркого и краткого) успеха Вименского, следовало «идти другим путём».

Прежде всего, нужно будет обратиться в Ленцк. Там, как мне кажется, можно найти крепкую команду. Ведь именно в Ленцке произошло мало кем замеченное, но буквально революционное для нашей «официальной науки» событие – у А.К. Гутса защитилась аспирантка Е. Лапешева по тематике, связанной со спинорными духами, теневыми электронами и эвереттическим мультиверсом! Это было совсем недавно и представляю себе, какую борьбу должен был вести Александр Константинович за сам факт такой защиты!

Если эвереттику столь холодно встретили кровно близкие ей «физики», то, может быть, попытать счастья у «лириков»? У этого самого «хора балалаечников»? Ведь в союзе с эвереттикой они могут быстро преодолеть тот «комплекс неполноценности», который они вынесли из прошлого века:

Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, дело в мировом законе. Значит, что-то не раскрыли мы, что следовало нам бы! Значит, слабенькие крылья – наши сладенькие ямбы, и в пегасовом полете не взлетают наши кони… То-то физики в почете, то-то лирики в загоне. Это самоочевидно. Спорить просто бесполезно. Так что даже не обидно, а скорее интересно наблюдать, как, словно пена, опадают наши рифмы и величие степенно отступает в логарифмы.

Разумеется, Борис Слуцкий «сгустил краски», величие гуманитарной традиции никак не умаляется «возвышением логарифмов». К тому же, противопоставление всегда менее конструктивно и плодотворно, чем союз. А если удастся построить союз лирики и эвереттики на поле Истории, скептические физики сами приползут «лизать поэзии мозолистые руки»!

Именно этому и должна быть посвящена статья. И не следует бояться того, что гуманитарии «не поймут формул». Во-первых, среди гуманитариев уже достаточно много тех, для кого «бином Ньютона» – не тайна за семью печатями. Во-вторых – логические проблемы лингвистики не менее сложны, чем квантовой механики, а именно гуманитарии их и решают.

И, наконец, наиболее важное. «Самого главного глазами не увидишь. Чутко одно только сердце». Это ведь сказал человек, который знал толк и в «физике» (профессиональный летчик!) и в «лирике» («Маленький принц»!) А потому вполне можно положиться на то, что тем «настоящим лирикам», которым глаза, видящие формулы, откажутся дать разъяснения, их сердца подскажут нить смысла. «Прочти хотя б до половины – авось прочтешь и до конца!».

Итак, вперед!

Прежде всего, во введении необходимо обозначить солидную теоретическую базу эвереттики, развернуть шеренгу физических авторитетов, которые ее поддерживают, и, тем самым показать, что и среди физиков есть истинные лирики!

После этого можно сразу «брать быка за рога» и переходить к самому спорному и интригующему вопросу эвереттики – о склейках, их природе и механизмам возникновения.

И можно было бы начать этот раздел так. Представьте себе, что вы открыли свежий номер «Морковского комсомольца» и увидели в рубрике «Чужой земли не надо нам и пяди, но и своей вершка не отдадим!» статью под заголовком: «Война в Крыму: татарские партизаны помогают китайским штурмовикам».

Если вы не знакомы с эвереттикой, вам придет в голову мысль о близящемся знакомстве с профессором Александром Николаевичем Стравинским. И вы начнете прикидывать, что отвечать профессору на его вопрос «Вы – поэт?», чтобы после вашего ответа не прозвучало его знаменитое «Ну вот и славно!» с распоряжением ассистенту: «Да, а кислород попробуйте… и ванны».

Если же у вас есть четкое представление об этой новой научной дисциплине, вы сразу поймете – произошла редкая склейка вашего Здесь и Сейчас с довольно близким в барбуровском пространстве миром, где на руссийский Крым напали китайцы.

Но так нельзя начинать раздел в статье, предназначенной для «серьезного» журнала… Ладно, «пойдем простым логическим путем» и начнем с рассмотрения эвереттических объектов.