Текст книги "Объединенная нация. Феномен Белорусии"

Своеобразное положение традиционных региональных элит приднепровских областей, превратившихся в просителей внешней помощи для своих территорий из и так нищих иных регионов Беларуси, также способствует в перспективе смычке интересов преступного мира и этих элит.

Политический контроль над ситуацией в чернобыльской местности находится ныне в руках традиционных постсоветских элит. Однако поддержание стабильности в этом регионе требует приспособления этих элит к сугубо местному социуму. Именно для чернобыльских местностей РБ характерны наиболее глубокие ностальгические настроения о временах бывшего СССР и наиболее жесткое неприятие рыночных реформ. Это вполне естественно для общества оставшихся здесь стариков, нуждающихся в социальной опеке, и тяжко пьющих колхозников.

Чернобыльская зона в стабильном положении еще длительное время будет генератором антиреформистских, конфликтных по отношению к окружающему миру настроений и политических движений, а в нестабильном состоянии – может превратиться в опору мощных мафиозных структур. Нормальное, неконфликтное по отношению к Западу и ко всему окружающему миру развитие Беларуси невозможно без интенсивной помощи извне для ликвидации последствий аварии с тем, чтобы остановить консолидацию деградированного асоциального социума на трети своей территории.

Одно из последствий появления внутри чернобыльского ареала политически самостоятельных благотворительных организаций – быстрое формирование из числа детей особой культурной группы, чей духовный опыт, образовательный уровень и связи могут привести в будущем к острому конфликту поколений. Свыше десяти лет ежегодно за пределы Беларуси на оздоровление сроком до двух месяцев отправлялось только по линии благотворительных организаций до 60 тыс. детей. Как правило, дети отдыхали на Западе. Чаще всего в Германии и Италии. Нередко непосредственно в семьях. В зонах с высоким уровнем радиации (от 15 Ки/км² и выше) практически все дети школьного возраста хотя бы по одному разу побывали на Западе. Нередко в течение года около половины школьников из той или иной школы отправлялись на Запад. Нормой стали прямые связи между детьми и семьями, принимающими их на Западе. Проконтролировать эти связи достаточно сложно.

На Западе дети оказывались в семьях с высоким уровнем образования, дохода и социального положения. Уже сам контраст между жизнью на Западе и в родной деревне влиял на внутренний мир детей в сторону иного, чем у их родителей, восприятия действительности. Контраст между деградированным социумом в чернобыльской зоне и возможностями, имеющимися у детей, при определенных обстоятельствах может обернуться сложной политической проблемой. Причем не только для Беларуси, но и для Западной Европы. Чернобыльская молодежь уже сегодня пополняет ряды «зеленых» организаций. Нельзя исключать пополнения за счет некоторых представителей этой социальной группы радикальных течений в «зеленом» движении. Прецеденты подобного рода уже есть.

Чернобыльский социум в любой его форме является источником нестабильности для окружающего мира. Большая часть этого социума находится на территории Беларуси.

Поэтому именно те процессы, которые проистекают в белорусском Поднепровье, определяют качественные характеристики внутри этой общественной группы. Вес чернобыльцев в рамках Беларуси столь велик, а их проблемы настолько неразрешимы силами одной лишь Беларуси, что можно говорить о возможности медленной трансформации всей Беларуси в «чернобыльское» общество. Безусловно, подобная тенденция будет вызывать сопротивление тех социальных групп и регионов, которые оказались не затронуты непосредственно последствиями аварии. Интересы чернобыльцев далеко не всегда стыкуются с интересами иных групп населения Беларуси и иных региональных элит.

Эти противоречия сегодня проявляются, в частности, в проблеме адаптации беженцев и вынужденных переселенцев из чернобыльской зоны на чистых территориях, а также в отношении общества к ликвидаторам. Опыт переселения людей небольшими группами в сельскую местность и небольшие города оказался практически полностью неудачным. Местное население встречает переселенцев отчужденно. Часто озлобленно. Воспринимает их виновниками своих материальных трудностей, винит за полученные льготы и особенно жилье. Также важно и то, что чернобыльцы в массе своей до аварии относились к специфичным региональным культурам.

Региональные культуры населения чистых зон практически всегда очень отличны от Поднепровья и Восточного Полесья. В чистой зоне остались католические аграрные районы северо-западной Беларуси, очень религиозные, близкие по диалекту к украинскому языку районы Брестской области с заметной традицией неприятия русских и восточных белорусов. Адаптация же чернобыльских беженцев в относительно близкой им по культуре восточной части Витебской области затруднена общим относительно низким уровнем развития сельского хозяйства в этом регионе и его небольшими размерами.

Усиление миграции чернобыльцев в западно-белорусскую деревню и Западную Беларусь ведет к появлению здесь особой устойчивой социальной группы изгоев, находящихся в сложных отношениях с местным населением. С другой стороны, эта социальная группа может выполнить функцию опоры республиканских властей относительно местных элит. Особенно важно последнее обстоятельство относительно потенциально несколько «антиминской» по политической ориентации северо-западной части Беларуси с заметной долей католического населения. Концентрация чернобыльских мигрантов в ряде городов этого региона – в Молодечно, Лиде, Гродно прежде всего – способна выступить эффективным противовесом потенциальному местному католическому движению. В этом направлении логично ожидать и действий белорусского руководства в случае реанимации внимания со стороны государства к чернобыльским проблемам и новой волны санкционированных государством миграций чернобыльцев в чистые зоны.

Пока же чернобыльская миграция оказывается более-менее устойчивой и массовой только в крупных городах, где чернобыльцы могут растворяться в общей массе городского населения. В некоторых случаях массированное жилищное строительство жилья для чернобыльцев привело к возникновению своеобразных «чернобыльских гетто» – районов, населенных в основном переселенцами. В этих районах уже заметно серьезное политическое влияние именно чернобыльских общественных организаций.

Адаптация ликвидаторов в чистых зонах менее болезненна, чем переселенцев, но комплекс проблем, с которыми ликвидаторы сталкиваются на местах, примерно тот же: проблема льгот, лечения, жилья для них входит в острое противоречие с интересами местного населения и местных элит. Подобно чернобыльским переселенцам, среди ликвидаторов заметна тенденция к созданию собственных общественных организаций, выполняющих функции профсоюзных и даже политических. Часть организаций ликвидаторов действует совместно с общественными структурами чернобыльцев. Особенно хорошо это заметно на примере фонда «Дети Чернобыля».

Также заметна тенденция к солидарным действиям относительно органов власти вместе с чернобыльцами и ликвидаторами организаций, защищающих интересы инвалидов. Конечно, многие из них действуют и самостоятельно, однако в целом уже выделилось ведущее ядро общественных структур всех трех направлений, которые действуют вместе. Ведущая роль в этом совместном движении принадлежит именно чернобыльцам. При определенных обстоятельствах это движение может быстро превратиться в массовое движение обездоленной и больной части населения за выживание. Любые попытки в Беларуси начать реформы либерального типа за счет действительного сокращения программ помощи чернобыльцам и инвалидам, любая попытка распространить в Беларуси идеологию самовыживания, идеологию последовательного индивидуализма, идею своеобразного «хуторянства» по типу того, как сделано в странах Балтии, обязательно спровоцирует быстрый рост общественных организаций в поддержку больных людей. Эти организации смогут так же быстро превратиться в широкое политическое движение.

Последствия чернобыльской катастрофы в Беларуси привели к коренной трансформации белорусской политической и идеологической сцены. Чернобыльцы своим движением не позволят никакой власти культивировать в Беларуси тип слабого государства. При определенных предпосылках эта чернобыльская энергия может быть использована и ради оправдания агрессивной внешней политики на некоторых направлениях.

Чернобыльцы сегодня – одна из наиболее подвижных групп белорусского населения. Миграция чернобыльцев в те или иные местности может быть спровоцирована распоряжением республиканского руководства выделить средства из чернобыльских фондов на строительство жилья концентрированно в том или ином месте. Так или иначе, население покидает и будет покидать Чернобыльский регион. Отсюда одна из важнейших проблем для безопасности Беларуси – куда направить эти, еще поддающиеся регулированию потоки чернобыльской миграции. Если точнее: в какие города отправить чернобыльцев. Создается впечатление, что любая попытка местных элит в Беларуси использовать автономистские лозунги уже в начальной стадии может быть осложнена концентрацией миграции чернобыльцев именно в этот регион.

За счет чернобыльского фактора Беларусь еще значительное время сможет поддерживать свою внутреннюю стабильность, ибо нет сейчас в РБ социальной группы, более заинтересованной в существовании единого унитарного государства, чем эти обездоленные люди. В любой форме самоорганизации чернобыльцы противостоят всем без исключения иным регионам и субкультурным группам Беларуси. А потому являются идеальной группой для пополнения государственных структур. Государство в РБ под влиянием чернобыльского фактора все больше трансформируется из института общенационального значения в орган по перераспределению богатства страны в интересах одной культурной группы. А потому стоит ожидать постоянной напряженности между силами, которые отражают интересы облученного населения, и силами, ориентированными на интересы иных групп белорусов.

Любая последовательная демократия в Беларуси в силу специфики и значения чернобыльцев как социальной группы будет закреплять именно за ними доминирование над другими группами белорусов. Вероятно, интересы иных групп населения РБ будут также склоняться к самовыражению в конечном счете не через демократические институции.

Авария на Чернобыльской АЭС создала для Беларуси новую международную реальность. Беларусь нуждается во внешней помощи для ликвидации последствий аварии. Но эта помощь должна быть столь масштабна, чтобы быть заметной для РБ, что всерьез ожидать ее не приходится. Отсюда Беларусь вынуждена под давлением неразрешимого комплекса чернобыльских проблем торговать своим суверенитетом и в целом вести очень активную внешнюю политику для того, чтобы взамен получить хоть какие-то крохи.

В этом плане совершенно логично поведение белорусского руководства относительно Москвы. Не только чернобыльским фактором объясняется нежелание Беларуси отрываться от России, но фактор аварии позволяет рационально объяснить некоторые моменты в российской политике Беларуси. Любому большому целому, частью которого на волне идеологического «единения» стала бы Беларусь, придется тратить средства на ликвидацию последствий катастрофы. Пока «принять» чернобыльскую Беларусь в свой состав готова только российская патриотическая оппозиция. Российское же государство вряд ли готово взять на себя ношу решения белорусских чернобыльских проблем даже в рамках Союзного государства РБ и РФ, даже на территории собственной Брянской области и своих ликвидаторов.

Однако по мере расширения Европейского союза и усиления Запада как такового чернобыльская проблематика может начать «играть» в западном направлении. Чернобыльские элиты и вся чернобыльская культура вполне могут превратиться в носителей не «панроссийской», как сейчас, идеологии, а паневропейской и прозападной. Силы этих элит вкупе с силами потенциально прозападных иных элит вполне может хватить на то, чтобы поворот Беларуси на Запад не сопровождался внутренним расколом в белорусском обществе. Ключ к внутренней стабильности Беларуси в условиях усиления Запада и процесса европейской интеграции – в позиции чернобыльских элит и в готовности Запада взвалить на себя решение части чернобыльских проблем РБ. Пока такой готовности всерьез не будет, Беларусь, скорее всего, будет проводить примерно столь же парадоксальную внешнюю политику, которую она проводит ныне.

Сегодняшняя духовная самоизоляция Беларуси от всей Европы в значительной степени объясняется чернобыльским фактором.

Фактор этот долговременный, и потому, пока не будет найдено приемлемого решения чернобыльской проблемы через процесс европейской интеграции, Беларусь может сохранять нынешнюю внешнеполитическую линию и не будет при этом сотрясаться глубоким внутренним кризисом. Более того, внутренняя потребность РБ в активной внешней политике только по чернобыльским причинам может действительно надолго превратить Минск в устойчивого и активного противника Запада и демократических сил России, в прочную базу антидемократической оппозиции в масштабе всего постсоветского пространства. В этом смысле чернобыльская проблема является угрозой для безопасности Беларуси прежде всего потому, что программирует напряженные отношения между нею и Западом до тех пор, пока Запад не пойдет на очень значительные траты по ликвидации предпосылок существования чернобыльского общества в центре Европы и на глубокую интеграцию с этим обществом. То есть пока на Западе не будет доминировать некая идеология, значительным компонентом которой будет экологическое сознание. Чернобыльский фактор еще очень долгое время будет главным подспудным фактором, осложняющим безопасность не только Беларуси, но и всей объединяющейся Европы.

Последствия чернобыльской аварии имеют особое значение для межрегиональных отношений в Беларуси. В чернобыльской зоне в ее широком понимании оказались второй и третий по величине промышленные центры республики – Гомель и Могилев. Области, которые ранее выступали в качестве наиболее мощного промышленного центра Беларуси, ныне часто оказываются в положении просителей. В положении регионов, которые без внешней помощи не в состоянии справиться ни с одной из порожденных чернобыльской аварией проблем. На уровне межрегиональных отношений это обстоятельство создало сложную коллизию. Большая часть Западной Беларуси, особенно регионы с заметным католическим (польским) населением, непосредственно не пострадала от аварии. На промышленно отсталую часть Беларуси легла нагрузка по дотированию чернобыльских программ в условиях приостановки индустриализации на западе РБ.

Чернобыльские регионы порождают мощные региональные элиты, организованные вокруг администраций Гомельской и Могилевской областей. Естественный, хотя и болезненный процесс усиления западно-белорусских региональных элит по мере изменения в пользу западных белорусов демографического соотношения в данной ситуации дополняется стремительным падением реального веса Поднепровского региона в системе всех межрегиональных отношений. Это обстоятельство стимулирует поднепровские элиты к более активным действиям на внутриполитической сцене Беларуси, ибо иначе они могут быть быстро потеснены другими элитными группами.

В целом чернобыльская авария в ее региональном аспекте может рассматриваться как экстремальное проявление деиндустриализации, развернувшейся в Восточной Беларуси после начала затяжного социально-экономического кризиса в бывшем СССР.

В свою очередь поднепровские элиты под воздействием происшедшей катастрофы превратились в практически единый регион, который вынужден организованно действовать на внутри-белорусской политической сцене. За счет своей массы и территориального веса внутри Беларуси чернобыльская зона имеет значительные шансы некоторое время удерживать политическое доминирование внутри республики. В свою очередь трансформация поднепровских элит в чернобыльские может угрожать Беларуси дополнительным ростом межрегиональных противоречий. Прекращение дотирования чернобыльской зоны за счет промышленности и других регионов способно взорвать межрегиональную стабильность. Важно и то, что интересы чернобыльских элит ныне серьезно расходятся с интересами других частей Восточной Беларуси. Прежнее относительное единство восточнобелорусских индустриальных регионов и Западной Беларуси сегодня растворяется в новых проблемах.

В числе факторов, которые стали влиять на систему межрегиональных отношений в Беларуси в последние 10–15 лет, принципиальное значение имеют еще два: процесс европейской интеграции и сокращение возможности к миграции населения северо-западной Беларуси в страны Балтии (в Ригу и Вильнюс прежде всего).

Глава четвертая
СОВРЕМЕННАЯ БЕЛАРУСЬ

ЭКОНОМИКА

К концу 80-х годов существовали разные варианты следующего этапа европейской интеграции. В значительной степени именно этому следующему этапу была подчинена игра вокруг политики перестройки и переустройства бывшего социалистического содружества. Однако представляется, все варианты включали в себя:

› объединение Германии;

› усиление связей между большинством восточноевропейских стран и стран ЕЭС в противовес послевоенной вольной или невольной ориентации восточноевропейских стран на приоритетное сотрудничество с Москвой;

› усиление потребления сырья из России и региона Каспийского моря, особенно – газа;

› переход европейских стран на новый уровень научно-технической революции во имя выживания в ходе глобальной конкуренции с США и странами Восточной Азии.

Вариантов конфигурации разных стран и регионов, их специализации в рамках общего проекта и влияния на развитие всей Европы, представляется, было немного.

› Тесное партнерство России или иного государства со столицей в Москве (реформированного, децентрализованного согласно положениям Огаревского процесса СССР) с объединившейся Германией и Францией в ущерб восточноевропейским государствам, вынужденным превратиться в основном в территории дешевого сырьевого транзита из России в Западную Европу. В этом случае была высока вероятность потери восточноевропейскими странами значительной части своей перерабатывающей промышленности и превращения Европы в германоцентричный конструкт при сохранении Москвой контроля над значительной частью Восточной Европы, над Украиной, Беларусью и Прибалтикой прежде всего.

› Тесное сотрудничество между объединенной Германией и восточноевропейскими странами, в первую очередь между Германией и Украиной. При таком развитии Германия быстро превращалась в очень мощную среднеевропейскую державу, которая смогла бы извлечь дополнительные источники для развития за счет близости к российскому и каспийскому сырью, а также, возможно, и к сырью региона Персидского залива. Франция, Великобритания и иные развитые страны Западной Европы оказывались в менее комфортных условиях развития, чем Германия, и скорее всего резко отставали бы от Германии в темпах развития. Германоцентричность всей Европы становилась почти неизбежной. Восточноевропейские страны, включая Беларусь, при таком развитии сохраняли значительную часть своей промышленности и переходили к быстрой технологической интеграции с Германией. По сути, в Восточной Европе завершение индустриализации полосы вдоль советско-польской границы совпало бы с формированием германоцентричной Средней Европы как высокоинтегрированного в технологическом отношении целого.

› Тесное сотрудничество между Германией и Францией. Франкогерманская европейская ось могла бы стать ядром сначала для развитых стран Европы, провело бы дорогостоящие мероприятия по внутренней интеграции, а затем расширилось бы на другие государства. Франко-германский вариант европейской интеграции влек за собою быструю потерю промышленного потенциала восточноевропейскими странами, так как основным получателем выгод от использования российского сырья становились страны, сгруппированные вокруг Франции и Германии. Основные ресурсы развитых стран Европы оставались внутри их узкого сообщества, а не работали в интересах Восточной Европы, как это происходило в ходе инвестиционного бума в этом регионе в 70-х годах.

В конце 80-х годов все три варианта были предметом политической борьбы. Политику руководства СССР во главе с М. Горбачевым можно понять как ориентированную на европейскую интеграцию при особой роли партнерства между Россией и Германией, предоставляя компенсационные выгоды и Франции. Именно в рамках этой доктрины можно рассматривать проект освоения Ямальских месторождений газа и проведение новых трансъевропейских магистральных газопроводов из Ямала в Германию через Беларусь и Польшу.

Ямальский газовый проект имел и имеет для Европы и европейской интеграции примерно такое же значение, какое имело освоение нефти и газа Западной Сибири в 60-80-х годах. В конце 80-х годов Европа нуждалась в наращивании поставок углеводородного сырья из России для уменьшения своей зависимости от поставок из политически нестабильных исламских стран. Именно эта заинтересованность сделала возможным строительство трубопровода Уренгой – Помары – Ужгород и всей системы магистральных нефтепроводов «Дружба». В конце 80-х угроза политических вспышек в исламском мире становилась все более очевидной. Вспыхнувшая вскоре гражданская война в Алжире это опасение только подтвердила.

Европа продолжала переход к широкому использованию дешевого газа. Одной из важных дополнительных причин увеличения доли газа в энергопотреблении европейской экономики являлось осознание европейским общественным мнением опасности развития в Европе атомной энергетики после аварии на ЧАЭС. Вскоре после чернобыльской аварии почти во всех европейских странах был введен мораторий на строительство новых АЭС и ввод в строй новых энергоблоков на существующих атомных электростанциях. Сама философия развития энергетического сектора в Европе приобрела принципиально неядерный характер. Соответственно, заинтересованность европейских стран в увеличении поставок газа выросла. Практически все планы развития энергетики в Европе стали предполагать, прежде всего, наращивание потребления газа.

Антиядерная, «зеленая» Европа – это Европа, нацеленная на интеграцию с теми странами, которые обладают газом. Беларусь и Украина, обладая первичной информацией о последствиях катастрофы на ЧАЭС, обладают возможностью влиять на степень заинтересованности европейцев в сближении с Россией или со странами региона Каспийского моря, где также имеются крупные запасы газа. Драматическим образом Беларусь и Украина оказались включены в европейское пространство принятия решений по ключевому направлению развития объединяющейся Европы: по определению предела возможной европейской интеграции.

Пока европейские ценности включают в свой состав гуманизм, информация о последствиях аварии будет глубоко востребована европейским общественным мнением. А значит, пока Европа не включит внутрь своего культурного организма чернобыльские регионы, сложно говорить о возможности остановки европейской интеграции на востоке. Чернобыльская катастрофа ввела Украину и Беларусь в современный европейский ценностный контекст, сделав их неотъемлемой частью новых европейских ценностей и новой европейской идентичности.

Однако пока чернобыльский ценностный фактор является частью современной европейской идентичности, ориентация европейской интеграции на сближение с Россией остановить невозможно, хотя бы потому, что постчернобыльской Европе нужен российский газ. Подчеркнем еще раз: чернобыльский культурный шок в Европе динамизирует европейскую политику на российском направлении и делает неизбежным рост потребления российского сырья объединяющейся Европой. Разумеется, ориентация Европы на рост потребления российского газа вовсе не означает ориентации Европы на равноправную интеграцию с Россией. Но это уже иная проблема – проблема взаимоотношений между Россией и западноевропейскими странами как частями все более интегрированного экономического, даже геополитического организма – Большой Европы.

Российские месторождения, активно осваивавшиеся в 60-80-х годах, оказались в значительной мере истощены. Новый виток европейской интеграции требовал освоения новых месторождений и нефти и газа, которые бы сыграли для Европы такую же важную роль, даже более важную роль, нежели некогда сыграли Тюмень, Уренгой, Сургут…

Новыми месторождениями, откуда нефть и газ могли прийти в Европу из России, могли стать только месторождения газа на Ямальском полуострове и нефти – на севере европейской части России. Все остальные крупные месторождения нефти и газа на севере России являются более дорогостоящими проектами, чем Ямал и Тимано-Печора: шельф Баренцева моря, Приобское месторождение и т. д.

Освоение новых месторождений требовало изменения всей структуры трубопроводов, которая сложилась в СССР и Европе к концу 80-х годов. Существовавшая структура трубопроводов была ориентирована в целом на источники сырья в Западной Сибири.

Нефть поступала в Европу прежде всего по системе трубопроводов «Дружба» через Беларусь в основном в Украину, а из украинского Закарпатья – веером в разные европейские страны. Примерно две трети всего российского нефтяного экспорта проходит через Беларусь.

Изменить этот фактор очень сложно, почти невозможно из-за дороговизны такого предприятия.

В самой Беларуси нефтепроводы делятся на два основных больших потока: «труба», которая проходит к городу Новополоцку, питает нефтью Новополоцкий НПЗ и далее – трубопроводы от Новополоцка через Литву в Латвию к самому крупному на Балтике специализированному нефтяному порту Вентспилса. Второй поток – по юго-востоку Беларуси через Мозырь (Мозырьский НПЗ), далее в основном на Украину, где у города Броды трубопроводы как бы вливаются в украинские сети и доходят до Ужгорода.

Освоение Тимано-Печорского нефтяного бассейна могло сопровождаться как строительством новых нефтяных портов в районе Ленинграда, чтобы транспортировать нефть в Европу по Балтийскому морю, а могло и предусматривать подключение к проходящей через Беларусь системе нефтепроводов. Могло быть (и произошло ныне в реальности) сочетание обоих вариантов. Белорусские трубопроводы были преимущественно экспортными, транзитными, изменение месторождений, откуда качается в них нефть, принципиального значения для этой трубопроводной системы не имело.

Газопроводная сеть СССР строилась иначе. Добыча газа велась в относительно близко расположенных друг от друга западносибирских месторождениях. Оттуда газ в основном направлялся на Украину, питал собою восточно-украинский промышленный очаг. Далее часть российского газа шла по системе украинских газопроводов на запад. Важным, даже ключевым узловым пунктом для транзита газа также выступало Закарпатье. Свыше 90 % всего газового экспорта СССР в конце 80-х годов шло через территорию Украины. Освоение Ямальских газовых месторождений ради экспорта газа в Европу требовало строительства нового газопровода, который можно было и не подключать к украинским газовым сетям. Наиболее короткий путь для такого газопровода в Европу – через Беларусь и Польшу. Появление белорусского направления для экспорта российского газа в Европу заметно понижало стратегическое значение Украины, хотя Украина надолго остается главным мостом для получения Европой российского газа.

Ямальские газопроводы (газопровод) насыщали территорию Беларуси дополнительными стратегическими характеристиками. Самая главная из них – политическая стабильность Беларуси становилась важной для всех задействованных в проекте стран. Учитывая уже сложившуюся к концу 80-х годов специфичную белорусскую индустриализацию, заинтересованность Германии, Польши, России в функционировании ямальского проекта автоматически означала, осознавали это сами принимавшие решение политики или нет, заинтересованность этих стран в сохранении Беларусью своей экспортной высококонцентрированной промышленности.

Ключ к внутренней безопасности Беларуси и ее социально-политической стабильности – успешное функционирование белорусской промышленности.

Нельзя обеспечить нормальный транзит газа по территории Беларуси, если остановятся белорусские гиганты и массы населения окажутся безработными, а мелиорированные земли полностью заброшенными. Ямальские газопроводы автоматически превращали европейскую интеграцию в процесс, который способствует дальнейшему росту Беларуси, притом что именно ямальский проект является одним из ключевых для усиления сырьевой специализации экономики России и потери Россией собственной экономической самодостаточности.

Ямальские газопроводы также усиливали заинтересованность ключевых европейских стран в высокой степени региональной безопасности севернее Полесья. В каком-то смысле ямальские газопроводы – гарант от любой формы внешней агрессии против Беларуси, в том числе и от провокации гражданского конфликта внутри Беларуси по любому сценарию.

Газопроводный фактор как фактор безопасности Беларуси хорошо показал себя в ходе столкновения между Беларусью и Россией вокруг проблемы принадлежности Белтрансгаза зимою 2004–2005 годов. Когда Газпром зимою устроил блокаду Беларуси, отключив подачу ей газа, Беларусь стала откачивать себе газ из транзитных газопроводов, проходящих по ее территории. В результате пострадали покупатели газа в Польше, Германии, Литве, которые предъявили претензии не Беларуси, а России, ибо Беларусь не принимала участия в сделках между Газпромом и европейскими покупателями газа. Менее чем через сутки после начала газовой блокады Газпром возобновил поставку газа в Беларусь и был вынужден пойти на компромиссные соглашения по ценам на газ для Беларуси и за транзит газа через Беларусь.

Ямальский проект повышал энергонасыщенность территории Беларуси. Белорусская промышленность получала дополнительный источник развития. При описанной специфике белорусской промышленности ямальский проект стимулировал усиление позиций белорусских производителей в России. По сути, белорусская промышленность в России в немалой степени становилась элементом европейской промышленности, позицией европейской промышленности в России.

Примерно таким же стабилизирующим и европеизирующим было влияние ямальского проекта и на всю Россию, особенно на те регионы, которые непосредственно получали выгоды от его реализации.