Текст книги "Воля Божья?"

Глава 22

Если бы не звонок из школы, в которой Супрунова ждали, конечно, он уехал бы в Донецк. Уже ж и подробный план составил для себя как туда добраться через Крым.

И уж тем более уехал бы учитель на Донбасс после летней работы с детьми оттуда, с войны. Почувствовал Игорь необходимость преподавания если не в самом городе, то в поселке или в селе неподалеку от Донецка. Знал же, что учителей на взбунтовавшейся земле не хватает. Но дети-везде дети. И подумал преподаватель, что если он нужен здесь сельским детям, то правильно ли будет ехать в Донецк?

«Если, по воле Божьей, доведется мне, все-же, остаться под Киевом, значит так тому и быть», – решил для себя учитель. С помощью Интернета ему удалось взять билет до столицы на самый дешевый поезд. Точнее, не до самой столицы. Поезд Мариуполь-Львов, на который довелось взять билет, проходящий через Днепропетровск, до самого Киева не доезжал, но останавливался в Мироновке, а оттуда, уже не раз так бывало раньше, Игорь легко мог добраться до Киева на электричке.

Оказавшись уже на нижней полке плацкартного вагона, учитель удивился. Нет, не потрепанности вагона, а тому, что три полки, расположенные рядом с его местом, оказались пустыми. Ведь он, когда несколько часов назад распечатывал купленный через Интернет билет в кассе вокзала, запомнил почему-то, что кассирша, удивленно улыбнувшись через стекляное окошко, сообщила, мол ему повезло. Ведь билеты на этот поезд у нее только-что просили пассажиры, но мест не было.

А тут вдруг три свободных полки рядом. Странно.

«Но всякое бывает на железной дороге», – подумал Игорь и присев у окна поставил на столик дежурную бутылку минералки. Из вещей у него имелась с собой только одна сумка, пристроил ее под ногами. Оставалось две минуты до отправления поезда. И тут со стороны купе проводника послышался шум, чья-то возня, полушутливая, хмельная ругань перемежаемая громким смехом и Супрунов почувствовал, что это могут быть его потенциальные, вагонные соседи. Так оно и оказалось. Попутчиками оказались трое военных. Все в камуфляжной форме с желто-голубыми флажками на рукавах, плохо побритые, окруженные спиртным ореолом. Один из них, вероятно ровесник учителя, капитан, как определил Игорь по одному погону, висящему над правым нагрудным карманом расстегнутого кителя. Воинские звания других оставались неизвестными. Огромные и тяжелые рюкзаки, опять же таки камуфляжной расцветки, быстро оказались расставленными на третьей полке, а те что поменьше поместились под полкой нижней. Один из бойцов, самый молодой, лет двадцати пяти небрежно бросил Супрунову: «Здрасти». Офицер же и еще один военный, возраст которого учитель, даже приблизительно, определить не смог, возможно из-за обманчивой щетины или путающего изобилия непонятных значков и символов, висящих на камуфляжной куртке, каких-то подвешанных к карманам цепочек, и блестящего никелем браслета на левой руке, здороваться не стали, посчитав, по-видимому, что одного «Здрасти» достаточно.

Но когда состав тронулся и пассажиры уселись вокруг вагонного столика бездверного купе, капитан, старший из компании, очевидно, все-же и по званию, и по возрасту, извлек из бесконечности военных своих карманов две поллитровые бутылки водки «Немиров» с матово-мутными стеклами и назвался, протянув Супрунову руку:

– Игорь, а это Семен и Олег, – кивнул головой на товарищей.

– Мы тезки, – ответил учитель, пожав руку соседа по купе.

– Ого, – усмехнулся капитан и уверенно констатировал факт, -Будем ужинать. Ты с нами, давай на «ты». Не против?

Вопрос показался Супрунову не совсем понятным. Не против чего? Чтобы перейти на «ты» или принять приглашение к ужину, но он кивнул. Хотел было объяснить, что не брал ничего из продуктов с собой в дорогу, а с пустыми руками как-то не удобно, но потом подумал, что это лишнее.

Воины достали из рюкзаков четыре металлических банки свиной тушенки, хлеб, две больших банки рыбных консерв и одноразовую, бело-пластковую посуду на всех.

Все происходило по-армейски быстро и учитель, не решив еще пить ли ему водку с военными, внимательно смотрел как высокий Олег, который и сказал «здрасти» учителю, зайдя в купе, разливал огненную жидкость по стограммовым, почему-то бумажным, а не пластиковым, как тарелки и вилки, стаканчикам. Супрунов согласно промолчал, когда и перед ним оказался наполненный «Немировом» стаканчик. Он хотел выпить после гнетущей напряженности последних дней, отмеченных и травмой руки, и приходящим пониманием своей ненужности Юле. Хотел, хоть и понимал, что, возможно, и не стоит этого делать в преддверии завтрашнего оформления на работу в школу.

И началось вагонное застолье, которое мало чем отличалось от невагонного. Разве что пили без тостов. Сально-армейские анекдоты, разбавленные спиртным, чередовались с попытками запеть, относительно не громко» нiч яка місячна…» Супрунов в основном слушал, ел и пил, мало разговаривая. На мимоходом заданный вопрос о работе ответил, конечно, что по профессии учитель. Потом невесть откуда на столе появился хороший, ужгородский коньяк. И уже когда перешли к нему, капитан, как выяснилось командир разведроты, отчего-то изрядно захмелевший раньше других, рассказывающий выпившему три по пятьдесят Супрунову о надежности АКМ-ов, вдруг замутненным взглядом посмотрев в окно на несущиеся мимо бетонные столбы и прервав себя, отчего-то понизив голос, негромко произнес:

– Но и нож тоже не плохо.

– Нож? – переспросил Супрунов, почувствовав какие-то недобрые нотки в словах капитана.

– Ну да, «сепара» одного я недавно, там, ножом. Быстро так получилось… А он успел сказать: «…у меня ж дома двое детей…", ну а я ему пред тем как пырнуть: «…а сколько ты наших порешил…».

Тут Супрунов не выдержал и спросил на сленге украинских военных:

– А «сепар» этот с оружием был?

– Нет, конечно. Тогда уже нет. С оружием он бы меня пристрелил.

– Та что же ты не взял его в плен? – наивно удивился Игорь.

– Он враг! – выкрикнул капитан и ударил кулаком по столу так, что испуганно подпрыгнули недоеденные банки тушенки.

Потом АТОшник внимательно посмотрел в глаза учителю но Супрунов взгляд не отвел. Понимал ли капитан, что при определенных обстоятельствах, если бы его теперешний собеседник попал на фронт, то мог бы оказаться с противоположной стороны, в ополчении ДНР. Кто знает, понимал ли это офицер, да и Супрунов плнимал ли в полной мере куда в действительности могла забросить его жизнь? Ведь брать оружие в руки и убивать он не хотел ни с какой стороны.

После пролившегося откровения капитана Супрунов понял, что пить уже не хочет. Не то, чтобы быстрое протрезвление но какое-то прояснение настойчиво пыталось пробиться к сознанию учителя. Он вышел в тамбур, оставив шумную компанию за купейным столиком и долго стоял там, прислонившись лбом к стеклу наглухо закрытых вагонных дверей, а в ушах все стояли слова, услышанные капитаном от обреченного, безоружного «сепара» об оставленных дома детях.

Когда Игорь вернулся на свое место, то обнаружил бойцов мирно спящими на своих полках. Учитель занял свое нижнее место и уставился в потолок. Понимал он, что поезд несет его в сторону столицы страны, в которой идет гражданская война. Но в сознании учителя никак не могли уложиться прячущаяся в

ванной от осколков девочка из Донецка, и мирно гуляющие по Крещатику Киевские дети, мучающиеся от безводья жители ничейных, фронтовых поселков и искрящиеся в солнечном свете брызги от Киевских фонтанов. А еще не мог никак понять Супрунов, как вышло так, что граждане, еще недавно одной страны, начали стрелять друг в друга. Прекрасно отдавал себе отчет Игорь в том, что одну сторону конфликта поддерживает Россия, а другую Запад, и в том, что не только украинцы но и иностранцы воюют с обоих сторон знал тоже. Но не мог учитель воспринять умом своим, как такое могло произойти в двадцать первом веке, в его стране, после Майданного переворота.

Глава 23

Директор Веньевской школы настолько подробно объяснила как Супрунову добираться до нового места работы, что он без проблем нашел нужную маршрутку. Попросив водителя сообщить ему, где, уже в селе, выйти, чтобы попасть в школу, учитель устроился на мягком, заднем сидении «Спринтера», достал потрепанный свой смартфон и набрал в поле для сообщений «ВКонтакте» два стихотворения для Юли, которые неожиданно, как и всегда, пришли ему в голову и отправил их девушке:

Не верю, что тебя

Когда-то так полюбят,

И на руках неся,

Как нежность приголубят.

Но если только Бог

Прозренье не подарит,

Я знаю где порог,

И тягости не станет.

Однако же глаза,

Твои глаза решают!

По вечности скользя,

Меня они узнают?

Юле После падения с перрона:

Ты привыкла к любви,

А она невесома!

Только чуть позови,

И я буду у дома.

Знаю, что все цветы

В красоту свою верят,

А уверенность ту

Бесполезно измерить.

А вот время идет,

Лепестки опадают.

Но душа, что поет,

Остается живая.

А услышать тоску,

Невозможно, наверно.

Я на хрупком мосту

Между водкой и Верой.

Отчего же висок

Не добрался до рельса?

Это знает лишь Бог

И спасенные песни!

Жалко, в клубах ночных,

Ты их вряд-ли услышишь.

А листочки стихов

Как упавшие вишни.

Я совсем не желал

Воспарить над перроном.

Но познает себя ль,

Виноградная грона?

И зачем-то растерянно

В небе звезды моргнули!

Или просто огни,

Что на «Скорой» мигнули?

Когда автобус подъехал к Веньевской школе, а она, оказалось, стояла прямо у дороги, точнее с двух сторон шоссейки, водитель окликнул Супрунова:

– Вам здесь выходить.

– Спасибо.

Директорисой оказалась шестидесятилетняя но молодящаяся женщина в несколько нелепо выглядившем на ней светло-бежевом, брючном костюме.

Как только Игорь Ярославович вошел в ее кабинет, то с первых слов понял, что Эльвира Валерьевна любит сразу брать быка за рога. Едва поздоровавшись с

прибывшим учителем, она деловито заявила:

– Завтра у вас уроки в пятом, шестом, седьмом и восьмом классах. А

жить будете у Николая Степановича. Он у нас истопником работает.

Формальная сторона оформления на работу заняла совсем не много времени: Супрунов быстро написал заявление и отдал свою медецинскую книжку. Медкомиссию он же проходил еще до летней своей работы с детьми у моря, а также копии диплома, идентификационного кода и аттестационного листка. И на следующий день Игорь Ярославович уже стоял возле доски с кусочком мела в руках. Какие-то по-особенному наивные глаза сельских детей,

их более чем непосредственная реакция на шутки и логические загадки нового учителя, припасенные им за годы работы и в школах, и в приморских здравницах, и используемые для разбавления напряженности, а иногда и просто усталости ученической на уроках математики, все это вместе взятое рождало человеческие, а не формальные отношения между педагогом и школьниками.

Но одна вещь очень удивила Супрунова. Неприятно удивила. Это само расположение зданий школы, а их было два, удивительно не рациональное расположение строений. Да что там эта мало что выражающая фраза: «не рациональное»? Точнее сказать – абсурдное, бредовое или даже ужасное, такое, что дедало очень вероятной трагедию на дороге. А именно, -здание, в котором располагались младшие классы, с первого по четвертый, находилось с одной стороны шоссе, а средняя и старшая школа размещалась в строении, находящемся с противоположной стороны дороги. Так вот, в корпусе малышей туалет отсутствовал и потому младшеклассникам по многу раз за школьное время приходилось перебегать через автомобильную дорогу, на которой не было не только «лежащих полицейских» но и элементарных знаков, предупреждающих водителей о возможном появлении детей на дороге. Почему-то дорожные службы не сработали. Ну не мог Супрунов, будучи профессилналом, не спросить через пару дней своей работы у Эльвиры Валерьевны, обращалась ли она к руководству, чтобы решить вопрос соответствующего оборудования перехода, которым пользуются дети. В ответ он услышал, что-то невразумительное типа: «в бюджете на это денег нет» и понял, что ни к кому из начальства руководительница образовательного учреждения не обращалась по поводу шоссе. А еще подумадось учителю, что вряд ли долго проработает в школе, где так игнорируется безопасность учеников. Ведь молчать он не сможет.

Игорь Ярославович удивился и системе питания школьников. Ведь село относилось к населенным пунктам, пострадавшим от аварии на Чернобыльской АЭС. С 1986-го года учеников кормили бесплатно, но после Майданного переворота ситуация изменилась. Облученных Чернобылем детей кормить перестали, вывозить их для оздоровления в санатории, как это делалось

ранее, прекратили тоже. Зато когда началась гражданская война, расколовшая и страну, и души человеческие, бесплатно оздоравливать и кормить вместо чернобыльцев стали детей украинских воинов, так называемой анти-террорестической операции, а именно так обозначала конфликт Майданная власть. Понятно, что такое решение принималось не на местном уровне, а на государственном.

Юля не выходила на связь до пятницы, но потом написала сообщение в «ВК». Оценла стихотворения, присланные Игорем кратко, одним словом: «красиво». Попросила помочь с курсовой работой о реабилитации баскетболистов после травм. Мог Супрунов отказать? Конечно, нет. И на протяжение четырех дней после школьных уроков и занятий с учениками, по дороге домой, в электричках, и дома по ночам он выискивал с помощью смартфона информацию для курсовой девушки на различных сайтах. Ведь Юля рассказала, что преподаватель предупредила студентов о недопустимости скачивания готовых работ из Интернета.

После того как Супрунов законочил курсовою, отправил ее Юле. Девушка поблагодарила. Естественно, что в ближайшее воскресенье он в 10.00, как обычно с пакетом, наполненном лимонами, сыром и шоколадом, постучал в Юлину дверь.

На что он надеялся? И надеялся ли вообще на что-то? На чудо? Но ведь казалось же временами Супрунову, что Юлины взгляды стают внимательнее и проникновеннее. Вместе с тем чувствовал Игорь присутствие не то чтобы стены но какого-то неуловимого препятствия на пути к Юлиному сердечку. Разница в возрасте? Вряд ли это являлось самым существенным объяснением. Глаза, зеленые глаза Юли обманывать не могли. А в них, несмотря на показную уверенность девушки, читалась временами удивительно наивная беспомощность и даже слабость, а иногда растерянность. И, как хотелось верить Супрунову, виделись в тех глазах и искорки от огоньков сомнений и метаний душевных порывов. Значит надежда Игоря была не совсем иллюзорной?

Юля угостила Супрунова воскресным завтраком. До необычности вкусным даже с утра, а может особенно с утра, откровенно красным борщем и по Ворзельски кисловато-сладким салатом из капусты. Кофе он, как и в предыдущие воскресенья, сварил сам. Когда покушали, перебрасываясь ни к чему не обязывающими шуточками, Игорь посмотрел на девушку,

сидящую как обычно на диваноподобном сидении мягкого уголка, придающего уют кухонному столу, поджав ноги и обхватив колени руками. В такие

минуты Юля напоминала внимательного наблюдателя или даже

исследователя, изучающим бывшего своего учителея. Они

редко завтракали вместе. Девушка утром обычно обходилась чашкой

черного чая, в которую добавляла лимонный сок, добытый из

лимонов, принесенных Игорем. Попивая чаек (на кофе она соглашалась редко), из большой, ярко разрисованной керамической чашки, обхваченной двумя руками, было удобно наблюдать за Супруновым. А он, сказочно насытившись домашней едой, сам то ведь дома готовил себе все наспех, и выпив маленькую чашку очень крепкого, черного кофе без сахара, попросил принести ноутбук, а затем достал из сумки флешку со словами:

– Здесь немецкий фильм. Это уже серьезно. Не комедия и не про любовь. Он про Майдан. Это мне друг дал флешку перед отъездом из Днепропетровска. Знаю, что ты ультрас «Динамо Киев» и полностью за Майдан и, возможно, тебе не все в фильме понравится, но из песни слов не выбросишь. Друг объяснил мне, что в кадрах, которые мы увидим, все сложно.

В Юлином взгляде читалась легкая растерянность смешанная с удивлением и упрямством. Игорь всегда поражался и тому, что чувства девушки слишком легко читались по ее глазам, и что перемешивались они иногда причудливым образом.

– Хорошо, – чуть слышно проговорила Юля и оставив чай пошла за ноутбуком, а затем поставила его на кухнный стол.

Супрунов сам раньше этот фильм не видел. Андрей вручил ему флешку перед тем как Супрунов вышел из Днепропетровской квартиры Малкова и направился на вокзал. Где сам Малков взял этот фильм, Игорь не знал. Немецкий режиссер старался непредвзято смотреть на Майданные события, не поддерживая и не героизируя ни одну из сторон. В фильме были и и «Беркутовцы» в горящей на них форме. Те, в которых попадали «коктейли Молотова», то есть бутылки с зажигательной смесью. И, конечно, раненные и убитые неизвестно кем Майдановцы. Режиссер не делал окончательных выводов но, очевидно, пытался разбудить мысль зрителей.

Когда фильм закончился, на маленькой кухне воцарилось молчание. Через некоторое время Игорь спросил:

– Может все же после чая кофе будешь?

– Нет, – не громко произнесла девушка.

– А я буду.

Супрунов достал из своей сумки, стоявшей рядом, упаковку молотого кофе сильной обжарки. Любил он именно такой. Затем подошел к плитке, наполнил джезву водой и поставил ее на малеький огонь.

– Я опять выпью чаю, – сказала девушка и включила электрический чайник, стоявший рядом с ней на столе, а затем молча начала резать лимон крупными дольками.

Супрунов понял, что обсуждать фильм они не будут. Да и что было обсуждать? Каждый сам для себя сделал выводы.

– Надо еще перевести текст про успехи реабилитации с английского. Сможете сейчас? – медленно и совсем тихо произнесла девушка.

Супрунов кивнул:

– Попробую

А закончив варить кофе устроился с чашкой за столом, подвинул к себе чистые листки и ксерокопии требующего перевод английского текста,

отметив уже в который раз мысленно для себя: «жалко, Юля никак не хочет называть меня на „ты“ и по имени».

Супрунов старательно знакомился со специфической, медицинской английской терминолонией и через час перевод получился. Игорь взглянул на часы и понял, что надо спешить, чтобы успеть в Бучу, на домашние занятия по математике с ленивым но смышленым пятиклассником.

И с понедельника для учителя опять начался отсчет дней до воскресенья,

то есть до встречи с Юлей. Но случилось так, что в субботу вечером девушка прислала сообщение: «Извините. В воскресенье не увидимся. Поеду набивать себе татушку».

«Татушка, слово то какое неестественное» -подумал Супрунов, как будто это имело какое-то значение. Зачем это надо Юле он не понял. Ведь татуировка не придает очарование, а скорее наоборот. Но Супрунов придерживался мнения, что Юля свободный человек и ей одной решать, что делать. А потому, лишь глубоко вздохнув, Игорь ответил, набрав на клавиатуре смартфона: «Понял. Хорошо. Значит, до следующего воскресенья.»

Как обычно, в рабоче-школьной суете, разбавляемой временами искренностью детских взглядов, наивными вопросами учеников, которые, несмотря на годы работы в школе, всегда оставались для Супрунова откровением, прошли понедельник и вторник.

А в среду, в маршрутке, по дороге домой Супрунов, устроившись на заднем сидении, достал смартфон и открыл свою почту на Яндексе. В текст пришедшего письма верилось с трудом, а потому Игорь перечитал его несколько раз. Одно из издательств, куда учитель посылал свои стихи еще несколько месяцев назад, предлагало издать книгу, поэтический сборник Супрунова. Когда к мечте идешь годами, а в какой-то миг понимаешь, что она стала реальностью, тяжело поверить, что ты не во сне.

К письму, подписанному редактором издательства, прилагался вариант договора, а еще автору предлагалось сделать набросок обложки книги, который стал бы основой для профессиональных художников, берущихся за оформление сборника стихов.

Рисовать Супрунов не умел с детства, поэтому даже наброска для оформления обложки книги своих стихов сделать не мог. Но идея то у него имелась. Автор желал изобразить крупный, красный тюльпан на фоне пустого хрустального бокала для вина, на котором явно виднелась бы трещина. Но как изобразить? И тут сквозь шум и холод плохо отапливаемого вагона электрички, заполненного в основном торговками, возвращающимися из Киева в свои села и поселки с пустыми корзинами, Супрунова посетила мысль, что неплохо бы попросить помощь у Юли, рисующей очень красиво. Она же показывала когда-то свои рисунки, выполненные в альбоме. До необычности насыщенные добрыми цветами работы.

Недолго думая Супрунов, достав из внутреннего кармана пиджака потрепанный свой SAMSUNG, набрал номер девушки. Никто не ответил

и учитель отправил сообщение через «ВК»: «Юля! Если сможешь, помоги. Мне нужен рисунок для обложки книги моих стихов. Подробности потом.

Идея оформления обложки есть. Могу я зайти к тебе завтра, после обеда, когда ты вернешься с занятий в колледже?»

Через несколько минут пришел ответ:

«Нет. Я сейчас занята со своим парнем. И завтра буду занята с ним. А обложку можете сделать такую как наколка на плече моего друга. Ха… Сейчас сфоткаю.»

К сообщению прикреплялся не четкий снимок, сделанный очевидно наспех. Изображение, на котором явно различались три синего цвета шестерки, то есть совсем не добрый знак, и не выразительное, размытое подобие молнии. Это поразило Супрунова. И дело было даже не в мгновенном осознании Игорем того факта, что судя по заднему плану присланной фотографии и месту наколки, снимок, вероятно, был сделан только что, прямо в постели, где Юля нежилась со «своим парнем». Домыслить подробности происходившего на мятых простынях для Супрунова труда не составило. Нет, не это грубо залило черной краской робкую надежду на ответную любовь, все-же теплившуюся в душе Игоря как искорка в золе, могущая однако же подарить пламя, а именно злополучный, плечевой знак. Или, точнее, страх за то, что Юля, по всей видимости, даже не понимала сколько злой силы знак тот может таить. Теперь стало понятно, кому подражала Юля, делая себе «татушку» в минувшее воскресенье.

Внутренне учитель понимал, что отношения с излучающей очарование студенткой, бывшей его ученицей, могут прерваться в любой момент. Но чтобы так грязно, он и предположить не мог, а потому долго и бездумно смотрел на экран своего смартфона, чувствуя, что происшедшее уже подтолкнуло его к окончательному разрыву с Юлей, но что-то еще должно было произойти. И такое предугадывание оказалось не ошибочным. Но, вместе с тем, случившееся

далее просто ударило душу Супрунова наотмашь.

Через несколько минут пришло сообщение с Юлиной странички. Когда Игорь увидел его, ему захотелось разучиться читать хоть на какое-то время, чтобы мозг не мог воспринимать написанное. Что высветилось на экране смартфона? Нецензурная ругань, оскорбления, бред. Конечно, Супрунов понял, что Юля не могла набрать такой текст. Значит… Значит «ее парень». То есть девушка позволила ему читать свою переписку с Игорем и стихи, посвященные Супруновым только ей. После этого цену парня учитель определил сразу. Цену «парня Юли», поливающего грязью не со своей страницы в «ВК», а со страницы девушки.

Напиться, очень хотелось напиться Супрунову. И шуршащие в кармане купюры подталкивали к такому решению. Но нет. Напиваться было нельзя. Ведь утром надо было ехать на работу, в школу.

Только на следующий день Супрунов отправил Юле сообщение, состоящее всего из одного слова: «Спасибо». И на «стене» в «ВК» разместил свое стихотворение:

А в обплеванную душу

Забрались еще и кошки,

И скребут, нахохлив уши,

То сильней, то понемножку.

И на улице дождливо,

Слякоть мыслей под ногами.

Жалко, как-то они криво,

Только это между нами.

Криво вечером и утром,

И уехать бы с рассветом,

Но зима прошепчет мудро:

«За тобой помчатся беды».

А предательство, с улыбкой,

Пожимает лишь плечами.

И измажется ошибкой,

То, что вымыто слезами.