Текст книги "Воля Божья?"

Глава 12

Почему дети доверяли Супрунову, тяжело сказать. Наверное и потому, что вырос он в школе. Ведь мама-учительница, растившая сына одна, и преподавала в младших классах, и вела продленку. А сына часто брала с собой на многочисленные собрания, педсоветы, заседания родительского комитета. Летом же в пионерские лагеря. Когда-то Супрунов, отвечая на вопрос одного шестиклассника, на вопрос о своем детстве, сказал: " я вырос в лагерях». «Да?», – удивленно и сочувственно переспросил задавший вопрос мальчик, подумав, очевидно, о других лагерях. Но ведь правда, выходило, что вырос Игорь в лагерях и в школе, прикасаясь с детства своего к закулисным сторонам жизни детских учреждений. Доверяли ученики Супрунову, очевидно, и потому что он старался видеть в них людей, злых и добрых, подлых и благородных, а именно в детстве это ох как видно, но людей, а не просто детишек, которых многие другие учителя, по большому счету, воспринимали не всерьез, а просто как объекты, дающие возможность приносить домой (или тратить по дороге) скромную, но все же заработную плату.

Вот и в Бородянской школе с большинством учеников у Игоря Ярославовича сложились добрые отношения. А потому, наверное, не удивительно, что школьники доверяли учителю, рассказывая о вещах, которыми не делились дома с родителями, может только с друзьями, да и то не со всеми.

Как-то в один из осенних понедельников учитель вышел из маршрутки и зашагал по направлению к школе, расположенной за живописным озером,

украшающим центр Бородянки. Дорога от остановки занимала обычно около десяти минут. Его догнала девятиклассница Вика, вышедшая из других дверей той же маршрутки, в которой ехал Игорь Ярославович и поздоровалась:

– Доброе утро!

– Здравствуй, Вика, – ответил Супрунов школьнице, учившейся слабо, но в общем доброй и не глупой, высокой девочке с почему-то покрашенными в ярко-черный цвет и коротко подстриженными волосами.

– Вы в школу идете?

– А ты как думаешь? -улыбнулся учитель, – ты ж, надеюсь, тоже в школу.

– Да, сегодня туда, – несколько задумчиво, негромко произнесла девочка и вздохнула.

– Ты что, не выспалась? – спросил Супрунов, давно научившийся чувствовать настроение своих воспитаннаков по интонации.

– Голова просто с утра болит. Вчера вечером с пацанами курили «ФЕН».

– Чего курили? – не понял учитель. В его понимании феном называли устройство, с помощью которого, включенного в розетку, люди сушили себе мокрые волосы, – а как же фен можно курить? Это ж не сигарета.

– Кто вам сказал? – грустно улыбнулась девятиклассница, – это, ну как объяснить, в общем там химия всякая. Но после него хорошо. Сначала. А потом… Ну вот, что-то много я, наверное, вчера… Вот голова и болит.

Супрунов понял, что речь идет о наркотике, по-видимому из группы самых дешевых. И сразу наивно спросил:

– А где ж вы его берете, «ФЕН» этот? (уже позже учителю стало известно, что первые три буквы в названии, это сокращение химического термина, типа: «фенамин или фенальдегид, в общем какого-то мудреного слова), – озадаченно спросил учитель.

– Покупаем, – с тенью удивления ответила Вика, – да все ж знают где его можно купить.

– В магазине? – попытался в шутку, правда мрачную шутку, прикинуться наивным учитель.

– Да нет, – уже искренне рассмеялась ученица, несмотря на головную боль, – конечно не в магазине.

Где именно продается «ФЕН», Игорь выяснить у школьницы больше не пытался, понимая что она не сдаст ему точку продажи, но поинтересовался:

– А сколько стоит одна, ну как это сказать, одна порция, что ли?

– Пятка? (по-видимому так называлась минимальная доля наркоты). Двести гривень.

Не стал Игорь Ярославович уточнять и вопрос откуда Вика взяла деньги на то, чтобы потравить свой организм, а может и душу.

Учителя с ученицей обогнала шумная компания младшеклассников, а через минуту Вика и Игорь Ярославович вошли в здание школы.

Супрунов поднялся на второй этаж, в подсобку физического кабинета. Там не спеша с помощью кипятильника (давно, в период летней работы на море научился), сварил себе крепкий, черный кофе, который на вкус получился ничуть не хуже чем сваренный в кофеварке. До начала первого урока оставалось 20 минут и присев за стол в пустой подсобке, не обращая внимания на привычный шум детей, уже зашедших в расположенный за стенкой класс, учитель задумался: «куда ж катится эта страна? Когда преподавал в Буче, то считал по дороге до школы количество шприцов, валяющихся под ногами, вероятно, с вечера. А здесь „ФЕН“. И все расширяющийся круг, вовлеченных в этот ужас школьников. И что можно изменить??? Только говорить с учениками. Доказывать, объяснять, приводить примеры», – так пытался убедить себя учитель, что воспитательная часть его работы не совсем бесполезна в

сенсе борьбы с наркоманией. Еще тогда, пять лет назад, когда преподавал в центральной школе Бучи, где директорствовала амбициозная. пятидесятилетняя Линевич Алла Николаевна, сумевшая добиться правдами и не правдами своего назначения на начальственную должность, он понял насколько далека заформализованная, иллюзорная, учебно-воспитательная работа в школе, то есть ее видимость, от того, что детям необходимо в реальности. Чего стоил только один вопрос, настойчиво задаваемый госпожой Линевич учителям школы: «А что вы сделали для создания позитивного образа школы». Чувствуете разницу? Не: «что Вы сделали для создания позитивной школы», а: «что вы сделали для создания ОБРАЗА позитивной школы». Реальная жизнь учеников шла параллельным курсом с бумажно-концертной показушностью центральной школы Бучи.

В Бородянской же школе была иная ситуация. Елена Викторовна, руководительница детского учреждения, несмотря на свой возраст под шестьдесят лет, будучи талантливым педагогом и управленцем, старалась делать все возможное и невозможное, чтобы школа в реальности, а не в отчетах ставала лучше. Но и она являлась винтиком системы, неэффективной системы, сложившейся в стране, где уровень знаний учеников по учебным предметам, за редким исключением, стабильно падал. Родителей, подталкиваемых инстинктом сохранения хотя бы части интеллектуальных способностей своих детей, жизнь заставляла нанимать репетиторов. Как же без этого, если представительница обновленного демократическими лицами Министерства образования с телевизионных экранов заявила, что табличку умножения учить не

обязательно, мол главное, чтобы она висела на видном месте в классе.

А остальные? Те, что не имели возможности платить за дополнительные

занятия? Но ведь табличку умножения действительно не знали

многие ученики, не считая это зазорным. Касательно воспитательной работы, то она в школах, особенно с приходом майданной власти, свелась к ура-патриотизму и бесконечным концертам. Возможно, одной из задач, поставленной власть-придержащими, являлось создание у граждан на подсознательном уровне ощущение праздника. И это все вместо борьбы с подростковой наркоманией, пивным или «Шейковым» алкоголизмом, игроманией, падением в пропасть элементарного культурного уровня школьников. По крайней мере, подавляющего большинства школьников.

Супрунову, за чашкой еще горячего кофе, в относительной

уютности подсобки, вспомнилось как год назад, в Днепропетровске он зашел в компьютерный игровой клуб. Его смартфон разрядился, а хотелось посмотреть свою электронную почту и отправить четыре письма. За несколько минут пребывания в накуренном, заполненным руганью и запахом дешевого пива, полутемном помещении, больше всего поразили не подростки, мальчики лет по двенадцать, не стесняющиеся нецензурной лексики, азартно обменивающиеся фразами с использованием компьютерного сленга, а мужчина лет сорока, сидящий за угловым компьютером. Он был явно трезв но громче и грязнее всех играющих, ругался с невидимым своим напарником, сидящим за компьютером, возможно, в другом городе. У Супрунова создалось тогда впечатление, что игрок явно не в себе, и появилось полное понимание слова: «игромания».

После первого урока, Супрунов зашел в подсобку, улыбаясь, будучи еще под впечатлением вопроса, заданного Колей Храмко, очень слабеньким в

смысле успехов в обучении мальчиком. После слов учителя о том, что еще сто пятьдесят лет назад люди не использовали электрический ток, не имели дома розеток, незадачливый школьник, подняв руку, абсолютно серьезно спросил:

«А как же они тогда мобилки заряжали, если света не было?»

И тут, в подсобке проснулся смартфон учителя, заполнив маленькую комнатушку ритмичной мелодией. Звонила Юля:

– Здравствуйте!

– Доброе утро, Юлечка, – обрадованно и несколько растерянно ответил Игорь.

– А вы можете помочь мне с рефератом? Надо скачать картинки и тексты, соединить все это, еще и титулку напечатать. Тема: «Вирусы».

– Хорошо, Юля! Вечером пришлю.

– Так быстро?

– Я постараюсь.

– Хорошо. И еще одно. Мне надо поставить свечки в Киево-Печерской Лавре и помните, вы про Матушку Алипию, Святую рассказывали?

– Помню.

– Вы можете поехать со мной завтра и в Лавру, и в Голосеевский Монастырь к Мощам Матушки Алипии?

– Да. Могу, – сразу согласился Супрунов.

Благо, на следующий день уроков в расписании Супрунова не имелось.

Реферат же он конечно сделал, оставшись в школе после занятий и поработав за компьютером, стоящим в учительской и подключенном к Интернету в течение двух часов Сделал и сразу же отослал его Юле. Пришлось, правда, отменить домашние занятия с учениками в тот день, но иначе бы учитель не успел найти нужную для Юлиного реферата информацию и скомпановать ее для реферата.

А следующим тром учитель и бывшая его ученица встретились в электричке, в обусловленном заранее, третьем вагоне.

В Лавру, по которой растекалась несуетная умиротворенность и величие, попали к одиннадцати часам утра. Спустились в нижние пещеры, а затем по длинному, деревянному коридору пошли к дальним. Побывали и там. Зашли в Церковь. Игорь поставил свечку за упокой убиенной рабы Божьей Ирины, и за маму свою, давно умершую, и за друга Василия, оставившего этот мир в сорок шестой свой день рождения. Из Лавры отправились на маршрутке в Голосеевский Монастырь к Мощам Матушки Алипии. Удивительно, но усталости не чувствовали совсем. Игорь угостил Юлю чаем и бутербродами в подземном «Бистро», когда из Лавры шли к маршрутке, отправляющуюся к Монастырю.

Потом Супрунов проводил Юлю к электричке. Девушка, возвращаясь в Ворзель, домой, не спешила, а Игорь, посмотрев на часы, решил доехать до Ирпеня маршруткой, которая отправлялась раньше электрички. Это же в школе у него уроков не было в тот день, а домашние ученики в Ирпене, с которыми занимался математикой, ждали учителя в назначенное, послеобеденное время.

Глава 13

Супруно каждое воскресенье в 10 утра приходил к Юле. Он ждал этого дня всю неделю и, наверное, как ни банально это прозвучит, жил надеждой. И в утренних, кофейно-чайных разговорах, между упражнениями по английскому языку и переводом текстов, сами сущности учителя и бывшей его ученицы осторожно присматривались друг другу, пытаясь, возможно, найти точки соприкосновения. Мог ли Супрунов в свои сорок восемь лет еще поверить в любовь? В совершенно безумную, с такой огромной разницей в возрасте, вероятно, и в мироощущении или чудеса все же случаются? Некоторое время учитель даже пытался запретить себе допускать мысль о возможности влюбиться в бывшую свою ученицу. Пытался, но ничего у него не вышло. Влюбился, по-настоящему, искренне-наивно, а со стороны, возможно даже и смешно. И это несмотря на разные или слишком разные интересы. Юля страстно увлекалась футболом. Оно и понятно, ведь ее родной отец, который теперь имел другую семью, играл когда-то за Киевское «Динамо», и девушка считала себя «ультрас». Регулярно ездила на футбол в Киев, а в детстве и играла в него. Школьная команда даже попала на соревнования, проходившие в Польше. Игорь же футболом никогда не интересовался. Музыку Игорь и Юля слушали разную. Супрунова с детства влекло к авторской песне, слушал Высоцкого, Окуджаву, Никитиных, а Юле больше импонировали современные ритмы, перемежаемые простенькими словами. Политическая же наивность девушки, искренне верившей только в черные и белые краски, не понимающей, что если в стране идет гражданская война, то она кому-то выгодна, Игоря поражала. В кухонных дискуссиях он пытался многое объяснять Юле, перефразируя Маяковского, сказавшего давно, что если звезды зажигаются на небе, то это кому-нибудь надо и имея ввиду, конечно, не звезды, а ситуацию в Украине. Да разве только в этом выражалась разница взглядов учителя и бывшей его ученицы? Нет, конечно. Но сердцу ж действительно не прикажешь. Просыпался Супрунов каждое утро с одной мыслью: «Сколько дней осталось до воскресенья?», сам себе не веря. Ведь раньше он воскресенья не любил. Другое дело будние дни, занятые любимой работой с детьми. А чем было заниматься по воскресеньям? Правда, уже года три, он составил график занятий с домашними учениками так, что все воскресенья, с утра до вечера были заняты именно такими уроками. Но теперь, учитель, конечно, изменил расписание домашних занятий, высвободив время для встреч с Юлей.

В очередное или, точнее, долгожданное воскресенье Игорь утром постучался в Юлину дверь. Девушка выглядела уставшей. Очень уставшей, а не просто не выспавшейся.

– Что-то случилось? – спросил он после того, как сварил кофе, пока Юля одевалась в своей, соседней с кухней комнате. Да, он привык каждое воскресенье варить кофе себе и бывшей, или сейчас уже теперешней своей ученице, которой помогал с английским.

– Нет, – слегка улыбнулась девушка, – просто вчера у Катюхи, но вы

ее не помните, отмечали День Рожденья.

– Перетанцевали?

– Перепили– констатировала Юля.

Супрунов понимал, что в словах девушки ирония. Перепившей она не выглядела, но вместе с тем переживал за нее. Ведь под действием алкоголя она не могла полностью управлять собой. А в таком состоянии человек беспомощен и что с ним может произойти, один Бог знает.

– Юля, ты ж понимаешь…, -начал было Супрунов.

– Да, понимаю, -прервала его девушка, – понимаю, что пить нельзя.

Ну что ей мог ответить Сцпрунов, который и сам, бывало, мог приложиться к рюмке, чтобы стереть, на какие-то зависшие мгновения углы жизни, создавая иллюзию их отсутствия. А вот по-настоящему они все никак не стирались. И тогда Игорь решил сменить тему, тем более, что давно хотел поговорить с Юлей об Одесской трагедии. В мае 2015 года протестующие против Майданного переворота люди, вынужденные прятаться от разъяренной толпы, значительную часть которой составляли ультрасы «Динамо-Киев», оказались на Куликовом поле внутри Дома Профсоюзов, который позже подожгли. Антимайдановцев сожгли живьем, а многих, из тех, кто смог выпрыгнуть из горящего здания, добивали уже внизу. Кто именно добивал, оставалось загадкой. Игорь чувствовал, что «ультрас» Динамо Киев просто использовали или, точнее, подставили, хотя, безусловно, и среди них не все одинаковы. Супрунов принес флешку с записанным на ней французским фильмом о тех трагических часах.

– Юлечка, – обратился он к девушке, – ты не ездила тогда в Одессу, с другими ультрасами, или как это правильно у вас называется? Имею ввиду время, когда случилась трагедия с пожаром и с добиванием чудом выживших антимайдановцев?

Девушка, очевидно, не ожидавшая такого утреннего разговора, взглянула в лицо Супрунову несколько растерянно, но потом привыкшая управлять собой или думающая, что умеет это делать, бывшая ученица Игоря Ярославовича ответила:

– Нет. Не ездила. А что?

– Просто много об этом говорят. Но мы ж не видели происшедшее своими глазами. Ни ты, ни я. Но принес фильм на флешке. Это французский фильм о тех событиях. Посмотрим?

– Хорошо, – как-то осторожно и тихо произнесла Юля, привычно не выговаривая букву: «р».

Супрунов вставил флешку в ноутбук. На экране замелькали жуткие кадры. Выяснилось, что авторы фильма не столько отвечают на вопросы, сколько задают их. Но слишком много вопросов, обращенных, по большому счету, к украинской власти. Тех, на которые не получили ответ ни граждане Украины, ни мир, так и не узнав, кто организовал массовое убийство людей.

– Но там же не только ультрасы были, – как-бы оправдываясь за своих спортивных побратимов еле слышно проронила Юля, внимательно, расширенными, наверное от увиденного на экране, глазами проронила Юля.

Игорь промолчал, а когда экран погас, спросил:

– Юля, можно я прочитаю свое стихотворение об этой трагедии?

– Да, – разрешила, ошеломленная фильмом девушка.

И Супрунов прочитал:

– Я в город, отмеченный кровью приеду.

Вот он заплатил за Майдан уж сполна.

Обидны любые Одесские беды,

Но только такая, конечно, одна.

Не вражие полчища дом поджигали,

Потом добивали спасенных людей.

Фашисты же, может, когда-то не знали, —

Фанаты быть могут страшнее зверей.

И слезы в глазах над притихшей Одессой,

Вопросы немые над морем и сном.

Полощет белье бестолковая пресса,

А мы лучше в память невинных споем.

Споем колыбельную, добрую песню,

Которую мамы им пели давно.

И облако, думаю, тихо и честно

От боли захочет спуститься на дно.

Стыдливо и я сторонюсь одесситов,

Как-будто причастен к трагедии той.

Ножи и кастеты, бутылки и биты

На поле принес, все-же, кто-то другой.

Но все мы виновны в несчастии южном,

Ведь раньше молчали, молчим и сейчас.

Но только не смейте слезою ненужной

Отмыться от крика растерянных глаз.

После стихотворения неловкая тишина стала хозяйкой кухни на

несколько минут. Прервала ее Юля, произнеся не наигранно но каким-то слишком уж дежурным голосом:

– Хорошее стихотворение. Чай будете?

– Юля, Юленька, ой, тебе же не нравится, чтобы твое имя произносилось именно так. Значит, Юлечка, – начал говорить, теряясь, неожиданно для самого себя Игорь, – я, кажется, в тебя влюбился.

И опять тишина. Удивление помноженное на растерянность на Юлином лице и ее нелепый, никакой, проще говоря, ответ или несколько ответов:

– Кажется… Пусть так… У меня парень есть, наверное… Давайте сделаю чай… Что вы такое говорите…

– Юлечка, ты можешь называть меня по имени?

– Нет. Не могу. Пока не могу.

– Ладно, решать тебе.

Признание оказалось неожиданным не только для Юли но и для самого Супрунова, который не готовил его заранее. А может и хорошо, что не готовил, но не смог удержать в себе вырвавшуюся фразу. Любил ли он по-настоящему? Или, вернее так: мог ли он любить по-настоящему в свои сорок восемь лет, омеченные… Ох, чем только они не были отмечены, и деньгами, от проданной когда-то в Днепропетровске квартиры, легко и быстро ушедшими, и безденежьем, и надеждами, и отчаяньем, и смертью лучшего друга, и искренними влюбленностями, и не искренними случайными женщинами, ублажающими тело но не душу. Вероятно, все-же, мог. Или, по крайней мере, сам верил, что мог.

– У вас когда-нибудь была жена? – вдруг спросила Юля.

– Нет.

– А почему?

И тут не задумываясь, опять неожиданно для себя, Супрунов ответил:

– Тебя ждал.

И это было правдой, или, во всяком случае, частью правды.

Юля молча сделала себе чай, а Супрунов кофе. Почему-то общались некоторое время жестами. Супрунов махнул головой, мол чая не хочет, а девушка так же ответила на предложенный Игорем, с помощью руки, кофе.

Когда Юля налила себе в чашку чай, то выдавила в нее сок из лимона, принесенного утром Супруновым, а Игорь, налив кофе, отломал себе маленький кусочек шоколада «Милка», которым угостил Юлю утром, вместе с лимонами. Отломал, потому что Юля подвинула рукой шоколад к нему, но и сама взяла себе кусочек. Потом девушка достала мобилку и сидя на диване мягкого, кухонного уголка в излюбленной своей позе, поджав ноги и подтянув колени к подбородку, положила свой «Lenovo» черного цвета на левое колено и стала что-то набирать на клавиатуре. Когда молчаливое кофе-чае– питие закончилось, Супрунов предложил девушке:

– Тащи английский.

– Ок! – ответила она, очечидно одолженным в «ВК» термином.

Началась работа с учебником и больше в тот день о человеческих отношениях речь на изумленной, наверное, от услышанного, маленько Ворзельской кухне, больше не заходила.

Глава 14

Каждую субботу после домашних занятий с учениками Супрунов,

готовясь к утренне-воскресному визиту к Юле, всегда покупал пол килограмма твердого, Голландского сыра (Юля как-то, мимоходом обмолвилась, что любит сыр), шоколадку, упаковку «Тic-tac» и два лимона.

Девушка, кстати, вероятно имея пониженную кислотность,

могла съесть целый лимон без сахара. Конечно, этот привычный набор продуктов являлся каким-то символом для учителя. Символом чего, он наверное и сам объяснить себе не мог. Может быть стабильности

в человеческих отношениях, которую жизнь никогда Супрунову не дарила.

Воскресная дорога по не проснувшемуся еще полностью Ворзелю к дому Юли таила в себе надежду и Супрунову как ребенку (да все мы дети, по большому счету) каждый шаг к дому Юли казался если не взлетом, то, во всяком случае, возвышением до позволительности встреч с бывшей своей ученицей.

Если электричка, на которой Игорь добирался в Ворзель из дому, не опаздывала, то он заходил в совсем небольшую, но уютную и излучающую волны добра Церковь, расположенную в Ворзеле совсем рядом с перроном. В Украинскую Православную Церковь Московского Патриархата. Учитель посещал только такие. Ставил там свечки за упокой ушедших, близких ему людей, и, конечно, в том числе за упокой убиенной Ирочки, а затем, естественно, за здравие Юли. После этого направлялся к ней, выйдя из Церковных ворот.

Дорога его пролегала мимо известного в поселке, да и не только в нем, дома Уваровых. Это красивое, желто-белое строение, как бы плывущее куд-то среди высоких сосен, старинных кленов и высоких тополей, характерных для Ворзеля, принадлежащее несколько десятков лет назад графине Уваровой. Ее наследники, живущие за границей, старались находить возможность поддерживать дом в приличном состоянии и спонсировать проведение в нем различных культурологических мероприятий. Например бесплатных или платных, но с символической ценой за билет, концертов, демонстраций различных фильмов, рассчитаных на достаточный интеллект публики, встреч с писателями. За многие годы Дом Уваровых превратился в островок, несущий людям искусство. Тут следует отметить, что тихий, обладающий по-сонному милой аурой Ворзель, всегда удивлял Супрунова поразительными контрастами касательно жителей. Ведь население поселка состояло не только из писателей, композиторов, художников, которые, все-таки, украшали самим своим существованием известный когда-то на весь Советский Союз курорт. Жили в Ворзеле и простые работяги и пенсионеры, и свои одиозные личности, известные Ворзельцам упрямым пристрастием к спиртному или, того хуже, к наркотикам. Ситуация была как, в общем, наверное в любом поселке, селе или городе, но в небольшом Ворзеле все оказывалось на виду, так или иначе приправленное эхом от попыток поселка стать культурным центром Киевской области. А вот с тыльной стороны известного строения Уваровых каждый вечер собиралась компания подростков со слабоалкголкой в руках, а в последнее время и балующихся травкой. Куда ж им было деться в поселке, не имеющем даже нормального клуба для молодежи. Уже не говоря о кружках, развивающих центрах или о чем-то подобном. То есть не говоря о том, чего в детстве Игоря хватало в избытке. Вот и родилось когда-то у Супрунова стихотворение, отосланное затем Юле по Интернету через «ВК», несколько грустное, но отражающее, по его мнению, Ворзельскую контрастность:

И я люблю гладь озера у трассы,

И Ворзельскую свежесть по утрам,

Весну, хоть не поверила напрасно

Ни осени, ни взглядам, ни стихам.

Уваровой известное строенье,

Графини, что искусство берегла,

Оно идет сейчас под настроенье,

За ним толпа по пиву допила.

А музыка, звучащая в том доме,

Она же за стеною не слышна.

Как узок мир и как же мир огромен,

Ведь рядом напивается шпана.

Жестокости все больше в городишке,

Уже и кровь по буквам потекла.

Всегда есть люди, но есть и людишки.

Хочу, чтобы ты это поняла!

Когда Игорь в очередное, или точнее, в приправленное недельным ожиданием воскресенье, пришел к Юле, то она показалась почему-то особенно грустной. «Может это от холодной сумеречности утра», – подумал сначала Игорь, но потом Юля, занятая ставшей уже привычной процедурой выдавливания лимона, принесенного Игорем, в стакан с чаем, все обьяснила сама, пока Игорь готовил кофе.

– Сегодня выпью и чай и кофе, сделайте мне, пожалуйста кофе. Попробую по-вашему, без сахара, – попросила девушка Супрунова.

Игорь удивленно кивнул Юле.

– Папа опять запил. Не знаю, что делать.

Игорь знал, что Юлин папа не жил с семьей, а нашел себе женщину в Ворзеле к которой потянулся душой или, может, скорее телом. Но так или иначе, а с дочкой он виделся достаточно регулярно, старался помочь и деньгами, и, главное, добрым советом. Но вот вырваться ему из случающихся иногда недельных запоев и пыталась помочь Юля.

– Вы же с сумкой, – констатировала девушка, сделав несколько чайно-лимонных глотков и взглянув на стоявшую на коврике, рядом с ножкой кухонного

стола спортивную сумку учителя, – поможете мне, хорошо?

– Конечно, Юлечка, – сразу согласился Игорь, – а что надо делать?

– Ничего особенного! Сейчас я дам вам четыре банки консервов, а Вы их спрячьте, а потом, когда уже переведете английский текст, сегодня,

кстати, только перевод надо сделать, выйдем вместе за калитку. И там достанете мне консервы, а я их в кулек спрячу. Это папе. А то мама, если узнает, не даст для него ничего вынести из дома. А он же может голодный там сидит. Женщина же, с которой он живет, уехала в командировку.

Конечно, Игорь вынес консервы, когда четыре счастливых часа, а учитель именно так воспринимал занятия с Юлей, или просто встречу с ней, прошли и настало время уходить.

Он жалел и девушку с ее удивительной привязанностью к папе, родному человеку попавшему в беду. К человеку, пытающемуся себя найти после ухода из большого спорта. Уже когда Супрунов сказал Юле: «до-свидания» и направился в сторону перрона, чтобы ехать на вечерние, домашние занятия с Ирпенскими детьми, подумал он, что и сама Юля похожа на Ворзель контрастностью своей. Ведь сквозь ее хрупкую душу, которая таковой и являлась, несмотря на упрямые попытки Юли прикрыть собственную болезненную чувствительность к жизни и незащищенность, пытались пробиться ростки истинности. Истинностью Супрунов называл для себя то, что есть настоящим, а не подделкой. Он давно научился воспринимать разницу между золотом и позолотой, стихами и дешевой рифмовкой, музыкой и непритязательной мелодией. Он то научился, а вот Юля… Прозрению ее души тяжело было случиться параллельно с желанием чувствовать себя Звездой, пусть даже и только Ворзельской, и только на фоне вечерних посиделок в баре с подвыпившими парнями, которым то намного интереснее души девушки,

было совсем другое. А в настоящую, чистую и нежную любовь помноженную на надежду Юля, вероятно, в принципе не верила. А могла ли поверить? Как знать.

Думал в тот день об этом Игорь много и по дороге к домашним школьникам, и решая с ними математические задачки и уравнения, и потом уже, когда ехал в электричке домой. Именно тогда он и достал из кармана смартфон, чтобы набрать стихотворение, которое не могло не прийти ему в голову тогда, а набрав, сразу отослал его Юле:

Ты прости за то, что приглянулась,

И за то, что музыкой звучишь.

Лучиком бы в море окунулась,

Только мудро, слишком уж, молчишь.

Извини за преданность рассветам,

За надежду сказочной весны,

И не верь злым людям и приметам,

Иногда сбываются лишь сны.

Улыбнись! Улыбка безобидна,

Даже смейся, смейся надо мной!

Знаешь, не всегда бывает видно

То, что настоящее, порой.

Все-равно тебе я благодарен,

Никуда из сердца не уйдешь.

Не слуга тебе я и не барин,

Только слышу, как душой поешь.