Текст книги "Воля Божья?"

Глава 6

А летом Супрунов устроился таки на работу воспитателем в детский лагерь «Гвоздика», но расположенный не в Крыму, где каждое лето Игорь привык работать уже четыре сезона подряд, а в Кирилловке, на берегу Азовского моря. Учителю всегда было не просто находить общий язык с начальством, зачастую он не умел или не хотел держать язык за зубами, когда встречался с явной несправедливостью или глупостью руководства. Хотя, может иногда и стоило бы. Временами сам Игорь Ярославович задумывался о том, не слишком ли критично он относится к встречающимся на его трудовом пути руководителям, ведь идеальных начальников не бывает. Однако же сам себе отвечал, что от решений людей, начальствующих над педагогическим составом, будь-то в школе или, тем более, в детской здравнице, зачастую зависит степень безопасности детей. Например, разве мог Супрунов не возразить старшему воспитателю детского лагеря, предложившей, чтобы каждый отряд сделал акробатическую композицию, а жюри мол выберет отряд-победитель, то есть тот, в котором дети, вылезая на головы других, достигнут максимальной высоты. И дело даже не в том, что в таком более чем своеобразном акробатическом конкурсе одновременно предлагалось участвовать малышам и пятнадцати-шестнадцатилетним подросткам, а в том, что рискованные упражнения начальница желала увидеть в центральной части дискотечной площадки. А она ж, плошадка эта самая, бетонная! Отчего зло так живуче и повторяемо педагог ответить себе не мог, но, к сожалению, подобный, очень не безопасный для детей конкурс, предлагалось провести с детьми не однажды. Игорь Ярославович в таких случаях всегда пытался доказать, что на бетоне или асфальте вместо матов, с обыкновенными, домашними детьми, не занимающимися спортом серьезно, нельзя так экспериментировать.

Вероятно, бывали и не настолько принципиальные случаи, в которых Супрунову и не стоило бы лезть на рожон. Но, возможно, слишком близко к сердцу принял он когда-то услышанные слова одной из песен Александра Галича: " …Промолчи, попадешь в палачи. Промолчи, промолчи, промолчи…". Вот и в Кирилловке с первого дня воспитатель понял, что руководит педагогами в лагере абсолютно не профессиональная начальник смены Оксана Викторовна, так ее звали. Она явно не справлялась со своими обязанностями. Огромное число бесконечно-длинных планерок, на которых вода переливалась из пустого в порожнее, бездарная и небезопасная система организации купания детей на море, точнее, ее отсутствие, несогласованность распорядка дня с графиком работы столовой, постоянные шумно-кричащие детские очереди у душа, на котором главный педагог лагеря никак не могла вывесить четкий график его посещения, все это Супрунов видел, но на любое его даже не замечание, а предложение руководительница воспитателей и вожатых здравницы реагировала очень болезненно.

По большому счету, наверное, многие педагоги, работающие каждое лето в детских оздоровительных лагерях, чем-то похожи на альпинистов

или, хотя бы на горных туристов. Обьединяет их, во всяком случае

тех, кто приехал к морю не для того, чтобы просто отдохнуть,

числясь воспитателем и ведя при этом бурную ночную жизнь, преданность своему увлечению, которому и те и другие посвящают отпуска.

За более чем двадцать лет учительствования Игорь Ярославович встречал разных детей: злых и добрых, весёлых и грустных, шумных и тихих, нередко даже загадочных. А сейчас речь пойдёт о Настюше, оказавшейся в группе воспитателя. Назвать худенькую, хрупкую, совсем невысокого роста третьеклассницу, без двух передних, молочных зубов, но с длинными, русыми, зачастую распущенными волосами Настей, почему-то, язык не поворачивался у Супрунова. «Только: „Настюша“ и никак иначе», – решил он сразу для себя и всю смену обращался к девочке именно так. Искренняя, но вместе с тем, неуверенная, растерянная улыбка и такая же неверная озорность во взгляде, казались всегда ни к месту грустными. Но в первый же вечер лагерной смены причина этого открылась просто. Когда дети уже укладывались, пережив начальный, суматошно-крикливый и, как обычно, до бестолковости сумбурный, «Гвоздиковский» день, в дверь комнаты Игоря Ярославовича кто-то осторожно постучал. В коридоре стояла десятилетняя Аня, в светло-желтой пижамке, соседка Настюши по комнате. Она очень серьёзно сказала:

– А вы можете зайти к нам?

– Могу, – ответил воспитатель, – а что случилось?

– Настя там какая-то, ну, я не знаю как обьяснить, не такая она как надо, -несколько испуганно заявила Аня.

Когда Игорь вошёл в детскую комнату, Настюша не плакала, а сидела посередине кровати маленьким комочком, в позе йога, замотанная в простынь. Сразу взглянув на меня, не ожидая вопроса, она произнесла спокойно, очень медленно и задумчиво :

– Я видела сейчас свою маму. Она умерла год назад от рака крови.

– Видела? – задал педагог нелепый вопрос.

– Да, – ещё тише ответила девочка.

На несколько секунд Игорь растерялся, но потом, абсолютно не кривя душой, тоже негромко произнес:

– Это же хорошо, Настюша! Ведь мама всегда помнит о тебе, даже на небесах. Она была, есть и будет, потому что душа человеческая бессмертна. Понимаешь?

Девочка утвердительно кивнула головой.

– Ты в Церковь ходишь?

– Редко. Только с бабушкой, -еле слышно произнесла малышка почти по слогам.

– И Слава Богу, что бываешь в Храме.

Игорь погладил ладонью ребёнка по голове и вышел из комнаты, сделав рукой и головой знак Ане, мол не трогайте Настю, а сами ложитесь.

За годы работы с детьми и в школе, и в детских лагерях он познал в полной мере смысл слов из песни, которую впервые, с другими своими однокурсниками исполнял на сцене перед ребятишками в соврешено другом лагере,

много лет назад, будучи ещё вожатым, а не воспитателем, в студенческие годы: «…ты и папа, ты и мама, ты и няня, ты и друг, а короче говоря– вожатый…» Конечно, никакие педагоги не заменят ребёнку матери, но осознавая это, не попытаться хоть чуть-чуть согреть раненную душу маленькому созданию воспитатель не мог.

С того вечера Настюша привязалась к Супрунову. Ему пришлось и учить её плавать в море, и, при случае, зашивать футболки и тапочки, и смешить, особенно по вечерам или ранними утрами, когда девочка грустила особенно сильно, выпадая из водоворота дневной суеты. Понятно, что привязалась бы

она, вероятно, и к любому другому взрослому услышавшему её, а не только слушающему. Из-за привязанности такой девочка редко выпускала руку воспитателя из своей, всегда крепко держась за неё своей маленькой ладошкой, как за соломинку дарящую, может и обманную, но надежду.

На четвёртый день пребывания детей в «Гвоздике», уютно утопающей в тени неожиданно зелёных для выгоревшего, выцветшего по-Азовски лета высоких кустарников и стройно-величавых тополей, проходил грандиозный, в масштабах детской здравницы, танцевальный конкурс. Аж девятнадцать отрядов пытались представить зрителям своё видение танца, временами до наивности открытое. Все стили на импровизированной эстрадной площадке перемешивались и такая музыкально-зрелищная бессистемность рождала ощущение карнавала. Настюша, сидевшая, конечно, рядом с Игорем Ярославовичем, погрузилась в праздничную атмосферу и внимательно наблюдала за происходящим. Внезапно девочка решительно сжала его руку и не отрывая взгляда от сцены тихо произнесла:

– А у моей мамы есть такие модные, цветные штанишки как у той рыженькой, длинноволосой девочки, которая только что выступала. Мама

же маленького роста. А купили мы их на базаре, на Барабашовке, в Харькове, когда ездили туда прошлым летом за школьной формой для меня.

Похоронив много лет назад свою маму, а позапрошлым летом лучшего друга, встречаясь за годы преподавательской работы с бедой не единожды, не думал Супрунов, что в свои сорок семь внутри него еще может что-то оборваться от разговора с ребёнком. А вот оборвалось. Не знал он, как ответить малышке, а просто погладил её по руке и промолчал, понимая веру Настеньки в то, что мама не оставила ее на Земле, отправившись на небеса, что она жива и ждёт её дома. Конечно, так не могло продолжаться долго. Потом жестокая реальность должна была вернуться, безжалостно стерев доброе видение.

Девочка продолжала смотреть на сцену как ни в чем не бывало. Или это только казалось?

«Вернулась она уже в сегодняшний день или пока ещё там, на летней, жаркой, прошлогодней Барабашовке ходит с мамой между рядами торговцев?», – не

мог воспитатель себе ответить, глядя на Настюшу.

Вечером того же дня он подарил ей Молитовник, маленькую, синенькую книжечку, купленную за несколько месяцев до того в Киево-Печерской Лавре. В нем были и молитвы за упокой, и другие. Девочка с пониманием, как-то по-взрослому приняла подарок. А затем каждый день лагерной смены Игорь видел, как по вечерам Настюша внимательно читала Молитовник. При этом казалось, что она излучала мягкий но ненадежный свет как мерцающая, потерявшаяся бусинка.

Глава 7

За несколько дней до окончания смены Супрунов решил в «тихий час», пока дети спят, а большинство воспитанников из его группы спали в установленное для дневного отдыха время, обзвонить несколько детских лагерей,

расположенных на Азовском море. Обзвонить, чтобы попытаться найти место воспитателя на остаток лета в другом детском оздоровительном учреждении.

Когда редкая для приморского лагеря дневная тишина растеклась по второму этажу спального корпуса, где и жили воспитанники из группы Супрунова, воспитатель тихонько спустился вниз, вышел из корпуса на аллейку,

купающуюся в солнечных лучах, зашел в беседку, расположенную рядом с корпусом и только достал из барсетки мобильный телефон, неожиданно услышал мелодию звонка. Супрунов ответил:

– Слушаю.

– Здравствуйте, Игорь Евгеньевич, это Альвина Валерьевна. Старший воспитатель из «Жемчужины». Из Крыма.

– Здравствуйте! -удивленно ответил Супрунов, – а вы из Днепропетровска все-таки попали в Крым?

– Я ж хоть преподаю в Днепропетровской школе, но каждый год работаю в Евпатории. Вы же знаете. Игорь Ярославович, «Жемчужина» запустилась и уже работает. Дети в этом году здесь только из России. Первая смена заканчивается. Если сможете приехать на вторую, то мы вас ждем через четыре дня.

Альвина Валерьевна говорила как всегда кратко.

– Хорошо, через четыре дня буду.

Когда Супрунов отключил телефон, то подумал: «ну ладно, поезда в Крым пока ходят. А как же граница?» Учитель знал, что не так просто ее пересечь. Ведь совсем недавно, перед тем как уехал работать на море, услышал от своего знакомого, тридцатилетнего Виталия, работающего в фирме по обслуживанию дорогих автомобилей, историю о том, что при попытке пересечь границу его не выпустили из Украины. А ехал то он в Москву, в командировку. Фирма, в которой знакомый Игоря работал, являлась филиалом Российской компании. Не выпустили, найдя формальный повод, до смешного наивный. Оторванный от потертости уголочек паспорта Виталия. Когда ночью командированному пришлось с вещами выйти на перрон, то он увидел у поезда еще десятка два парней и мужчин потенциально призывного возраста. По-видимому, гласно или негласно, но существовало распоряжение препятствовать выезду в Россию мужчин способных теоретически оказаться на фронте. А Супрунов же являлся капитаном запаса. Офицерское звание он получил еще окончив учебу в университете, а именно лейтенантские звездочки. А потом годы шли и уже автоматически звание повышалось и из двух звездочек получилось четыре.

Для себя Игорь решил однозначно, что если и получит повестку из военкомата, то воевать не пойдет. Однажды, в учительской преподавательница английского, обвинив Супрунова в том, что он не пошел добровольцем защищать новую украинскую власть, которая родилась благодаря Майдану, бросила ему в лицо фразу:

– Вы не патриот своей страны.

– Я патриот той страны, в которой родился. То есть Советского Союза.

А вообще, учитель старался избегать и в школе, и в детском лагере любых споров на политические темы. Но теперь ему стоило задуматься, сможет ли он пересечь границу и попасть в Крым.

Отработав в» Гвоздике» до конца первую смену и получив зарплату, Супрунов из Кирилловки направился в Мелитополь. Билет на проходящий поезд Киев-Симферополь, а летом 2014 такие поезда еще ходили, учитель взял без проблем. Таможенники проверяли поезд ночью. Украинские справились за 45 минут, а российские за 25. При этом в Крыму работниками или работницами такой серьезной службы оказались милые девушки в красивой форме с российскими нашивками на рукавах. Почему-то Супрунов сразу почувствовал разительный контраст. В Мелитополе ощущалась напряженность, обусловленная, возможно, наличием вооруженных автаматами пограничников на перроне и служебных собак, озабоченностью или даже некоторой

растерянностью на лицах украинских таможенников и пограничников, черными ленточками на флагах, вывешенных на небольшом Мелитопольском вокзале и означающих, что Киевские власти объявили в стране траур из-за потерь на фронте.

В Крыму же царило спокойствие. Первое, что удивило Супрунова, когда

он вышел на Симферопольский перрон очень голодным, ведь вечером предыдущего дня не поужинал перед поездом, это огромный, зеленого цвета деревянный забор, за которым виднелось здание «МакДональдс». Учитель понял, что ресторан быстрого питания закрыли. Нет. Игорь и не собирался там завтракать. Слишком дорого для его зарплаты. Но кофе то где-то выпить хотелось и педагог, согреваемый уже теплыми, не смотря на раннее утро, Крымскими солнечными лучами, медленно направился на привокзальную площадь. Мимо Супрунова куда-то спешили отъезжающие и приехавшие люди, местные жители ожидали общественный транспорт. Проснувшийся город жил и как-то не вязались кадры из сюжета в украинских новостях, случайно увиденные Супруновым два дня назад, по телевизору стоящему в холле спального корпуса «Гвоздики», с реальным Симферопольским утром. В телевизионном приемнике диктор взволнованным голосом ссообщал, что в Крыму жизнь приостановилась, на улицах и на полках магазинов пусто, отдыхающих практически нет.

«Ничего ж себе, нет отдыхающих!», – подумал Супрунов, нашедший таки автомат с кофе, поменявший в обменнике украинские гривны на российские рубли и устроившийся на стоячем месте высокого столика у ларька, прямо возле здания вокзала. Оттуда хорошо были видны длинные очереди

бледных, не отмеченных пока Крымским загаром, приезжих, ожидающих маршрутки в Ялту, Феодосию, Симеиз, Гурзуф и другие приморские поселки и города. Явно, что подавляющая часть стоящих в таких очередях людей, приехала на Юг, чтобы нежиться в солнечных лучах и морской воде, а совсем не на работу.

Игорь же ехал в Евпаторию. Именно там где смешивается морской воздух со степным и располагалась детская здравница, называющаяся» Жемчужина». К месту назначения учитель попал после обеда.

Альвина Валерьевна, ровесница Игоря, обрадовалась его приезду. Воспитателей в детском лагере не хватало. Супрунов, оставив вещи в выделенной для его проживания комнате, хотел использовать несколько оставшихся до отбоя часов для прогулки по городу. Ведь дети приезжали

только ранним утром следующего дня.

За год отсутствия Супрунова в Евпатории, город внешне изменился мало. Поменялись только государственные флаги с желто-голубых на красно-сине-белые и таблички при входе в административные здания. Цены в магазинах обозначались в рублях. Сначала Игорь путался но уже через час прогулки по дарящей ощущение умиротворенности Евпатории легко ориентировался в

ценах на мороженое и кофе.

После ужина всех воспитателей собрали на планерку. Каждому пришлось заполнить массу бумажек: заявления, анкеты, бланки. Российские власти

позволи летом 2014 года работать в лагере педагогам, имеющим украинский паспорт. А на рассвете приехали мягкие, комфортабельные, двухэтажные автобусы с детьми. И как только их двери открылись, неестественная для «Жемчужины» тишина сменилась привычными Супрунову громкими детскими голосами. Воспитанниками Игоря Ярославовича оказались 12—13 летние жители Тульской и Владимирской областей. Все из социальных семей, то есть или не имеющие одного из родителей, или проживающие в многодетной семье. Выходило, что Россия обеспечила отдых в «Жемчужине» трем сотням школьников. При это больше повезло, попавшим в Крым из Тульской области. Они долетели самолетом из Москвы до Симферополя, а вот группу из Владимирской области везли автобусами до Керчинской переправы, а потом уже в Евпаторию.

Конечно, всех мальчиков и девочек из социальных семей жизнь тряхнула основательно, несмотря на их возраст. Не только тех, у кого родителей лишили права на собственного ребенка, но и тех у кого мама или папа ушли из жизни из-за болезни или несчастного случая. А принципиальной разницы между российскими и украинскими детьми Супрунов не почувствовал. Для него, родившегося и выросшего в Советском Союзе, и Беларусы, и Россияне, и Украинцы являлись частями одного народа. А перекраивание границ, начавшееся в двадцатом веке и продолжившееся в двадцать первом, не могло изменить сути душ Славянских.

А по внешности, одетых в основном в цветные шорты и яркие футболки подростков из группы Супрунова, определить, какая боль прикоснулась к их жизням не представлялось возможным. Вот, скажем, черноволосая, двенадцатилетняя Зина, с искринкою во взгляде. Девочка, на которую заглядывались и мальчики из старших отрядов, почти всегда дарящая окружающим искреннюю и добрую улыбку, обладательница хоть и детского но твердого характера, как-то рассказала воспитателю грустную историю. Оказалось, что в четырехлетнем возрасте она по глубокому снегу добиралась со своей мамой из гостей в родную деревню. С пьяной своей мамой, которая на половине пути упала в снег. Девочка сумела помочь маме подняться, а сама повалилась в ослепително-белый, морозный снег. Мама же Зины побрела своей дорогой, оставив ребенка, подвернувшего ногу, в снегу. Зиночка чудом добралась таки до ближайшего жилища людей. Позже попала в приют, ведь ее маму лишили родительских прав. А еще через некоторое время девочку удочерили.

Или вот тринадцатилетний, худощавый и высокий, с коротко подстриженными, каштановыми волосами Костя, которого друзья называли «космонавтом». Нет, он не увлекался звездным небом, а просто иногда рассуждал на по-философски далекие от реальной жизни темы. Очень неглупый, постоянно задумчивый мальчик остался только с отцом, мама его умерла от рака. А позже и родной папа нашел себе другую женщину и сдал сына на воспитание бабушке.

Доставил этот безобидный, в общем то мальчик, забот воспитателю своему в один из жарких, «Жемчужных» дней. Тогда, во время «тихого часа» Супрунов услышал шум в комнате мальчиков. Как только резко открыл дверь к ним, то

сразу увидел растерянного но поразительно, не по ситуации, спокойного Костю, внимательно смотревшего как тренер группы детей-борцов, отдыхавших в соседних комнатах, Андрей Валентинович, накладывал импровизированный жгут из полотенец на разрезанную руку Кости. Слава Богу, тренер, находившийся рядом, в отличие от Супрунова, услышал звон разбитого стекла

и быстро среагировал. Оказалось, что балуясь, мальчики закрыли Костю на балконе, а он пытался открыть стеклянную дверь, толкнув ее рукой. Стекло разбилось и разрезало артерию. Несмотря на жгут, кровь просачиваясь через полотенце, капала на асфальт, по которому Костя и Игорь Ярославович бежали через несколько секунд в сторону медпункта. Супрунов потом показывал пятна от крови своим воспитанникам, объясняя, что баловство может привести к непредсказуемым последствиям. Доктор «Жемчужины» наложила мальчику жгут, а потом вызвала «скорую», ведь ребенок потерял много крови. Через два дня Костю выписали из больницы и он вернулся в лагерь, не держа ни на кого зла и относясь к случившемуся с неожиданным юмором.

Супрунов же, написав купу объяснительных и старшему воспитателю, и начальнику лагеря, и в прокуратуру понимал, что в любую секунду, на «ровном месте», подростки всегда могут повести себя непредсказуемо. Безусловно, Игорь Ярославович себя не оправдывал, понимая, что не доглядел. И этот случай стал для него очередным уроком профессионализма. Не зря говорят: " Век живи, век учись»!

Глава 8

После окончания Крымской своей работы летом 2014 года Супрунов имел выбор: остаться в Днепропетровске, снимать там жилье и работать в школе или уехать назад, под Киев, где у него стояла закрытая квартира. Хоть и служебная но все-же своя. Да и с политикой, ломающей устоявшийся порядок человеческих жизней, ситуация не прояснилась. Будет ли Украина распадаться дальше? Сможет ли родиться Новороссия как независимое государство или Украина сможет быстро вернуть контроль над государственной границей? И где может оказаться Днепропетровск, если политической карта изменится радикально? Супрунов ведь преподавал аполитичную математику, а формулы одинаковы в любой стране. Распад же одного государства, Советского Союза, учитель уже пережил.

Все же остался Игорь в Днепропетровске. Жить у друга так долго было уже не удобно, а потому Супрунов нашел себе квартиру, которую планировал снимать. Точнее не квартиру, а комнату но учителя устраивал такой вариант. Вместе с тем, в конце августа раздались, по иронии судьбы, несколько телефонных звонков в один день. И все из Киевской области. Из Бучи, Ирпеня и Ворзеля. Звонили родители и тех учеников, с которыми Игорь Ярославович когда-то занимался дома математикой, и новых, чьи родители просили позаниматься с их отстающими детьми. И тут у Супрунова, даже неожиданно для него самого, родилась мысль касательно возможности проводить домашние занятия с Киевскими учениками по субботам и воскресеньям, а в остальные дни недели преподавать в Днепропетровской школе. По крайней мере шанс на то, что такая схема может сработать, имелся. А значит стоило попробовать. Хотя бы до нового, 2015 года. А там видно будет. Так думалось Игорю и он начал реализовывать задуманное. Втянулся учитель в такой необычный график быстро. Билеты на поезд брал по интернету, знакомые, правда, в шутку говорили ему: " тебе надо проездной купить до Киева». Каждую пятницу, за редким исключением, он выезжал из родного своего города с 8 утра по субботам проводил домашние занятия с учениками. Потом ночевал у себя дома. В воскресенье же снова занимался со школьниками у них на дому до вечера. Затем садился в поезд и в понедельник успевал на первый урок в Днепропетровской школе. Может и сам бы педагог не поверил в жизнеспособность такого напряженного графика, скажи ему кто о возможности этой год назад. Но все получалось и за вычетом стоимости билетов на самые дещевые по цене презда, чистая прибыль за выходные составляла 300—400 гривень. Не мало, по тем временам. Да и семьи же преподпватель не имел. В свое одиночество втянулся давно, а потому не чувствовал напряженности в самим им установленном образе жизни.

Когда, возвратившись утренним поездом в понедельник из Киева, Игорь успевал заскочить в квартиру, где снимал комнату, чтобы принять душ и выпить кофе, то там, как правило ни хозяйки, ни ее дочки, Алины, ученицы 9 класса не было. Девочка, обычно, к тому времени уже находилась по дороге в школу, а мама на работе. Но вот однажды, когда Супрунов открыл дверь своим ключом, он увидел Алину, которая сидела за кухонным столом, опустив голову.

– Алинка, что-то случилось? – озабоченно спросил учитель.

– Пушинка умирает, -еле слышно проронила девочка, не поднимая головы.

Игорь Ярославович знал, конечно, что Пушинка это кошка, к которой девочка очень привязалась. И, понятно было, что в школу ученица не пошла именно из-за Пушинки. Супрунов понимал, что не стоит выяснять подробности, а Алинка встала из-за стола и подошла к окну. С девятого этажа открывался вид на строительную площадку, где возводилась многоэтажка.

Учитель прошел в свою комнату, руки сами потянулись за блокнотом и ручкой. Он не мог не записать строчки, мгновенно выстроившиеся в очередь, стремящиеся быть записанными. Вышло грустное стихотворение, которое Алинке Супрунов, конечно, читать не стал:

Кошка тихо умирает за стеной,

А хозяйка причитает безутешно.

Ее горе не пропитано войной,

Но от этого оно не стало меньше.

И бедою омывается душа,

С болью тайны никогда не рассчитаться.

Грустно падают снежинки, не спеша,

Много позже небо будет улыбаться.

А у кошки серо-крупные глаза,

Поумневшие от близости ухода,

Даже кажется осмысленной слеза,

Благороднее действительной порода.

И негласное присутствие вины

Растворилось в тёмном коридоре,

А на улице последствия войны

Настоящей, мы увидем, может, вскоре.

И у каждого несчастья глубина,

Безусловно, мерится иначе.

Эта девочка, склоняясь у окна,

К тайне прикасается и плачет.

Недели шли за неделями, точнее, летели или даже мелькали. Письменный стол, ученик или ученица рядом, тетрадка, ручка, транспортир, циркуль. Задачи, уравнения, неравенства, формулы и теоремы. Маршрутка, окно, сменяющиеся пейзажи. Поезд, кажущиеся немного смешными пассажиры, выбирающиеся из дома раз или два в год, а не каждую неделю, считающие поездку из Днепропетровска в столицу или в противоположном направлении событием. В вагоне привычка, доведенная до автоматизма: мобилку, деньги, документы– в барсетку. Барсетку под голову. Будильник не обязательно включать. Работа с детьми каждое лето в приморских здравницах приучила легко просыпаться в любое время суток без будильника. Уроки в школе. После уроков работа с домашними учениками, уже Днепропетровскими.

Так и зима подобралась, которую Игорь Ярославович заметил, только когда выпал снег. И сразу достаточно щедрый. К вечеру землю он укрыл основательно.

Именно в такой заснеженный воскресный вечер Супрунов в привычном ожидании стоял на Ворзельской остановке маршруток. Иногда Игрю казалось, что Ворзель, небольшой и уютный поселок, расположенный в двадцати минутах езды от Киева, владел какой-то тайной волшебства. Теряющиеся между высокими соснами и кленами одноэтажные домики, запах хвои, как эхо из детства, шумящего вокруг Новогодней елки, кажущиеся почему-то игрушечными корпуса детских лагерей и санаториев, многие из которых теперь уже заброшены. Курорт Ворзель славился в свое время на весь Советский Союз. Многие старожилы верили в наличие неуловимо-очаровательной ауры, незримо витающей над их поселком.

Игорь привычным жестом включил подсветку на часах. 18.05.

«Нормально», – подумал он, -" даже если маршрутки не будет минут пять-десять, на поезд успеваю». По-Ворзельски тихая улица, редкие фонари, совсем не холодно, может быть ноль градусов мороза. Редко проезжающие машины. Огоньки вдали. Фары? «Фары! Точно», -подумал Супрунов, -" наверное маршрутка. Но что-то она слишком большая, до Киева ходят не такие, а…, ну да, это же номер 19, на Ирпень. Понятно. Значит следующей будет Киевская».

Микроавтобус по-снежному бесшумно остановился метрах в четырех от учителя. Он краем глаза увидел в свете висящего над остановкой фонаря на удивление, не то чтобы стройную или слишком красивую, а

просто излучающую очарование черноволосую девушку, неспешно выходящую из маршрутки, или, может лучше так: спускающуюся на Землю. Или иначе: снизошедшую до того, чтобы спуститься на Землю. Узнал и не узнал ее одновременно. Она еще не опустила вторую ногу на снег, как Игорю несколько отвлеченно подумалось: «снегурочка». И вдруг снегурочка подошла к учителю и заговорила.

«Как это?», – не понял Супрунов, -" сказки разве бывают?», -и только глаза, которые забыть невозможно, все открыли. И вечности, теряющиеся по обеим сторонам дороги, перемноженные на сигналы машин, чей-то пьяный смех в стороне, нелепые мелодии мобилок, это все в миг расстаяло. А глаза остались.

Теперь Супрунов точно узнал в Снегурочке бывшую свою ученицу, именно по глазам. Конечно, она выросла. Изменилась. Где-то теперь учится или работает. Имя, вот имя он вспомнить не мог. А девушка сказала:

– Здравствуйте, Игорь Ярославович. А вы как тут оказались, в Ворзеле?

Она так мило не выговаривала букву: «Р», эта Снегурочка, узнавшая Супрунова.

Дежурные фразы про занятия с учениками, взгляды на часы, на дорогу. Маршрутки пока нет. Секунды бегут. Студентка. Выяснилось, что бывшая ученица Супрунова студентка. Учится на реабилитолога.

«Надо бы взять ее телефон», -мелькнула мысль у Супрунова, -«надо бы? Зачем? Как же ее зовут? Вот и выход, сейчас узнаю и имя, и телефон».

– Слушай, скоро наверное подъедет моя маршрутка. Может, тебе нужна будет помощь какая, ну там с математикой, или с английским, ты звони, – обратился Супрунов к девушке и протянул ей свою мобилку, – введи свой номер и подпиши имя.

– А, ну да. Хорошо. Сейчас, – девушка взяла мобилку. Несколько секунд пощелкав длинными и тонкими (а какие же они еще могут быть у снегурочки?) пальцами по клавиатуре, вернула ее учителю.

«Юля! Конечно, Юля. Как же я мог забыть??? Юля Кононенко!», – сделал вывод Супрунов, взглянув на экран.

Маршрутка. Киевская. Как-то она неожиданно подъехала.

– Юля! Звони!

– Да. Конечно. До свидания.

И опять темный, засыпанный снегом пейзаж за окном. Киев, метро, вокзкал. Стучащая колесами ночь, Днепропетровск, школа, светлые улыбки детей. И все это по кругу, по кругу.

Юля не позвонила ни через неделю, ни через два месяца. Супрунов же часто и много думал о Юле, потом о Снегурочках из сказки, потом о самих сказках, а мысли эти размывались временем.