Текст книги "#Перо Адалин"

– Удачи, советник, – пожелал ему Маркус, впрочем, ничуть не лукавя.

Вечер, по его мнению, складывался превосходно.

* * *

Винсент едва не столкнулся в дверях с Альвахом, который на ходу скидывал с себя белый камзол и переодевался в форму кучера. Стрелок бросал обеспокоенные взгляды на с трудом стоящую Аду и в конце концов дотронулся до ее руки.

– Я в порядке, – заверила его принцесса.

– Пора торопиться! – Ворвавшийся во внутренний двор Леверн добавил: – Габор уже внутри.

Позади рыцаря шли Клер, переодетая в форму служанок поместья, и госпожа Фелиция в меховой накидке. Ее сосредоточенный взгляд остановился на карете – успех дела во многом зависел от нее.

Адалин подняла голову к темному небу.

– Снег… – сорвалось с ее губ, и принцесса в неверии выдохнула.

Легкие белые хлопья где-то высоко в небе начинали свой танец и, кружась, опускались на плечи принцессы. На душе у Ады вдруг стало совсем легко, будто она была той первой снежинкой, коснувшейся ее век, – чистой водой, растаявшей на ее горячей коже. Она тоже растает, как снежинка, и это неожиданное родство с природой успокоило ее, помогло справиться с тревогой, нараставшей в душе, будто буря.

– Ваше Высочество, – Фелиция отвлекла принцессу, подзывая к карете. Винсент аккуратно помог Аде забраться, поторапливая, – драгоценное время таяло быстрее первого снега.

Майрон, убедившись, что все расселись по местам, вскочил на свою лошадь. Он подал знак Альваху, игравшему сегодня роль кучера, и они направились к выезду из поместья. В карете взволнованные Флоресы, негромко переговариваясь, оттачивали историю – они многое поставили на кон, надеясь только на свое умение запугивать других.

Карета не успела отъехать достаточно далеко и, дернувшись, остановилась. Послышалась ругань Майрона.

– Что за балаган на выезде? – разорялся слуга, увидев войска. У восточного выезда из имения было не протолкнуться – воинов, пришедших вслед за Габором, не пропускали на территорию поместья воины милорда Маркуса. Майрон вдалеке увидел Байона – командир стражи короля, притворяясь обычным воином, был наготове.

– Кто-то объяснит мне, откуда взялось столько отребья на моем пути?!

– Следите за словами, Майрон, – послышалось возле открытых ворот, и навстречу карете вышел Амон.

– Что твои святые перышки забыли здесь, Амон?

– Я вижу, твои племянники теперь на милорда работают? – Амон не ехидничал, в его голосе сквозило лишь подозрение.

– Жизнь, знаешь ли, и не так влияла на людей. Работа на моего господина уж получше будет работы на твоего. Мои племянники хоть в чистой одежде нынче ходят.

Амон скрипнул зубами – желание миролюбиво разойтись с Майроном ушло.

– Мы никого не выпустим. Приказ советника.

– Твой советник сейчас носки своих туфель собьет в поисках той, кого и подавно в поместье не было. А ты будешь оттирать с лица грязь, с которой я тебя познакомлю, – ответил Майрон, спрыгивая со своей лошади. – В карете – госпожа Фелиция, любимая сестра господина, и, перекрыв путь ей, ты встанешь костью поперек горла моего хозяина.

Майрон подошел к Амону так, чтобы его слышал только он.

– А собака за кость, брошенную хозяином, горло любому перегрызет. Ты ведь меня именно собакой называешь, не так ли?

– Я должен лично убедиться, что в карете, кроме госпожи, никого нет. – Амон не собирался сдавать позиции, пустые запугивания на него не действовали.

– Не задерживай на ней свой взгляд подолгу – твои голодные глаза господин может понять превратно. И тогда я останусь без ужина.

Амон открыл дверь кареты и склонился в учтивом поклоне:

– Миледи, меня зовут Амон, я руковожу третьим отрядом стражей советника Габора. Простите за беспо…

Амон поднял глаза и напрочь забыл, о чем говорил, – женщина, представшая его взору, походила на разгневанную прекрасную Санкти, метавшую молнии.

– Вы смеете преграждать мне дорогу, – прошипела миледи, сжимая кулак, – а после находите в себе смелость представляться! Я немедля отдам приказ вас казнить. Командир! – крикнула она, и у кареты тут же оказался молодой мужчина с густой бородой.

– Отрубите ему голову сейчас же, а остальных немедля убрать с моей дороги!

Каково же было удивление Амона, когда командир зычным голосом приказал обнажить мечи, и часть войска Флоресов, услышав его призыв, в едином порыве освободила оружие от ножен. Амон наконец понял, что госпожа также имеет право отдавать приказы войску лорда, и, судя по ее ненависти, она была готова бросить на смерть всех, кто ей помешал.

Амон умоляюще посмотрел на супруга госпожи. О сражении не могло быть и речи – советник приказал до последнего не обнажать клинки, надеясь сохранить с Флоресами хоть призрачное подобие мира. Но супруг Фелиции, казалось, не спешил ее вразумить – отстраненный молодой человек молча смотрел на Амона. В равнодушных голубых глазах, наполовину спрятанных под челкой, не было беспокойства; только пальцы отбивали монотонный ритм по сиденью.

– Любовь моя, – наконец понял равнодушный вельможа мольбу Амона. – Давай дадим этому слабовольному человеку исправить свою ошибку. Амон, – милорд едва сдерживал смех, но это могло почудиться перепуганному воину, – пропустите нас, нам надоело ваше общество. И тогда можете не переживать за сохранность своей головы.

Амон судорожно кивнул и поскорее отошел от опасной компании. Он не хотел просто так рисковать своей жизнью, да и внутри кареты, помимо пугающих родственников милорда Флореса, никого не было.

Войско советника освободило путь, последовав приказу Амона. Карета тронулась и вскоре выехала на узкую дорогу, ведущую к дому госпожи Фелиции. Вслед за ними поехал один из командиров Маркуса с небольшим отрядом – Майрон приказал обезопасить дорогу дорогой дочери семьи Флоресов.

Амон второй раз проклял Майрона за все свои неудачи. И второй раз оказался прав, но, конечно, он об этом не знал.

* * *

Фелиция, опираясь на руку довольного брата, все же не выдержала и рассмеялась.

– Прости, Леверн, но твоя челка не дает мне покоя, – с улыбкой пояснила она, ощущая, как согревается сердце при виде довольного рыцаря. Леверн, оставив без ответа подначку сестры, направился к друзьям.

Из кареты, вся в испарине, выглянула принцесса, и Фелиция тут же растеряла всю веселость – состояние беглянки быстро ее отрезвило.

– Это был отличный план, миледи, – поджал губы Винсент. Он легко подхватил принцессу на руки, решив, что сама она не дойдет. Адалин спрятала лицо в плаще командира, мысленно благодаря его за то, что ей не пришлось просить его помочь. Силы в ногах Ада не чувствовала. – Но впредь, будь у меня возможность, вашими идеями я не воспользуюсь.

Командир вместе с ослабшей принцессой направился к сияющему огнями дому. Фелиция понимала, что немного забылась, и те драгоценные мгновения смеха, разделенные с младшим братом, для Винсента были издевательством. Но другого способа выбраться из-под осады Габора она не видела, поэтому идея провезти принцессу и командира как багаж под сиденьями кареты была единственно верной.

Для принцессы заточение в тесном ящике оказалось тяжким испытанием – когда карета отъехала от восточных ворот имения, Адалин нервно забила кулаком по крышке, просясь на воздух. Винсент справился легче, но не следил за языком, помогая вытаскивать Аду из-под сиденья.

Фелиция, отгоняя воспоминания, обошла карету и тут же сбавила шаг: впереди нее спешил к дому младший брат, крепко сжимая руку смотрящей только под ноги Клер; Альвах медленно шел позади, по всей видимости рассматривая парочку. Госпоже вдруг стало нестерпимо интересно, что же между ними случилось, и она поспешила догнать брата.

* * *

Момент расставания настал слишком скоро. Путники почти не спали, несмотря на недовольство хозяйки, и уже в первые утренние часы впопыхах собрались и были готовы покинуть ее дом. От дома Фелиции до храма был день дороги, но он был тяжелее любого из уже прошедших.

Близость к храму, казалось, открыла в Адалин неведомый источник силы: с глаз ее слетела пугающая пелена, и принцесса более не нуждалась в опоре, уверенно стоя на ногах. Но Винсент, словно не замечая изменений, не отходил от нее ни на шаг.

Сейчас Адалин стояла перед Фелицией, ввергая женщину в благоговейный трепет. Старшая дочь Флоресов позаботилась о том, чтобы принцессе предоставили церемониальный наряд: длинное теплое платье без всяких узоров плотно укроет принцессу от холодного ветра, а черный плащ в пол скроет его алый цвет от посторонних глаз. Вполне возможно, что этот наряд был и не таким роскошным, как первоначальный, но главное – все правила в подборе ритуальной одежды были соблюдены, и Адалин от всего сердца говорила спасительнице:

– Вы защитили нас, и я не могу найти слов, чтобы вас отблагодарить. Но прежде всего спасибо за веру, которая горит в вашем сердце.

Фелиция, чувствуя приближающиеся непрошеные слезы, обеими руками обхватила целую ладонь принцессы.

– Я уверена, что мы еще встретимся. Душа, подобная вашей, обязательно возродится. Вы вернетесь в этот мир свободной, и судьба ваша будет легче перышка. Идите без тени сомнения, Ваше Высочество, и знайте – я буду молиться за вас.

Адалин кивнула, и Винсент вывел принцессу на улицу, где их ждал Байон. Его небольшой отряд – единственное, что они смогут противопоставить людям Силиуса и Феликса.

Клер и Альвах склонились в поклоне перед Фелицией и тут же оказались в ее крепких объятиях.

– Спасибо, спасибо вам за то, что дали мне возможность хоть немного узнать брата. Знайте, что отныне мой дом – ваш дом, так же, как и мой брат – ваш брат.

Фелиция, приблизив к себе лицо Клер, прижалась губами к щеке пораженной девушки.

– Ты обещала мне, – горячо прошептала она ей на ухо, отпуская служанку. Клер неловко промолчала и отошла.

Леверн прощался последним. В прошлом он покинул дом озлобленным на свою семью; сейчас же брат стоял напротив нее и говорил «прощай» с той долей смирения и грусти, с которой расстаются люди, между которыми нет ни сильной ненависти, ни крепкой привязанности. Фелиция не выдержала и расплакалась. Эту недавно совершенно чужую ему женщину вдруг захотелось обнять, что он, повинуясь порыву, и сделал.

– Пообещай, что мы еще увидимся, – попросила она, крепко вцепившись в его походный плащ.

Леверну не хотелось врать, но его сестра так смотрела, словно готова была сейчас последовать за ним, если он откажется. Ложная надежда – лучшее, что он мог ей дать.

– Конечно, сестренка. Мы еще увидимся.

* * *

Час перед рассветом самый страшный – темнота вокруг настолько плотная, что солнце, которое вскоре должно взойти, кажется кем-то выдуманной сказкой. Агате уже не верилось, что оно осветит горизонт. Она жаждала ощутить на веках его тепло и любоваться желтым диском, который в первые минуты своего рождения походит на ласкового котенка, не думающего жечь яркими лучами. Но беда в том, что Агата не знала, продлится ли ее жизнь еще целый час, чтобы встретить рассвет.

Тело давно перестало ее слушаться. Чьи-то грубые руки сняли девушку с лошади, и Агата покорно встала на ноги, ощущая, как дрожит от топота земля. Она вяло повела головой в сторону, оглядывая воинов, которые присоединились к процессии после горной дороги. Многие из них переговаривались между собой – их губы двигались, но Агата не слышала слов, как ни напрягала слух. Вокруг нее была одна пугающая тишина, в которой особенно громко звучала пульсация крови. Лжепринцесса проклинала про себя человека, забравшего у нее слух, желая ему той же участи, которую он приготовил для нее.

Перед глазами все расплывалось, бесчисленные незнакомые лица превратились в сплошное пятно, но вот взгляд наконец ухватился за что-то черное – кровь на лице Евандера в темноте походила на сажу. Ее рыцаря волокли следом за ее лошадью, связанного, с кляпом во рту, и многие воины от скуки глумились над ним, не встречая отпора. Сердце Агаты плакало, не в силах помочь своему защитнику, самому нуждающемуся сейчас в спасении. Если бы только они поняли раньше, на что способен Силиус, – шанс сбежать не казался бы сейчас призрачнее далекого солнца. Агата жалела, что не попыталась спастись еще тогда, в храме, когда поняла, что рыцарь короля пытается убить принцессу.

В храме Силиусу надоело вести себя со служанкой как с монаршей дочерью. Он отбросил в сторону всякое притворство, показав истинное лицо – рыцарь оказался магом, успешно скрывающим свой талант в течение всей жизни. Пока Агата была без сознания, он заставил Евандера рассказать ему все, что тот знает про настоящую принцессу. А после, когда самозванка очнулась, маг взял под контроль каждое ее движение – Агата с тех пор чувствовала себя марионеткой в руках кукловода. Евандеру же Силиус сохранил жизнь, но только для того, чтобы шпион своими глазами увидел, что все его старания пройдут впустую.

– Ваше Высочество. – Маг появился словно из ниоткуда, будто почувствовав, что Агата думала о нем. Рыцарь выглядел воодушевленным – его триумф скрывался совсем рядом, за белыми стенами храма, выделяющимися в черноте окружающего озеро леса. – Пойдемте.

Ритуальные когти Адалин, венчающие ее правую руку, вселяли в Агату нескончаемый ужас. Когда лжепринцесса впервые увидела засохшие пятна крови, покрывающие драгоценности, ей стало дурно. Когти с тихим щелчком застегнулись на пальцах самозванки; они словно ждали ее – застежки быстро подстроились под новую хозяйку, и Агата, не выдержав, отвернулась, чтобы больше не видеть приросшее к ее руке колдовское орудие.

Ноги, отныне пленницы, продолжали шагать, твердо ступая на хрустящую от инея землю – ее тело безропотно повиновалось воле чужого человека. Это Силиус сеял в ее голове панику, забирая воспоминания, меняя их на страшные, чужие слова. Путешествие с точки зрения Агаты давно перестало походить на приятную прогулку, в которой она защищала принцессу. Это она отныне принцесса, которая не доживет до рассвета, и маг позаботится о том, чтобы в нужный час у ритуальной чаши у нее не возникло сомнений.

Теперь Агата отчетливо понимала, что, какими бы добрыми и отзывчивыми ни казались люди, предложившие ей поучаствовать в спасении королевской дочери, им нужна была отнюдь не красивая девочка в красном платье для отвода глаз. Ей платили за жизнь, которую она отдаст вместо Адалин, и никто более не спросит, хочет она того или нет.

* * *

Даже в самый черный час можно увидеть прозрачные воды озера, которые светятся сами, сохраняя мутное сияние только для себя, – блуждающий путник в полной темноте у самой кромки воды не заметит ни одного листика на густо растущих деревьях, но вряд ли пропустит ровную гладь озера. Монахи верят, что озеро священно – ни капли грязи не разрешается опускать в его воду. Даже тот, кто по незнанию мог прикоснуться к воде, тут же уходил на дно. Озеро по сей день затягивает в свои глубины и животных, и людей, зайдут они хоть по пояс в воду или остановятся на мелководье.

Поэтому часть войска советника, посланная для патрулирования возле храма, расположилась на некотором расстоянии от края озера, окружив святилище, которое частично было возведено, вопреки всем опасениям, в самой воде. Казалось, что стены храма опираются на дно озера, но как их возвели, не знал никто. Это только добавляло страха как перед ритуалом, проводящемся в святилище, так и перед магией, ради которой столетиями умирали королевские дети.

Храм у озера не походил ни на одно сооружение, виденное Феликсом ранее, – он не внушал ни восхищения, ни благоговения. Остановившись недалеко от пристанища веры, он видел в этих стенах олицетворение страха, срывающего с человека всякие маски. На ногах немели пальцы, а сердце заходилось в пляске, когда он думал, какое на самом деле бесчеловечное жертвоприношение веками проводится в этом храме.

Однако Феликсу сейчас важны были только размеры храма. К его облегчению, монахи не врали, и святилище не было монументальным – последнее пристанище Агаты было немногим больше деревенской пекарни. На чертежах, тщательно охранявшихся в архиве замка, можно было увидеть, что в храме всего два зала, связанных между собой длинным коридором, а под ними – сокровищница. В дальнем зале, округлом словно кольцо, из-под земли вился нитью родник – его вода оставалась ледяной в любое время года. Над родником, опираясь на маленький арочный свод, стояла большая, почти плоская чаша с отверстием по центру – отсюда, по капле спускаясь с серебряных когтей, уходила в озеро кровь королевских детей. Стоило только одной капле попасть в чашу, и ритуал становился необратимым – чаша вытягивала всю кровь, что бы ни делала жертва, как бы сильно ни сопротивлялась, как бы далеко ни пыталась сбежать.

Феликс не знал, как быстро умирают подносимые на алтарь жертвы, но почему-то ясно ощущал, как истекает отведенное ему время. Его обуревали странные чувства – за те несколько минут, что он наблюдал за стенами храма, его душу успела затопить и ярость, обрушившаяся, как снег, и жалость, всплывающая в облике Агаты.

Силиус нашел своего друга нервно вышагивающим у кромки озера – от священной воды его отделяли каких-то пару шагов.

– Монахи пришли. Ты отвечаешь за охрану храма. – Силиус не испытывал ни волнения, ни раскаяния, в то время как душа Феликса разрывалась на части – во снах его будет преследовать расплата за убийство Агаты.

– Пусть девочка умрет быстро.

– Тебе нет нужды просить. Она даже не поймет, что произошло. Ты делаешь благое дело, друг. – Силиус, снисходительно улыбнувшись, дружески похлопал приятеля. – Смотри в оба.

– И ты.

Силиус оставил Феликса у озера, предчувствуя, что больше не увидит друга, с которым прожил бок о бок почти всю жизнь. Они оказались верны разным господам, каждый по своей воле. Силиус знал, что, в отличие от напарника, сделал правильный выбор. Среди слепцов фокусник – обманщик, а среди зрячих – маг. И Силиус относил себя к последним.

#22. Уплаченная монета

С момента, как она увидела кромку гладкого, подобно шелку, озера Голова Дракона, Адалин приходилось заставлять себя дышать, контролируя каждый вдох и выдох, – осознание, что она наконец дошла, нахлынуло в один миг. Вокруг бушевал ветер, и на его крыльях танцевали снежинки, но ни одна волна не потревожила водную гладь, равно как и уверенность, завладевшую душой Ады. Она успеет, она исполнит свое предназначение, она справится с возложенной на ее плечи ношей.

Винсент держал принцессу за руку с тех пор, как они оставили лошадей на опушке леса. Покинув дом Фелиции, они почти не говорили. Отряд не делал остановок до самой развилки – одна дорога уводила в сторону поселения Пьорас, другая же терялась в лесу, который обрамлял озеро.

Страх покинул Винсента, уступив место собранности – сейчас командир жил единым моментом, ни на секунду не сомневаясь в своих действиях. Адалин посматривала на него с благодарностью и не скрывала восхищения – она хотела видеть командира непоколебимым, уверенным, и Винсент исполнил ее желание. Поблагодарить защитника Ада хотела наедине, но принцесса уже и не надеялась, что случай представится.

С Байоном пришла пора прощаться, когда вдалеке появились белые стены храма. Вокруг святилища горели огни – люди Габора не скрывали своего присутствия, патрулируя территорию. Отряд принцессы прятался недалеко от противников, в густых кустарниках у самой кромки воды. Альвах внимательно подсчитывал стрелы в колчане, пока Клер, легонько шевеля губами, считала воинов, и с каждым следующим десятком ее ужас возрастал.

– Агата может быть уже внутри, – предупредил Винсент, но Адалин покачала головой, не желая отступать.

– Надо в обход, – свистящим шепотом произнес рыцарь, но Винсент отказал. Командир выглянул из-за невысокого куста и тут же пригнулся. Большие листья неизвестного зеленого растения кололи ему руки, и мужчина с раздражением отдернул мозолистые ладони.

– Глупо надеяться, что люди советника разойдутся в стороны, чтобы дать нам пройти внутрь.

– Мой отряд нападет с противоположной стороны храма, и туда сбежится большая часть воинов, решив, что ты поведешь принцессу напролом, – быстро прошептал Байон.

– Но вас меньше, – в смятении возразила Адалин.

– Не волнуйтесь, Ваше Высочество. Мы выиграем время, и этого будет достаточно. Даже воины Габора не посмеют пронести оружие в зал жертвоприношений – монахи не позволят. Вам нужно только прорваться внутрь, а там только один путь – к ритуальной чаше. Винсент, – Байон указал на часть стены, скрывающуюся в тени, – второй вход. Как только подам сигнал, вам нужно будет бежать туда. Времени будет в обрез, но другого варианта нет – на чертежах, предоставленных мне королем, мы не нашли ни одного тайного хода.

– И тайный туннель к сокровищнице под храмом завален еще у самых гор… все не на руку, – выругался раздосадованный Винсент. Байон поднялся, кивнув напоследок принцессе, и, пригнувшись, семенящим шагом направился к выходу из рощи к своим воинам. Их было ничтожно мало, но командир хорошо знал и верил в сноровку каждого, и это давало ему надежду, что в грядущей битве их жизни не оборвутся.

Клер, находящаяся позади всех, что-то прошептала, окинув взглядом купольную крышу храма, и Леверн, нагнувшись, попросил ее повторить.

– «Вера не прячется под землей. Ее дорога прямо перед нашими глазами», – едва слышно процитировала девушка строки из молитвы монахов, и рыцарь едва сдержался, чтобы не закатить глаза.

«Мне определенно стоит заставить ее поверить во что-то другое», – думал про себя Леверн, удивляясь, как легко идут вразнобой его мысли.

Винсенту сильно захотелось врезать тому прямо здесь – мечтательному выражению лица Леверна возле поля битвы было не место. Командир, едва сдерживаясь, подозвал рыцаря, но только со второго раза сумел привлечь внимание оболтуса.

Альвах, едва касаясь ладони Адалин, протянул ей сложенный вдвое листок.

«Вплавь не доберемся?»

– Нельзя, – опасливо отказала принцесса. – Вода озера – священная, и ничто не должно ее запачкать. Монахи верят, что коснувшийся воды будет наказан силой древней подобно песку в пустыне – служители боятся ее не меньше, а то и больше жертвоприношения. Даже животные не пьют воду из озера, что только подтверждает их опасения. Звери давно ушли на юг, к реке.

Альвах кивнул, а Винсент со скрежетом сжал зубы, указывая разболтавшимся спутникам, что пора бы замолчать.

– Адалин. – Клер придвинулась ближе к госпоже, навлекая на себя недовольный взор Винсента. Но служанка не замялась и, наклонившись совсем близко к принцессе, быстро прошептала: – Мне удалось спасти ее из кареты – простите, что не отдала сразу, но мне казалось, что я смогу донести вашу звезду до конца.

Адалин не поверила своим глазам – на ладони ее служанки лежала глиняная звездочка, подаренная братом, кажется, столетие назад. Адалин чувствовала, что вот-вот расплачется, но старалась держаться, чтобы не смутить своих путников. Звездочка была теплой, шероховатой и с неровными краями – один луч оказался наполовину сколот, и Клер, заметив, как расстроилась госпожа, тут же извинилась:

– Мне не удалось уберечь ее целиком…

Служанка шумно вздохнула от удивления – принцесса, оставив всякие формальности, бросилась ей на шею.

– Спасибо! – Адалин не хватало слов, и Клер услышала, как всхлипывает ее высочество.

Клер украдкой погладила госпожу по голове. В ее душе быстро нарастала тревога – служанка понимала, что говорит с Адалин в последний раз. Чего уж там, она толком никогда и не говорила с ней.

Почему же только сейчас ей так сильно захотелось ближе узнать госпожу? Почему это желание возникло у нее так поздно, когда жизнь принцессы уже подошла к концу?

Клер не знала ответа, но все четче понимала, что упустила возможность. Хорошая или плохая, но она прошла мимо и больше не вернется.

Леверн, находившийся к девушкам ближе всех, рассматривал подарок в руке Ады – он отлично помнил, как ее брат, подарив сестре звезду, заставил этим поступком рыдать от умиления всю знать, выглядывающую из окон замка. Звезда пережила длинную дорогу, потеряв лишь один луч и, наконец, оказалась подле храма, но отнюдь не с помощью магии, а стараниями верующей девушки. Совсем как Ада, которую тоже стоило потерять где-то на пути к храму, только вот никто так и не взял на себя смелость пойти до конца и вырвать принцессу из лап ритуала. Он непроизвольно скривился, понимая, что гордиться тут нечем. Внутри противно скрипела совесть, которая нечасто брала право голоса, – сейчас она куражилась, напевая ему колючие слова.

Время Адалин утекало, как вода сквозь пальцы, и каждое дальнейшее событие только ускоряло его ход. До путников доносились звуки сражения – Байон пытался освободить настоящей принцессе дорогу. Винсент был наготове, ожидая знака. Казалось, его ничуть не страшат ни скрежет мечей, ни приглушенные расстоянием стенания раненых. Альвах попытался перебраться поближе к принцессе, но поскользнулся и упал, угодив рукой прямо в озеро. Адалин, пока Клер судорожно оттирала пальцы брата, словно от яда, боялась дышать. Прошел миг, а за ним и следующий…

– И ничего, – возвестил Леверн, словно знал, что так и будет и тут же получил удар ниже колена – Винсенту окончательно надоели громкие возгласы. – Ничего же, – упрямо повторил рыцарь, надеясь в отместку выразить свое уважение командиру пинком. – Все живы, Аль в рыбку не превратился. Монахи, похоже, верят каждой сказке, которую находят на разваливающихся кусках пергамента. К чему нам вообще этот храм? Сейчас с боем прорвемся, и окажется, что чаша от старости развалилась, – и все, зайдите столетие назад?

Клер резко дернула его рукав, указывая на принцессу. Адалин беззвучно плакала, прикусывая губу. Ей было тяжело слышать, с какой несерьезностью Леверн относится к жертвоприношению.

– Я тебе голову откручу, – пообещал Винсент.

Однако Леверну надоело, что его затыкают.

– Конечно, тебя Ада уговорила, а нашего мнения никто не спросил – ходят здесь три тела, без волнений и симпатий к принцессе. Ада, перестань рыдать, – ворчал рыцарь; но все же он почувствовал себя немного виноватым и замолчал. Но, не выдержав, после паузы признался: – Мне больно прощаться, хоть возмутиться разреши. О твоей смерти знали все, согласились многие, а меня совесть грызет так, будто я один виноват в ней. Поэтому я все-таки скажу, и ругай меня, как хочешь. Не иди туда. Просто не иди. Исчезни и начни все заново. А мир выживет, я уверен. Наша страна слишком большая, а река слишком глубокая, чтобы раствориться в песках просто так. Я не верю, что мы существуем только благодаря магии. Где-то здесь и наша собственная сила прячется.

Адалин всхлипнула и еще сильнее залилась слезами. Она покачала головой и увидела, как гаснет надежда рыцаря. Но вряд ли Леверн всерьез думал, что переменит ее решение. Адалин поднялась и рывком обняла его. Это казалось таким правильным – ей хотелось забрать в храм еще одно, последнее воспоминание о людях, наполнивших ее сердце жизнью. Леверн гладил ее по волосам, приговаривая:

– Самая упрямая из всех, кого я знаю. Тебе бы с моим дедом спорить – я бы с такой радостью посмеялся, наблюдая… – голос рыцаря сел; горечь уже сдавливала горло.

Шум сражения стал громче. Клер хотела что-то сказать на прощание, но не успела.

В воздухе разнесся громкий, протяжный свист. Винсент вскочил, схватил Аду за руку и рванул вперед, на ходу освобождая меч, – путь был открыт. Леверн, бросив на Клер последний взгляд, помчался следом, а девушка осталась, помня о данном рыцарю обещании. С боем отвоевав право последовать за дорогими ей людьми до рощи возле храма, она поклялась, что дальше не пойдет. Клер ловко залезла на самый верх дерева, где никто не сможет увидеть ее за толстыми ветками. Покрепче сжав лук брата, она принялась молиться. «Пусть эта ночь поскорее закончится».

* * *

В дальнейшем хаосе не было ничего святого – стенам храма стоило провалиться от стыда за события, разворачивающиеся перед ними: за веру, какой бы правильной и святой она ни была, подле них проливали кровь, но ни одна великая милость не должна оправдываться жестокостью, от которой гибнут люди.

Жизни становились перьями, и одна за другой они исчезали под взором Санкти и Тенебрис. Мир Адалин сузился до четырех человек, что бок о бок следовали за ней с первого дня путешествия. За недолгое время, проведенное вместе, они дали ей больше, чем принцесса могла мечтать. Бессмысленная в стенах замка жизнь Адалин за его пределами наконец стала полной. В их жизнях она видела начало и конец собственной жизни.

С Клер она увидела веру такой, к которой стремилась: твердой рукой, дающей опору в пути под светом Санкти. Пусть Клер и осталась в роще, но ее вера была рядом.

С Альвахом она узнала мир без слов: разнообразие его эмоций, проявляющихся в поступках, жестах и немой улыбке. Чтобы выразить и преданность, и любовь, Альваху не нужны были слова – он показывал это делом.

С заразительным смехом Леверна Адалин узнала, насколько может быть ярок окружающий ее мир. За короткое время рыцарь стал для нее и светом, и воплощением тепла, и другом, который помог испытать, каково жить, не упуская ни единой возможности.

С Винсентом Адалин поняла, насколько неоднозначным и многослойным является мир. Сколько раз она радовалась, уверенная, что узнала его, и как быстро понимала, что не видит и половины. Винсент показал ей, насколько крепкой может быть человеческая преданность, – он сам стал для принцессы опорой. Но с ним же Адалин узнала и горький вкус разочарования. Из-за Винсента принцесса возжелала того, что ей не позволено иметь, – долгую, счастливую жизнь бок о бок с мужчиной. И это желание ей приходилось душить всеми силами.

Она доверяла людям, которые стали ей родными, – они, стены ее мира, обязаны выстоять.

* * *

Байон не справился. Враги, которых он увел от храма, чтобы расчистить принцессе путь, вернулись, заполняя всю дорогу до святилища. Адалин казалось, что к храму у озера пришло все войско Габора – с факелами в руках они походили на огненную реку, которая отрезала принцессе путь. Винсент ругался сквозь зубы.

Адалин упустила тот миг, когда у стен храма вновь развернулась битва, – в один момент людей советника догнали стражи Байона, который все еще надеялся на удачный исход своей затеи; Винсент, не мешкая, потащил принцессу вперед. Им нужно было прорваться.

Винсент рычал как зверь, выпущенный из клетки на волю. Поспеть за мечом командира было невозможно, и попадавшиеся на их пути воины успевали только обороняться. Преданные псы Габора чувствовали кровь – их свора была огромна, и запах победы дразнил ноздри. Однако их численное преимущество растворилось так же быстро, как заканчивается воздух в легких. Из глубины леса донесся конский топот, а после показалась и конница короля. Воины в алых одеяниях верхом на скакунах в считаные минуты окружили пешее войско. Люди Габора оказались зажаты – позади них были храм и озеро, а впереди наступали люди монарха.