Текст книги "Парижский мститель. 10 лет прямого действия"

Глава 10. Арест (зима 1987 года)

Насколько хорошо мы знали, что наша свобода висит на волоске? На всё более непрочной нити?

Наше положение ухудшалось без нашего осознания. Не в состоянии взять необходимую паузу, мы продолжали действовать так, как будто ничего не изменилось. В то время как организационный износ разрушал то, что так хорошо работало до этого момента.

Целевой отбор активистов продолжался. Но инциденты множились: пропущенные встречи, ненужные ожидания, автомобильные аварии и т. д. Наша тактика контакта – которую мы использовали в течение долгого времени – не всегда была успешной. Наша тактика контактов, которую мы назвали «Вход через окно»: использование иностранных активистов для достижения различных реалий французского движения – работала хорошо; но она была медленной и отрезала нас от прямых социальных связей. Иногда мы снимали «Джетту» на выходные, чтобы пожить с активистами из других реальностей, но этого было уже недостаточно.

Нам предложили длительное пребывание в Латинской Америке, в партизанском отряде. Летом 1986 года основные боевики подпольного уровня также всерьез обсуждали возможность уехать в одну из стран, принять политическое убежище во Вьетнаме или Алжире – как бы случайно, две страны, которые вели освободительную войну против Франции. Но в итоге решение взять на себя политическую ответственность было единодушным: мы останемся на последней баррикаде до конца.

Вместе с Натали и Жоэль мы жили на ферме, замкнувшись в себе, уверенные, что по крайней мере у нас всё идет хорошо. Что было ошибкой. Потому что вся операция была на самом деле провалена. Жорж снял большую виллу в тихом районе Пуатье. Но переезд постоянно откладывался. Люди упорно отказывались переезжать, вообще что-то менять. Мы как будто забыли, что выживание любого партизана основано на мобильности.

Мы прозябали в неподвижности. Вместо того чтобы отказаться от того, как мы делали последние два года, мы упрямо держались за наши привычки. В прошлом мы остановили бы все, чтобы соединиться с легальной группой, которая переживала совершенно другую ситуацию борьбы. Но в начале 1987 года мы не смогли этого сделать. Не из-за изоляции или неохоты. Нет. Просто мы не хотели подрывать основы нашей подпольной борьбы.

Начало февраля. Однажды вечером Натали приехала с рассказом о том, что сосед видел двух мужчин, похожих на коммивояжеров, которые расспрашивали об арендаторах фермы. Жулики? Мелкие воришки? Полицейские? Сомневаясь, мы проверили все наши передвижения. Затем мы заметили отряды полицейских в штатском в супермаркете в Орлеане.

Ферма больше не была безопасной. Важная информация и назначения обменивались только на бумажках, которые по прочтению тут же сжигались. Таков был обычный порядок работы, пока все не было проверено – известно, что как только обнаруживалось убежище, полиция устанавливала в нем жучки. Блокнот с карандашом оставляли на углу барной стойки, отделявшей кухню от столовой. Мы оценивали ситуацию, записывая ключевые слова наших разговоров.

Но шли дни, а от тревоги не осталось и следа. На следующий день после снегопада, на рассвете, я сделал длинный круг вокруг фермы в поисках любых следов наблюдения, отпечатков ног или следов машин. Каждый раз, возвращаясь из Парижа, мы все проверяли. Тщетно. Контрсъемки, длинные маршруты в пригородах… Ничего. В прошлом мы бы сразу загрузили машины и освободили помещение. Нам случалось всё бросать и при меньших подозрениях. Самое невероятное, что в то время существовала развитая инфраструктура для беспрепятственного отступления.

За день до ареста один инцидент отвлек нас от этих забот. Три или четыре человека, вооруженные бейсбольными битами, появились во дворе фермы. Это были владельцы свалки, которые искали тех, кто напал на их двор. Они довольно быстро успокоились, а затем ушли, ворча, недоумевая, что из-за разглагольствований им нечем заняться.

Суббота 21 февраля. Поздним вечером встреча в Орлеане с группой товарищей, которые ничего не знали о ситуации на ферме. Там никого не было. После тщетного ожидания с Жоэль мы присоединились к Жоржу на маленькой станции возле заводов Мишлен, в нескольких километрах от города. Было темно. Жорж был единственным пассажиром, сошедшим с поезда. Мы проследили за ним взглядами. Он шел вдоль платформы. Затем он пошел по маленькой, плохо освещенной улице к дороге, где в еще более темном углу была припаркована машина. Ничего подозрительного. Мы спокойно вернулись на ферму по лесным дорогам.

Было около девяти вечера. Мы едва начали есть, сидя напротив большого эркера на входе. В углу был включен телевизор, звук был приглушен, так как закончились новости. Сильный удар в окно. Жорж и Жоэль вскочили. Они поднимаются по лестнице вчетвером. Натали последовала за ними.

Жоэль сначала подумала, что вернулись работники металлолома и бросают камни во входную дверь. Натали подумала, что козы сбежали и стучат копытами в дверь, чтобы попасть внутрь! Стоя перед стеклом, я ничего не мог себе представить. Группа мужчин в черных капюшонах пыталась выбить дверь огромными кувалдами. Я видел, что это были полицейские. Но я не мог понять, почему они не могут войти! Дверь не была заперта… И двойное остекление было устойчивым… Кувалды просто делали дыры.

Я как в замедленной съемке прошел перед окном, скользя к камину. Внезапный порыв ветра пронесся по комнате широкой дугой. Наконец я побежал к лестнице. Выстрелы преследовали мою тень так близко, что рикошет ударил меня по ягодицам. Мы вчетвером были на антресолях, откуда открывался вид на столовую. Вошли полицейские. Стрельба прекратилась. У них были укороченные автоматы с лазерными прицелами. В темноте по стенам бежали красные точки.

Противостояние лицом к лицу длилось лишь до тех пор, пока мы обменялись несколькими словами. Мы договорились сложить оружие. В принципе, нельзя было превращать жилой район в укреплённый лагерь. Мало оружия было заряжено. Только то, что было необходимо для нейтрализации, например, блокпоста жандармерии. А против спецподразделений у нас не было шансов. Мы не могли позволить им казнить нас всех прямо тут.

Три или четыре человека осторожно поднялись по лестнице и попросили нас лечь на пол. Затем всё было как в полицейском кино: обыск, наручники, крики, повторение приказов во весь голос. Только один инцидент: Жоэль недостаточно далеко отодвинула свое оружие (или это было чье-то другое оружие?), поэтому ее ударили ногой по лицу, что разбило ее очки и вызвало синяк под глазом, который вы можете видеть в нашей брошюре с призывом к свидетелям, выпущенной аккурат к нашему суду. Эти фотографии – трофеи римского императора, которые республиканский министр выставил во всей красе по всей Франции. Государство демонстрировало свою мощь и неуязвимую уверенность в победе над мятежниками.

В столовой несколько гражданских лиц присоединились к людям из рейда в капюшонах. Один из них, инспектор из RG, который участвовал в аресте на улице Перголез в 1980 году, опознал нас. Затем новость была передана в министерство, которое следило за операцией в прямом эфире.

Жорж и Натали были немедленно погружены в машины, припаркованные во дворе. Затем настала очередь Жоэль. Я остался на ферме на всю ночь вместе с различными службами Рейда, антитеррористической ячейки и СРПЖ Версаля.

Ферма внезапно стала модным местом для бумагомарателей из различных министерств безопасности и штабов всех армий. Из одной комнаты в другую переходили ареопаги генералов или офицеров, перед которыми стояли их гиды, и каждый из них рассказывал свое видение «битвы». Затем шли судьи и прокуроры, которые тут же в столовой препирались по поводу наших останков: «Это мое рогатое письмо! Нет, сэр, это моя ассоциация имеет приоритет!».

День шел своим чередом, и на дороге стали появляться вереницы машин. Насколько хватало глаз на окрестности, там были полицейские, солдаты, еще полицейские и еще солдаты. Джипы были припаркованы в полях. Силуэты патрулировали в синей или в уставной форме. У некоторых были сковородки, и они прощупывали сад и берега канала – кажется, лягушатники даже вычерпали пруд и канал! (Когда меня перевели, я увидел, что так было на протяжении нескольких километров. Даже в Орлеанском лесу перекрестки простых грунтовых дорог охранялись мобильными патрулями жандармерии).

Утром об аресте объявили по телевидению. Все полицейские, которые еще оставались на месте, стояли перед экраном. Как только было зачитано коммюнике префектуры, они закричали от радости. Как будто им это было нужно, чтобы убедиться, что они нас поймали!

Через несколько минут над фермой начал кружить первый вертолет с журналистами.

У Манчини, главы рейда, обе руки были в гипсе. Я не удержался и спросил его, не был ли он ранен в канализации Марселя – может быть, наш славный арест заставит его забыть об унижении в деле? В ответ Манчини выразил удовлетворение тем, что все прошло без заминок. С комиссаром Леклерком из Версаля они были единственными, кто держался на небольшом расстоянии. Большинство из них демонстрировали торжествующее высокомерие. Ненависть вытекала из их носов. Потрепанные, в своих пальто из верблюжьей шерсти, чиновники играли в «Задержите меня, или я убью его». И они изрыгали дешевые оскорбления во все горло. Некоторые подходили, чтобы выпросить автограф. Другие просили: «Сфотографируйте меня с ним». И версальские инспекторы хором отвечали: «Он отказывается фотографироваться!»

Министерство действительно требовало фотографию. Но я отказался принять любое предложение на сей счёт. Тем не менее, фотограф пробрался в глубины дома. В конце концов, ему удалось сделать только тот известный кадр, где я стою с наручниками с наручниками перед коробками с кормом Kitekat.

Утром я покинул ферму, чтобы присоединиться к остальным в полицейском участке Версаля, превращенном по этому случаю в крепость. Мимо проплывал пейзаж заснеженной сельской местности. Кратковременные вспышки молний прерывали эти последние впечатления. Вместе с полицейскими мы прогулялись вокруг фермы и по Орлеанскому лесу. Это было прекрасное утро на исходе свободы.