Текст книги "Парижский мститель. 10 лет прямого действия"

Что касается так называемой «студенческой» сети, то, зная, что полицейским известна по крайней мере одна из ее структур, если они и оставили ее нетронутой, то только потому, что решили сделать ее отправной точкой для своих будущих расследований. Поэтому мы заморозили контакты.

В целом, мы решили сделать шаг назад, дать время пройти, прежде чем реформировать основную группу и затем гомогенизировать различные сети и группы в организации. Факты диктовали нам необходимость критики нашего функционирования. Было допущено слишком много ошибок, особенно в отношениях между группами, между политическим и военным уровнями, материально-технической поддержкой и сочувствующими.

Разместившись в большой квартире в квартале Марэ, мы за несколько недель восстановили небольшую автономную инфраструктуру, организационное ядро, которое было тщательно усилено новыми элементами, включая двух товарищей, готовых к обучению вооруженным операциям.

В середине апреля 1980 года в доме одного парижского писателя, который еще не вошел в моду, состоялась встреча, организованная «Casquette», бывшим маоистом из Нантера, ставшим автономистом, на которой присутствовали «Albert», бывший член центрального комитета LCR, член нескольких комитетов солидарности с революциями Ближнего Востока и внештатный автор Le Monde Diplomatique, «Gaëlle», также внештатный автор Le Diplo, бывший лидер OCT и итальянский автономист, с которым мы уже встречались.

После месяца регулярных обсуждений эти товарищи были включены в ядро восстановления. Это был очень важный вклад, потому что все они были политическими кадрами, работавшими в революционном движении с 1968 года – им не хватало только военно-политической подготовки, но это было делом нескольких месяцев. Кроме того, они принесли с собой логистическую сеть и, прежде всего, контакты с местными и международными антиимпериалистическими организациями.

Каскетт часто посещал различные автономные кружки в столице, как «за», так и «против». Но поскольку он ничего не рассказывал, никто не подозревал, что он принадлежит к партизанам. Когда мы рассказали ему о нашем намерении укрепить АД военной группой, он сказал нам, что три или четыре автономные группы будут готовы присоединиться к АД непосредственно на вооруженном уровне. Товарищ, приехавший с юга, также предложил свои кандидатуры.

Таким образом, независимо от того, обращались ли мы к рядовым рабочим группам, определенным политическим организациям или автономной молодежи, мы видели возможность развиваться. Впервые со времен «Нового сопротивления» и более решительным образом, чем в 1972–1973 годах, партизанщина могла утвердиться на этой территории и перерасти в массовое движение. Период 1979–1981 годов оказался решающим. Десятки групп были готовы сделать этот шаг. К сожалению, с одной стороны, наша организация не была готова направить эту антагонистическую решимость – хотя бы из-за отсутствия опытных боевиков и ограниченности нашей организационной структуры. С другой стороны, промежуточные кадры движения отказались перейти к вооруженной борьбе, окончательно замкнувшись на практике спонтанных групп или «критической» поддержке Общей программы.

Тем не менее, нам удалось интегрировать в организацию группу, состоящую из трех или четырех вооруженных боевиков (один из которых находился в розыске), связанных с небольшой группой поддержки из семи или восьми боевиков, включая Жоэль Оброн. Мы назвали ее «Лафайет» после перестрелки с полицией несколькими неделями ранее перед зданием BNP на улице Лафайет.

Мы встречались в кафе в 20-м округе, вокруг площади Реюньон и Пэр-Лашез. Первые встречи были немного хаотичными. Молодые, отлитые в форму самого спонтанного автономного движения, их политизация сводилась к выдержкам из анархо-коммунистических текстов и нескольким лейтмотивам, которыми они разбрасывались, чтобы увеличить свой вес на переговорах. Но они, несомненно, прошли военную подготовку. Некоторые из них действовали с оружием в руках в течение одного-двух лет. Они были хорошо экипированы и серьезно готовились.

Их представитель, «Самуэль», был умным и открытым активистом. Как и многие спонтехи, он сначала видел нас через призму авторитарной иерархии: «Есть вожди, подвожди, маленькие вожди и боевики». Позже он признал, что ошибался, отметив, что в группе было больше свободного обсуждения совместных операций и политической деятельности в целом, чем в группах spontex, в которых он участвовал – что не было слишком большой проблемой.

Отказываясь от организации, то есть, прежде всего, от организации совместного выполнения задач, от организации усилий каждого для достижения одной цели, от организации политизации коллектива и т. д., некоторые группы впадают в клановость, где право голоса имеют только самые убежденные, самые громкие, самые старые. А клановый авторитаризм – который проникает в самую суть отношений между боевиками – всегда более иерархичен, чем в революционной ячейке.

Восстановление организационного ядра

Мы достигли нашей первой цели менее чем за два месяца. Мы воссоздали организационное ядро, относительно независимое от старой структуры: дюжина уже подготовленных вооруженных боевиков, четыре или пять в процессе обучения, и столько же товарищей в группе материально-технического обеспечения в Париже. Второй круг» был расширен за пределы старых сетей, в сторону захваченных домов 20-го и 13-го округов, в сторону антиимпериалистических групп и других бывших маоистских и троцкистских секторов.

Поскольку эта реструктуризация оставалась хрупкой, несмотря ни на что, мы строго придерживались очень краткосрочных целей: возобновить наше наступление тремя-четырьмя акциями, а затем изучить возможность выезда за границу, чтобы подготовить настоящий «конгресс» всех сетей и ближайших групп.

Мы жили в то время в районе улицы Розье, в небольшой квартире над синагогой на улице Экуф. Из наших окон открывался вид на огромную светящуюся Звезду Давида с ее купола. Мы влились в атмосферу этого все еще популярного района центрального Парижа. Перед вестибюлями огромные матроны расставляли стулья, чтобы составить друг другу компанию. Люди разговаривали друг с другом в окнах. Мы сделали покупки у знаменитого бакалейщика, который покрыл свой магазин галопирующей прозой, на стенах, на окнах, на маленьких шиферах, свисающих с потолка. Мы брали фрукты у стариков, которые незаметно устанавливали два-три ящика под дверями карет.

Самуэль, еврей-антисионист, родившийся в Иерусалиме, научил нас вежливым и ритуальным формулам праздников. В определенные дни мы надевали ермолку. Например, вечером в Шаббат, когда нам приходилось проходить мимо групп молодых бетарим, отвечающих за безопасность синагоги. Однажды Натали приехала на квартиру в ермолке и с папиросой в углу рта. «Ты пришла в таком виде?».

– Да, я надела ермолку, не так ли?

Самуэль кричал: «Вы можете себе представить мусульманку, входящую в мечеть в чадре, но в мини-юбке!»

По пятницам поздно вечером мы часто видели нескольких личностей, приезжающих навестить свои семьи в этом районе. Несколько раз мы встречались с Жаном-Франсуа Каном. В то время он был экспертом по борьбе с терроризмом. Будучи корреспондентом в Италии для Antenne 2, где он зарабатывал на жизнь съемками о действиях «Красных бригад», он думал, что у него есть миссия. После возвращения он привнес свою контрреволюционную крупицу соли во все дебаты на эту тему.

Однажды он был особенно яростно настроен против AD в теме, которая имела мало общего с нами. В тот вечер мы столкнулись с ним лицом к лицу на маленькой пустынной улице. Сопровождавший меня товарищ, хотя и был в шарфе и с короткими волосами, не утратил ни капли непосредственности независимого молодого человека. Я боялся самого худшего. «Что мы с ним делаем», – спросил он. Затем он приступил к описанию, которое больше напоминало пытки времен «Войны пуговиц», чем кровавые действия типичного террориста, которого журналист представил себе несколькими часами ранее.

Не волнуйтесь, с мистером Каном ничего не случилось. Эти люди могли протащить нас по грязи, но они были уверены, что ничем не рискуют в ответ, потому что знали, что наши цели – политические. И что они не являются ее частью. Вопреки тому, что они постоянно говорили в эфире, мы не делали ничего, чтобы заставить их говорить о нас.

Возвращение к действиям

Одной из первых важных операций этого ядра было нападение на мэрию 14-го округа. Нам нужны были документы и особенно паспорта и дубликаты для машин. Они нужны были немедленно, но еще больше – для подготовки конгресса за границей. Один из сотрудников подтвердил, что номера документов не регистрировались до их выдачи. Номера паспортов, оставшихся во вскрытых ящиках, можно было определить, но не тех, что оставались в резерве.

4 июля две машины, R20 с пятью товарищами и R14 в охране с тремя или четырьмя людьми, пошли в атаку. Ратуша располагалась в стороне от авеню дю Мэн. С одной стороны маленькие улочки, очень контролируемые, а впереди открытая площадь с несколькими возможными выходами. Центральный полицейский участок находится недалеко, примерно в ста метрах, но на проспекте и вне поля зрения. R20 припарковался перед главным входом. R14 припарковался дальше по площади. Таким образом, она могла одновременно наблюдать за боковыми улицами и площадью, поддерживая контакт с водителем R20 на виду.

Один товарищ остался в главном зале, а трое других нейтрализовали офисы. В течение нескольких десятков секунд ситуация была под контролем. Один товарищ вскрыл сейфы и бронированные шкафы. Другой уже направлялся к машине с двумя коробками под мышкой. Когда он появился на вершине небольшой лестницы, раздался единодушный (и приглушенный) крик радости. Не успели коробки закинуть в багажник R20, как появился еще один товарищ с двумя коробками.

Внутри принтеры разгрузили от серых карточек. Открыли другие шкафы, загрузили марки, листы гражданского состояния и машины. В машине охраны водитель насвистывает Les Nouveaux Partisans, в то время как багажник R20 заполняется.

Наконец, все вышли, и последний помахал рукой на прощание, прежде чем вернуться в R20. Но багажник был слишком полон! Сзади было так низко, что невозможно было даже сделать запланированный выезд. Машине охраны пришлось взять одного из нас на борт, пока легальный товарищ ехал на автобусе по проспекту Порт д’Орлеан. На тихой улице нагрузка была лучше распределена между двумя машинами.

В тот же вечер бумаги, марки и машины были переправлены между различными структурами. А на следующий день небольшая квартира в 16-м округе была превращена в подставную комнату.

Это было время, когда нападениям подвергались многие банки, иногда каждый день, а то и дважды за один день. Однажды, в конце утра, мы экспроприировали BNP на площади Клиши, выход из которого привел нас на вершину Монмартра, где мы поели в маленьком ресторанчике возле старого Бато-Лавуара. Затем, ранним вечером, мы атаковали «агентство AD» банка Société générale[24]24
  Société Générale – Один из крупнейших (и старейших) французских банковских конгломератов. Основания 1864 году. В России владеет «Росбанком». Неоднократно обвинялся в коррупции, подкупе чиновников в периферийных странах, помощи крупному бизнесу в уходе от налогов, финансировании ультраправого терроризма и кредитовании диктаторских режимов.


[Закрыть] на Avenue des Termes. Дело в том, что название этого агентства не имело никакого отношения к нам, но за несколько недель его посещали несколько раз. В один из последних случаев, когда товарищи вошли, среди сотрудников раздался громкий вздох: «Опять! Мы вернулись, потому что каждый раз находили больше денег, чем в прошлый: в последний раз почти 500 000 франков было в одном из ящиков, все еще в упаковке Банка Франции.

В основном мы наносили удары по крупным агентствам в районах Рупине. На одну операцию приходилось семь-восемь боевиков, никогда больше двух-трех неофитов. Но не потому, что мы связывали их одной цепью, операции были импровизированными. Наоборот. У нас были типовые выезды для каждого района, для каждого округа. Структура безопасности в конце каждого выхода и тайник рядом с Люксембургом.

Что касается машин, то их регулярно предоставляла группа поддержки. А когда эти активисты (в основном это были женщины, включая Жоэль) решили пройти курс вооруженных действий, именно молодой человек из пригорода Баньоле-Лилас организовал схему снабжения.

Разведкой занималась группа поддержки, а подготовительные встречи проходили в исходной точке или, когда нас было слишком много, в квартире, которую нам одолжили. Иногда мы оказывались в неожиданных местах.

Например, мы встретились, без его ведома, в доме бывшего министра (финансов, а затем иностранных дел) Четвертой республики, старого борца сопротивления, но первоклассного антикоммуниста.

28 августа. Нашей целью была большая ветка на вершине Марсова поля. Пять товарищей в машине нападения, снова R20. Трое в машине охраны, тоже R14: Натали и Жоэль впереди, а я на заднем сиденье.

Филиал находился на углу большого перекрестка, идущего от входа в Военную школу к проспекту Бурдонне. Коммандос въехали в отделение двумя группами. Машина R20 была припаркована вдоль тротуара, примерно в двадцати метрах от входа в банк, а R14 – у светофора на перекрестке.

Товарищи пробыли внутри около минуты, когда полицейский спасательный фургон, прибывший с потоком транспорта, остановился на светофоре прямо перед банком.

Во время подготовки новичкам всегда объясняли, что, пробыв в банке менее полутора минут, полиция не успевает прибыть. И было известно, что, в зависимости от конфигурации помещения, это примерно то время, которое требуется для очистки касс, обменного пункта и иногда трех сейфов в подвале.

Было ясно, что этот полицейский спасательный фургон не был предупрежден о нападении. Но дело было внутри, в сумке. И первый товарищ выбирался наружу. Но без оглядки на то, что ждало его снаружи.

Мы всегда говорили: прежде чем выходить на улицу, оглянитесь, потому что 90 % грабителей застреливают в этот момент. Но инстинкт бегства часто оказывается сильнее элементарных мер предосторожности.

По очереди вышел второй товарищ, держа в руках большой пакет из супермаркета. Затем два последних.

В R14, с нашими МП на коленях и опущенными стеклами, мы были готовы разнести фургон в клочья при малейшем появлении полицейского. Я снял черный пластырь, который служил двойным предохранителем для моей гранаты.

Тротуар был широким, и товарищи должны были пересечь его в непринужденной манере. Но, обнаружив фургон, они напряглись, прежде чем преодолеть последние несколько метров бегом. Они как раз входили в R20, когда из банка навстречу полицейскому фургону выбежал служащий. Он указал на машину, когда она отъехала и въехала на проспект Военной школы. PS включил свой двухтонный двигатель и поехал. Натали выскочила, чтобы подрезать его. Когда он нажал на тормоза, передняя часть фургона была менее чем в метре от нас. Они не поняли, что это ловушка: мы видели, как водитель отчаянно машет рукой, пытаясь уйти с дороги. Водитель автобуса наклонился вперед, одной рукой держась за приборную панель, а в другой держа микрофон, несомненно, сигнализируя о маршруте R20.

В такой погоне полицейские полагаются на радиосигнал о положении беглецов, чтобы обеспечить сближение своих машин и окружение. Наш вывод был однозначен: необходимо было скрыться в первые две минуты, чтобы избежать еще более серьезных проблем.

Во второй части проспекта Натали еще два-три раза сделала зигзаг, чтобы нас не обогнали. Затем она полностью ускорилась, оставив автобус в пятидесяти метрах позади. На перекрестке с авеню Дюплеи был очень крутой поворот направо-налево, который мы проехали, визжа всеми четырьмя шинами, пока не попали на улицу за Швейцарской деревней. R20 ждал нас там, работая на холостом ходу.

Примерно через пятьдесят метров, как и полагается в таких случаях, Натали остановила машину. Я вышел и сделал несколько шагов к перекрестку, по тротуару, с ПМ в руке. Я слышал, как приближается пинг-понг. Когда он подошел, я занял позицию для стрельбы. Я видел паническое лицо водителя. Он рванул с места и в и в том же движении он и его коллега упали. Первая очередь разбила ветровое стекло. Я бросил еще одну в двигатель, чтобы убедиться, что он не заведется снова, и отступил к машине.

Наступила великая тишина. Казалось, улица замерла. На тротуаре прохожие превратились в соляные статуи. Затем задняя дверь фургона открылась, и пять или шесть полицейских вылетели на перекресток. Я выстрелил по ним короткими очередями. Один из них обернулся. Вторая очередь. Он догнал взвод синерубашечников. Мы присоединились к R20, который ждал нас чуть дальше, двери были приоткрыты, оружие у каждого люка.

Когда мы прибыли в 16-й район, мы поехали по бульварам, наши две машины ехали бок о бок. Мы с Жоэль долго смеялись над разложившимся лицом одного из новичков в парике на заднем сиденье R20 (он стал журналистом, потом издателем).

Встреча с охраной проходила на Бутте Монмартр. Мы не хотели запираться в квартире для критического анализа операции. Поэтому мы болтали, прогуливаясь по улице рядом с виноградником и кабаре «Лапен Агиль»…

Арест 13 сентября

Теперь наше присутствие в Париже сводилось к новой серии операций. На Пиренейском полуострове часть инфраструктуры для вывода и встреч была готова. В начале августа товарищ из Парижа руководил ею на месте, а товарищ с Юга присоединился к нам для организации перехода через Пиренеи.

Возобновление операций должно было проходить в три этапа. Сначала вечером 13 сентября было совершено новое нападение на здание Министерства сотрудничества; на следующее утро – обстрел из пулемета и установка взрывного устройства в Школе войны; затем, в конце дня, взрыв бомбы в автомобиле на улице, разделяющей Министерство сотрудничества и секретариат DOM-TOM. На том же месте, где после первых нападений были заложены взрывные устройства, полицейское наблюдение было сосредоточено с момента первых нападений. Необходимо было нанести удар в самое сердце их аппарата. После нашей мартовской акции министерство обросло заборами, металлическими пластинами, изолирующими его сады, и дополнительным постом охраны.

Подготовка шла полным ходом, и помещения регулярно проверялись в то время, которое было запланировано для проведения операций. Машины были готовы, включая бомбу «Ягуар».

Что касается репрессий, то, поскольку мы заморозили контакты со старыми сетями, у копов ничего не было. Они знали, что мы стояли за несколькими финансовыми операциями, включая перестрелку 28 августа. Но они понятия не имели, кто был с нами и где мы находились.

Forum des Halles

Некоторые бригады RG стали очень агрессивными, особенно бригада в Тулузе, которая была виновна во многих злоупотреблениях. Они похитили несколько боевиков, избивали их и даже несколько раз имитировали казни. Так, одного товарища затащили в подземный гараж и более получаса угрожали смертью, если она не предоставит информацию об организации. Прикрываемые судьями, эти полицейские операции оставались безнаказанными. И ни один журналист не осудил их. В глазах чиновников, отвечающих за борьбу с «терроризмом», не было ничего предосудительного. Это даже стало обычной практикой РГ.

Беда снова пришла от печально известного Чахина. Товарищи столкнулись с ним в Париже: ему было «срочно нужно» увидеться с нами… По его словам, некоторые диссиденты НФОП, близкие к Карлосу, застрявшие в Париже, нуждались в помощи. Два товарища-юриста позаботились о первых контактах. На самом деле их собеседниками оказались двое полицейских, выдававших себя за сирийских дипломатов, которые помогали боевикам НФОП. Как всегда, мелкая неудача привела к череде ошибок, которые вылились в катастрофу. Доставка взрывчатки, которая была задержана более чем на неделю, была отложена еще на несколько дней. Это заставило нас нервничать и, следовательно, быть менее строгими. Если бы применялись обычные меры безопасности, нам бы никогда не пришлось иметь дело с этим случаем. Но когда глупость сочетается с предательством, последствий не избежать.

На встречу, организованную между нами и Шахином в сквере в конце улицы Пиреней, Дидье, друг Шахина, пришел один. Чуть дальше за рулем машины, зарегистрированной на сирийское посольство, ждал мужчина. Полицейские, вероятно, думали вмешаться в этот момент, но нас было трое, мы несли тяжелые сумки, что, должно быть, их беспокоило. Возможно, они хотели, чтобы операция прошла как можно более гладко.

«Они очень хотят видеть тебя сегодня», – сказал мне Дидье, прежде чем отправиться к машине «дипломата». Вернувшись, он сказал: «Один, вы должны быть абсолютно один»; затем он назвал мне этаж и имя назначенной встречи.

Последовательность этой истории настолько абсурдна, что пропаганда может сказать все, что угодно: что нам предложили встретиться с Карлосом, чтобы пойти и взорвать Асуанскую плотину, а почему бы не японскую Красную Армию! Оказавшись в тисках предательства, все меры безопасности были выброшены в окно. Я сдался. Других слов нет.

Натали ехал на нашем 604-м. В машине той же марки и цвета «дипломат» вел нас, делая множество объездов, несомненно, чтобы убедиться, что у нас нет защиты, и, возможно, чтобы позволить расставить ловушку.

Доехав до улицы Перголези, он замедлил шаг, остановился и указал на дверь, затем снова отправился в путь. Улица казалась тихой. Натали припарковался на перпендикулярной улице. Я вошел в здание один и поднялся наверх. Как только я позвонил в звонок, группа полицейских в штатском вышла и набросилась на меня. Просто так. Обезоружив меня и надев наручники за спиной, они столкнули меня вниз по лестнице, где ждали другие гражданские, вооруженные «Узи». Затем на улице началась перестрелка, непрерывный поток автоматов. Прибежал полицейский с криками: «Нас атакуют, нас атакуют! Они затолкали меня в домик консьержа. Стрельба прекратилась, потом снова началась, потом прекратилась.

Через некоторое время они затащили двух раненых в домик, где меня прижали к стене с пистолетом у головы. «Если они войдут, я тебя пристрелю!». Полицейские были в истерике – это видно на многочисленных фотографиях этой сцены. Со своей стороны, я ничего не понял из фильма. Я не знал ни одного из двух раненых. Один был ранен в челюсть, пуля попала под глаз, где она торчала большим шаром. У другого была пуля в руке.

Вошел полицейский и сказал: «Нас очень сильно подстрелили». По радио на туалетном столике объявили, что в конце улицы полицейские сбили мотоциклиста. Меня потянули к фургону, который ждал снаружи. Полицейские появлялись отовсюду, и вокруг уже толпились десятки зрителей. Натали стояла чуть поодаль. Она кричала «Мы – прямое действие» фотографам, которые снимали ее.

Натали сказали уходить, если она не увидит меня через десять минут. Она медленно пошла в сторону улицы Перголез. Когда она дошла до угла, то увидела группу полицейских, вооруженных «Узи». Было слишком поздно поворачивать назад. Надеясь, однако, что их не заинтересует прохожий, она спокойно повернула направо на улицу. Один из них был послан проверить ее. Услышав, как он бежит за ней, Натали схватила свой «Кольт» и понесла его, едва приподняв, под курткой. Когда полицейский взял ее за руку, она обернулась и на долю секунды подняла пистолет к лицу офицера, а затем дернула, чтобы заставить его отпустить. Он тут же отпустил руку. Натали тут же бросилась бежать под огнем отступающих полицейских. Она открыла ответный огонь и перезарядила оружие, присев между двумя машинами. Ей удалось вырваться вперед. Когда она добралась до авеню Фош, то обнаружила открытый R5. Ключи лежали на приборной панели. Она запрыгнула в машину, но не смогла завести ее. Полицейские уже настигали ее по пятам. Она выпустила последние пули через заднее ветровое стекло. В спешке она потеряла третью обойму. Полицейские приближались в большом количестве. Зажав ствол пистолета, чтобы показать, что она безоружна, Натали вышла из машины и была арестована.

Существует множество фотографий этой съемки, потому что группа папарацци следила за квартирой Каролины Монако на углу авеню Фош. Они сняли на видео задержание и арест Натали. Возможно, это спасло ей жизнь.

С первого выстрела Натали полицейские решили, что на них напали. Они стреляли во все, что двигалось. Белый Porsche, мчавшийся по улице Перголез, попал под перекрестный огонь. Водитель успел включить задний ход, прежде чем рухнул, получив удар в лицо. Этот промах, как ни странно, не вызвал большого шума.

В 7 часов вечера процессия автомобилей без опознавательных знаков и полицейский спасательный фургон отправились на Иль-де-ла-Сите, в сторону набережной Орфевр.