Текст книги "Латино-Иерусалимское королевство"

Ко всему прочему началось соперничество между Конрадом и Ги: двое противников (помимо необходимости заинтересовать итальянцев в осаде Акры) изо всех сил старались добиться поддержки торговых республик. Марсель, Сен-Жилль, Монпелье и Барселона получили от Конрада (сообща) в Тире право беспрепятственной торговли, собственный двор правосудия, поместье, дворец и печь. Ги уступил марсельцам судебный и фискальный иммунитет. Он также предоставил подобный иммунитет амальфийцам и освободил их от налогов, взыскиваемых с их кораблей. Сверх того Конрад прибавил генуэзцам владений в Тире, разрешив им построить там часовню (церковь Св. Лаврентия). В ответ на этот шаг Ги увеличил владения генуэзцев в Акре. Тогда Конрад пообещал генуэзцам одну улицу в Акре, доходы с таможни («цепи») в Акре и Тире, право свободной торговли в тех городах, которые будут отвоеваны христианами (прежде всего, в Яффе, Аскалоне, Иерусалиме) и восстановление знаменитой надписи в церкви Гроба Господня.[380]380
  R. R., 659, 665-9, 674-5, 682, 690-3, 697, 702–705 (Венеция удовольствовалась восстановлением договора от 1123 г.). Обо всей истории этих колоний см.: Heyd. Histoire de commerce du Levant; Cessi. La colonie médiévale italiane in Oriente (1942).


[Закрыть]

Эта игра на повышение цен, которая, помимо всего прочего, показывает, что необычайно обширные привилегии итальянцам, сделанные Балдуином I и Балдуином II, к этому времени практически свелись к владению недвижимым имуществом и иммунитетам в нескольких портах, принесла итальянским колониям в Сирии настоящее могущество. Существование Святой Земли зависело от венецианских, генуэзских или пизанских кораблей, субсидий, помощи итальянских резидентов, и теперь, когда королевская власть утратила свою силу, «коммуны» продолжали вымогать у нее привилегии, льготы и дарения. Они попытались сделать свои улицы практически независимыми владениями, как от гражданских, так и от церковных властей. Епископы (в XII в. ставшие архиепископами) Пизы или Генуи, и церковь Св. Марка в Венеции по праву считались сеньорами итальянских республик, что осложняло ситуацию с канонической точки зрения: итальянцы желали, чтобы церкви, которыми они владели в Сирии, подчинялись непосредственно их собственным прелатам; например, архиепископ Генуи добился признания за собой легатских полномочий на землях заморских государств в XII в. Поэтому споры о приходском статусе итальянских колоний стали источником постоянных конфликтов с духовенством Сирии. В 1156 г. Балдуин III так и не смог уладить распри в этой связи с пизанцами. Конрад добился от архиепископа Тирского разрешения на постройку церкви Св. Лаврентия для генуэзцев, но этот прелат только в 1194 г. примирился с венецианцами. В 1200 г. архиепископ Акры не без труда разграничил компетенцию церквей Св. Лаврентия (генуэзцев) и Св. Петра (пизанцев), объявив неприкосновенными приходские права церквей Св. Андрея и Св. Михаила. Хотя речь пока не шла о том, чтобы обносить каждый квартал отдельной стеной, что будет сделано позднее, Генрих Шампанский уже пожаловал венецианцам право построить свою башню в Тире (1195 г.).[381]381
  R. R., 322, 724, 775.


[Закрыть]

Эти успехи привели к тому, что итальянские республики в целях централизации передали управление своими факториями в руки представителей центральной власти, магистратов, часто назначаемых на годичный срок (таким образом надеялись избежать определенных злоупотреблений с их стороны, которые тем не менее все же имели место: так, в 1225 г. Генуя запретила своим подеста, консулам и виконтам в заморских владениях отчуждать имущество коммуны, что не помешало одному генуэзскому консулу продать привилегию, пожалованную в 1187 г. Раймундом Триполийским в отношении имущества генуэзцев в Тире…).[382]382
  R. R., 659, прим., и 970.


[Закрыть] До этого каждая фактория вполне обходилась присутствием одного «консула и виконта», который заведовал имуществом коммуны, вершил правосудие над своими согражданами и в случае опасности созывал военный отряд для королевской армии.

Отныне у трех «коммун» появилась насущная необходимость объединить под властью единой администрации все их колонии и имущество за морем, необычайно возросшие после новых дарений. Приобретя политическое могущество во франкских государствах на Востоке, эти колонии стали заинтересованы в едином управлении, какового им не могли обеспечить виконты, рассредоточенные по разным городам. «Курьезный случай, – пишет Р. Груссе, – по мере того, как франкское государство слабело… эти инородные колонии совершенствовали свою организацию… В 1192–1198 гг. Венеция создала пост венецианского бальи во всей Сирии (bajulus Venetorum in tota Syria), с резиденцией в Акре, который впервые занял Панталеоне Барбо… С 1192 г. Генуя также назначила в Акру двух генеральных консулов для всей Сирии». Наконец Пиза, в свою очередь, и в то же время (1191 г.) учредившая посты двух генеральных консулов, в 1248 г. передала их полномочия в руки одного консула (главный консул пизанцев в Акре и всей Сирии, (consul communis Pisanorum Accon et totius Syriae).[383]383
  Grousset. III. 535. – О венецианских бальи: S. Majer. Sigilli di baili veneziani in Oriente (Arch. Veneto. T. LVII–LVIII, 1941. P. 110). – О Пизе: G. Vedovato. L'ordina-mento capitolare in Oriente…, Florence, 1946.


[Закрыть] Посредством этих представителей трех республик – венецианского бальи, «консулов и виконтов Генуи в Сирии», пизанских консулов и их подчиненных, консулов или местных виконтов, три города установили свой контроль во всех франкских городах.

С усовершенствованием своего административного аппарата итальянцы стали искать способы увеличить свои привилегии. Пизанцы помогли Конраду, но затем обороняли свой квартал против генуэзцев, поддерживавших Конрада против короля Ги. Возможно, они замышляли выдать Тир Ги, за что и были изгнаны из королевства Генрихом Шампанским. Другие города упрочивали свое влияние более мирными средствами. Самым верным средством было предоставление денег взаймы: Иоанн де Бриенн полностью зависел от генуэзского заимодавца Луккино Корсали; марсельцы в 1197 г. щедро поучаствовали в финансировании защиты Яффы: в 1212 г. Иоанн де Бриенн был вынужден подтвердить за ними вновь приобретенные владения по соседству с Церковью Св. Деметрия в Акре. Благодаря нападению мусульман, генуэзцы на мгновение аннексировали Цезарею: сеньор этого города, неспособный оборонять его только что восстановленные укрепления, уступил им город в 1218 г.; но генуэзцы не смогли воспрепятствовать мусульманам захватить Цезарею.[384]384
  R. R., 747, 855, 927 – Grousset. HI. 212–213.


[Закрыть] Итальянские колонии начали возникать в тех городах, где до этого (вопреки договорам начала XII в.) они никогда не существовали. Так произошло с Бейрутом, чьей сеньор Жан д'Ибелен, возможно, страдая от нехватки денег, был вынужден пожаловать в 1221 г. генуэзцам в своем городе множество привилегий: фискальный иммунитет, право на владение домами, судебный иммунитет (liberam curiam, то есть право судить себя самих), и, выразительная деталь, право купаться в бане перед замком по четвергам. Венецианцам также перепало от щедрот Ибелена, и они получили торговую и судебную вольности. В 1222 г. марсельцы, в свою очередь, получили право беспрепятственной торговли в Бейруте. В Хайфе сеньор этого города Рохард II предоставил такую же привилегию генуэзцам в 1234 г., за что и получил почетное звание «concivis (гражданина Генуи)».[385]385
  R. R., 950. 951, 957, 965, 1050.


[Закрыть]

Благодаря всем этим привилегиям, за точным объемом которых королевская власть никогда не могла уследить, граждане торговых республик вели во втором Иерусалимском королевстве обособленное существование. В их кварталах склады или магазины, где купцы, прибывавшие дважды в год (летом и зимой), хранили свои товары, соседствовали с домами, которые на торгах сдавали внаем на год или на тот срок, что требовался съемщику. Там же размещались продовольственные магазины, рынки, где заключались соглашения торгового свойства, церкви, в которых священники из Италии совершали богослужение и возносили благодарственные молитвы святому покровителю их родного города. Не платя никаких налогов, итальянцы могли пользоваться одной скотобойней и одной мельницей. Наконец, они владели своими парильнями (общественными банями), не облагаемыми никакими поборами. Если между двумя выходцами из одной и той же республики начиналась тяжба, то они излагали свои жалобы в резиденции своего виконта или консула. За совершенные ими преступления, помимо особых случаев, подлежащих королевскому правосудию, их судили представители их же народа. Наряду с «виконтом генуэзцев» или «консулом пизанцев» существовали «присяжные курии генуэзцев» или пизанцев, и иногда в ходе суда к консулам присоединялся и «судья»: в 1222 г. в Акре, помимо двух консулов, присутствовал один судья. В процессе переноса обычаев, принятых на землях Тосканы, в Иерусалимское королевство, в стороне не остались и нотариусы: тогда как во франкской Сирии не был известен институт нотариата, у пизанцев в 1233 г. в Акре был «имперский судья и государственный нотариус Пизы». И уроженцы Сирии также иногда подпадали под юрисдикцию этих иностранцев – по крайней мере, теоретически, исходя из договоров, которые могли и не выполняться франками: когда истец обвиняет венецианца, говорится в договоре 1123 г., правосудие должно свершиться в венецианской курии. В том же документе, который освобождал всех венецианцев (равно как и всех других итальянцев из «коммун») от выплаты королю налогов за пользование мерами и общественными весами, предусматривается, что эти иностранцы могут употреблять венецианские меры, а не меры Сирии, в случае заключения сделки между самими венецианцами или даже тогда, когда житель королевства купит что-либо у венецианца; использовать же местные меры венецианцам полагалось только в том случае, если они сами что-то покупают.[386]386
  R. R., 102, 858, 960,1045.


[Закрыть]

К несчастью, это не все, что принесли с собой в королевство эти островки, ведущие совершенно независимую жизнь: территории, тесно связанные со своими метрополиями – итальянские фактории – помимо своего локального соперничества, продолжали в Сирии военные стычки, которые вели между собой их республики. Война за Сардинию и Корсику, это вечное яблоко раздора между Пизой и Венецией, которые оспаривали друг у друга господство над этими островами, без сомнения, отразилась на существовании латинского королевства. Пока сохранялось первое королевство и Иерусалимские короли еще обладали хоть каким-либо авторитетом, эти споры ощущались в Сирии только в связи с ослаблением защиты христианских владений, что было вызвано отсутствием эскадр обеих коммун, которые, вместо того чтобы обогащать Святую Землю и поставлять ей солдат, погрязли в своих локальных войнах. Потому-то Иерусалимские короли прилагали все усилия, чтобы примирить двух противников, хотя это и было безнадежной задачей. В 1134 г. король Фульк и патриарх послали на Запад двух посланников, канцлера Бодуэна и самого приближенного королевского советника, рыцаря Бернара Ваше,[387]387
  «Этот Бернар, без сомнения, был тем самым „казначеем" короля Фулька, которого так ненавидели мусульмане» (R. О. L. II. Р. 458); Усама поведал нам о его примечательном выздоровлении. Умер он в 1147 г.


[Закрыть] которым удалось добиться перемирия между Пизой и Генуей. Но спустя незначительное время оба посла в письме с сожалением предупреждали генуэзцев, что пизанцы грубо порвали перемирие, и просили архиепископа и консулов взять их под свою защиту. Их послание заканчивалось следующими словами: «И мы просим Вас как можно скорее сообщить сеньору патриарху и королю о постигшем нас горе – из-за скорби, которую испытываем всем сердцем, мы даже допустили ошибку во второй строчке письма!»[388]388
  Liber jurium. I. P. 45.


[Закрыть]

За миротворческий труд, потерпевший неудачу в 1134 г., брались еще не единожды; в 1192 г. генуэзцы и пизанцы из Акры воспользовались соперничеством между Лузиньяном и Монферратом, чтобы утрясти свой извечный спор. И в 1222 г. разгорелась новая свара, в тот самый момент, когда. Иоанн де Бриенн отправился на Запад. В который раз генуэзцы и пизанцы сошлись на улицах Акры в стычке, которые кипели тогда между ними во всем Средиземноморье, частенько оборачиваясь на море актами пиратства. Генуэзцы одерживали верх в этой стычке до тех пор, пока их противники, не желая признавать себя побежденными, не подожгли генуэзскую улицу («rue des Geneves»). Выходцы из Генуи, увидев, как горят их магазины и обрушивается башня, бросились тушить пламя или, по крайней мере, спасать от огня свои богатства. Пизанцы погнались за ними, грабя их имущество, убивая или вынуждая врагов бежать. Легат Пелагий, готовившийся вот-вот отплыть, приказал венецианскому бальи замять конфликт: согласно старому соглашению между тремя «коммунами», та из них, что не была замешана в столкновении между остальными двумя, автоматически должна была играть роль арбитра. Несмотря на мир, который был заключен по инициативе венецианского бальи в Акре, недовольные генуэзцы в течение какого-то времени не появлялись в этом порту, где королевская власть покровительствовала их соперникам.[389]389
  R. R., 955 и 956–961; Marchisii Scribae Annales// M. G. H. S. S., XVIII, 150. Хотя венецианский бальи и приговорил пизанцев возместить причиненный ущерб, недовольные генуэзцы решили: до тех пор, пока им не будет выплачена искомая сумма, не приводить свои суда в Акру и провести зимовку в Бейруте. Поэтому-то Жан д Ибелен, обрадованный размахом операций, которые сконцентрировались теперь на Бейруте, до этого момента бывшим второстепенным по важности портом, и сделал генуэзцам свои дарения.


[Закрыть]

Вопреки этим конфликтам, которым не смогла воспрепятствовать разом ослабевшая королевская власть, и которые продемонстрировали, что три республики рассматривают свои фактории как полностью автономные, политика королевства по-прежнему была независимой от итальянских дел; жители Акры или Тира еще не были готовы убивать друг друга из-за того, что Генуя и Пиза оспаривали город на Сардинии или из-за того, что венецианцы захотели расширить свой квартал в ущерб генуэзцам… Но все же отныне итальянские колонии могли безнаказанно предаваться своим привычным смутам, а королевская власть была вынуждена признавать за ними право на необычайно широкую экстерриториальность: благодаря успехам, которые они добились, воспользовавшись невзгодами Латинского королевства, эти колонии представляли собой посреди Иерусалимского государства опорные пункты, откуда могущественные республики Италии могли по-своему влиять на дела Сирии.

IX
«Денационализация» королевства

Растущая независимость колоний Венеции, Генуи, Пизы, Марселя и Барселоны всего лишь служит иллюстрацией к феномену общего порядка: прежнее лотарингское, затем анжуйское королевство Балдуинов, Фулька и Амори с каждым днем все больше и больше утрачивало черты единой национальности. В эпоху Арденн-Анжуйской династии действительно существовала единая иерусалимская нация, где переселенцы разного происхождения, даже если не забывали о своей родине – несмотря на немного преувеличенные утверждения Фульхерия Шартрского – тем не менее составляли население с общими интересами и начинавшим пробуждаться патриотическим чувством. «Пулены», которых осыпали нападками хронисты и путешественники, такие как Ансельм или Иоанн Вюрцбургский, перестали быть разношерстной толпой «крестоносцев», неспособной понять Восток. По словам славного Фульхерия, житель Реймса или Шартра стал горожанином Тира или Антиохии: у поселенцев, пришедших жить в Иудею, Самарию, Финикию или Галилею, было довольно времени для того, чтобы в их среде обнаружилась определенная привязанность к земле. И рождению этой нации, связанной с их прославленной королевской династией – вспомним, с какой гордостью на Святой Земле приветствовали в лице Балдуина III «Порфирогенета» короля, родившегося в их стране – способствовала относительная общность происхождения: «французы» (по большей части знать) и «провансальцы» (без сомнения, в основном «буржуа») составили костяк иерусалимского населения.[390]390
  Очень показательно видеть, как Иоанн Вюрцбургский – ожесточенный германский националист – возмущался тем, что «франки» забыли свой «германский» характер (в действительности лотарингский), свойственный основателям королевства. Эпитафия Вихерия Германца, которого он считал (хотя без сомнения, речь шла о лотарингце) выходцем из Германии, дала ему повод, чтобы обрушиться с суровой хулой на франков, которые желали скрыть свое истинное происхождение.


[Закрыть] Правда, синтез этих двух элементов, произошедший в XII в., сделал из королевства Иерусалимского прообраз того, чем станет Франция, с этнической точки зрения, в последующие столетия, после того, как осуществится слияние французов Севера и провансальцев Юга. Франкский язык тех времен, к несчастью, совсем не изученный, должно быть представлял собой французский диалект, где курьезным образом пикардийские и лотарингские формы смешивались с формами южного происхождения.

Поражение 1187 г. стало для этой нации, которая только начинала обретать самосознание, катастрофой: с демографической точки зрения это было страшным кровопусканием, и прибытие новых европейцев все сильней и сильней тормозило развитие иерусалимской национальности. Во время третьего крестового похода в Святую Землю прибыло немало паломников, далеко не все из которых уплыли обратно; после следующих крестовых походов также оставались люди. Мы уже видели, что франкская знать обогатилась новыми именами: как и в предыдущем столетии, каждый король, приехавший с Запада, приводил с собой некоторое число рыцарей, желавших разделить с ним удачу; ломбардцы прибыли с Конрадом Монферратским, пуатевинцы с Лузиньянами, шампанцы (как Миль де Провен) с Генрихом Шампанским и Иоанном де Бриенном. Но они уже менее охотно растворялись в существенно уменьшившейся толпе иерусалимского рыцарства. Тем не менее иерусалимская национальность еще сохраняла свою силу: в окружении Ибеленов около 1230 г. находились рыцари, названные «ломбардцами» (один из которых в 1232 г. в битве при Агриди был по ошибке убит сирийскими франками, из-за его итальянского акцента принявшими его за сторонника Фридриха II), самыми известными были Торингель и Филипп Новарский.[391]391
  Chiprois, 672 (Торингель был тосканским рыцарем из семьи Торингелли, жившей в Лукке в XI–XII вв.; cM.:Guidi, Parenti. Regesto del Capitolo di Lucca. Rome, 1939. № 241, 384,1227); G. Paris. Les mémoires de Philippe de Novare. R. О. L. 1902. P. 164.


[Закрыть] Не забудем, что один из них, Филипп Новарский, был поэтом, с легкостью слагавшим стихи, и его книги в прозе, моральные трактаты или хроники, не несут никакого отпечатка его иностранного происхождения. Этот ломбардец творил на французском языке так же привычно, как и наши менестрели в XIII в., и разве не является это лучшим доказательством той живучести заморской знати, способной превратить иммигранта в настоящего франка?

Но эта ассимиляция не всегда была столь полной: в начале XIII в. появляются серьезные признаки разложения иерусалимской нации, выражавшиеся в постепенном разделении иерусалимлян на группы по своей исконной национальности. Первым сигналом этого распада стало основание Тевтонского ордена. Если при возникновении этот орден был всего лишь гостеприимным домом для германских пилигримов (как, например, имелся венгерский гостеприимный дом и т. д.), то затем он превратился в рыцарский орден, чье отличие от прочих орденов заключалось не в уставе (как у тамплиеров и госпитальеров) – ибо этот устав был позаимствован, прежде всего, у тамплиеров – а в национальности его членов. До этого и тамплиеры, и госпитальеры принимали в свои ордена рыцарей из любой страны. Тот факт, что – не в соответствии ли с восточными планами Гогенштауфена? – германские рыцари стали собираться в орден Св. Марии Тевтонской, своего рода германский островок на франкской земле, свидетельствует о переменах, которые в дальнейшем «денационализируют» Святую Землю. То, что устав тевтонцев был написан на французском, немецком и латинском, дела не меняет:[392]392
  M. Perlbach. Die Statuten des Deutschen Ordens. Halle, 1890.


[Закрыть] Тевтонский орден уже в силу своего существования находился вне иерусалимской знати, которая не признавала разницы в происхождении. «Когда Сирия завоевана, а Антиохия осаждена, среди великих войн и боев с неверными турками, которых столько перебили и побеждали… тогда, в те старые времена кто был нормандцем или французом, пуатевинцем или бретонцем, бургундцем или пикардийцем или англичанином? Ведь все, и рыжий, черный или белый, тогда носили имя франков и честь одну тогда делили сообща».[393]393
  Ambroise, строфа 8479–8519, цитированные Р. Груссе, III. P. 46.


[Закрыть] Так трувер Амбруаз, один из свидетелей перемен, которые были вызваны наплывом новоприбывших, с сожалением вспоминал о временах первого королевства, когда сказать «франк» значило сказать «латинянин» и, несмотря на сарказм Иоанна Вюрцбургского, сплоченный костяк французов без труда превращал итальянцев, германцев, испанцев или англичан в единую нацию, представители которой даже и не вспоминали о том, кем они были на Западе.

Отныне же возобладало стремление различных национальностей обосабливаться друг от друга, и можно задаться вопросом, не стало ли одним из решающих факторов этого разъединения франков Сирии существование венецианских, генуэзских и пизанских, каталонских или провансальских колоний, которые, разместившись вокруг церкви, посвященной их национальному святому, составили общину, объединенную принадлежностью к их общей родине, а не к Иерусалимскому королевству, которое они часто игнорировали. Одно событие, оставшееся неисследованным, показывает, каково было их влияние.

На Пасху 29 мая 1216 г. в Акре собралось некое братство и избрало своих первых ректоров, двух ювелиров – Пьеро из Пармы и Роландо из Флоренции, и Альдебрандо из Болоньи. «К выгоде и чести всего христианского мира, – гласила преамбула, – и Римской церкви, патриархата и короны королевства Сирии, и особенно для помощи Святой Иерусалимской Земле, мы, итальянские паломники, основываем с благословения Господня это братство». «Братство итальянцев Святого Духа в Акре», которое, таким образом, определило свою цель, на практике объединяло, под эгидой благочестия, столь дорогого сердцам итальянцев, всех жителей Акры, кто был родом с Апеннинского полуострова, несмотря на их принадлежность к автономным «коммунам». В то же время итальянцы обнародовали свой устав, любопытный образчик обязанностей, которые вменялись членам этого братства, главного института муниципального управления в крупном франкском городе (епископ Акры Жак де Витри ратифицировал этот устав в 1220 г., одновременно войдя в братство Святого Духа). Сначала это были благочестивые обязанности: месса Св. Духа в первое воскресенье каждого месяца, семикратное повторение в день молитвы «Pater» во славу Св. Духа. Затем последовали обязательства взаимопомощи: бедные собратья, заболев, получали от общины шесть денье в день и, если они умирали, она оплачивала их похороны. Попавшие в плен получали для выкупа «шесть денье от каждого собрата, если общественная касса пустовала; если же там что-то было, получали десять сарацинских безантов от общины» и, «после освобождения, четыре денье от каждого из собратьев на еду, чтобы те не были ввергнуты в нищету».

Ректоры должны были оказывать нуждающимся собратьям помощь, улаживать возникавшие конфликты. Те собратья, кто умирал в Сирии, особенно в городах, где существовало община, должны были завещать ему четыре сарацинских безанта (на свои похороны) и свое оружие. Те, кто уплывал за море, должны были завещать пять су и свое оружие, и после их кончины за них двенадцать раз читали «Pater» и вписывали их имена в регистр почивших собратьев. Собратьев, заболевших в Сирии, за общий счет перевозили в больницу, подчиненную общине.

Но эта община и ей подобные организации не ограничивались благотворительными делами. У нее была своя казна, пополняемая за счет входного (двенадцать денье) и ежегодного (два су) взносов, и своя оружейная, где хранили оружие, завещанное умершими собратьями. В случае войны – каждый собрат должен был, по возможности, иметь при себе личное оружие «для защиты Святой Земли, чести братства и своей собственной» – община снабжала оружием тех из своих людей, у кого его не было, и заставляла их воевать под знаменем Святого Духа (vexillum societatis). Член братства, бежавший с поля боя и опозоривший знамя, навсегда изгонялся из общины.[394]394
  Registres dAlexander IV. Ed. Ch. Bourel de la Ronciere. Paris, 1902, № 346. P. 103 (подтверждение 15 марта 1255 г.).


[Закрыть] В какой-то мере, в «Ассизах», братство уподобляется «линьяжу»: если одного из собратьев убивали, остальные призывали убийцу к ответу на суде.[395]395
  Jean d'Ibelin. Lois. I. 131.


[Закрыть]

Видно, какую силу, благодаря своему вооружению и сплоченности, могли представлять собой общины такого рода – существовало «братство Св. Георгия и Белиана», объединявшая сирийских мелькитов, община испанцев, «собратство Св. Якова в Акре», почитавшая апостола из Компостеллы, чьим ректором в 1254 г. был Сальвадор де Дароса, и, без сомнения, братство англичан, собиравшееся в пригороде Монмюзар.[396]396
  R. R., Add., 1214a и 1216а (Дарока: Арагон, пров. Каталаюд); Michelant, Raynaud. Itinéraires. P. 136. Rochricht. G. К. J., 900. – См.: Delaville le Roulx. Les Hospitaliers en Terre-Sainte. P. 200–201.


[Закрыть] Хотя они и клялись почитать короля – в одном тексте 1216 г. говорится об их верности Иоанну де Бриенну – появляется впечатление, что они скорее испытывали патриотизм к Италии или Испании, чем любовь к иерусалимской родине. Будучи политической силой, опасной в случае смуты, братства ознаменовали начало процесса «денационализации» Святой Земли.

Восшествие на Иерусалимский трон Фридриха II только ускорило этот процесс. До этого момента королевская власть все-таки оставалась иерусалимской и государи действовали в интересах королевства и к его вящей выгоде. С Фридрихом иерусалимская политика утратила свой сугубо местный размах. Вовсе не потому, что король руководствовался в своих поступках интересами Святой Земли; наоборот, решения Фридриха были продиктованы его общей политической линией на всем Западе, и соображения, полностью чуждые латинскому Востоку, побуждали этого короля принимать шаги, далеко не всегда своевременные. Это обнаружилось очень быстро: пизанцы, эти вечные бунтари, (что проявилось в 1222 г.), постоянно находившиеся в скверных отношениях с Иерусалимскими королями, в особенности из-за своих дружеских связей с мусульманами, еще раз подверглись санкциям со стороны бальи королевства. Представитель Фридриха, но прежде всего наместник Святой Земли, хитрый и энергичный Томас Аквинский, граф д'Ачерра, отнял у пизанцев Акры их судебную курию и уменьшил их привилегии. Но Пиза была городом, всецело преданным гибеллинам, наиболее надежной опорой политики Гогенштауфенов в Италии: разве императору было важно, что в Иерусалимском королевстве она являлась самой непокорной «коммуной», а ее непомерные привилегии наносили ущерб его восточной короне? В дипломах от 1229 г. Фридрих восстанавливал пизанцев в их старых правах, подтверждал их привилегии в Акре, Тире и Яффе и прибавлял к этому независимую судебную курию и полную свободу торговли в возвращенном Иерусалиме.[397]397
  R. R., 1005–1007.


[Закрыть] Напротив, Марсель был изгнан из пределов империи Фридриха: несмотря на экономические интересы королевства, марсельским кораблям запретили появляться в порту Акры.[398]398
  R. R., 1014. Император разрешил купцам из Монпелье, которые до того прибывали на кораблях из Марселя, нанимать другие суда, позволив им платить такую же пошлину на таможне, как и в то время, когда они плавали под марсельским флагом – Марсель претендовал подчинить жителей Монпелье своей юрисдикции на море и в Акре, ссылаясь на права королей Арагона, графов Прованса. Когда Марсель перестал быть арагонским городом (1245 г.), торговцы из Монпелье отказались подчиняться марсельскому консулу, из-за чего начались стычки в Акре и на море (1254; Devic, Vaissete. VIII. P. 417).


[Закрыть]

Кроме того, Фридрих собирался превратить Иерусалимское королевство в придаток к своим западным государствам: он захотел изменить королевство Иерусалима, подавив его «французский» облик, который до этого практически не отличался от облика «франкского». Фридрих вознамерился заменить древние ассизы имперским правом. Франкских баронов, которые только и делали, что вспоминали о прошедших временах, на которые они любили ссылаться, когда им навязывали решение, приходившееся им не по нраву, император захотел заменить своими подданными. В королевстве всегда жили «франки», родом из империи; Фридрих увидел в них свою опору: он сделал Гарнье Германца, этого эльзасца, ставшего сеньором Мержельколона, своим наместником, но быстро осознал, что Гарнье полностью предан делу «пуленов». Тогда он стал жаловать фьефы германцам: по акту 1229 г. Конрад Гогенлоэ получил «ассизу» – ежегодную ренту – в шесть тысяч безантов с таможни («цепи») Акры взамен своей феодальной службы и службы восьми рыцарей, его вассалов.[399]399
  R. R., 1008.


[Закрыть] Тевтонский орден был просто осыпан милостями: император хотел сделать его основной силой, предназначенной для защиты Святой Земли, и решил пожаловать тевтонцам – не для того ли, чтобы навредить тамплиерам? – Монфор, Шато-дю-Руа, резиденцию в Иерусалиме, и Торон. Это была попытка германизировать Латинское королевство, и именно она во многом привела к мятежу гвельфов в 1232 г. Поэтому Святая Земля практически перестала быть страной с единой нацией: королевская власть, которая раньше поддерживала эту нацию, ныне изменила свою политику даже с этнической точки зрения. По всем текстам видно, как изменились представления того времени. В глазах Запада, Святая Земля всегда была Иерусалимским королевством, также оставаясь землей, куда совершали крестовые походы. Отныне она постепенно становилась площадкой для крестовых походов, что отрицательно сказывалось на усилиях Иерусалимских королей, старавшихся сделать свое королевство независимым государством. Во время третьего крестового похода крестоносцы ни во что не ставили права Ги де Лузиньяна и Конрада Монферратского; участники похода 1197 г. проигнорировали Иерусалимского короля, а пятый крестовый поход продемонстрировал, как беззастенчиво Запад обращался с сирийскими франками: король Венгрии действовал без разрешения Иоанна де Бриенна; легат Пелагий совсем не считался с этим государем. У теократической доктрины, получившей развитие в церковных кругах, появилась счастливая возможность обрести плоть: со свойственной ему прямолинейностью испанский кардинал не мог упустить такой шанс. Церковь организовала крестовые походы, церковь же – с помощью десятин с доходов духовенства – их снабжала деньгами. Таким образом, было бы справедливо, если бы церковь получила командование над «христианским воинством». Разгром под Барамуном в 1221 г. пресек в зародыше эту опасную теорию; но сама идея была заявлена – по правде сказать, еще во времена первого крестового похода, когда легат Адемар Монтейский, настоящий военачальник, командовал первой армией, которую папство послало на Восток – ив конце XIII в. ей суждено было одержать победу. Существовала еще одна опасность: не только папство рассматривало Латинское королевство как своего вассала по праву и могло направить в Сирию несвоевременную экспедицию, грозившую нарушить спасительное перемирие с мусульманами; но и все государства Запада имели обыкновение считать Святую Землю своей колонией. Случай, в результате которого Сирия оказалась в подчинении у Сицилийского короля, иллюстрирует этот факт. Фридрих II, так же как и Карл Анжуйский, прежде всего, радели об интересах своего итальянского королевства: купцы из Мессины извлекали из этого выгоды,[400]400
  Registres d'Alexander IV. № 752: Подтверждение привилегий, пожалованных мессинским купцом, торговавшим в Акре, Конрадом, сыном Фридриха II (1255 г.). – В 1268 г. сиенцы получили от Конрада III такие же привилегии (G. Muller. Documenti. P. 100.).


[Закрыть] а внешняя политика Иерусалимского государства выстраивалась в зависимости от политической линии Сицилийского королевства. Так, Святая Земля стала простой пешкой на пространной шахматной доске наследников норманнских королей. В глазах Палермских монархов их протекторат над Тунисом был гораздо более важным делом: в 1270 г. Карл Анжуйский без колебаний отговорил крестоносцев идти прямо на Египет. Союз с Египтом стал догмой сицилийской политики как по причинам торгового характера, так и по причинам дел в Тунисе; и Иерусалимские государи, Штауфен или Анжуец, помышляли только о том, чтобы соблюдать эту традицию. Дружба с владыками Каира и выплата дани с побережья Туниса – не забудем, что Египет был очень заинтересован в том, что происходило в Тунисе – заставляла их забыть или же часто пренебрегать ловкой политикой, которая позволяла прежним королям извлекать пользу из локальных войн между мусульманскими государствами.[401]401
  Mas-Latrie. Relations et commerce de l'Afrique septentrional avec les nations chrétiennes au Moyen-Age. Paris, 1886. P. 222, 244 и т. д. Дань в 33 343 безанта, которую двор Туниса был обязан выплачивать королю Палермо, кажется нам, даже исходя из одного своего размера, настоящим символом вассального подчинения, а не простой денежной выплатой, целью которой было обеспечить безопасное плавание тунисским судам, как то полагает Мас-Латри.


[Закрыть] В остальном план, которого они будут придерживаться, мог оправдать себя. Повелители Египта всегда были заинтересованы в том, чтобы побережье Филистии и внутренние области Иудеи, если они не были способны сами завладеть этими землями, находились в руках их друзей или вассалов. Шла ли речь о Тутмосе, Птолемее, Саладине, Мехмете-Али, фатимидских халифах или мамелюкских султанах, египетская политика в этом отношении никогда не изменялась. Поэтому короли Сицилии пытались спасти свои владения в Святой Земле, убедив египтян, что в их же интересах оставить эти земли, ставшие совсем крошечными, под властью дружественных государей. Замысел, который полностью удавался, пока независимые мусульманские князья удерживали за собой Сирию, тут же стал непригодным, как только мамлюки вновь создали единое сирийско-египетское государство, победив своих соперников в Дамаске и Алеппо. Во времена Фридриха II еще можно было делать ставку на союз с Египтом: в эпоху правления Карла Анжуйского эта политика стала достоянием прошлого, но Анжуйцы так этого и не поняли.