Текст книги "Сто тысяч франков в награду"

XXV

Было восемь часов вечера. Вокзал железной дороги в Крейле тускло освещался несколькими газовыми рожками. Начальник станции медленно ходил по полотну дороги с сигарой в зубах, а его помощник сидел и просматривал иллюстрированную газету. Сторожа меланхолично возили тележки с багажом, каждый был занят своим делом. Газетчик длинным деревянным ножом торопливо складывал листы вечерней газеты, полученные им с поездом только что, в 7 часов 15 минут.

В буфете все было приготовлено, и блюда расставлены на столы. В залах путешественников не было. Изредка показывались желающие сесть в вагон на этой станции. Кассир спокойно сидел за решеткой оконца, покачиваясь из стороны в сторону. Но вдруг на дороге у вокзала послышался топот лошадей, скачущих галопом. Карета остановилась у подъезда. Дверца открылась. Из нее выскочила длинная фигура в желтоватом пальто, с крошечной шапкой на голове.

– Начальник станции? – спросил он у служащего.

– А что вам нужно?

– Мне нужно сейчас его увидеть… – произнес незнакомец на ломаном французском.

Так как все доказывало, что это был англичанин, начиная с ужасного выговора, заканчивая его туалетом, сторож, лениво встав, сказал:

– Пойдемте, милорд.

Милорд проследовал в одну дверь, в другую, в третью, вышел на платформу и, узнав начальника станции по его форменному платью, бросился к нему навстречу.

– Сэр! Сэр!

– Что вам угодно?

– У вас есть мужчина и женщина?..

Начальник станции посмотрел на него с удивлением:

– Мужчина и женщина? Это очень неопределенно.

– О… Я объясню сейчас… – проговорил незнакомец.

– Объясните, милорд, объясните.

– Я хотел сказать… путешественник и путешественница… мужчина высокий… молодой… женщина молодая… больная.

– Извините, милорд, я вас не понимаю… вы ждете кого-нибудь?

– Yes! Yes! Двоих…

– Вы посмотрели в зале?

– Нет… это бесполезно.

– Почему же? К тому же ждать поезда здесь, на платформе, не дозволяется никому…

Англичанин выпрямился. Он, по всей видимости, был сильно взволнован и старался побороть свое волнение. Начальник станции, не любивший шуток, недоверчиво посмотрел на незнакомца. Не пьян ли этот иностранец? А может быть, он сумасшедший? Не подозвать ли полицейского, чтобы его задержали? Но англичанин продолжал говорить с уверенностью, хотя его весьма трудно было понять. Он ждал двух путешественников, одного мужчину и одну даму, молодую и больную, которые должны были сесть на поезд на этой станции и отправиться в Кале.

Теперь, когда выяснилось, что англичанин приехал первым, он успокоился, несколько раз извинился и, пройдя через залу, приблизился к двери, устремив глаза на дорогу. Так он и стоял там, но время от времени вздрагивал и подходил к кассе, у которой, однако, не было ни одного путешественника.

Вдруг послышалось восклицание «Наконец-то!» на чистейшем французском наречии. Что же произошло? На дороге показалась карета. Ехала она очень медленно. При виде экипажа, которого англичанин, очевидно, и ждал с таким нетерпением, он бросился в темный угол и затаился. Карета остановилась. Слуга спустился с козел и отворил дверцу. Из экипажа вышел очень почтенный господин. Сказав несколько слов слуге, он поднялся в здание вокзала и спросил одного из служащих:

– Начальник станции здесь?

Тот, казалось, узнал почтенного господина:

– Да, сударь.

– А спальный вагон?

– К вашим услугам. Ждут только багаж. Его сейчас положат в багажный вагон.

– Вы телеграфировали в Париж?..

– Будьте спокойны, все нужные меры приняты.

Пока происходил этот разговор, англичанин вышел из темного угла залы. Несколько раз повторив «Черт!» с чистым парижским выговором, он снова продолжил смотреть на дорогу. Он чего-то ждал, это очевидно… Но вот раздался звонок, который означал, что поезд вышел из Парижа. Приехавший в карете господин, переговорив с начальником станции, вместе со слугой направился к своему экипажу и с его помощью вынес из кареты безжизненное тело женщины.

– Бедная дама! – произнес служащий вокзала сочувственным тоном.

– Увы! – отозвался господин. – Это моя бедная жена, которую я везу к родным… в Англию.

– В Англию!.. Она еще далеко! – проговорил англичанин.

И в эту минуту двери залы отворились, и он бросился на платформу железной дороги. По какому случаю и вследствие каких обстоятельств Жан-Ипполит Кастор Паласье находился в девять часов вечера на станции в Крейле? Для чего разыгрывал роль англичанина? Боже мой! Все очень просто. Читатели, наверно, не забыли, что в темную дождливую ночь Паласье видел, как совещались Куркодем, Блазиво и Губерт де Ружетер.

В ту ночь Губерт де Ружетер, племянник графа Керу, попросил своих соучастников оказать ему последнюю услугу. Нужно было, чтобы карета в назначенный час была на том месте, которое они хорошо знали. Такое, весьма неопределенное, указание едва ли могло помочь Паласье. Но мы уже сказали, что Жан-Ипполит Кастор Паласье был одарен чутьем, с помощью которого ему не стоило большого труда догадаться, что карета должна была отвезти Губерта и его пленницу на станцию железной дороги в Крейле. Узнав это, оставалось только выяснить, куда направлялся Губерт.

Нетрудно было догадаться, что маленький городок Крейль, лишенный какого бы то ни было очарования, не мог быть конечным пунктом путешествия Ружетера. К тому же Губерт объявил соучастникам о своем намерении покинуть Францию, в которой он больше не чувствовал себя в безопасности. Так как Ружетер рассчитывал как можно скорее оказаться за границей, Паласье рассудил, что ближайшими пунктами для него были Бельгия и Ламанш, и вмиг сообразил, что наиболее близкой станцией железной дороги, откуда можно было выехать за границу, был Крейль. Таким образом Ружетер избегал необходимости садиться в вагон на одном из парижских вокзалов.

Так как поезд в Бельгию проходил через Крейль в девять часов тридцать минут, а в Англию – в восемь часов тридцать семь минут, то вывод был весьма прост: Паласье нужно находиться на станции в Крейле с восьми до десяти часов вечера, и тогда он сможет задержать беглеца. Как видите, он не был лишен смекалки. Это еще не все. Паласье сообразил, что у него нет законного права остановить двух путешественников на дороге. «Осторожность прежде всего, пренебрегать ста тысячами франков я не могу», – решил он. Чтобы получить эту награду, ему нужно показать Вильбруа Ружетера и заявить: «Вот они! Остальное ваше дело… Только не забудьте, что я должен получить свои деньги раньше, чем вы задумаете стреляться с похитителем, который может убить вас на дуэли».

Как мы видим, Паласье, жаждущий славы, не забывал и о материальной стороне вопроса. К тому же он израсходовал немало денег. Один франк сорок сантимов за первую депешу к Вильбруа с предупреждением быть готовым к отъезду. Один франк сорок сантимов за другую депешу, в которой стояли эти несколько слов: «Будут пойманы… сегодня в Крейле в восемь часов вечера».

Паласье был спокоен – он знал, что, получив эту депешу, Вильбруа подскочит в кресле и закричит: «Закладывайте лошадей! Паласье зовет меня!» Вот как все должно было произойти. Однако судьба часто меняет самые верные расчеты и разбивает лучшие намерения. Пробило восемь, а Вильбруа все не было! Миновала еще четверть часа, полчаса, а американец так и не появился. Однако Паласье ждал и, чтобы не обнаружить своего присутствия, преобразился в англичанина.

Наконец – торжество из торжеств! – Губерт де Ружетер появился… справился о чем-то на станции, вернулся к карете и вместе со слугой перенес безжизненное тело женщины из кареты в залу вокзала. Как? Это неподвижное тело принадлежало прекрасной, блистательной Нане Солейль? Как сражен будет Вильбруа, когда он увидит ее в таком положении и в руках Губерта де Ружетера… Но американец должен поторопиться, иначе он опоздает, и поезд увезет похитителя и его жертву!

А Вильбруа все не было. Какое препятствие могло его задержать? Увы, но и великим не дано все предвидеть. Наполеон также не ожидал появления Герхарда Блюхера на поле сражения в Ватерлоо. А вот чего не ожидал Паласье: первая его депеша хотя и была получена адресатом, но через руки полицейского сыщика. Что же касается второй, то она затерялась в дороге, как мы скоро увидим.

Но вернемся к Губерту де Ружетеру и его спутнице. По распоряжению центрального управления на станции в Крейле приготовили спальный вагон, который должны были прицепить к поезду, идущему из Парижа. Губерт с помощью слуги приподнял молодую женщину и положил ее на подушки в вагоне. Затем, закурив сигару, он стал ходить взад-вперед по платформе вокзала. Паласье в окно залы наблюдал за ним, не теряя из виду дороги, на которой рассчитывал увидеть Вильбруа. Тщетная надежда! Послышался звонок, затем свисток локомотива. Поезд, идущий в Англию, остановился. Паласье решительно подбежал к кассе и взял билет в Лондон. Что бы ни случилось, он не потеряет беглецов из виду!

Так как необъяснимое обстоятельство помешало Вильбруа приехать на станцию железной дороги, он, Паласье, поедет за ними пусть даже на край света и когда-нибудь устроит Вильбруа встречу с Губертом де Ружетером. Во всяком случае Паласье не мог позволить беглецу скрыться – он считал это непростительной неосторожностью. Мнимый англичанин в свою очередь выбежал на платформу в ту минуту, когда Губерт входил в отдельный вагон. Поезд остановился, и служащие ловко прицепили к нему спальный вагон. Сомнений больше быть не могло! Похититель вез Нану Солейль в Лондон. Но разве парижский Паласье не останется тем же самым Паласье в Лондоне? Он даже улыбнулся при мысли, что очутится на новой арене.

Как вдруг две сильные руки опустились на плечи Паласье, который от испуга и неожиданности поскользнулся и упал на пол. Поднявшись, он оглянулся и увидел перед собой двух жандармов.

– Ваши бумаги? – грубо сказал один из них.

Паласье до того был поражен, раздавлен, что не мог выговорить ни слова, но, оправившись от первого испуга, поспешил ответить:

– О! Вы ошибаетесь! Я подданный английской королевы…

– Знаем… вы объясните это полицейскому комиссару.

С этими словами жандарм снял съехавший на бок рыжий парик с головы Паласье.

– Садитесь в вагоны, господа пассажиры! – закричали кондуктора.

Паласье в эту критическую минуту решился прибегнуть к крайнему средству и бросился к последней открытой двери вагона. Но ему не удалось сбежать – жандармы схватили его и во избежание подобных выходок надели ему на руки тонкую стальную цепочку, конец которой остался в руках одного из них. Таким образом несчастного Паласье отвели в залу, где он должен был оставаться под стражей. Поезд тем временем отъезжал. Скажем к чести Паласье, что его огорчала не столько потеря ста тысяч франков, сколько осознание, что славы ему не видать. Столько стараний потрачено даром! Он был в полном отчаянии. Голос жандарма вывел его из задумчивости.

– Как вас зовут?

– Как меня зовут? – повторил он дрожащим голосом. – Жан-Ипполит Кастор Паласье. – И он гордо посмотрел на жандарма.

– Это он! Убийца!.. – воскликнул тот.

– Убийца? Я убийца? Вы знаете, кому это говорите?

– Отлично знаем, потому так и действуем… ну, теперь вставайте и марш.

– Вы употребили эпитет, который я нахожу оскорбительным, о чем и заявлю вашему начальнику, – в гневе воскликнул Паласье.

– Потише, не бунтовать!

И Паласье на глазах у любопытных провели в одну из зал вокзала. В этой зале были две личности, которые пристально следили за всем происходившим.

– Этот? – спросил жандарм одного из них.

– Да, это он.

– А! Граф Керу! – вскрикнул Паласье. – Вас само Провидение послало, чтобы выручить меня! Чтобы меня выпустили на свободу… и поскорее, если хотите, чтобы они не удрали… пусть приготовят экстренный поезд… торопитесь!

Граф Керу, обращаясь к Сильвену, сказал:

– Не сумасшедший ли он?

– Я? Сумасшедший? – переспросил Паласье. – Вы бы не то сказали, если бы знали, кого я преследовал!..

– Вы объяснитесь в Париже.

– Хорошо, пусть в Париже… Однако позвольте вам все-таки сказать, господин Керу, что если я хотел уехать этим поездом, то только потому, что кое-кто на нем бежал в Лондон…

– Кто же?

– Ваш племянник, Губерт де Ружетер… и с ним женщина…

– Женщина! Какая женщина? Ваша дочь, которую он похитил?

Паласье расхохотался:

– Моя дочь! У меня никогда не было дочери!..

– Но кто же эта женщина? Кто же она?

Странное предчувствие охватило графа Керу. Паласье продолжал тоном, в котором звучала ирония:

– Все объяснится в Париже, милостивый государь. Вы так сами хотели… тем хуже для вас. Ну, жандармы, я ваш пленник, делайте свое дело.

С этой минуты Паласье не раскрывал рта. Граф Керу и Сильвен сели в другое отделение вагона.

– Это и есть человек, которого вы видели в замке Трамбле?.. – спросил Сильвен.

– Да, это он. Я не могу ошибиться…

– И через несколько мгновений после этого свидания произошло покушение на вашу жизнь… Я не знаю, быть может, я ошибаюсь, но этот человек не кажется мне способным на убийство…

XXVI

От Вильбруа доктор Бонантейль вышел в полном душевном смятении. Как доктор, он обязан был хранить доверенную ему тайну. Если бы эта женщина из таинственного дома была действительно куртизанкой, той самой Наной Солейль, которую искал взбалмошный американец, Бонантейль мог бы успокоить свою совесть, заставив действовать господина Вильбруа. Но все оказалось совсем иначе, и доктор не знал, на что решиться. Он был убежден, что эта женщина не имела ничего общего с Наной Солейль, а следовательно, и с господином Вильбруа. Сомнений не оставалось, Бонантейль был слишком хорошим физиономистом. Но что его поражало и озадачивало, так это необъяснимое совпадение двух обстоятельств: Губерт де Ружетер похитил незнакомку, и в то же время Вильбруа приписывал ему исчезновение Наны Солейль. К тому же не было ли странным это удивительное сходство двух женщин, которое могло легко обмануть поверхностного наблюдателя?

Доктор Бонантейль, как человек опытный и спокойный, справедливо рассудил, что время расставит все по местам. Чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, доктор решил погрузиться в работу. Разве не нес он ответственность за Аврилетту? Наконец, если он ее вылечит, разве это не отразится на незнакомке, которая по странному стечению обстоятельств была отравлена тем же ядом?

Итак, доктор заперся в своем кабинете, не один, потому что там лежал Паком, также ставший пациентом доктора. Достойное животное и не собиралось сопротивляться тем экспериментам, которые доктор намеревался произвести над ним, по очень простой причине: прием манкона окончательно лишил пса сознания. В продолжение целого дня доктор пытался вывести собаку из того оцепенения, в которое она была погружена. Вечером, когда Бонантейль вошел в спальню, чтобы отдохнуть, на лице его сияла улыбка, ясно говорившая о том, что доктор недаром провел время.

На следующее утро ему доложили о приходе двух посетителей, Сильвена и графа Керу. Доктор поспешил спуститься в приемную. Пожав руку молодого человека, он поклонился графу.

– Доктор, – начал Сильвен, – прежде чем объяснить вам цель нашего посещения, позвольте обратиться к вам с несколькими вопросами…

– Говорите.

– Есть ли какие-нибудь изменения к лучшему в состоянии здоровья Аврилетты?

– Пока нет… однако ночь она провела совершенно спокойно.

Сильвен хотел еще что-то спросить, но осекся. Доктор заметил это и улыбнулся.

– А как Паком?.. – наконец выдавил из себя юноша.

– Паком – если так зовут вашу собаку – хороший и добрый пес, который скоро сможет смело считать, что оказал значительную услугу науке.

– И он выздоровел?

– О! Не так быстро, мой юный друг!.. Ему лучше, гораздо лучше, и я надеюсь, что сегодня наступит значительное улучшение. Ночью я придумал кое-какие средства… Ну, теперь, когда вы знаете все о… ваших друзьях, я слушаю вас… Какому обстоятельству я обязан вашим утренним визитом?..

– Очень важному обстоятельству… но я должен уступить слово графу Керу, чье имя вам уже, впрочем, известно.

Доктор поклонился:

– Действительно, я знаю, что граф Керу – один из наших лучших моряков, и я не забыл рассказ об ужасной катастрофе, которая стоила жизни графине Керу…

– И вследствие которой Аврилетта лишилась рассудка… – добавил Сильвен.

– Я о том же хотел переговорить с вами, – сказал граф. – И, несмотря на страдания, которые терзают меня при одном только воспоминании о прошлом, я должен исполнить то, что считаю своим долгом.

– Говорите же, милостивый государь, и верьте, что я готов служить вам чем смогу.

– Доктор, – начал граф Керу, – вы знаете, что до сих пор полиция не нашла негодяя, лишившего жизни самую лучшую женщину в мире…

– Или, по крайней мере, – перебил его доктор, – полиция напала на ложный след…

– Действительно, один славный молодой человек, которого я считаю совершенно непричастным к делу, был арестован и едва не лишил себя жизни.

– Я вчера получил письмо от фельдшера, помощника доктора, и знаю, что состояние молодого музыканта теперь гораздо лучше и он не только не подвергается никакой опасности, но от ран не останется даже следа.

– Бедный Давид! – вздохнул Сильвен.

– На мне лежит обязанность исправить зло, которое я ему невольно причинил, – сказал граф Керу. – Но в настоящую минуту я должен отомстить, вот почему мы обращаемся к вам за помощью…

– Рассчитывайте на меня.

– Итак, все заставляет нас предполагать, что в эту ночь один из убийц графини Элен арестован…

– Неужели?

– Единственный свидетель, который может нам помочь, это Аврилетта. Вы знаете, что она видела в лесу трех неизвестных личностей, которые несли убитую или бесчувственную женщину. Не останавливаясь на том, насколько правдоподобен этот рассказ, мы думаем, что Аврилетта могла бы узнать по некоторым приметам одну из этих трех личностей, хотя лиц их она и не видела… А потому обращаюсь к вам с вопросом: способна ли Аврилетта в том состоянии, в котором она сейчас находится, оказать нам содействие?

Граф Керу замолчал, с нетерпением ожидая ответа доктора. Бонантейль отрицательно покачал головой.

– Увы! Я не могу дать вам категорический ответ. Сложно что-либо предсказать в том случае, когда у больного расстроены умственные способности… Впрочем, у меня есть надежда возвратить ей рассудок… Я думаю, что нашел причину ее болезни… Но сколько мне понадобится времени, чтобы найти средство вылечить ее окончательно, это вопрос, который разрешит только будущее.

– Доктор! – воскликнул Сильвен. – Подумайте, от этого зависит жизнь, свобода человека!

– Разумеется, я этого не забываю… Сейчас я дам вам доказательство справедливости своих слов. Всю эту ночь Аврилетта принимала лекарства, испробованные на другом больном той же болезнью, и сейчас на ваших глазах я проведу испытание…

Бонантейль позвонил и отдал нужные приказания.

– А каким образом произошел арест, о котором вы только что говорили? – спросил он, обращаясь к Керу.

Граф рассказал в нескольких словах сцену, героем которой был Паласье.

– Но что он делал в Крейле? – спросил Бонантейль.

– Вот странное приключение, в самом деле! – сказал Сильвен. – Он говорил, что преследует какого-то человека, похитившего женщину…

– Что? – вскрикнул доктор, вздрогнув.

Сильвен повторил фразу.

– А он не назвал вам имени… беглеца? – спросил доктор с видимым волнением, которого ни Сильвен, ни граф не могли понять.

– Да, он назвал имя моего племянника, – ответил граф Керу с усилием, – Губерта де Ружетера…

– Черт побери… – воскликнул доктор.

– Что с вами? – спросил граф.

– Ничего, ничего… – пробормотал Бонантейль. – Вот и больная… мы сейчас переговорим об этом…

Действительно, дверь отворилась, и появилась Аврилетта, поддерживаемая помощником доктора. И граф, и Сильвен поднялись со своих мест. Бедное дитя! Это не была больше маленькой феей Клер-Фонтена, резвящейся и бегающей по лесам и полям. На бледном личике девушки страдания оставили неизгладимый след. Она смотрела перед собой невидящим взглядом, а глаза ее утратили прежний блеск.

Когда рука фельдшера выпустила руку Аврилетты, девушка остановилась, будто не в состоянии сделать шаг. Сильвен почувствовал, как слезы заволокли его глаза, и быстро отвернулся, чтобы скрыть их. Теперь он ясно читал в своем сердце. Чувство, которое прежде он принимал за братское, дружеское, оказалось гораздо серьезнее и глубже.

Граф Керу тоже с трудом сдерживал волнение; он вспомнил, как часто любовался Элен и Аврилеттой, гулявшими вместе по саду. Его дорогая жена обожала плести венки из цветов для феи полей и лесов. Даже доктор не смог скрыть своего волнения и, увидев девушку, быстро пошел к ней навстречу.

– Не бойтесь, дитя мое, – сказал он. – Вы видите, вам нечего беспокоиться… вы тут с друзьями… – И он подвел ее к графу и Сильвену.

– Аврилетта! Ты не узнаешь меня? – воскликнул Сильвен.

– Аврилетта, – ласковым голосом сказал граф. – Разве вы забыли прошлое?

Но тщетно – даже голоса друзей не подействовали на Аврилетту.

– Доктор, – спросил Сильвен у Бонантейля, – неужели наука здесь бесполезна?

– Наука предписывает прежде всего действовать осмотрительно, – ответил тот. – Теперь же, – продолжал он, – чтобы доказать вам, что она ничего не упускает из виду, я проведу опыт… Сядьте оба на диван и позвольте мне действовать.

Сильвен и граф молча повиновались. Мы должны упомянуть здесь об одном обстоятельстве, с виду ничтожном. На диване лежали газеты и журналы, которые доктор получал ежедневно. Сильвен вынужден был поднять их с дивана и положить на стол посреди комнаты. Доктор подвел Аврилетту к одному из кресел и усадил ее. Затем, приподняв веки, внимательно осмотрел яблоко и зрачок одного глаза девушки. На его губах тотчас промелькнула улыбка.

– Э! – проговорил он вполголоса. – Наука поистине творит чудеса!..

Взяв со стола какой-то флакон с жидкостью, он поднес его к носу Аврилетты, которая тотчас закрыла глаза и склонила голову на плечи. Бонантейль знаком попросил свидетелей этой сцены хранить молчание и вышел из комнаты, заперев за собой дверь. Он направился в кабинет, в котором его помощник провел большую половину ночи. В ту минуту, как он вошел в комнату, что-то мохнатое бросилось к его ногам. Это был не кто иной, как наш друг Паком.

– Молодец! – воскликнул доктор. – Вы меня очень радуете! Мне кажется, состояние вашего здоровья может сделать честь вашему доктору. Ну-ка, посмотрим поближе. – И, подняв собаку, он положил ее к себе на колени. – Ну, будь умным! – продолжал он. – Теперь нужно похлопотать о тех, кого ты так сильно любишь.

Умная собака будто поняла обращенные к ней слова и кротко взглянула на доктора.

– Вот и отлично! Славный пес!

Бонантейль в то же время внимательно рассматривал глаза животного; после тщательного осмотра доктор повернул собаку спиной вниз и стал слушать биение сердца.

– Теперь уже лучше… – проговорил он. – А жаль, что ты не совсем посторонний, – сколько я мог бы узнать благодаря тебе!

Но, чтобы достичь желаемых результатов, доктору пришлось бы совершить операцию, на которую не согласился бы ни Паком, ни его хозяин. Итак, доктор опустил собаку на пол. Хотя Паком мог уже ходить и даже прыгать, силы вскоре ему изменили: не прошло и минуты, как он растянулся и крепко заснул.

Доктор удовлетворенно потирал руки. «Ну, – думал он, – все идет очень хорошо. Я думаю, что вы, доктор Бонантейль, не зря потратили время». Открыв один из шкафов, он взял какую-то баночку, которую тщательно осмотрел на свет, а затем снова вошел в гостиную. Аврилетта не двигалась. Сильвен тревожно смотрел на доктора, улыбавшееся лицо которого обещало успех.

Подойдя к Аврилетте, Бонантейль откупорил принесенную им баночку с лекарством и влил несколько капель жидкости в полуоткрытые губы Аврилетты. Прошли две-три минуты в тягостном ожидании. Аврилетта вдруг вздрогнула и рукой схватилась за грудь. Но на ее лице в эту минуту выразилось не страдание – напротив, она, казалось, успокоилась, и кровь заметно прилила к ее щекам.

Бонантейль, стоя возле девушки, внимательно следил за действием лекарства. Сильвен и граф едва переводили дыхание. Словно поддерживаемая сильной рукой, Аврилетта вдруг приподнялась и встала на ноги. Глаза ее заблестели. Наклонив голову, она вдруг бросилась к столу, на котором лежали газеты, прежде чем кто-нибудь успел ее остановить.

– Она! Вот она!.. – вскрикнула Аврилетта.

– Что такое? – спросил Сильвен.

Девушка покрывала поцелуями изображение женщины на одном из листов газеты. Доктор выхватил газету из рук Аврилетты и, взглянув на нее в свою очередь, попросил:

– Говорите, Аврилетта! Эта женщина… вы знаете ее?

– Да, я знаю ее, – ответила девушка. – Это Элен, графиня Керу!

С этими словами она откинулась назад и непременно упала бы, если бы Сильвен не успел ее поддержать. Но граф уже выхватил газету из рук Аврилетты; он с широко открытыми глазами воззрился на портрет женщины и едва слышно проговорил:

– Жена моя! Моя Элен!.. Но каким образом ее портрет оказался в этой газете?

Доктор поспешно позвонил и сказал вошедшему фельдшеру:

– Отнесите девушку в ее комнату, ее нужно положить на кровать и не тревожить, пока она не проснется… При малейшей перемене тотчас уведомите меня. Теперь, – добавил доктор Бонантейль после того, как фельдшер ушел, – поговорим обстоятельно.

Граф Керу все еще держал в руках номер газеты, в котором было отпечатано изображение Наны Солейль.

– Милостивый государь, – прервал он доктора взволнованным голосом, – прежде всего скажите мне, чей это портрет… Не знаете ли вы, почему он напечатан в газете?

– Во-первых, – ответил доктор. – Чей это портрет, вы, кажется, знаете лучше меня. Что вы сказали, увидев его?

– Я сказал… и повторяю… что эта женщина необыкновенно похожа на мою бедную Элен… которой я лишился при самых грустных обстоятельствах.

– Хорошо, – сказал Бонантейль, сохраняя полное хладнокровие. – Не видите ли вы, однако, разницы?..

– Может быть, но лицо удивительно похоже, и выражение именно то, которое поразило меня в покойнице и которое я приписал предсмертной агонии…

– Ну, в таком случае вы ошибались, милостивый государь, – сказал Бонантейль.

Граф Керу поднял голову. Тон, которым доктор сказал эти слова, вызвал краску на лице графа.

– Однако же, милостивый государь… – начал он.

– Тут не может быть никакого «однако», – проговорил доктор. – Посмотрите, господин Сильвен, на этот портрет и скажите ваше мнение.

– Мое мнение то же, что и у графа, – ответил Сильвен.

– Выскажите ваше мнение конкретнее, пожалуйста, – попросил доктор.

– Черты лица этой женщины на портрете, – начал Сильвен, – совершенно схожи с чертами графини Керу, но в этом лице нет той доброты и кротости, которыми отличалась графиня.

– Ну и довольно, – сказал доктор.

И он стал ходить по комнате взад-вперед, совершенно не обращая внимания на присутствующих. Вот о чем думал доктор. В первую минуту, когда он увидел портрет на страницах газеты, его поразило сходство этой женщины с той незнакомкой из таинственного дома, который он посетил ночью. Вслед за этим он узнал, что портрет был передан редакции журнала господином Вильбруа. Он отправился к американцу и, как только увидел фотографии пропавшей Наны Солейль, тотчас убедился, что хотя между ними и увиденной им женщиной и было необыкновенное сходство, но это не была одна и та же особа.

Между тем Аврилетта, граф Керу и Сильвен утверждали, что портрет этот был изображением графини Элен Керу, убитой в замке Трамбле. «Что же это? – думал доктор, не в состоянии привести в порядок свои мысли. – Если прекрасная незнакомка не Нана Солейль, в чем я уверен, то она не может быть и графиней Керу, потому что та умерла, следовательно, должна быть третья, похожая на этих двух… Вот я и договорился до невозможного… однако…»

Бонантейль вдруг остановился – у него блеснула новая мысль.

– Граф, вы сказали, кажется, что задержан человек, которого вы считаете возможным убийцей графини Керу?

– Действительно…

– Кто этот человек?

– Поверенный по делам, зовут его Паласье…

– Паласье?.. Я не знаю этого имени… Где же он?

– В префектуре, где будет содержаться до вызова к судебному следователю.

– Значит, по меньшей мере двое суток?..

– Почти.

– В таком случае, граф, вся задача состоит теперь в том, чтобы вырвать из него какое-то признание… Он один может пролить свет на это темное дело.

– Я с вами согласен, – ответил граф Керу. – Но не скажете ли вы мне, по крайней мере, ваше мнение относительно того, кто изображен на этом портрете?

– Извольте… это портрет женщины, известной в обществе под именем Наны Солейль, которая пропала и которую теперь разыскивает ее любовник, эксцентричный господин Вильбруа. Как человек с громадным состоянием, он обещает сто тысяч в награду тому, кто укажет ее след…

– Значит, эта женщина была похищена?

– Похищена… убита… кто знает? Но я вот что думаю… у вас ведь есть племянник? Как его зовут?

– Губерт де Ружетер…

– Губерт де Ружетер! – воскликнул Бонантейль, ударив себя по лбу и поспешно схватив шляпу и трость. – Едем, не теряя ни минуты. Я отвечаю за жизнь Аврилетты, Пакома… я отвечаю за всех больных… но нужно, чтобы Паласье открыл нам все… Скорее в префектуру!

Через несколько минут во двор здания префектуры въезжала карета с тремя пассажирами.